Текст книги "Спецназ Третьей Мировой. Русские козыри"

– Есть по этому варианту! И принимаем единогласно решение по объектам аэродром и центральный пост ПВО. Теперь будем подумать по шахте. Угости, лейтенант, куревом. Больно уж хорош табачок капиталистический – не то что болгарские или наша «Ракета».

– Ага, я на них в Афганистане подсел, – согласился я. – Вам обеспеченцы ваши разве заграничное курево не поставляют на задачи?

– Смеешься, малой! Какое курево водолазу?! Это я, когда на лодке на грунт легли, сам себе зарок дал, что и пить буду, и курить, и по девушкам-комсомолкам безбожно шляться, благо не женат. Ты-то, смотрю, из детдомовцев тамбовских. По повадкам чую. Вас ни с кем не спутаешь – четыре года с волками в глуши жить да по полигонам по всему Союзу мотаться. А?

– Ага, из них, из детдомовских. У нас только таких и набирают с самого основания училища. Привозят со всех союзных республик, братских соцстран да несколько десятков африканцев и арабов из детских домов для голодающих стран – все в военкоматах на спецучете были и в группах начальной военной подготовки отличники и значкисты ГТО! Больше половины потом отсеивают еще на экзаменах и мандатных комиссиях и отправляют в другие училища. А потом четыре года учеба – то языки, то инармии, то марши, то прыжки! Б-р-р-р-р… – Я вспомнил свою учебу и поежился.

Странно, во время обучения у меня даже мыслей таких не возникало, что мы в чем-то ущербны и обделены по сравнению с остальной советской молодежью. Хотя, если вспомнить, мы и девушек-то толком не видели, никаких совместных культурно-массовых мероприятий. Мы даже в парадах на Седьмое ноября и Девятое мая не участвовали. Были некоторые курсанты, которых потом в Академию СА забирали. Те, говорят, и по балам и светским раутам хаживали, и галантному обращению с дамами учились. Не то что мы – «тупой кулак разведки».

– Слушай, лейтенант, а ты что в Афгане-то делал? Ты ведь на араба и не похож совсем – типичный русак, – спросил с интересом слушавший меня Иванов.

– Да я в Душанбе в детдоме воспитывался, языковая группа похожая, у меня язык хорошо поставлен был плюс на НВП с нами хороший языковед занимался. Так что меня никто и не спрашивал – похож, не похож. Мы, когда от британцев до самого Саланга уходили, я лысый в чалме и с бороденкой ходил, на солнце загорел до черноты – с виду как местный был. Пуштуны меня за своего принимали.

– Да, жестко у вас в вашей бурсе было. У меня в Ленинградском подплаве все намного романтичнее. Девушки-ленинградки, Невский проспект, кондитерская «Север», пирожные буше под кофеек, черная форма курсантская, якоря да звезды надраенные блестят, романтика дальних стран… Тут комсомолочка из какого-нибудь политеха и плывет.

– Ох, кофе бы сейчас нормального, молотого да с тростниковым сахаром и урюком, – пустил слюни я, – пристрастился к кофе, как и к «Кэмелу».

– А я чаек больше люблю цейлонский. Там же и пристрастился, – подковырнул меня каптри.

За разговором и расчетами я и не заметил, как стемнело. Сейчас под порывами промозглого ветра чайку бы горяченького с крекером и кусочком колбаски. Пойти, что ли, в свое армянское кафе «У Ашота» сходить.

Каптри, видно, тоже был не против выпить чего-нибудь горяченького, но из-за скудности своих запасов, большей частью испорченных морской водой при затоплении, извиняясь за нахлебничество, пошел вместе со мной. Думать на пару нам предстояло еще долго. К тому же необходимо составить подробнейший план мероприятий после уже запланированного досмотра застрявшего катера. Необходимы мероприятия по доразведке, детальному изучению обстановки, системы охраны и обороны этой непонятной шахты. Если за морскую разведку и диверсии брался Иванов, то я туда и не лез. Каптри наверняка свое дело знает туго, и спланирует, и провернет все как надо, и группой в составе трех человек. У меня с приданными моряками-разведчиками получается уже шесть боевых единиц. А тут думать и думать, смотреть и смотреть, а время, как песок в кулаке, вытекает, и хрен его зажмешь в горсть.

