Текст книги "А. В. Жвалевский. Сборник"

И он понял, что должен поддерживать у людей веру в победу. Тогда они всё выдержат.

И уже не Дед Мороз, а Сергей Иванович Морозов работал, работал и работал.

15 апреля 1942 года в блокадном Ленинграде был пущен трамвай. Чего это стоило в условиях голода, холода и постоянных обстрелов, знают только те, кто это сделал. Не для себя, а для того, чтобы люди помнили: город, их город, жив. И никому и никогда его не сломить!

Когда по городу пошёл трамвай, люди смотрели на него и плакали от счастья. Плакал и Сергей Иванович, плакала Маша, ревела сидевшая у Маши на плече охля.

Вообще-то птёрки и охли не приходили к Морозовым в обычное время, кроме как в Рождество или на Новый год, но в этом году появлялись частенько. Чувствовали, что их Деду Морозу очень нужна моральная поддержка.

– Слышь, Дед Мороз, что я тебе расскажу, – охля аж подпрыгивала от нетерпения, – я сегодня специально к врагам сбегала, у них там паника. Они сначала думали, что русские какое-то новое секретное оружие испытывают, блики какие-то непонятные по городу бегают! А потом, когда поняли, что вы трамвай пустили, чуть с катушек не съехали. Один ефрейтор даже плакал: «Мы тут мёрзнем, у нас люди гибнут, а они на седьмом месяце блокады пускают трамвай! О какой победе может идти речь, о какой гибели этого города, если они трамвай пустили?»

– Спасибо, – Сергей Иванович аккуратненько погладил охлю по спинке, – не ходи туда больше, они злые.

– Нет, – охля пожала плечиком, – они несчастные. Им холодно, им всё надоело, они домой хотят. Не они эту войну начали. А те, кто начал, в окопах не мёрзнут…

Второй блокадный новый год был полегче. Не такие сильные морозы, не такие крошечные пайки по карточкам. До того, чтобы наесться досыта, было ещё очень далеко, но и по-настоящему голодать люди перестали.

Машин детский сад потихоньку разбрёлся. Одной семье удалось эвакуироваться, другие переехали к родственникам. Ещё две семьи вернулись жить к себе домой и теперь только забегали в гости.

Так что для Деда Мороза и Снегурочки это был уже почти обычный рабочий новый год.

Город жил. Люди ходили на работу, дети учились в школах и ходили в садики. Просто школы и садики были расположены в бомбоубежищах. Но к этому привыкли.

В бомбоубежищах стояли ёлки. Самые настоящие. Игрушек, конечно, было очень мало, но тут пригодилось умение Сергея Ивановича и Маши делать их своими руками. Из проволоки, из бинтов, из бумаги, из всего, что только можно себе представить, они мастерили шарики, зверей и даже кукол. Маша так вообще открыла целые курсы по производству ёлочных украшений. Её ученицы делали такую красоту, что просто глаз не отвести.

– Храните их, девочки, – просила Маша, – храните эти игрушки! Война кончится, и вы будете сидеть на большой светлой кухне и рассказывать своим внучкам о том, как когда-то в бомбоубежище клеили непонятно из чего такую красоту.

Девочки смеялись и шили.

Пока образ большой светлой кухни у них в головках не вырисовывался. Уже почти полтора года дети жили в блокадном городе. Они привыкли к обстрелам, привыкли к нехватке еды. Сидеть в бомбоубежище стало обычным делом. Уже никто не плакал и не боялся. Веселились, в мячик играли. Уроки учили, читали книжки.

А были двухлетние, трёхлетние детки, которые вообще другой жизни не помнили. Придя на очередной утренник ещё до его начала, Дед Мороз наткнулся на такую малышку. Она стояла в коридоре и смотрела на незнакомого дедушку огромными карими глазами.

– Ты кто? – спросила девочка.

– Я Дед Мороз. А тебя как зовут?

– Вела.

– Верочка, – улыбнулся Морозов, – иди ко мне на ручки. Давай загадывай желание, что хочешь – всё исполню!

