Текст книги "Смута"

Увидев мертвыми своих товарищей, он понял, что не будет ему покоя, пока не поймет, как все произошло.

Мальчишка…

Тимофей посмотрел вдаль. Что же случилось? Не верилось ему, что мальчишка мог быть причастен к этому нападению. Но его тоже не было…

Выходит, Демид пожалел его? Как-то не верилось. Зная вероломную натуру Демида, трудно было поверить в то, что он пощадил мальчишку из жалости. А зачем ему живой свидетель злодеяния? Или все же они были как-то связаны между собой? Вспоминалось, как подошел к нему Глеб, как просил о том, чтоб он взял его с собой. Все выглядело искренне, все по правде. Что же, Демид стоял за его спиной?

Не складывалось, никак не складывалось. Зачем Демиду, этому битому мужику, какой-то мальчонка-сирота? Помощник в смертоубийстве? В это мог поверить только дурак. Но сути это не меняло. Исчезли двое. На них и вина.

Тимофей долго и мучительно размышлял. Но ни к чему существенному так и не пришел. И что теперь? Возвращаться домой? Ему казалось, что знакомые казаки уже знают о случившемся. Хотя откуда?

Нет, нет… Домой нельзя. Как он посмотрит в глаза землякам?

Тимофей изнывал от тоски, охватившей душу. И зачем он оставил их? Казалось, что если бы он никуда не уходил, все остались бы живы. Но он знал, что это обман. Так всегда бывает, если что-то происходит в твое отсутствие. Ты думаешь, что мог бы помешать несчастливому стечению обстоятельств, но все уже решено за тебя.

* * *

В ноябре быстро темнело. Над Москвой целыми днями клубились какие-то рваные черные тучи В этом бесконечном кружении чудилось какое-то знамение. Или, вернее, предощущение знамения.

По дороге брел нищий Венедим. Он шел как пьяный и все руками махал.

– И… Все в дыму! Уходи кто может!

– Венедим чудит! – говорили прохожие, сторонясь его.

– Он накличет беду!

– Сам не накличь.

Знавшие нищего люди боялись его проклятий. Хотя Венедим был не злой. Он только чудно разговаривал, как все эти блаженные. Но поди разбери, что там у него в голове?

– Курица запоет, как петух!

Крупный мужик в зеленом кафтане, изрядно выпивший, смотрел на него осоловелым взглядом.

– Чего кличешь, безумный?

Венедим глянул исподлобья, глаза словно душу прохожему пронзили.

– И-и… верхогляд, да ты вспомни брата своего, попомни! Кровь его вся на тебе! Вона хлещет!

Мужик испуганно отпрянул, как будто увидал демона.

– Ты чего, окаянный? Чего?

Он начал оглядываться, будто боялся, что кто-то услышит нищего. Но пусто на улочке было. А Венедим пропал, как кошмарный сон, словно его и не было вовсе. Мужик перекрестился и быстро подался прочь, как от колдовского места.

А в Кремле было тихо, как в склепе. Царь Борис выглянул на несколько мгновений в окно и быстро спрятался назад.

Вчера похоронили жениха его дочери Ксении, Иоанна Датского. Умер он совсем еще молодым, двадцати лет от роду, а про болезнь его не могли понять. Царь винился перед дочерью в том, что не уберег заморского гостя.

Во взглядах иных царедворцев он видел, как сквозь сито, некое тревожное ожидание. Он знал, что некоторые думают. Дескать, умер датчанин не просто так. В царском дворце всегда существует возможность легко и таинственно умереть. Уж ему ли об этом не знать! Сколько смертей видел он, находясь подле царя Иоанна.

И надо же было такому случиться именно сейчас!

Последние два года на Руси совсем тяжко стало со съестными припасами. Голод выкашивал целые деревни. Голод убивал людей. Но еще раньше невиданное бедствие убивало человеческие души. Вокруг Москвы расплодилось невиданное множество разбойничьих шаек. Они таились вдоль дорог и грабили купеческие обозы. Нескончаемой чередой везли в Москву пойманных разбойников и казнили на площади. Но их число не убавлялось. На место одного убитого стрельцами или казненного душегуба приходило еще двое.