Возле нашей базы ощутимо пахло чем-то вкусным и жареным. Видно, нашему повару «Оптзаготторг» в виде Рыхлого поставил свежей рыбки.

Кузнец дежурил возле индикатора, сверяя поступающие группы цифр с ранее полученными. Ара колдовал возле костра из щепочек, пытаясь одновременно что-то жарить и кипятить чай.

– Лейтенант-джан, товарищ капитан третьего ранга, дорогой! Проходите, присаживайтесь, располагайтесь вон там в пещерке за камушками, я там стол накрываю, кушать пора, – приветствовал нас Бахраджи, на секунду оторвавшийся от стряпни.

– Ашот, а где Рыхтенкеу? – спросил я повара, недосчитавшись одного из своих разведчиков.

– Ваня взял колбаски кусочек, крекеров пару да ушел в конец расщелины. Сказал – не мешайте, буду с воронами говорить. Дурной совсем! Откуда тут вороны? Тут чайки одни…

Ну понятно, чукча не оставляет своих попыток что-то нашаманить с погодой.

После ужина мы с Ивановым еще до полуночи считали и перепроверяли расчеты на выполнение специальных и разведывательных мероприятий. Завтра в обед нам через индикатор должно поступить новое сообщение. Может, что-то станет яснее, тогда и внесем коррективы в свои планы. Распрощавшись с командиром водолазов, я надул «Дождь», залез в спальник. Мозг продолжал лихорадочно работать, несмотря на сытую тяжесть в желудке. Пришлось лезть за пазуху и доставать «сонную» таблетку. Я не агентурный разведчик, а специальный. Мне отдохнувшая голова всегда нужнее. А то ведь она дурная и ногам покоя давать не будет. Так что воспользуемся изобретением советской военной фармакологии. Спать, спать, спать. И я, словно по команде, уснул быстро и без всяких мыслей.

Проснулся, как обычно, ровно через два часа. И тут мне стало не по себе. Шестое чувство сигналило, что что-то не так в окружающей меня обстановке. Американцы рядом? Поступил боевой сигнал? Я судорожно выкарабкался из спальника. Рядышком сидел и узкоглазо щурился Рыхлый.

– Не спится, однако, лейтенант, – переспросил он меня и, затянувшись трубочкой, выпустил облачко дыма, медленно проплывшее у него над головой. Именно проплывшее, а не растерзанное беспощадными порывами ветра. Высоко над обрывом ущелья спокойно светили звезды, и неподалеку мирно шумело море.

Часть вторая
Подготовка. Призраки острова

Пара водолазов, держась за ручки плота, бежали с левого борта. Я и Кузнец – бежали с правого. Рыхлый семенил сзади. Впереди в своем черном гидрокостюме бежал Иванов. По обоюдному решению на досмотр «Сториса» шли совместной группой. Рыхтенкеу прикрывал с суши и одновременно вел наблюдение за акваторией. Бахраджи помогал двум оставшимся морякам готовить подводный носитель и снаряжение для тройки, которая в случае удачного досмотра спрячется на катере. Как только начнет всходить солнце, американцы отправят поисковую группу за катером. Времени в запасе еще предостаточно, но все равно стоит поторопиться, чтобы успеть скрыть следы своего пребывания.