Верочка послушно залезла на ручки, и в голове у Деда Мороза вспыхнуло солнышко.

К Деду Морозу тихонько подошла Снегурочка. И испугалась, увидев на глазах у мужа слёзы.

– Верочка, у тебя будет в жизни много-много солнышка. Война закончится, и вы с мамой и папой будете каждый год ездить отдыхать к морю. А там всё время солнце, представляешь?

– Нет, – честно ответила Верочка, – а ещё конфету, можно? И не плачь, пазя-я-ялуста…

Верочка убежала, а Дед Мороз устало прислонился к стене.

– Я думала, у неё погиб кто-то из родных, – подала голос Маша.

– Нет, слава богу, – устало ответил Дед Мороз, – ужасно, но к этому я готов. Я уже знаю, как себя вести, я уже научился не плакать. А вот такие мелочи… Казалось бы, мелочи… Она выросла в бомбоубежище. Она почти ничего не знает, кроме этих унылых стен, будь они неладны! Мелкими перебежками по улицам, летом во дворе между сигналами воздушной тревоги немного поиграть… Она ни разу в жизни не была за городом, в речке не купалась… Маш, кто за это ответит? Маш, что я должен сделать, чтобы это не повторилось никогда?

– Исполнять желания. Пока живы люди, которые помнят эту войну, их самым горячим желанием будет, чтобы это не повторилось.

– А потом? Через пятьдесят, через семьдесят лет?

– Наверное, сделать так, чтобы не забылось. Чтобы фильмы снимали, книжки писали, чтобы музеи специальные были и в школе дети проходили. Чтоб ни одному нормальному человеку никогда не пришло в голову начать ещё одну войну.

Новогодние утренники проходили почти так же, как довоенные. С песнями, хороводами и финальным поиском подарков под ёлочкой.

Только подарки были в основном из лакомств. Да и реагировали дети на них гораздо эмоциональнее.

– Посмотри, – шептала Снегурочка Деду Морозу, – посмотри на вон ту девочку!

Девочка вытащили из-под ёлки мешочек с карамельками и теперь угощала ими всех своих друзей.

– Она и просила конфеты для всех.

– Добрая душа. А вон мальчик плачет!

Дед Мороз обернулся и пошёл к ревущему мальчику.

– Я просил настоящий! А он игрушечный… – Десятилетний мальчик вытирал слёзы и показывал на пистолет, который достал из-под ёлки.

– А зачем тебе настоящий?

– Я пойду на фронт и всех немцев убью!

– Зачем?

– Они моего батю убили, а я их убью!

– Понятно… – Дед Мороз понял, что разговор предстоит нелёгкий, и присел рядом с мальчиком.

– Как тебя зовут?

– Дима. – Мальчик шмыгнул носом.

– Дима, а ты хочешь, чтобы война поскорее кончилась?

– Хочу.

– А что ты будешь делать, когда кончится война?

Дима замешкался с ответом. Было похоже, что он об этом не думал.

– Я поеду и убью всех немцев!

– Так война же уже закончится!

– Ну и что?

– А то, что начнёшь новую войну. И опять все будут убивать друг друга.

Дима насупился и задумался.

– И что делать? – спросил он через пару минут.

– Давай я пожму тебе руку, а ты загадай желание. Загадай, кем ты хочешь стать, когда вырастешь. Ты знаешь, кем хочешь стать?

Дима задумался, но в этот раз совсем ненадолго.

Уже через пару секунд его лицо просветлело.

– Знаю. Как батя, врачом.

Дед Мороз пожал руку Диме и мысленно увидел молодое, улыбающееся лицо мужчины в белом халате.

– Это твой отец? – спросил Сергей Иванович.

Дима не удивился, он только кивнул.

– Ты будешь очень похож на него, я тебе обещаю. Ты вырастешь таким же смелым и добрым. И ты будешь замечательным врачом. Все будут говорить тебе, что отец бы тобой гордился.