Царь Борис вспомнил умершего юношу.

Он даже понравился ему, честное слово. Кто знает, может быть, именно с ним царевна Ксения нашла бы свое женское счастье?

Но чего теперь понапрасну печалиться?

Похоронили его в Немецкой слободе, в церкви Аугсбургского исповедания, где много собралось народа разного. Иные московские вельможи стояли со слезами на глазах, но Борис знал, что все это притворство.

Царь хотел почитать какую-нибудь книгу, но смутное чувство колыхнулось в нем, вновь вызывая тревогу.

Царствование его, начинавшееся так хорошо, вдруг дало трещину. И в этом на первый взгляд не было никакого смысла. Но это только казалось…

Временами он угадывал некие знаки судьбы. Он умел их распознавать не хуже заморских астрологов. Но астрологи имели силу с давних пор на Руси. Ведь не случайно царь Иоанн привечал их, хотя и стремился всячески поймать на противоречиях.

Как будто что-то должно было произойти. И происходило. И в этом не было явной угрозы его трону.

Беглый, рассеянный взгляд упал на шахматы. И вдруг нечаянно вспомнилось, как играли они в шахматы с Богданом Бельским. Бельский играл хорошо, сам Иоанн признавал его искусство, хотя сказать по чести, играть с Самим дорого стоило. Но надо было уметь поддаться, если игра складывалась не в пользу царя. Борис не раз подмечал особую ловкость, свойственную Бельскому.

Тот умел проиграть, но остаться в выигрыше. Это умение ему легко давалось всю жизнь. Годунов должен был присматриваться к жизни во дворе, подмечать подробности, упреждать царские желания. Там, где смерть ходила рядышком, поневоле научишься чуять ее спиной и всей кожей!

А Бельский словно родился вот таким счастливчиком. Он знал все и обо всем. Иной раз хотелось спросить его, как это ему удается? Бельский играл черными, но при этом выигрывал. Любимец царя преуспел в мудреной игре восточных владык и чувствовал себя прекрасно.

– Ты, Борис, торопишься, – говорил он, красуясь. – Когда двинул слона, то не посмотрел, где моя тура. И вот теперь твоему королю плохо будет!

– Я недавно болел, – ответил тогда Борис. – У меня лихорадка только вышла.

– Тебе надо выздоравливать, – усмехнулся Бельский.

В его словах сквозило легкое презрение. Но Борис тогда промолчал. Ему нужно было вызволять своего короля, но как? Куда ни двинься – всюду стоят фигуры Бельского.

«Западня, как и в жизни…» – подумал тогда Борис.

Живешь, считая себя баловнем судьбы, но где-то рядом ловушка. Совсем как на зверя. И ведь Бельский был такой человек, что чуял подвох за версту. Его обмануть – себе дороже.

Когда Иоанна не стало, Богдан наверняка строил большие планы. А Борису нельзя было ошибаться. Слишком много зависело от слепого случая, если сделаешь что не так.

Два года тому назад послал Бельского в пустынные края строить новую крепость Борисов на берегу Донца Северского. И это дело Богдан Бельский воспринял как важное, государственное. Но с тем уклоном, что это должно возвысить лично его самого. Соглядатаи доносили царю Борису о том, что Богдан обильно угощает стрельцов, дарит богатые подарки собственной милостью. Крепость строилась быстро и легко, как будто вопреки тайному желанию Бориса. В этом был некий вызов, своеволие. Богдан Бельский будто показывал народу, что он, бывший любимец самого Иоанна Грозного, достоин лучшей участи. Но так не могло долго продолжаться.

Когда его схватили, то смерть Бельского была близка. Но Борис решил по-другому.

Вызвали они хирурга шотландского Габриэля для того, чтобы он выщипал Бельскому его густую бороду. В этом было особое унижение, что иной раз хуже самой лютой смерти. Бельского заточили в тюрьму, где он и помер в свое время.

Но не об этом была печаль царя.

Самое главное и существенное заключалось в том, что Бельский винился на исповеди в том, что он-де своими руками отравил царя Иоанна. И, конечно, не по своему умыслу. Где ему, Бельскому, охватить умом такие чудовищные планы. Все делалось по указке… его. Бориса Годунова.

