Текст книги "Слепой. Живая сталь"
Автор книги: Андрей Воронин
Жанр: Боевики: Прочее, Боевики
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Никаких, даже по телефону. Один из них сразу по приезде позвонил домой, чтобы сообщить жене, что благополучно добрался до места, и с тех пор они ни с кем не связывались – подозреваю, что из экономии. Наши люди проверили все, что возможно, и не обнаружили ничего подозрительного. Кажется, никакой секретной миссии у них нет.
– Это только кажется, Карлос. – Генерал положил револьвер на место и задвинул ящик стола, сделав вид, что не заметил, как адъютант украдкой перевел дух. – Ни одно государство не отпустит своих людей работать на другое государство, не сделав хотя бы попытки их завербовать. Но это несущественно. Насколько мне известно, работы на главном конвейере в Сьюдад-Боливаре практически завершились. Пожалуй, пора пойти навстречу пожеланиям наших гостей и дать им, наконец, заняться любимым делом. Распорядитесь, чтобы их отправили на завод не позднее завтрашнего утра и обеспечили всем необходимым.
Чтобы дать уборщикам возможность навести в кабинете порядок, а заодно немного поразмыслить, генерал уединился в примыкающей к кабинету курительной. Здесь он отдыхал, здесь вел особо конфиденциальные переговоры и здесь же частенько ночевал на диване, который только с виду казался плохо приспособленным для полноценного ночного сна. Повалившись на это мягко пружинящее чудо конструкторской мысли в сфере функционального дизайна, Моралес закурил кубинскую сигару и, положив ноги на столик для курительных принадлежностей, погрузился в размышления.
О Торресе он не думал, с ним все было ясно. Старик сам подписал себе приговор, по глупости не только сунув нос, куда не следовало, но еще и распустив после этого язык. Конечно, молчание не спасло бы его, но могло продлить жизнь на несколько дней, недель, а может быть, и месяцев – месяцев, да, но не лет. Разобравшись с более насущными делами и проблемами, Алонзо Моралес непременно вернулся бы к процедуре прощания с команданте, внимательно просмотрев все сделанные в этот печальный день записи. В ходе такого просмотра факт присутствия садовника в непосредственной близости от гроба всплыл бы в любом случае, и старика все равно пришлось бы поставить к стенке. И хорошо, что он пришел сам: теперь, по крайней мере, можно быть почти на сто процентов уверенным, что он больше никому не проболтался об увиденном.
Генерал думал о русских – и о тех, что находились здесь, в Каракасе и Сьюдад-Боливаре, и о тех, что остались в далекой холодной Москве. Здешних можно было не принимать в расчет – это были простые исполнители, наверняка не осведомленные об истинной сути происходящего. Те, московские, были важнее, и последние известия, пришедшие из России, казались хорошими настолько, что генерал счел возможным отправить испытателей в Сьюдад-Боливар, не дожидаясь полного окончания зачистки.
Алонзо Моралесу нравилось работать с русскими. Это оказалось намного проще, чем он ожидал, потому что он и его российские друзья, дети разных народов, разговаривали на одном международном языке – языке коррупции. Российские партнеры владели этим хрустким эсперанто едва ли не лучше самого генерала, и он понимал их с полуслова – так же, как и они его.
Зачистка, конца которой он ждал целую неделю и пока что не дождался, была необходима. Все на свете имеет предел. Когда коррупция борется сама с собой, она улыбается. И иногда эта сытая улыбка становится такой широкой, что концы ее начинают предательски торчать из-за ширмы громких официальных заявлений и показательных судебных процессов, которой, как ладонью, коррупция прикрывает ухмыляющийся, жирно лоснящийся рот. Тогда улыбку приходится в срочном порядке ушивать, суживать – как правило, хирургическими методами. Генерал Алонзо Моралес привык действовать, как мясник, но, будучи человеком разумным и здравомыслящим, признавал, что не может служить эталоном, образцом для подражания, особенно когда речь идет о России. Там время мясников, если не кончилось, то уже подходило к концу; настала эпоха более тонких способов, до прихода которой сюда, в Венесуэлу, Моралес искренне надеялся не дожить.