Добежали до самой кромки воды, пробежали еще несколько метров в глубину. Одним броском плот оказался на волнах: водолазы одновременно прыгнули на весла, я и Кузнец перевалились через борт и заняли место наблюдателей. Несмотря на глубину, Иванов еще продолжал бежать сперва по колено в воде, а потом по пояс. Когда плот, подгоняемый мощными и слаженными ударами весел, догнал каптри, он словно дельфин выпрыгнул из воды и, перевернувшись, аккуратно приземлился на резиновое днище. При этом еще и свой модернизированный «Томсон» в руках держал. Я оглянулся на берег. Рыхлый ловко лавировал между камнями, пробираясь на оконечность мыса, разделявшего две смежные бухты. Моряки молча гребли, а Иванов даже не командовал, он просто лежал на носу с биноклем и наблюдал по курсу движения. Мне стало интересно: как водолазы чувствуют, в какую сторону надо грести? Хотя я и сидел на рулевом весле, резиновый плот в моем управлении мало нуждался. Как же они это делают? Оказалось, все очень просто – лежавший на сдутой палатке и упиравшийся локтями в нос плавсредства Иванов рулил своими гребцами при помощи ног. То одного толкнет, то другого – вот они и загребают так, как надо. Видать, шлюпочной практики у них побольше, чем у нас. По спокойному морю, даже в темноте ориентируясь на силуэты скал, до застрявшего патрульного катера мы дошли достаточно быстро. Когда до правого утеса оставалось метра два, Иванов снова прыгнул и начал быстро карабкаться вверх до уровня палубы, завис, уцепившись ногами за какой-то камень, направил свой пистолет-пулемет на палубу. Тут же второй матрос последовал за своим командиром и в два прыжка оказался на палубе. Я, закинув «АКМ-С» за спину, прыгнул на скалу и, как на полосе препятствий, в два приема вскарабкался за водолазами. Ковалев и второй водолаз должны были заняться обследованием подводной части катера. Кузнец со страховочным фалом остался на плоту, водолаз по кличке Лось с малым баллонным аппаратом на груди сперва перешел на утес и с него осторожно ушел под воду, включив свой фонарь уже в подводном положении. Я отбежал на нос судна и упал, занимая позицию для стрельбы. Отсюда прекрасно просматривались оба борта. Мошарук и Иванов в паре начали досмотр с правого борта, двигаясь по катеру против часовой стрелки. Двигались друг за другом бочком и приставными шагами, держа автоматы у плеча. Возле рубки Иванов присел на колено, Мошарук толкнул ногой дверь и отскочил назад. Первым в рубку нырнул каптри.

– Лейтенант, давай сюда, – негромко позвал он меня, через пару минут высунувшись наружу.

Я вскочил и в пару прыжков оказался в рубке. Иванов радостно скалился.

– Чего тут?.. – поинтересовался я и принялся осматривать обстановку рубки.

Обычная военно-морская обстановка командирской рубки, как и на наших катерах. Только всяческих кнопочек и тумблеров на порядок больше. Витые провода переговорных устройств, индикаторы, узкий планшетный стол. Стены в отличие от наших серых покрашены в кремовый, приятный для глаза цвет. И тут я открыл рот и чуть не пустил слюни. На переборке рядом с каким-то штатным расписанием висел небольшой цветной плакат. А на нем!!! Пышногрудая деваха в каком-то крошечном купальнике на фоне пальм призывно улыбалась, сидя в бесстыдной позе. «Miss Bikini May-79», – прочитал я надпись на плакате. Ух ты! Красивая, как наша Светличная прямо.

– Удача всегда сопутствует наглым, – говорил каптри, рассматривая что-то на противоположной переборке.

– А? Что? – очнулся я.

– Да куда ты пялишься?! На всякую буржуазную похабщину смотреть будем, когда нам в Нью-Йорке три дня после взятия погулять дадут! Сюда смотри!! – Каптри подтащил меня за рукав к себе. – Здесь все, о чем может мечтать любой диверсант!!!

На переборке под экраном плексигласа висела американская военно-морская карта. А на ней остров и куча морских тактических знаков и надписей.

– Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство, – пробормотал Иванов, вытащил из своего непромокаемого планшета карту и карандаш и принялся все быстро перерисовывать. – Смотри, как у них ловко устроено: все значки нанесены смываемым карандашом, если что случается – стер в три секунды, и готово!

Наверняка командиру патруля в суматохе и в голову не пришло, что сведения с карты могут попасть в руки советских разведчиков.

– Слушай, – подал я голос, пытаясь поймать какую-то ускользающую мысль, – а ведь командир судна перед покиданием должен уничтожить все секретные сведения и секретоносители – как бумажные, так и технического характера: всякие магнитные запоминающие устройства, показания лагов и прочего. Тут случайно не может быть дезы, очень тщательно маскируемой и подкидываемой?