И это признание сильно беспокоило Бориса. Он как будто физически чувствовал, как вокруг распространяются слухи, гнездится недоверие к законности его власти. Такое бывало и раньше.

По сути, не мог он с самого начала своего царствования быть спокойным. Вот ведь как проклятые людишки замышляли! Сколько россказней ходило вокруг смерти Дмитрия!

До чего только люди доходят в своем невежестве божеском.

«Богдан. Богдан… Тебе многое легко давалось, – думал царь Борис. – Но самая главная удача всегда скрыта бывает. И ты ее так и не смог увидеть».

Но самое тягостное заключалось в том, что смерть царевича Дмитрия еще больнее теребила душу царя. Вот здесь он ничего не мог поделать. Как бы ни старался. Его царской власти не хватало на то, чтобы закрыть рот всякому, кто не верил тому, что царевич умер собственной смертью.

Смутные слухи доходили с окраин. Шайки разбойников собирались вместе, как будто в ожидании каких-то скорых перемен. Возле Москвы гулял какой-то нехристь, собирая вокруг себя сотни. То ли Хлопок его звали, то ли еще как?

Такое бывало и раньше, но сейчас обстояло как-то иначе. Тревожней, что ли?

Сам Борис не смог бы четко пояснить, какие у него подозрения. С окраин приходили какие-то люди и рассказывали о том, что у поляков неспокойно. Шляхта давно хотела урвать кусок земель от Москвы, благо иным казалось, что у Бориса шаткая власть.

Но в Речи Посполитой всегда было неспокойно. В Крыму только и ждут проявления слабости нынешней московской власти.

Самое плохое заключалось в том, что среди людей шла молва: власть Борис взял не по закону. Он-то знал, откуда ветер дует. Бояре места себе не находили. Ждали его промахов. Хоть и упредил он немало, а все же каждого не уловишь. Было еще несколько человек боярского сословия, да и кое-кто из духовенства. Этим людям он не доверял.

Взгляд его упал на книгу, лежавшую на столе. Это была рукопись византийской принцессы Анны Комниной.

Эту рукопись нашел один монах. В монастыре. Потом книга попала к нему. И чудилось Годунову, что видел он эту самую книгу на столе у царя Иоанна.

А сколько он думал про то, как найти эту самую библиотеку византийской царевны Софьи Палеолог, что вышла замуж за Московского князя Ивана Третьего?

Жизнь в Москве тяжела для иностранцев. И многое кажется им диким, варварским. Пожары, всяческие бедствия случаются частенько. И сама жизнь в Москве как будто испытание. Не знаешь, чего ждать. Вот Софья Палеолог и выписала себе из Италии известного архитектора Аристотеля Фиораванти. Поручила ему построить под Кремлем тайник. Там вскоре и оказалась вся привезенная из Византии библиотека. Много сделал для перевода книг монах Максим Грек. Это уже было в царствование царя Василия.

Сам же Борис Годунов хорошо помнит человечка одного, дерптского пастора Иоанна Веттермана. Это случилось после Ливонской войны. Царь Иван Грозный просил его заняться переводом тех рукописей, что еще не были переведены на русский язык. Неизвестно, сколько сумел он перевести рукописей, но по слухам подготовил каталог библиотеки. Царь Борис дорого бы отдал за то, чтобы увидеть своими глазами этот каталог.

Ведь сама библиотека, подобная некоему скрытому сокровищу, манила к себе чем-то запретным, истинно царским, тем, что дается только настоящим монархам.

Найти ее было одним из самым сокровенных желаний царя Бориса.

Глава четвертая
Начало

Майское солнце пряталось за низкими облаками, день выдался холодным, и люди, вышедшие в это воскресное утро из своих домов, как будто прятали лица от сумрачного дня. Много их направлялось к местной церкви.

Пан Станислав Малецкий, молодой шляхтич лет двадцати восьми, прогуливался по оживленной улочке, будто кого-то ожидая. И вскоре он увидел тех, ради кого, собственно, и вышел на улицу в этот не очень благостный день.