Расстрелять ставших ненужными исполнителей из автоматов было бы проще, дешевле и намного быстрее, но московские партнеры были правы: это вызвало бы подозрения. Генерал внимательно следил за московскими новостями и, кроме того, имел в русской столице собственный надежный источник информации. Неторопливая аккуратность, с которой заокеанские партнеры заметали следы, немного раздражала, но она же и вызывала невольное уважение. Когда грянет гром и в России начнут искать виноватых, окажется, что все они уже мертвы, и спросить, таким образом, не с кого. Причины смерти каждого из тех, кто умер, сделав свое дело, разные – обратный выстрел охотничьего ружья, пролитый на кафельный пол шампунь, дорожная авария во время сильного снегопада, – зато вынесенный следствием вердикт всегда один и тот же: несчастный случай. И, когда это выяснится, большому русскому медведю останется только одно: судиться, причем не с кем попало, а со страной, которая в свое время спокойно национализировала собственность, принадлежавшую компаниям из Соединенных Штатов, а еще – с покойным команданте, чьей подписью скреплен один очень любопытный, хитро составленный и не имеющий обратной силы документ.
– Не те уши, – пробормотал генерал Моралес и улыбнулся. Если посмотреть с определенной точки зрения, история с ушами мертвого президента и впрямь смахивала на анекдот.
Внезапно ощутив желание пересказать этот анекдот тому, кто способен по достоинству его оценить, генерал Алонзо Моралес поднялся с дивана и вышел в свой рабочий кабинет. Уборщики уже покинули помещение, набранный из ценных пород дерева паркет сверкал незапятнанной чистотой. Ткнув пальцем в клавишу селектора, Моралес приказал себя не беспокоить – ни под каким предлогом, даже если начнется империалистическая агрессия со стороны США. Подойдя к двери кабинета, он запер ее на ключ, после чего вернулся в курительную, также заперев ее изнутри.
Стенная панель резного красного дерева беззвучно скользнула в сторону, открыв низкую квадратную дверцу. Пригнувшись, генерал переступил порог. Как только его нога коснулась пола, над головой вспыхнула неяркая лампа в круглом матовом плафоне. Моралес аккуратно поставил на место панель, скрыв потайной ход, и набрал на вмонтированном в стену пульте известную только ему одному секретную комбинацию. Пол под ногами мягко, почти неощутимо вздрогнул, и кабина скоростного лифта стремительно и плавно заскользила вниз.
Глава 7
Когда-то Игорю Чернышеву очень нравился мультфильм, который назывался «Ноги, крылья и хвосты». Там гриф пытался научить страуса летать, аргументируя свою настойчивость тем, что «лучше день потерять, а потом за пять минут долететь». Словно взяв на вооружение этот сомнительный постулат, самолеты до сих пор летали через пень-колоду, в результате чего ситуация в переполненных пассажирами аэропортах сложилась такая, что ее предпочитали замалчивать даже средства массовой информации. Хорошо помня, чем кончились попытки энергичного, но недалекого стервятника поднять в воздух своего пернатого, но, увы, бескрылого собрата, Игорь Вадимович не стал валять дурака и воспользовался услугами РЖД.
До начала курортного сезона было далеко даже по календарю, а громоздящиеся повсюду схваченные ледяной корой сугробы всем своим видом нахально утверждали, что о таком природном явлении, как сезонное потепление, лучше поскорее забыть. Поэтому поезда на юг отправлялись полупустыми, и Чернышеву без проблем удалось заполучить в свое полное распоряжение двухместное купе в спальном вагоне поезда «Москва – Новороссийск». В Новороссийске Игорь Вадимович погрузился на паром и, преодолев узкий пролив, сошел на берег в Керчи.