– Вряд ли, малой, – ответил Иванов, оторвавшись от перерисовывания и подсвечивая себе фонариком, – видно по планшету, что значки обновлялись с месяц назад, у них по наставлению вся система охраны и обороны островных гарнизонов и военно-морских баз меняет конфигурации раз в три месяца, этим значкам месяц – вот число стоит. Я приборы смотрел – ничего не обнулено, платы не вытащены, схемы не сожжены. Тут что-то другое. Видны следы паники, но к оборудованию и к картам никто не прикасался. Последнее показание машинного телеграфа с рубки – «полный ход». Надо быть абсолютным идиотом при таком курсе и такой волне на полных оборотах такие маневры совершать.

– Да, я тоже об этом думал. Такое впечатление, что американцы убегали с катера как нашкодившие. Я вспоминаю, когда мы в первый раз за катером наблюдали, народу чуть побольше было.

– Да, есть нестыковка, и не могу понять в чем.

– Я дальше досмотрю, – предложил я и после одобрительного кивка каптри побежал дальше, сопровождаемый матросом-водолазом, лучше меня ориентировавшимся во всяких бэче, рубках и каютах.

– Я в машинное по задаче капитана, – оповестил меня Мошарук, – здесь на средней палубе всего три кубрика: общая каюта – для отдыха и приема пищи, напротив – пост радио и рядом капитанская.

– Давай, если что – свисти! – Пусть идет, тут в принципе досмотреть три кубрика и одного меня много. Главное, не прельститься какой-нибудь буржуазной хреновиной, чтобы не оставить следов своего пребывания. Первая на очереди общая каюта: входной люк купейного типа легко отъезжает в сторону, три двухъярусные койки, сбоку у переборки откидывающийся стол, ящики под термосы с пищей, титан. Над каждой шконкой семейные фотографии в рамочках, какие-то плакатики с красотками. На палубе валяются в беспорядке чашки, кружки, ложки, электрический кофейник. Ох ты, я опять чуть не пустил слюни. Из одного ящика на пол высыпалась всякая ерунда, а там в свете фонарика несколько красно-черных пакетиков с фотографией кофейного зерна и арабской вязью.

– Оа, кахва! – радостно буркнул я по-арабски и запрятал один пакетик под комбинезон. Вряд ли американцы будут считать чье-то личное имущество. От одного пакетика наш отряд не засветится, а особиста нашего здесь нет, и никто мне мародерство не припишет.

В кубрике радиста тесно: все в каких-то перепутанных и на скорую руку порубленных проводах, приборы и станции безбожно покалечены. В углу валяется металлическая урна, из которой высыпался пепел. Стараясь не наступить на пепельные хлопья, я присел и посветил фонариком и даже потрогал урну. Вот радист в отличие от командира катера все-таки выполнил все предписания и инструкции – сжег журналы и шифры. Урна даже чуть-чуть теплая. Все непонятнее и загадочнее. В капитанской каюте безбожно воняло блевотиной, перегаром и алкоголем. На тесной шконке валялся человек. Я осторожно осветил его фонариком. Мужик лет тридцати пяти, черты лица ястребиные, словно вырубленные топором, лысый, в открытом рту в свете фонарика ярко блеснули белые фарфоровые зубы.