Несколько мужчин, среди которых можно было разглядеть и поляков, и литовцев, шли обособленной кучкой, направляясь к костелу. Малецкий, прищурившись, с видимым любопытством приглядывался к этим людям, особо выделяя одного, внешне не очень привлекательного, одетого так, как обычно одеваются поляки на окраинах Речи Посполитой, как бы подстраиваясь под моду местных жителей. Что-то ему подсказало, что это именно тот, кого он хотел видеть. И странное чувство овладело им. Он смотрел на этого человека и смутно припоминал, что уже где-то и раньше видел его. Но тогда еще не знал о нем ничего.

И где он мог его видеть? Не у Адама ли Вишневецкого?

Было это в тот весенний день, когда вместе с другими шляхтичами они проезжали мимо имения Вишневецкого и свита высокомерного Адама выехала им навстречу. Шляхтичи приветствовали друг друга, но дальше этого ничего не пошло. Вишневецкий отправлялся по какому-то срочному делу, а Малецкий спешил в Варшаву.

Тогда и мелькнуло среди прочих это лицо. Ничем не примечательное лицо человека, по воле судьбы оказавшегося среди чужих. Именно это и бросалось в глаза, так как Малецкий хорошо узнавал приближенных пана Адама Вишневецкого. Этот же человек был как белая ворона среди черных коршунов. Он как-то мешковато сидел на коне, хотя это могло быть лишь видимостью, следствием обособленности среди чужеземцев.

Но так ли все?

Малецкий обладал хорошей памятью на людские лица, и она его никогда раньше не подводила.

Что ж, все может быть. Сейчас это уже не имело особого значения. Главным же было то, что этот мужик с маловыразительным лицом, но какими-то странными глазами объявил себя не кем иным, как русским царевичем Дмитрием, сыном самого Ивана Грозного, когда-то якобы убиенном в Угличе, но чудом спасшемся. Вчера приятель Станислава пан Тышкевич говорил об этом деле за бутылкой вина.

Они сидели в корчме, и старый корчмарь, полноватый мужик с красным лицом, с удовольствием прислуживал двум панам, внешний вид которых и богатое убранство одежды говорили том, что это важные персоны.

– Ты ему веришь? ― спросил Малецкий, обдумывая, как поступить.

– Верю ли? ― Тышкевич пожал плечами. ― А что толку говорить? Верю или не верю… Он ведь встречался с королем Сигизмундом. Поверил ли он ― вот что важно.

Грузный Тышкевич был некой противоположностью худощавому, высокому Малецкому, красивое, с тонкими чертами лицо которого нравилось многим варшавским пани. Но с юных лет он глядел только на одну. Она и стала его женой.

Оба приятеля когда-то считались завидными женихами, и многое в их жизни поначалу удачно складывалось, но судьба так распорядилась, что жена Малецкого умерла вскоре после родов. Вацлав Тышкевич же так и не смог жениться, хотя еще недавно все было приготовлено к свадьбе. Все роковым образом изменилось после темных, двусмысленных обстоятельств, и вынужден был он сейчас жить, как многие польские шляхтичи, надеждами.

Предмет их разговора касался как раз некоей туманной перспективы, о которой, впрочем, иные говорили как о деле вполне решенном. Малецкий знал, что польский шляхтич Юрий Мнишек вместе с царевичем побывал в Кракове, где папский нунций Рангони способствовал его встрече с королем Сигизмундом. Удачным было здесь то обстоятельство, что русский царевич незадолго до этого принял католичество.

А влияние и помощь иезуитов в Речи Посполитой весьма дорого стоили.

Тем не менее Малецкий был не склонен к поспешным решениям и намеревался все разузнать подробнее. Он чувствовал необъяснимую потребность разобраться в этом деле, как будто от этого зависела его карьера и дальнейшая жизнь.

В этом смысле Тышкевич был удачным собеседником, так как отличался удивительным умением быть в русле государственных интриг Речи Посполитой, прежде всего за счет многочисленных связей среди польской шляхты. Он часто оказывался там, где затевалось новое, подчас рискованное предприятие. Решительности ему было не занимать, но почти всегда им двигали корыстные мотивы.