Здесь он впервые за время поездки вздохнул относительно свободно. Стоя на причале в порту Крым, он невооруженным глазом видел за неширокой полосой по-зимнему серой морской воды туманные очертания противоположного берега. Там располагался порт Кавказ, откуда он отбыл чуть больше сорока минут назад. Всего четыре километра, меньше часа неторопливого хода по спокойной воде, и вот он уже за границей, на территории независимой и не шибко дружественно настроенной по отношению к России Украины, более того – на территории автономной республики Крым, которая, в свою очередь, живет по украинским законам, не разжимая спрятанной в кармане фиги.
Начало было положено, и начало удачное. Каждый дипломат немножечко шпион – не Джеймс Бонд, разумеется, и не Максим Исаев, но все же. Обладая кое-какими знаниями и навыками, присущими адептам этого древнего, как мир, ремесла, Игорь Вадимович постарался заранее подготовиться к тому, что в России принято называть «черным днем». С некоторых пор ему стало казаться, что черный день не за горами, и он не ошибся в своих прогнозах. Гром грянул, но Игорь Чернышев, в отличие от мужика из старой русской поговорки, перекрестился заблаговременно, и сейчас ни одна ищейка не смогла бы отыскать его ведущий прочь из превратившейся в смертельную ловушку Москвы извилистый след – не смогла потому, что никакого следа не существовало.
Купе до Новороссийска приобрел некий гражданин Захаров, изорванный в мелкие клочья паспорт которого был по частям, в пять приемов, спущен в вагонный сортир с интервалами от нескольких десятков до нескольких сот километров. Пройдя пограничный и таможенный контроль в порту Крым, Игорь Вадимович занялся паспортом, выданным на имя жителя Воронежа Льва Моисеевича Фридмана. Запершись в кабинке платного туалета, он вырвал из паспорта, изорвал в конфетти и по сложившейся доброй традиции спустил в унитаз странички с номером, фотографией и личными данными владельца, а то, что осталось от паспорта после этой процедуры, сунул в первую же повстречавшуюся на улице мусорную урну.
Температура в Крыму стояла плюсовая, осточертевшего снега не было и в помине. У каменной стенки пирса покачивались на волнах в ожидании подачки зазимовавшие лебеди, вокруг которых буквально роились готовые кинуться наперехват шустрые вороватые чайки. Несмотря на устойчивый плюс, резкий холодный ветер временами прохватывал до костей; со стороны моря косыми столбами наползал туман, и мир, как фантастическая зебра, был разрисован неровными чередующимися полосами солнечного света и сырой туманной полумглы.
Чтобы ненароком не запечатлеться в памяти какого-нибудь не в меру наблюдательного таксиста, Игорь Вадимович пренебрег настойчивыми предложениями кучкующихся у ворот порта продавцов скорости и сел в следующую до автовокзала маршрутку. Он не припоминал, чтобы ему когда-либо в жизни доводилось пользоваться этим плебейским видом транспорта, но на поверку в таком способе передвижения не оказалось ничего страшного. Деньги он обменял еще на пароме; стоимость проезда оказалась мизерной, маршрутка полупустой, и единственным стоящим упоминания неудобством стал устойчивый запах рыбы, который появился в салоне где-то на полпути вместе с двумя бедно одетыми пожилыми женщинами и оставался там до самого автовокзала. Игорь Вадимович чувствовал себя, как школьник, впервые прогулявший урок. Тревога боролась с эйфорией, смешиваясь с нею в некий сложный, будоражащий коктейль. Несмотря на это, он сообразил, откуда взялся запах: рядом с остановкой, где в маршрутку вошли почтенные дамы со своими сумками, стояла непрезентабельная кирпичная будка без окон и с единственной, открытой настежь дверью, над которой красовалась вывеска с надписью «Рыба».
На автовокзале ему почему-то бросилось в глаза и запомнилось распечатанное на принтере объявление на двери магазина, где, судя по некоторым признакам, торговали компакт-дисками. Магазин назывался «КуМир»; «Кумир переехал на север. Север там», – гласило объявление, а нарисованная снизу стрелка вносила окончательную ясность, указывая направление, в котором, по мнению автора, следовало искать север. Приблизительно сориентировавшись по сторонам света, Чернышев пришел к выводу, что накропавший текст объявления остряк не солгал: стрелка и впрямь указывала более или менее на север.