– Правда? – Дима не отнимал руку, и было видно, что он отчаянно хочет в это поверить.

– Дед Мороз никогда не врёт.

– Тогда спасибо, тогда… – Дима повертел в руках пистолет, – тогда пистолет мне не нужен.

– Может быть, тебе теперь нужно вот это?

И Дед Мороз достал из-под ёлки стетоскоп.

– Настоящий? – с надеждой спросил Дима.

– Да, самый настоящий.

– Ух ты! – Дима немедленно повесил стетоскоп себе на шею. – А пистолет я Кольке подарю. Он ещё маленький, пусть поиграет.

Накануне праздника Дед Мороз и Снегурочка постарались обойти не только школы, но и больницы. К сожалению, теперь в городе появилось очень много раненых детей.

– Немцы там совсем озверели, – рассказывала Морозовым охля-разведчица.

Она только что в очередной раз вернулась из стана врага.

– Им уже понятно, что Ленинград не взять, так они его разбомбить решили. И пуляют, и пуляют…

– За что ж они нас так ненавидят? – спросила Маша.

– Уже не ненавидят, уже боятся, – ответила охля, – восхищаются и боятся. Понимают, что проиграли и стараются насолить напоследок. Но это они от страха. Потому что мы уже выиграли! Правда, Дед Мороз?

– Правда-правда, охлюшка.

И охля гордо встрепенулась. Маленькая защитница большого города.

Сразу после этого Нового, 1943 года, в январе, Красная армия прорвала блокаду. Исполнилось самое заветное желание горожан. Птёрки и охли устроили по этому поводу такой тарарам, какого даже Морозовы от них не ожидали. Засыпали их звёздами, да какими! Каждая величиной с кулак! И горели эти звёзды гораздо дольше обычных, и сияли ярче, и переливались всеми цветами радуги!

А почти ровно через год, в январе 1944 года, осада была снята полностью. Говорят, что вслед за улепётывающими немцами бежали птёрки и охли. Они строили немцам страшные рожи, кидались в них яркими непонятными снарядами, что-то кричали. Но немцы были очень напуганы, может, им это и привиделось?..

И вслед за снятием блокады городу позволили вернуть себе многие исторические названия. В январе на карте Ленинграда опять появились Невский проспект, Литейный проспект, Дворцовая набережная, Исаакиевская площадь, Садовая улица, Марсово поле…

Видимо, даже большевики поняли, что этому городу нельзя скрываться за безликими проспектами 25-го Октября и площадями Революции. Этот город особенный, и другого такого нет, в нём живут особенные люди, люди-герои, люди-победители.

– Я же обещал, что Невский всегда будет Невским, – радовался Сергей Иванович.

– Ура! – кричали птёрки и охли.

Через 50 лет после первого волшебного Нового года, год 1962-й

Из истории

Всё! Настало мирное время! Честное слово, больше до конца книги войн не будет!

XX век перевалил за середину. Люди стали жить гораздо лучше, чем пятьдесят лет назад. Почти всюду провели электричество, телефоны стали привычными (хотя о мобильных телефонах тогда никто и слыхом не слыхивал). Если раньше автомобилей было мало, а самоваров много, то теперь наоборот. Теперь можно было купить автомобиль для себя и пользоваться им по своему усмотрению. Стали появляться первые телевизоры. Первый человек полетел в космос. Люди потихоньку начали забывать, что такое война и голод.

На новогоднюю ёлку больше никто не покушался. Она стала чуть ли не главной традицией в каждой семье Советского Союза. Теперь уже никто и не помнил, что ёлка когда-то называлась рождественской.

И к Деду Морозу со Снегурочкой так привыкли, что стали считать, что эти персонажи были всегда.

И всегда будут.

– Ну что, – сказал Сергей Иванович, – пора?

– Наверное, рано? – робко ответила Маша.