– По слухам ― ему вроде верят.

– Или делают вид, что верят. ― Тышкевич усмехнулся. ― Вроде Самборский Мнишек привечает его. Не случайно ведь представлял самому королю.

– Насколько я наслышан об этом Мнишеке, он авантюрист чистой воды.

– А это как раз и не столь неважно. Этого царевича, или кто он там на самом деле, поддержат, будь уверен! ― Тышкевич подлил вина в кружки. – По слухам, в Москве неспокойно. И грех этим не воспользоваться. А Мнишек… это старый лис. У него, кроме Урсулы, есть еще незамужняя дочь Марина. Я ее видел как-то. Довольно умна и себе на уме. Представляешь, что может из этого выйти?

Они помолчали, обдумывая сказанное. Тышкевичу было известно, что сборным пунктом навербованных людей стал Львов, где Юрий Мнишек имел большое влияние. Он был львовским старостой.

– Ты серьезно думаешь, что такое может состояться? ― с сомнением покачал головой Малецкий. ― Это слишком рискованная интрига. Она замешана на чрезвычайных обстоятельствах. Такое дело не может просто так решиться. Эге! ― Малецкий улыбнулся собственным мыслям. ― Замахнуться на русскую корону!

Еще недавно всякого, кто объявил бы о таком, посчитали сумасшедшим. Настолько невероятной казалась сама мысль о чем-то подобном. Но вот времена!

Откуда-то вдруг появляется неизвестный человечек, который вроде бы служил монахом, и вот…

– Мы-то с тобой ничего не теряем, Станислав. ― Тышкевич по-своему понимал интерес друга и, видя его необъяснимую задумчивость, слегка недоумевал. – Это от нас далеко.

В свою очередь он раздумывал над возможными переменами в собственной жизни в связи с последними событиями, но, как человек расчетливый и осторожный, хотел все делать наверняка. У него уже бывали по молодости необдуманные приключения, в которых он мог лишиться головы. Поэтому в нынешних условиях он предпочитал не торопиться и наблюдать. Малецкий в его глазах был человеком умным и догадливым. Его мнение стоило учесть.

– Может быть, может быть. Если бы я знал наверняка… ― с каким-то затаенным чувством молвил Станислав.

– Царевич он или нет? В любом случае это проверить трудно. Но что это тебе бы дало?

Тышкевич, как змей-искуситель, подталкивал приятеля к большему откровению.

– Русские убили моего отца.

– Это мне известно, ― кивнул Тышкевич. ― А мой отец погиб от руки скандинава. У нас разные источники для мести.

– Месть иногда полезна. А иногда смертельна, ― заметил Малец-кий. ― Но всегда необходима.

Ему вдруг показалось, что чей-то чужой голос говорил за него. Ведь, в сущности, он никогда не думал о мести, прекрасно понимая, что искать в огромной Руси убийц отца совершенно бессмысленно. Все, что он знал об этом деле, было туманно и неопределенно. Да и как иначе?

– Нет ничего хуже бесплодных надежд, Станислав, ― как будто угадал его мысли собеседник. ― Ведь на Руси много дорог. Разве тебе известно имя убийцы твоего отца?

– Нет, неизвестно. Но это и не так важно. Ищи среди подобных ― и тебе воздастся! ― Малецкий хлопнул себя по колену, как будто увлекаясь новой идеей. ― Мне бы нужно его повидать, этого царевича.

– Чего ради?

– Считай как прихоть.

– Могу это устроить, ― вдруг сказал Тышкевич, вытаскивая свою козырную карту.

– Каким образом?

Станислав пытался отыскать в его глазах игру. Все казалось невероятным. Вот так вдруг!

– А он сейчас недалеко отсюда.

Тышкевич выглядел расслабленным. Все, о чем они говорили, как будто его и не касалось вовсе. Уж кому-кому, а ему было не занимать мастерского умения обставлять все так, что его и нельзя было заподозрить в каком-то интересе. Варшавский королевский двор учил многому, и не только в деле любовных интриг. Если не научился менять маски в зависимости от обстоятельств, тогда твое место где-нибудь на задворках Речи Посполитой. Но Тышкевич верил в свою звезду.