Еще он заметил, что надписи по-украински здесь можно найти только на дорожных указателях да на вывесках государственных учреждений, и улыбнулся, поймав себя на том, что эта мелочь, оказывается, льстит его самолюбию русского человека. От подобных вещей следовало отвыкнуть как можно скорее: теперь он был человек мира, добровольно отряхнувший прах отечества с подошв своих модельных полуботинок и достаточно состоятельный, чтобы это себе позволить.
Он знал, что в Керчи есть аэропорт, но для верности решил потратить еще немного времени и денег и доехал на маршрутке до Симферополя. Под Феодосией дорога шла по самому берегу моря, и высокие косматые волны, которых и в помине не было в узком Керченском проливе, яростно штурмовали сушу, разбиваясь в мелкую водяную пыль чуть ли не у самых колес автобуса. Это было как знак, как привет от другого моря, теплого и ласкового, которое ждало Игоря Вадимовича в конце пути, и он, загородившись ладонью от соседа по сиденью, дружески подмигнул волнам: я все понял, передайте, что скоро буду!
Цепляющиеся узловатыми корнями за оплывающие известняковые склоны низкорослые сосновые рощи и по-весеннему зеленеющая под мартовским солнцем крымская степь промелькнули за грязным оконным стеклом и развеялись как сон. Симферополь, в котором Игорь Чернышев не был с тринадцати лет, проплыл мимо путаницей узких, основательно обветшалых и замусоренных улочек и тоже остался позади. Очередной паспорт, на этот раз дипломатический, открыл дорогу к стойке регистрации и дальше – прочь из капкана, туда, где бирюзовое море ласкает белоснежный песок, и королевские пальмы на волосатых слоновьих ногах полируют косматыми верхушками синее небо тропиков.
Перелет был долгим и скучным, но все когда-нибудь кончается, и по истечении положенного срока, почти минута в минуту по расписанию, гражданин Соединенных Штатов Америки Лоренс Джексон Макферсон спустился с небес на грешную землю в аэропорту столицы Колумбии Санта-Фе-де-Богота – пятимиллионного мегаполиса, чаще для краткости именуемого просто Боготой.
Один за другим предъявляя пограничникам, а затем уничтожая липовые паспорта, Игорь Вадимович сравнивал их с патронами, каждым из которых можно воспользоваться только один раз. Этот патрон был последним в его обойме, и Чернышев твердо рассчитывал, что другой ему уже не понадобится. Паспорт был настоящий и сам по себе мог выдержать любую проверку. Иное дело – никогда не существовавший в действительности владелец этого паспорта. Вздумав порыться в подробностях его биографии, легавые сильно удивятся, когда обнаружится, что никакой биографии у почти сорокалетнего мистера Макферсона нет. Но с какого перепуга им этим заниматься? Кому интересен добропорядочный, никогда не попадавший в поле зрения полиции и ФБР обыватель из Луизианы?
То-то, что никому. А значит, все в порядке – было, есть и, можно надеяться, будет впредь.
Прямо в аэропорту он отыскал телефонную будку и, сунув в прорезь таксофона только что приобретенную в киоске электронную карточку, по бумажке набрал заветный номер. Он был готов к тому, что попытку придется повторить не один раз, но к его удивлению трубку сняли буквально после второго гудка.
– Алонзо Моралес у телефона, – произнес по-испански знакомый, чуть хрипловатый голос.
– Буэнос диас, мой генерал, – на том же языке сказал в трубку Чернышев. – Как поживает «Черный орел»?
Он удивился вторично, обнаружив, что генерал не только его узнал, но даже и не думает скрывать это обстоятельство.
– Буэна сэра, Игорь! – жизнерадостно воскликнул его превосходительство. – Рад слышать ваш голос, амиго! Надеюсь, неосторожность, с которой вы помянули известную птицу, вам не повредит?