Честно говоря, можно было пока не торопиться. До Нового года оставалось целых десять дней, но Маша с самого утра маялась: то к зеркалу подойдёт, на себя посмотрит, то календарь в сотый раз проверит. Сергей Иванович видел, что жене очень хочется побыстрее превратиться в Снегурочку, поэтому твёрдо сказал:

– Ничего не рано! Сейчас записки как повалят – только успевай разгребать! А нам ещё на утренники надо успеть.

Маша не стала больше спорить с мужем, а главное – с собой. Она быстренько повернулась к зеркалу. Задержала дыхание (Морозов вдруг понял, что тоже перестал дышать), провела руками по лицу… и ничего не случилось.

Из зеркала на неё по-прежнему смотрела подтянутая женщина, на вид не больше тридцати пяти лет, со смеющимися глазами – но вовсе не Снегурочка, как должно было случиться по волшебству. И платье без звёздочек. И кокошник не появился на её голове.

Маша растерянно поморгала, провела руками ещё раз.

И ещё раз.

Никакого результата.

Она повернулась к Сергею Ивановичу и попробовала придать ему вид Деда Мороза. Не получилось и это. Морозов так и остался крепким мужчиной с аккуратно подстриженной бородой. Так он выглядел последние пятьдесят лет.

У Маши задрожала нижняя губа, она села на кровать и приготовилась расплакаться.

– Это ещё что? – Сергей Иванович постарался остаться шутливо-грозным. – Подумаешь, внешность! Сейчас такая косметика, что…

Жена всё-таки разрыдалась прямо в его плечо. Морозов обнял её, мягко и сильно, как умел только он и только её.

– Ничего-ничего-ничего, – шептал он на ушко, – мы и так замечательно всё сделаем. Я всё равно Дед Мороз, ну и что, что борода короткая? А ты всё равно девочка, найдём тебе платье со снежинками…

– При чём тут платье? – Маша оторвалась от мужниного плеча. – Я ведь не просто внешность меняла! Я же по-настоящему Снегурочкой становилась. Понимаешь?

Сергей Иванович молча поцеловал жену в мокрые глаза, сначала в левый, потом в правый. Он понимал. Он и сам под влиянием чародейства жены не просто бороду отращивал, а становился ещё старше и мудрее.

– Вот что! – сказал он. – Давай-ка делом займёмся. Сейчас птёрки с охлями как начнут письма таскать, а у нас и сложить некуда.

Маша ещё раз шмыгнула носом и покорно стала разгребать завалы на письменном столе. Каждый год именно сюда приносили первые записки с просьбами Деду Морозу. Сначала бумажками покрывался стол, потом – кровать, а к Новому году вся квартира Морозовых была уложена рядами писем, записок, рисунков и даже телеграмм, которые поступали изо всех уголков страны. Между ними, как полярники среди торосов, суетились сотни птёрков и охлей. Правда, пока не было ни одного, что тоже казалось странным.

– Где эти бездельники? – притворно возмутился Сергей Иванович. – Мы так до курантов ничего не успеем!

Тут Маша должна была сказать, что ничего, мол, успеем. Каждый год успеваем, а птёрки и охли не бездельники, а очень милые и работящие. Но Маша молча продолжала уборку.

Наверно, поэтому птёрки и охли сами вступились за свою честь.

– Вообще-то, – сказала охля, выбираясь из-под кровати, – мы не бездельники, а очень милые и работящие.

– А что хулиганим иногда, так только в нерабочее время, – добавил птёрк, спускаясь со шкафа на манер заправского альпиниста.

У Сергея Ивановича немного отлегло от сердца, и он продолжил свою роль строгого, но справедливого Деда Мороза.

– Не бездельники? А где тогда мои письма?

Птёрк и охля переглянулись и синхронно вздохнули.

– Да, – сказала Маша, – и у меня с руками что-то… Волшебство не получается.

На сей раз птёрк и охля сначала вздохнули, а уж потом переглянулись.

– Что вы там сопите? – Морозов почувствовал, что начинает не на шутку злиться на своих помощников. – Толком скажите, что происходит.

– Что происходит, что происходит… – пробурчал птёрк. – Записки ему подавай…

– Подавай, конечно! – потребовал Сергей Иванович. – Как без записок желания выполнять? Я же каждого ребёнка за руку потрогать не могу!