– Шутишь?

Станислав даже привстал от неожиданного известия.

– Нисколько.

– Это странно, странно, ― пробормотал Станислав, раздумывая о прихоти судьбы.

Все складывалось так, будто само провидение подталкивало его к чему-то.

– Так ты поедешь?

– Еще бы…

Тогда это показалось началом какой-то удивительной интриги, еще не случавшейся в его жизни.

Но сейчас, увидев этого царевича, он проникся сомнением. Тот выглядел совсем не по-царски. Хотя этот аргумент был весьма условен. Для убедительности нужно было хотя бы знать его отца, старого русского царя. Но пан Малецкий по молодости никак не мог его видеть. Только слышал о его безумной жестокости. Имя Ивана Грозного было широко известно в просвещенной Европе. Но, несмотря на его деспотизм и суровый нрав, он слыл человеком весьма образованным. Достаточно вспомнить, что он состоял в родстве с византийскими императорами, его бабка Софья Палеолог даже перенесла из Константинополя большую библиотеку в Москву. И эта библиотека занимала умы европейцев, среди которых были и поляки. Был как-то у Малецкого разговор с одним ксендзом, большим любителем древностей, знатоком теологической литературы с самых ранних времен. Так тот прямо заявил, что много дал бы за возможность ознакомиться с этой библиотекой. Там были труды многих средневековых авторов, как историков, так и теологов.

Малецкий размышлял. Что ему было известно?

Этот царевич не так прост. Да и как иначе?

Он появился, как призрак, ниоткуда. И его целью был московский трон… Ни много ни мало.

Дмитрий в окружении нескольких верных людей направился к церкви. Его набожность нравилась многим.

Истинным католикам было легче поверить ему. Иные же просто делали вид, что это соответствует их представлениям о новоявленном русском наследнике русской короны. Когда русский царевич проходил мимо Малецкого, тот, отстранившись, зорко глянул ему в глаза.

Какой-то жолнер, сопровождавший Дмитрия, хотел было оттолкнуть Станислава, но в последний момент передумал. Он разглядел, что случайный прохожий, судя по всему, шляхтич. А ссориться с ними ― плохой признак.

Хотя в большинстве своем польская шляхта пока еще открыто не выступала на стороне царевича, ее мнение много значило.

– Кто этот человек? ― вполголоса спросил Дмитрий у своего спутника, старого ливонского всадника. ― Ты его знаешь?

– Это пан Станислав Малецкий, ― с готовностью ответил литовец. – Его отец был известным человеком, славным воином. Его убили на Руси.

– Вот это важно, ― кивнул Дмитрий, о чем-то размышляя. ― Значит, у пана Малецкого есть зуб на русских.

– Наверное, ― не очень уверенно ответил литовец, еще не совсем понимая причин и тайного смысла этой фразы.

С этим русским царевичем надо глядеть в оба! Eго предупреждали не раз, чтобы он вел себя соответственно. А знакомство с Юрием Мнишеком имело большое значение для литовца.

– А ты можешь устроить мне с ним встречу? – вдруг спросил царевич.

– Я не знаком с ним, пан Дмитрий, но… – литовец подумал о том, что услуга этому странному человеку, ниоткуда появившемуся в Речи Посполитой и, по слухам, готовящемуся к грандиозной авантюре, дорогого стоит. – Я знаю кое-кого, кто может нам помочь.

– Где этот человек?

– Я видел его вчера. Он здесь, неподалеку.

– Он не уехал?

– Я пошлю своего слугу. Он разыщет его, если только он не в Варшаве.

– Тогда сделай это, Арвидас.

Литовец уловил в этой просьбе особый знак.

– Все исполню.

Он знаком подозвал своего слугу, стоявшего неподалеку и, чуть наклоняясь к нему, спросил:

– Ты помнишь пана Тышкевича?

– Это который в прошлом году сватался к пани Смольской?

– Он самый.

– Как мне не запомнить?

– Говорят, он в соседней деревушке. Мне он нужен и как можно скорей.