– Не повредит, – с легким оттенком иронии заверил его Чернышев. – Там, где я сейчас нахожусь, черный орел – это просто черный орел, и ничего больше. Не хочется омрачать ваше хорошее настроение, сеньор Алонзо, но должен сказать, что звоню по делу. Мне нужны мои деньги, причем срочно.
– Никаких проблем, амиго, – без задержки откликнулся генерал. В его голосе не было ни тени неудовольствия. – Если вы не боитесь обсуждать это по телефону, могу сказать, что причитающаяся вам сумма лежит наготове и ждет, когда вы укажете номер счета и банк, в который ее следует перевести.
– Никаких счетов и банков, амиго, – передразнил его Игорь Вадимович. – Обстоятельства сложились таким образом, что мне нужны наличные.
– А еще, судя по всему, убежище, – вкрадчиво подсказал Моралес. – Вы ведь звоните не из России, верно? По моим приблизительным подсчетам, нас с вами сейчас разделяет всего тысяча километров или что-то около того.
Чернышев закусил губу.
– Оперативность, с которой вы отследили мой звонок, делает честь вашим людям, генерал, – сказал он, помолчав.
– Вы нам льстите, Игорь. – Моралес коротко, дружелюбно рассмеялся. – На дворе двадцать первый век, амиго, и телефонный аппарат с автоматическим определителем номера давно перестал быть редкостной диковинкой. А знать международный код соседней страны в нашем тесном латиноамериканском мирке и вовсе не фокус, компренде? Так вы в Боготе? Где вы остановились?
– Я бы не сказал вам этого, даже если бы знал, – сочтя небесполезным сразу очертить границы доверия, честно ответил Чернышев. – В данный момент я в аэропорту и пока не решил, в какую сторону направиться.
– Так даже лучше, – подумав всего секунду, сказал Моралес. – Переночуйте в отеле, отдохните, а завтра утром ступайте на автобусную станцию и поезжайте в Букарамангу. Это уже недалеко от границы с Венесуэлой. Я буду ждать вас после полудня в кафе на центральной площади. Надеюсь, вы не забыли, как я выгляжу? Обещаю, что приеду один, и ваши деньги будут при мне – все, до последнего цента. Там и поговорим – я чувствую, что нам многое надо обсудить.
– Договорились, – сказал Чернышев.
На разных концах телефонной линии два очень довольных собой человека почти синхронно опустили трубки на рычаги. Невидимый глазу простого смертного гигантский черный орел, облик которого на этот раз шутки ради приняла небезызвестная костлявая старуха, шевельнулся на покрытой вечными снегами горной вершине, чуть приподнял широкие призрачные крылья и на секунду приоткрыл налитой мрачным рубиновым огнем глаз, в глубине которого мерцали золотистые искорки дьявольского веселья. Независимо от формы, которую принимала в том или ином своем воплощении, эта птаха питалась исключительно человечиной. Сейчас она была довольна, потому что знала, что очередная обильная трапеза уже не за горами.
* * *
На переезде джип остановился, чтобы пропустить маневровый тепловоз, который, лениво погромыхивая колесами по стыкам и время от времени издавая пронзительный разбойничий свист, тащил в сторону отстойника для готовой продукции коротенький состав из пассажирского вагона и двух грузовых платформ. Воспользовавшись отсутствием крыши, неугомонный Сердюк поднялся в машине во весь рост и заглянул в пыльное окошко проезжающего мимо вагона.
Сумароков дернул его за подол свободной, уже успевшей пропотеть на спине цветастой распашонки, заставив сесть на место.
– Чего тебе неймется? – негромко спросил он.