– На тебе записку. – Охля неизвестно из какого кармана вытащила свёрнутую в трубочку бумажку и протянула Морозову.

Тот выхватил бумажку из охлиной лапки, бегло прочитал: «Плюшивый заиц», сжал записку в руке – и растерянно заморгал, как пять минут назад моргала Маша.

– Маша! – потрясённо сказал он. – Я ничего не чувствую. Совсем.

Он для верности зажмурился. Но увидел только круги перед глазами. Наверное, слишком крепко сомкнул веки.

– Так, – Сергей Иванович открыл глаза и очень строго посмотрел на птёрка и охлю, – что это ещё за фокусы?

– Никаких фокусов, – ответил птёрк. – Раньше были, а теперь – всё.

– Вообще-то, – охля дёрнула птёрка за хвост, – мы не имеем права им говорить…

– Вообще-то мы им показываться не имеем права!

– Имеем!

– Нельзя, чтобы нас видели обычные люди!

– Он не обычный, он нас придумал!

– А Маша что, тоже нас придумала?!

– Вот я и говорю: нельзя им говорить…

Морозов замотал головой. Он так и не привык к манере птёрков и охлей быстро и бестолково спорить между собой.

– Стоп! – сказал он. – Не хотите показываться обычным людям – не надо. Но своему родному Деду Морозу можете объяснить, что к чему?

– Так это… – птёрк зашаркал лапкой, – ты ведь больше не…

– …не Дед Мороз? – удивился Морозов.

Птёрк и охля грустно закивали.

– Но как? И почему? Я был плохим Дедом Морозом?!

– Нет-нет! – Охля торжественно сложила лапки. – Ты был самый-самый хороший Дед Мороз!

– Ну да, – сказал птёрк, – другого-то не было.

– А если бы и был, он всё равно был бы лучшим!

Морозов понял, что сейчас опять начнётся перепалка, и прикрикнул:

– Тихо! Вы можете толком рассказать, что случилось?

– Не можем, – признался птёрк. – Не имеем права. Ты больше не Дед Мороз, значит, и нас больше нет.

И птёрк с охлей, взявшись за руки, начали торжественно таять в воздухе.

– Куда! – испугалась Маша. – Не пропадайте!

– С юбилеем, – вдруг крикнула почти прозрачная охля. – Вспомните, когда и как…

И тут они исчезли совсем.

Маша сидела в углу кухни и испуганно смотрела на мужа. Тот впервые в жизни купил бутылку водки и даже открыл её. Правда, наливать пока не стал, но она чувствовала, что вот-вот дойдёт до этого.

– Почему? – повторял Морозов, меряя шагами кухню. – Ну почему? Мы же так старались! А про детей они подумали?

– Кто «они»?

– Не знаю! Те, кто нас сначала сделал Дедом Морозом и Снегурочкой, а потом – раз, и нету!

– Погоди, – Маша потёрла лоб, – тут что-то не то… Помнишь, охля нас с юбилеем поздравила?

Сергей Иванович кивнул. Формально у супругов Морозовых действительно через несколько дней намечался юбилей – пятьдесят лет каждому. Когда после снятия блокады Морозовы начали наводить порядок в документах, то единогласно решили «потерять» паспорта. Уж слишком неправдоподобно смотрелись даты рождения – 1872-й у Сергея Ивановича и 1875-й у Маши. В паспортном столе они сказали, что родились в один день, 25 декабря 1912 года.

– А ты помнишь, почему мы двенадцатый год записали? – спросила Маша.

– Тогда всё началось, – вздохнул Сергей Иванович. – Под Рождество. Ты думаешь, нам дали только пятьдесят лет? Но этого же мало!..

– Погоди! Охля ещё сказала: «Вспомните как!» Ты помнишь, как это всё было?