На форме на уровне груди бирка. «Лейтенант Виллис», – перевел я. Староват он для лейтенанта. На животе лежит блестящий хромированный «дедушка Кольт». На откинутой столешнице здоровенная бутылка литров на пять на поворачивающемся станке Red Label. Виски, наверное, их поганое. Опрокинутый стакан, бумажный квадратный пакет с нарисованным апельсином. Рассыпанные орешки, какие-то маленькие печеньки. И это закуска называется?! Сюда бы картошки вареной да селедки с маринованным синим луком. Короче, это получается что? Это капитан катера просто упился вусмерть! Отсюда и стоит плясать, как от печки. У них наверняка этот лейтенант все держал в кулаке, и никто не смел пикнуть в его сторону что-то. Вон какой бугаище, и морда зверская – на нашего актера Тихонова чем-то похож. Когда он упился по непонятной причине и начал выкаблучиваться, морячки просто побоялись сказать что-то против. Вот и пошло-поехало – шторм, неадекватные команды. В результате – катер на скалах. Капитан пьян в стельку, ему на все плевать. Вот экипаж помыкался, помыкался и решил эвакуироваться. К зверю, командиру, вряд ли кто сунулся. В мирной жизни вряд ли бы такое случилось, а тут что мы, что противник в одной ситуации – война все спишет. Я про сумасбродства пьяных начальников на фронте понаслышался в санатории. То полк в атаку кидают без артиллерийской подготовки, то бомбардировщик в штопор, из которого выйти невозможно.

А вот она и причина на столе: фотография в рамке с черной косой полоской в уголке. Парень лет двадцати пяти, как две капли похож на лейтенанта. В форме морского пехотинца, держит фуражку под мышкой и белозубо скалится на фоне звездно-полосатого флага. Вверху корявенькая надпись: «Брату Мэттью от крепкого орешка Брюса – Брат, мы покорим этот мир!» Фантазер, однако, этот Брюс, как сказал бы Рыхтенкеу. Сложил где-то свою лысую голову на фронтах Третьей мировой.

Ясно теперь все с вами, товарищи американцы, разброд и шатание да культ личности лейтенанта в придачу.

И тут лежащий на шконке труп издал полустон-полухрип и привстал. У меня сердце чуть из груди не выскочило, я успел направить ствол «АКМ-С» на оказавшегося живым капитана катера.

– Кто здесь? – с ужасом простонал американец и вылупился на меня. В темноте он мог видеть только абрис фигуры.

Я, держа лейтенанта на мушке, осветил фонариком лицо и брякнул первое пришедшее в голову:

– Я, брат!

Странное дело, находясь в напряжении от создавшейся ситуации, я, абсолютно не осознавая того, заговорил на английском намного лучше, чем было до этого, и прекрасно понимал фразы лейтенанта-американца.

– Брюс, ты пришел за мной? – с ужасом прошептал Виллис, безумными глазами уставившись на мое лицо, освещенное фонариком.

– Да, Мэтт, мне без тебя скучно, – продолжил я нелепую игру. Мысли неслись с безумной скоростью: пристрелить? выскочить из кубрика?

– Брюс, ты мечтал покорить океан, а утонул в луже под Кенигсбергом! Ты и говорить стал, как русский комми. Братишка, ты меня подвел, – продолжал шептать в горячечном бреду американец, – ты ведь был крепкий орешек, рвался на войну, а погиб так нелепо.

– Мэттью, ты тоже погиб! Ты выбросил катер на скалы, твоя команда – утопленники, они рядом со мной, и они проклинают тебя, поставь их на место – ты же можешь!

– Эти ни к чему не годные черви без меня ни на что не способны, бесхребетные твари, брат, я скучаю, встречай меня, – пробормотал пьяный в стельку американец и, схватив свой хромированный кольт, засунул его себе в рот и выстрелил.

– И тут лейтенант Виллис пораскинул мозгами по переборке, – сказал я вслух, даже не успев как-то среагировать. Американский моряк прикончил сам себя. А ведь логично получается. Натворил дел – и ствол в рот. С мертвого спросу никакого.

В проеме бесшумно возник Иванов с «Томсоном» наперевес.

– Малой, ты кого порешил? – спросил он, рассматривая свежеубиенного.

– Да он сам себя из своего кольта, я даже за свой ствол схватиться не успел. Брат у него где-то под Калининградом погиб как-то нелепо – вот он наквасился да катер на скалы и посадил.

– Под Калининградом? Ааа… это когда бритты и янкесы между собой пострелялись? Знатная была баталия – пол-ордера десантных кораблей по своей глупости ко дну пустили!

Это как раз в аккурат перед нашим выходом было, Краснознаменный Балтийский тогда от хохота чуть в полном составе не полег. Плохонько у них похоронки ходят до этого острова.