– Не стоит этого делать, сеньор Алехандро, – сказал переводчик, сидевший на одном из расположенных в багажном отсеке откидных сидений. На втором, упираясь коленями в колени переводчика, безмолвным чучелом торчал смуглый тип в камуфляжном обмундировании и лихо заломленном берете с кокардой. На поясе у него висела тяжелая кобура, из которой выглядывала пистолетная рукоятка, судя по толщине, содержавшая внутри себя вместительный двухрядный магазин, между ног торчком стоял АК-47. – Я понимаю, вам заранее известно все или почти все, что вы можете здесь увидеть. Но для всех остальных, в том числе и для часовых на вышках, вы – просто иностранец, проявляющий излишнее любопытство на территории секретного стратегического объекта.
– Съел? – вполголоса сказал Сердюку Сумароков. – Вот схлопотал бы сейчас пулю в башку, как Кеннеди!..
– Подумаешь, – легкомысленно отмахнулся Сердюк. – От моей башни еще и не такое отскакивало! Тоже мне, государственная тайна с двумя нолями – перед прочтением сжечь, пепел сожрать, запить бензином и закусить горящей спичкой… А ребята особо не заморачиваются, – добавил он уже другим тоном. – Вагончик-то – одна видимость, чистая фикция!
– Правильно, – сказал с переднего сиденья Гриняк. – Зачем нужны вагоны в стране, где, если верить географическому атласу, нет ни одной железной дороги?
– Дороги будут, – пообещал сзади переводчик. – Они уже строятся.
– Подковы купили, теперь будем копить на лошадь, – неприязненно косясь назад, проворчал Сердюк.
Переводчик, тот самый гид, что ни на минуту не оставлял их едва ли не с первой минуты пребывания в Венесуэле, ему активно не нравился, и прямодушный Саня даже не пытался это скрыть. Гиду его неприязнь была, как с гуся вода; он продолжал улыбаться даже после того, как впечатленный посещением столичного океанариума Сердюк перестал называть его гадом и окрестил рыбой-прилипалой. Это звучало слишком длинно, и Сердюк быстро сократил рыбу-прилипалу до Липы.
– Да, – с улыбкой отреагировал на его ворчливую и вовсе не нуждавшуюся в ответе реплику непрошибаемый Липа, – это есть как-то так.
Сумароков, преисполнявшийся веселья и радости жизни всякий раз, когда судьба на время выдергивала его из персонального двухкомнатного ада на окраине Челябинска, тихонько фыркнул.
– Вы молодец, сеньор Умберто, – похвалил он переводчика. – Русский язык достаточно сложен для иностранцев, и, чтобы на нем шутить, его надо очень хорошо знать.
– Я стараюсь, – расцвел польщенный Липа. – Очень рад, что вы заметили… ну, что это была шутка.
– Скорее уж догадались, – непримиримо буркнул Сердюк.
Неспешно ковыляющий от стыка к стыку и от стрелки к стрелке тепловоз, наконец, освободил переезд. Джип тронулся и, подскакивая на неровностях, бодро покатил к виднеющемуся в отдалении длинному приземистому корпусу главного сборочного цеха.
– Гляди ты, – с любопытством вертя головой по сторонам, сказал Сумароков, – прямо как дома! Вылитый Уралвагон! Только чище.
– Так новый же, – не оборачиваясь, сказал Гриняк.
– И ни хрена не работает, – добавил Сердюк, в котором под влиянием обстоятельств проснулся ярый патриот. – Ведь видимость же одна!
– Истинная суть некоторых вещей и явлений скрыта от человеческих глаз, Алехандро, – просветил его Липа, и Сумароков про себя отметил, что сеньор Умберто – та еще язва.
– Кто бы сомневался, – фыркнул Сердюк.
Миновав участок, на котором, перекрещиваясь, сходясь вместе и снова расходясь, встречались сразу несколько заводских железнодорожных веток, джип пошел веселее. Справа, параллельно дороге, поблескивала на солнце еще одна железная колея. Вскоре она скрылась из глаз в узком коридоре, образованном двумя высокими бетонными заборами, которые вплотную примыкали к приземистому полукруглому ангару из гофрированного оцинкованного железа. Сидевший рядом с водителем Гриняк некоторое время пристально разглядывал этот ангар, а затем молча отвернулся и стал смотреть вперед. Зрелище было до боли знакомое и не нуждалось в комментариях, которые улыбчивый Липа непременно запомнил бы и слово в слово пересказал своему начальству. Да добро бы слово в слово, а то ведь, чего доброго, напутает что-нибудь или приврет. А особисты – они и в Африке особисты, не говоря уже о Южной Америке, население которой славится горячим, вспыльчивым нравом. Горячий, вспыльчивый и не связанный необходимостью отчитываться перед международным сообществом латиноамериканский Берия – это был персонаж, познакомиться с которым Алексей Ильич Гриняк хотел в самую последнюю очередь.