Морозов наморщил лоб:

– Конечно. Мы пошли гулять… в переулок… Там было красиво… Метель…

– Не просто метель! Там была разноцветная вьюга! Мы в неё попали – и…

Сергей Иванович секунду смотрел на жену, потом сгрёб её в охапку и начал кружить по комнате:

– Умница моя! Снегурочка моя любимая! Ай умница!

Маша только хохотала и болтала ногами. Потом вдруг Морозов перестал хулиганить и заторопился:

– Давай скорее одеваться! Пойдём туда, прямо сейчас!

Морозов так спешил, что чуть не выскочил из дому в тапочках. Хорошо, что Маша была более внимательной и вернула мужа одеться. Но всё равно супруги собрались в рекордно короткое время.

Посмотреть на них со стороны – ничего особенного. Ну бегут по улице два человека, одеты вполне прилично, в пальто. Маша в красивой белой вязаной шапочке, воротник меховой под солнцем лоснится. Морозов тоже в пальто, добротном, драповом. Как и положено советскому инженеру.

Ну бегут, спешат, наверное, мало ли может быть дел у людей?

От дома № 10 по улице Чайковского, где до сих пор жили Морозовы, до бывшего Косого переулка (а ныне переулка Оружейника Федорова) минут пять, даже неторопливым шагом. Морозовы уложились в три.

Прибежали, отдышались и начали осматриваться.

– Маш, и что мы теперь должны сделать?

– Не знаю. Давай пока просто погуляем.

Маша взяла мужа под руку, и они отправились к Фонтанке. Через пару минут сказала:

– Я думаю, мы рано пришли. Помнишь, тогда было уже темно. Мы шли… А откуда мы шли?

– Я на работу шёл, мы прогуляться вышли. Только светло тогда было, просто снегопад был страшный. Так мело, что домов было не видно. А сейчас небо ясное.

Морозов поднял глаза и охнул от удивления. На город наползала огромная снежная туча. Маша прижалась к мужу и восторженно зашептала:

– Всё сходится! Уже скоро! Давай ходить туда-сюда по переулку, скоро начнётся.

И Маша энергично понеслась к началу улицы, говоря без передышки:

– А помнишь, какой это был дорогой район? Какие выезды стояли, тут же даже извозчик был редкостью. И сейчас тихо совсем, машины не ездят. Ой, снег пошёл… Столько народу тут живёт, а на улице никого. Помнишь, как в тот раз – тоже никого не было. Только тогда мороз был сильный, сейчас не такой. Снегопад усиливается… Сергей, я боюсь… А вдруг не получится? Ой, что я такое говорю, обязательно получится! А помнишь… Слышишь, музыка!

– Кто-то радио включил…

– Нет, это не радио! Это та же музыка, Сергей! Это те же колокольчики! Слышишь? Раз-два-три, раз-два-три…

Маша танцевала в переулке, метель усиливалась, снег кружился, обволакивал всё вокруг, звенел тысячью колокольчиков. И вдруг вспыхнул разноцветными искрами, затанцевал, заискрился. Маша кинулась на шею к мужу, обняла его так, что Морозов почувствовал – щёки у его жены мокрые от слёз.

– Получилось, – шептала она ему на ухо, – получилось…

Сергей Иванович тоже чувствовал, что получилось. В душе заплясали разноцветные снежинки, привычно зачесались руки, и ещё что-то неуловимое зашевелилось внутри. Но после сегодняшнего потрясения он боялся – как бы снова чего не вышло.

Однако как только Морозовы переступили порог своей квартиры, сразу поняли – всё вернулось! По крайней мере вернулись сотни птёрков и охлей, которые гоняли по столу опрокинутую бутылку водки, словно большой цилиндрический футбольный мяч. Содержимое её уже разлилось лужицей по столу. Штук десять охлей, схватившись за тряпку, возили её туда-сюда, растирая водку.

– Привет, хозяева! – заорал один из «футболистов». – Это вы правильно придумали – спиртиком стол протереть! Дезинфекция и стерилизация!

– Вообще-то, – сдерживая смех, сказал Сергей Иванович, – это не мы, это вы придумали.