– Лейтенант этот держимордой наверняка был знатным, вот никто его и не остановил, когда он в пьяном угаре рулить начал, – подытожил я.

– Ну, теперь становится ясно, какого хера они в шторм к береговой линии поперлись. Давай заканчивать с досмотром, нам еще носитель к днищу швартовать и лежки в моторном готовить. Мошар уже все досмотрел в мехчасти.

Как пояснил каптри, в моторном отсеке катеров такого типа из-за особенностей конструкции при модернизации возле бортовых переборок оставалось место, свободное от узлов и агрегатов. Туда обычно устанавливались железные рундучные ящики, в которых хранилась всякая ремонтная хрень – запасные части, канистры с топливом НЗ (неприкосновенного запаса). На этом катере рундуки были абсолютно пустые – видно, патрулирование не считалось серьезным выходом в море или помпотехи здесь абсолютно мышей не ловили. Три водолаза могли спокойно спрятаться вместе со снаряжением и вооружением. Крышки рундуков могли закрываться как снаружи, так и изнутри. Ремонтопригодность и степень повреждений катера будут проверять наверняка на базе. Здесь же его просто попытаются сдернуть с рифов и отбуксировать. Иванов надеялся на то, что осмотр подводной части катера американские водолазы на месте проводить не будут. Катер просто сдернут и отбуксируют – время на войне дорого, а для спасательной операции надо задействовать как минимум два катера и пару вертолетов. А это лишнее отвлечение и людей, и боевой техники.

Водолазный специалист Лосев уже досмотрел катер под водой. Винты были целы и не покорежены. Место для крепления подводного носителя он выбрал возле кормы у самых рулей. Если катер будут сдергивать буксиром, то «торпеда» должна остаться в целости и сохранности. Мы с Ивановым остались на катере, моряки и мой Ковалев погребли на базу за заранее подготовленным оборудованием. Установка носителя, закладка моряков на лежки в железных ящиках, маскировка, повторный осмотр подводной части закончили уже давно засветло. Я лично закрыл крышку ящика над Ивановым. Было такое впечатление, что я хороню бравого «морского майора». А водолаз был спокоен и по виду собирался хорошенько поспать в тесном металлическом ящике. На берегу, когда оттаскивали плот в расщелину, ко мне подошел Рыхлый и показал пальцем в небо.

– Иван Федорович, мусульманином заделался? Этот жест у них означает, что Аллах един.

– Да нет, командир, я ведь коммунистический шаман, а у нас этот жест означает, однако, что самолет и вертолеты летят.

Вовремя мы! Впритык. Пришлось ускориться – в спешном порядке маскировать плот, проверять базы, свою и моряков. Я устроился между валунами на острие мыса, разделявшего бухты, по пояс в воде, натянув капюшон комбинезона, в куче водорослей, и принялся ждать. Первым со стороны «Гнезда кондора» прошел «Локхид» и начал забирать вверх, набирая высоту. Сразу же за ним появилась тройка вертолетов – один «Блэк Хок» и две «Супер Кобры». Вертолеты, вынырнув из-за скал, резко сбросили высоту и пошли над самой водой, словно стайка чаек, постоянно меняя курс и рыская. Пытаются поймать сигнал маркерного передатчика. Пройдя по синусоиде, вертолеты снова стали приближаться к побережью, наверное, катер обнаружили визуальным наблюдением.

«Блэк» прошелся над бухтой, завис над скалами, возле которых водолазы устроили засаду на спасательный плот. «Кобры» начали крутить воздушную карусель над катером, отстреливая сигнальные ракеты, видно, надеялись, что на судне кто-то остался из экипажа. Я взял бинокль и, прикрывая линзы, чтобы не допустить случайного блика, посмотрел. Почему не летят к катеру? Ага, ясно! На скалах видно оранжевое пятно спасательного жилета. Похоже, кого-то из янкесов, утопленных нашими водолазами, не унесло в открытое море, а выкинуло на скалы. С вертолета вниз на спусковых устройствах опустились трое морских пехотинцев в таких же ярких спасательных жилетах. Болтающееся, словно сломанная кукла, тело утопленника затащили наверх на борт вертолета. Досмотровая группа еще поползала по скалам, но из-за сноса вертолета и водяной взвеси, поднимаемой винтами, поспешили ретироваться на борт. Ага, водолаза-то не спустили, кинули на камни простых морпехов. Прав был каптри, когда говорил, что из-под воды катер досматривать не будут.