– Сейчас поеду, господин, – кивнул слуга. – Но что мне ему сказать? Вдруг он не захочет ехать?

– Передай, что старый Арвидас желает с ним свидеться по очень важному делу.

Слуга исчез мгновенно, как будто его и не было вовсе.

Дмитрий, издалека наблюдавший их разговор, подошел к литовцу.

– Все ли условлено?

– В лучшем виде, – литовец подобострастно улыбнулся. – Тышкевич приедет, видит бог.

– Откуда такая уверенность?

– Этот Тышкевич – хитрая бестия. Он мне должен кое-что. Или думает, что должен. Он приедет, если еще здесь. Этот человек тоже может быть весьма полезным. У него обширные связи в Варшаве. К тому же он честолюбив и в настоящее время небогат. Так случилось, что он потерял большую часть своего наследства и с тех пор озабочен поиском выгодной партии для женитьбы.

Дмитрий внимательно выслушал его и одобрительно кивнул. Если получится, он будет доволен. С этими ляхами и их союзниками надо всегда держать ухо востро. В самой шляхте нет полного согласия. Кто-то обещает помочь, а кто отказывается. Но это до поры. Пока все слишком туманно.

Вот еще в марте король Сигизмунд предлагал коронному гетману Яну Замойскому помочь новоявленному царевичу. Но получил неожиданный отказ.

Дмитрий поморщился. Как ему потом передали сведущие люди, этот Замойский был решительно против какой-либо военной помощи и даже убеждал короля отказаться от связей с ним, так как сейчас не совсем благоприятное время для вторжения на Русь.

Дмитрий понимал, что здесь сталкиваются крупные политические интересы. Этот Ян Замойский тоже ведь ведет свою игру. Но терпение. Еще раз – терпение! Ляхи ведь тоже наблюдают. У каждого свои интересы. А то, что он задумал, слишком невероятно! К этому надо привыкнуть. Под это надобно подстроиться. Но ведь переменчива судьба!

Едва только что-то у него получится, сразу все изменится. И высокомерный Замойский заговорит по-другому. Как хотелось в это верить! Иной раз вера заменяла ему сами обстоятельства. Но ведь получалось до этой самой поры!

Дмитрий усмехнулся собственным мыслям. Вот ведь положение! Сам Сигизмунд заинтересован в исходе дела, но у него есть влиятельные противники, которые из-за своей недальновидности могут принести вред Речи Посполитой.

А такие люди, как этот пан Малецкий, ему нужны. Он затеял рискованную игру с неизвестным исходом. И ляхи, и русские – все ждут перемен. И они произойдут.

– А теперь идем в церковь, – сказал он своему окружению.

И сразу начал настраивать себя держаться в соответствии с принятой верой. Ведь теперь он католик!

А ляхи – люди щепетильные, как на подбор. Они чуют любую ложь. И сами лгут напропалую, если того требуют обстоятельства.

* * *

Стая птиц кружила над полем. Майское солнце уже хорошо припекало.

Весна дурманила голову какими-то неясными предчувствиями. Что-то должно было произойти. Что-то…

Этого ливонца он сразу узнал. Он был слугой его старого знакомого из Ливонии, человека знатного и влиятельного. Он шел легко, встряхивая ногами, как жеребенок, хоть и был не так молод.

«Уж не по мою ли душу явился?»

И как в воду глядел. Ливонец сразу подступил к делу.

Тышкевич долго раздумывал, услышав, что старый Арвидас хочет его увидеть. «Что понадобилось этому пройдохе?»

У него остались довольно противоречивые воспоминания о своем знакомстве с этим человеком. Ливонец был себе на уме, всегда искал собственную выгоду и частенько оказывался среди людей влиятельных, но не очень честных в обычном понимании этого слова.

– А что твой хозяин… давно ли он из дома? – спросил он слугу, сутулого ливонца в хорошем синем кафтане, которого знал уже несколько лет.

Слуга был на хорошем счету, использовался для разного рода особых поручений, которые не доверишь кому попало. Именно это обстоятельство придавало просьбе о встрече какой-то темный оттенок.

– Мы тут вторую неделю.