Их уже ждали. Гриняк пришел к такому выводу, увидев, как при приближении джипа высокие и широкие, как в локомотивном депо, сверкающие свежей краской ворота цеха, как по щучьему велению, распахнулись настежь. Внутри раскаленной солнцем бетонной коробки царил душный желтоватый полумрак, в котором после яркого дневного света лишь с трудом угадывались очертания оборудования и стоящих на проложенных вдоль цеха рельсах, пребывающих на различных стадиях сборки вагонов и платформ. В цеху было безлюдно и тихо. Не трещала, сыпля слепящими голубыми искрами, электросварка, не лязгал металл; мощные электромоторы козловых кранов молчали, их подвижные кабины со свисающими снизу массивными крюками и магнитными захватами были одинаково сдвинуты вправо, к тянущейся под крышей металлической балюстраде. Все это была ширма, бутафория – правда, построенная на совесть, без дураков, с учетом всех тонкостей технологического процесса. Насколько мог судить Гриняк, полжизни проведший на территории вагоностроительного завода, здесь вполне можно было работать, строить и выпускать на линию подвижной состав железных дорог. Здешнее революционное правительство явно не поскупилось, вдохновенно ваяя эту декорацию. А вот трескотня по поводу создания новых рабочих мест столь же явно была всего лишь пропагандистской трескотней – дымовой завесой, призванной, как выразился велеречивый Липа, скрыть от человеческих глаз истинную суть этого любопытного, с какой стороны ни глянь, места.
Справа от въездных ворот обнаружилась стеклянная будка, у которой, держа наготове автомат, широко расставив ноги, торчал часовой в камуфляже и натянутом почти до бровей берете. Липа протянул ему пропуск, и часовой мучительно долго изучал его, придирчиво осматривая со всех сторон. Сердюк легонько толкнул Сумарокова локтем в ребра и взглядом указал куда-то вверх. Подняв глаза, Сумароков не сразу разглядел еще одного солдата, который, с удобством расположившись в кабине крановщика, держал их под прицелом ручного пулемета.
– Это ничего, – сказал он Сердюку, – это, брат, с непривычки всегда так. Не обращай внимания, пообвыкнут чуток, пооботрутся – глядишь, и успокоятся. А пока терпи, казак – атаманом будешь!
Томительная процедура изучения пропуска, наконец, завершилась. Джип тронулся и, прокатившись почти через весь цех, въехал на обнесенную легкими поручнями железную платформу. Рискуя вывалится за борт, Липа дотянулся до укрепленной на верхушке металлического столбика коробки пульта, ткнул пальцем в одну из двух кнопок, и платформа начала с негромким электрическим гудением опускаться вниз.
– Ишь ты, лифт, – с неодобрительной завистью проворчал Сердюк. – Как им, так пожалуйста, а как себе, так дудки!
– Наш-то завод когда строился, ты вспомни, – справедливости ради напомнил Сумароков.
– Да как он вспомнит, если его самого тогда еще и в проекте не было? – сказал с переднего сиденья Гриняк.
– В проекте не было – как это понять? – удивился Липа.
– Его падре и мадре тогда еще не познакомились, – объяснил Сумароков.
– Вернее, не родились, – уточнил Гриняк.
– Я понял, – заулыбался Липа. – Не было в проекте – это надо запомнить.
– Лучше запиши, – ворчливо посоветовал Сердюк и, оглянувшись через плечо, восхитился: – Гля, мужики, в натуре пишет!