Но ведь вертолетами катер не упрут. Да-а… только подумал. Вот она, морская кавалерия. Из-за дальнего мыса выскочило два «Сториса» – один чуть впереди, другой сзади. На носу первого стояло съемное устройство для перехода на палубу и толпилось человек шесть-семь морпехов. Из-за того, что меня покачивало на волнах и водоросли постоянно лезли в бинокль, толком происходящее рассмотреть не удавалось. А вот если, к примеру, с кормового пулемета застрявшего катера ударить длинной очередью по морпехам, столпившимся на носу, то вряд ли кто останется в живых. Вертолеты продолжали крутить карусель уже втроем с присоединившимся транспортным. Катер с досмотровиками сбавил ход и вплотную подошел к застрявшему. Морские пехотинцы раскинули перекидной трап и начали перебегать на палубу, разбегаясь на левый и правый борт. В живот скатился холодный ком. Ведь если водолазов обнаружат, то ничем мы им помочь не сможем. Недаром каждый из диверсантов закрепил себе на поясе по мине для самоподрыва. Однако зря я переживал. Минут через десять застрявший катер пыхнул солярным выхлопом. Видно, прибывшая команда пытается снять катер со скал своими силами.

Минут через сорок бесплодных попыток катер спасателей развернулся кормой, с него полетели тросы. Через полтора часа катер все-таки удалось выдернуть из скальных тисков, он завелся и своим ходом, заваливаясь на правый борт, медленно пошел в кильватере спасателей. Вертолеты, сделав еще пару кругов над акваториями обеих бухт, ушли на сопровождение. Минут через двадцать-сорок наши диверсанты в «троянском катере» будут на территории морской базы острова. Лежать им в стальных ящиках до темноты.

Иванов, исходя из своего опыта, уверен, что ему со своей группой удастся выйти из моторного отсека и уйти под воду для дальнейшей доразведки и минирования объектов первой очереди. Пока, до поступления очередного сообщения на индикатор, есть время – около шести часов – выкарабкаться наверх и попытаться провести визуальную доразведку аэродрома и шахты. Почти трехчасовое сидение по горло в воде в компании мелких рачков, постоянно вылазивших из водорослей, настроения и желания карабкаться в горы не прибавляло. Я потихоньку подплыл к камням, вылез и начал пробираться к берегу.

Ара, хитрый армянин, пока был в лежке среди камней, раскупорил пакетик, который я нашел среди вещей погибшего экипажа катера. Когда я подходил, Бахраджи уже аккуратно лучил несколько сухих деревяшек топляка.

– Командир-джан, скомандуй – я тебе вскипячу, бутербродик сделаю, комбинезон сними, «аляску» надень, погрейся, покури, в воде три часа сидел, за американцами наблюдал, успеем наверх. Кофе, если честно, порошок быстрорастворимый – пахнет вроде ничего, на вкус не пробовал такое.

Тут Бахраджи прав на все сто процентов. Погреться, перекусить и подготовиться к дальнейшей работе никогда не помешает. Появился Ковалев с мичманом, переданным в мое временное подчинение. Присели между камней, доложили каждый по порядку, что наблюдали в своих секторах. Кузнец дополнительно оповестил о работе индикатора-приемника. Новых сообщений не поступало и порядок работы пока оставался прежним.

Ковалев и мичман Мелконян занялись подготовкой к походу наверх: готовили поисковый приемник, бинокли, дополнительные обвязки. Рыхтенкеу пока с места своего наблюдения так и не вернулся, но за него я был почему-то спокоен. Где-то в вышине проурчал «Локхид», заходящий на аэродром через седловину у «Гнезда кондора». Я машинально отметил на часах время возвращения самолета-разведчика. Час в час, небольшие расхождения в минутах.