– Да? – удивился птёрк. – Вона какие мы умные. А мы смотрим: бутылка уже открыта, осталось только протереть стол.

– Неправда! – На батарее сидела охля и болтала лапками. – Они её выбросить хотели и уронили, а нам теперь убирай – несправедливо, правда, Маша?

После уборки последствий уборки Сергей Иванович сел разбирать записки. Ощущения были странные. Вроде бы и привычная за пятьдесят лет работа, а всё равно как-то по-новому. Как будто долго смотрел на улицу через стекло, потом протёр его от пыли – и сразу всё стало ярче и веселее.

– Не спим! Не спим! – послышался голос птёрка, и Морозов понял, что уже несколько минут сидит и молча прислушивается к своим ощущениям.

Он сосредоточился на записках.

После того как полгода назад Гагарин полетел в космос, почти все мальчишки просили сделать их космонавтами. Тут Сергей Иванович им ничем помочь не мог – он знал, что столько космонавтов просто не нужно, будут потом без работы маяться. К счастью, «стать космонавтом» было первой, но не единственной просьбой.

Некоторые великодушно предоставляли выбор Деду Морозу: «Или космонавтом, или игрушечный луноход, или чтобы папу сделали директором». В таких случаях Сергей Иванович выбирал луноход, подозревая, что если папу сделают директором, то сына он будет видеть гораздо реже – значит, и подарок получится неудачным.

Другие требовали всё и сразу: билеты на все фильмы, большой телевизор (но чтобы занимал мало места!) и набор солдатиков в коробке. «Солдатики в коробке! – улыбался Морозов. – Вечная мечта всех мальчишек. А вот большой телевизор… да чтобы он ещё мало места занимал… Нет, это я не смогу!»

Маша как умела помогала, но больше бегала к зеркалу. Там она в очередной раз проводила руками по лицу, рассматривала отражение и спрашивала у мужа:

– А так лучше?

Сергей Иванович поворачивался к ней и честно признавался:

– Очень хорошо… а что изменилось?

– То есть как что? Раньше платье было голубоватое, а теперь белое с голубизной!

На этот Новый год Морозовы были хороши как никогда. Сергей Иванович с Машей были лучшими в мире Дедом Морозом и Снегурочкой. Они водили такие хороводы и устраивали такие конкурсы, что в конце утренника дети не хотели их отпускать, держали за шубы и кричали: «Ещё! Ещё!» Но Дед Мороз строго говорил: «Нет, дети, мне надо идти – других ребят поздравлять».

С трудом вырвавшись из цепких детских рук, Морозовы выскакивали из зала, и Сергей Иванович спрашивал:

– Следующий где?

Маша смотрела в список и называла номер школы или детского сада, куда надо было опрометью мчаться.

Дело в том, что на новогодних каникулах Дед Мороз подрабатывал… Дедом Морозом. Так он не сталкивался нос к носу с другими, ненастоящими Дедами Морозами. График Морозов себе составлял такой, что между школами приходилось передвигаться резвым бегом, а то и на такси.

Но зато на утренниках Сергей Иванович никуда не спешил, старался погладить по голове каждого – а как только гладил, сразу понимал, какое желание надо исполнять.

– Будет тебе в этом году велосипед! – говорил Дед Мороз, дарил конфету и поворачивался к следующему, чтобы погладить его и сказать: – А ты обязательно вырастешь и будешь самым высоким в классе.

В новогоднюю ночь Морозовы сидели у ёлочки в ярко освещённой квартире. Все лампы были погашены, но всё равно было весело и светло от миллионов цветных искорок, которые непрерывно сыпались на Деда Мороза и Снегурочку. Птёрки и охли крутились вокруг весёлой каруселью, салютовали Морозовым и куда-то пропадали, чтобы уступить место другим птёркам и охлям.

А Дед Мороз и Снегурочка сидели за праздничным столом, жмурились, когда фейерверк из звёздочек становился уж слишком ярким, и радовались, что догадались снова пройти по Косому переулку.