– Саня, – негромко, не оборачиваясь, позвал с переднего сиденья Гриняк, – а, Саня! Скажи, ты серьезно намерен с ним подраться? Если нет, кончай цепляться, как репей к собачьему хвосту.
– Благодарю вас, сеньор Гриняк, – убирая в задний карман шортов блокнот с прикрепленной к нему витым шнурком маленькой шариковой ручкой, с чувством сказал Липа. – Это был мой вопрос, который я не мог задать. Потому что это не… эээ…
– Негостеприимно, – подсказал Сумароков.
– Да, так правильно – негостеприимно.
– Подумаешь, – смущенно проворчал Сердюк, – уже и обиделся. С тобой пошутили, а ты надулась… Можешь записать еще и это.
– Надулась? – мигом забыв о конфликте, заинтересовался Липа. – Почему?
Проигнорировав полученный от Сумарокова тычок локтем в ребра, непотопляемый Сердюк с охотой пустился в подробные разъяснения: какая ситуация подразумевается, кто надулся, каким образом и в результате чего надулся, и из чьих уст обычно звучит данная реплика. К счастью, несмотря на глубокие познания сеньора Умберто, языковой барьер был преодолен еще не до конца, и, пока Сердюк тщился подобрать соответствующие нормам литературного русского языка синонимы к словам и выражениям, которых не найдешь ни в одном словаре, грузовой лифт прибыл на нижний уровень и остановился. Соскучившийся водитель слишком резко тронул машину с места, Липе, чтобы не кувыркнуться через задний борт, пришлось в срочном порядке хвататься за что попало, и познавательная беседа прервалась на самом интересном месте, чему немало способствовал еще один, куда более увесистый и чувствительный, тычок, полученный Сердюком от политкорректного Сумарокова.
Джип покатился по длинному, плавно изгибающемуся коридору, выложенные кафелем стены и низкий бетонный потолок которого множили и усиливали тарахтение немолодого, порядком изношенного движка. Ехать пришлось минуты три или около того – пустяк, когда речь идет о скоростном шоссе или даже ухабистом российском проселке, но многовато по меркам закрытого помещения. По дороге то Сумароков, то Гриняк, повернув голову, поглядывали на Сердюка, но младший член экипажа сидел с невозмутимым видом и разглядывал пробегающие мимо скучные кафельные стены с таким вниманием, словно на них были нанесены видимые ему одному фрески. Наконец старшие перестали ждать от него очередной реплики и успокоились, сообразив, почему он молчит, и безмолвно отдав должное его осторожности: Липа, который, вне всякого сомнения, был не только гидом и переводчиком, мог дать таланту Сердюка свою собственную оценку, и оценка эта при определенных обстоятельствах обещала выйти боком всем троим.
Вообще, талант у Сердюка был не один. В сфере изящных искусств Саня Сердюк представлял собой ноль, да не простой, а абсолютный – тот самый, который, как нам известно из школьного курса физики, равен минус двумстам семидесяти градусам по шкале Цельсия. Рисовать он не умел и не пытался, и ценителем живописи был еще тем, не видя существенной разницы между полотнами признанных мастеров кисти и цветными иллюстрациями в книгах для детей дошкольного возраста. К изящной словесности, за исключением похабных анекдотов и побасенок аналогичного содержания, Сердюк не проявлял ни малейшего интереса, пел, как страдающий от сильной зубной боли медведь, а танцевал так, что ему хотелось незамедлительно оказать медицинскую помощь. Зато в технике он разбирался на каком-то подсознательном, инстинктивном, чуть ли не мистическом уровне, мог с любого разумного расстояния попасть окурком в мусорную урну, двести раз отжаться от пола на кулаках, ломал теми же кулаками доски и кирпичи, а главное, ориентировался в пространстве не хуже перелетной птицы, без карты, компаса и навигационных приборов, темной ночью, под проливным дождем и на совершенно незнакомой местности безошибочно отыскивая верную и притом самую короткую дорогу из точки А в точку Б.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?