В тот момент, когда Бахраджи наливал американский растворимый кофе и сделал бутерброды со спиртовым хлебом длительного хранения и тушенкой, со стороны берега появился Рыхлый, держащий свою «мосинку» на плече и что-то мурлыкающий под нос.

– Иван Федорович, жду доклад про увиденное, – сразу же озадачил я его.

– Тюлени от острова ушли, боятся чего-то, – ответил чукча совсем не в тему разговора, – шторма не будет, другого боятся, вертолеты посмотрел, тот, который транспортный, с группой на борту – бронированный, надо его в хвостовую балку бить, огневые – под несущий винт.

– Во, а ты мне про тюленей! – обрадовался я наблюдательности Рыхлого. – Как думаешь, возьмет твоя винтовка этих птичек?

– Однако делов-то! Я же на первом периоде подготовки патронов бронебойных для чего в службе артвооружения выпрашивал да в мастерской с техниками сидел – сотню хороших патронов сам сделал.

– А расстояние – ведь мы толком не знаем дальности от снайперской позиции вертолетов-самолетов на аэродроме.

Чукча хитро улыбнулся и погладил винтовку.

– Однако, командир, я ведь не только патроны делал, я же и с винтовкой шаманил, сейчас вот кофе попью американского да полезем наверх, там, на месте, я дальности и поправки потихоньку посчитаю да с местом определюсь.

– Так ты коммунист или шаман? – встрял в разговор Бахраджи, ловко намазывая тушенку на кусок проспиртованной «черняшки». – То ворону-джану взятку даешь, то винтовку свою шаманий (именно так)! Вай-вай, Ваня, пугаешь ты меня, дорогой.

– Ара-джан, ты сам-то, однако, на подготовке на камбузе пропадал, все тушенку свою крутил да колбасу сушил, с начальником столовой, как олешка с ярочкой, под ручку прогуливался, так вот теперь скажи – ты армянин или разведчик?

Ковалев по своей привычке не вмешивался, а тихонько фыркал, проверяя заряды батарей и делая на них пометки.

Мичман Мелконян, отлив горячего кофе и взяв пару бутербродов, пошел кормить своего водолаза-минера, оставшегося на берегу на наблюдении. Однако Ара, прервав на секунду словесную перестрелку с Рыхлым, всучил в руки мичману, почти что своему земляку из Орджо, несколько кусочков рыбы в промасленной бумаге, два пакетика сахара и горку крекеров.

– Э-э-э, дарагой, – он сразу пресек попытки Мелконяна отказаться, – вы теперь, пока ваш каптриранг на задаче, у нас в подчинении, кушать должны хорошо и вкусно, а то скажете: камчатские разведчики кушать не давали и кок у них не армянин, а сплошное недоразумение!

Снабдив мичмана дополнительным провиантом, Бахраджи с видимым удовольствием снова включился в словесную дуэль с Рыхтенкеу. Они продолжили обсуждать личные качества друг друга, выявляя, кто же из них более идеен и морально устойчив. Мы вполголоса со старшиной обсуждали поэтапное ведение доразведки и в уме прикидывали маршруты движения и временной график применительно к каждому объекту. Зря Бахраджи хаял американский растворимый. Очень даже ничего с сахарком. Не то что индийский в жестяных банках, который нам начали выдавать в офицерском пайке, хотя кофейный напиток из цикория «Бодрость» – еще хуже. Да я из своего пайка забирал только кофе, пару палок колбасы да спирт. Крупы, мясо, тушенку, овощи и все остальное отправлял в Петропавловский детский дом для детей погибших военных. Я всегда находился с группой, а в офицерском общежитии появлялся изредка, чтобы сдать вещи в прачку на быткомбинате да сбегать в офицерское кафе – опрокинуть кружечку местного «Жигулевского» на разлив и узнать последние неофициальные новости. Многие офицеры нашей бригады жили точно так же, как и я, в период интенсивной подготовки к боевым действиям. Женатых и с детьми почти что не было, за исключением старших офицеров.