– Какие-то срочные дела?

– Хозяин хочет помогать этому русскому… – невольно проболтался слуга.

– Что за русский? ― насторожился Тышкевич, уже подозревая какой будет ответ. Но это казалось слишком невероятным. Ведь еще вчера…

– Я не знаю наверняка, но, кажется, он даже встречался с вашим королем, пан Тышкевич. – Ливонец с пониманием заглядывал ему в глаза.

Все происходящее напоминало какую-то игру с разными исходами, и предстоящий конец представления выглядел непредсказуемым и смертельным. Если только судьба не повернет в благую сторону. «Вот чудо, Станислав ищет встречи с новоявленным сыном русского царя, а лукавый ливонец сам готов мне услужить. Но какова будет плата?»

– Что ж, я поеду, – кивнул пан Тышкевич.

Ему показалось, что не только Станислав делает свой выбор, но и он сам, следуя скрытой логике бытия, идет навстречу чему-то темному и странно влекущему.

* * *

Найти Малецкого было просто. Ведь он сам послал его сюда и даже указал, где лучше остановиться.

Станислав с видимым удивлением взглянул на вошедшего в избу Тышкевича. Вот уж кого не ожидал увидеть здесь! Старый приятель после обмена приветствиями сразу перешел к делу. И все сказанное им еще больше удивило Станислава.

– Он хочет со мной встретиться? – с сомнением спросил пан Малецкий, услышав новость из уст товарища.

– Так мне сказал человек, которого послали из его окружения.

– Странное совпадение, не находишь?

– Где он тебя видел? – вместо ответа быстро спросил Тышкевич.

Он понял, что его товарищ удивлен и озабочен.

– Тут, у костела.

– Наверное, кто-то сказал ему о тебе.

Тышкевич как опытный варшавский придворный не торопился открывать истину. Все должно выглядеть вполне естественно.

– А что можно обо мне сказать?

– Ты не любишь русских, Станислав, – усмехнулся Тышкевич. – Этого достаточно.

– Это мало кому известно, – раздумчиво сказал Малецкий. – Но ведь он и сам русский?

– В той авантюре, которую он затеял, ему сгодятся все. Даже черти.

– Но что ему может быть нужно?

– А что ему вообще нужно?

В глазах Тышкевича плясали веселые огоньки.

– Иными словами, ты предлагаешь мне ввязаться в его дела?

– Тут я тебе ничего предлагать не могу.

– Я знаю, король напрямую ничего не обещал, ведь так?

– Мнишек все сделает за короля. И даже лучше. Ты же понимаешь, откровенно направлять войска в Московию Сигизмунд не станет. Но он поддержит любую заваруху.

– А что ты думаешь делать сам, глядя на все это?

– Я буду просто наблюдать.

– Это умно.

– Поверь мне, Станислав, – Тышкевич наклонился к товарищу. – Этот человек, царевич он или посланник самого дьявола, способен сесть на русский трон. А тогда и Речи Посполитой будет удача.

* * *

По мере их разговора Малецкий все более убеждался в том, что первое впечатление его не обмануло. Русский царевич (если он был таковым на самом деле) казался человеком себе на уме, довольно образованным и толковым, но в нем не ощущалось некоего внутреннего достоинства, которое, по мнению Малецкого, должно отличать царскую особу.

Они говорили на том диалекте, который хорошо понимают и запорожцы, и поляки. Впрочем, царевич понимал и польскую речь, иногда вставляя польские фразы. Вероятно, чтобы слегка польстить своему собеседнику. К польскому языку он прибегал, чтобы подчеркнуть свою мысль. И даже говорил на латыни. Стоило вспомнить, что он еще недавно был монахом. Если был…

Но, по крайней мере, так говорили некоторые посвященные. Вот уж причудливые изгибы судьбы. Монахи называют себя царевичами!

Но справедливости ради стоило заметить, что все это могло оказаться и неправдой. Вокруг этого царевича вообще много тайн. Малец-кий когда-то слышал, что православные с большой неохотой принимают католичество. Эти случаи довольно редки, а уж монахам менять свои убеждения и вовсе зазорно.