Текст книги "Мрачная трапеза. Антропофагия в Средневековье"

Анджелика Монтанари
Мрачная трапеза. Антропофагия в Средневековье

© 2015 by Società editrice Il Mulino, Bologna

© Ю. Д. Менькова, перевод, 2024

© Издательство АСТ, 2024

* * *

Данте, Ад, XXXIII, 1

Подняв уста от мерзостного брашна

(Перевод М. Лозинского)

Подняв уста от чудовищной яди

(Перевод А. А. Илюшина)

Введение. Людоед, кто же он такой?

[…] Как хлеб грызет голодный, стервенея,

Так верхний зубы нижнему вонзал

Туда, где мозг смыкаются и шея […]

Данте, Ад, XXXII, 127–129

Всем знакомо «мерзостное брашно» дантовского графа Уголино, жестокое воспоминание холодящего душу момента, в который Башня Гвиланди превратилась в Башню Голодную, когда «злей, чем горе, голод был недугом» (Ад, XXXIII, 75)[1]1
  Dante. Commedia. Inferno. XXXIII, 75.


[Закрыть]. Согласно легенде, заточенный, без еды, вместе с сыновьями и внуками, видя, как его близкие увядают, граф поддался мукам голода и истребил их.

Интерпретация этих строф «Божественной комедии» всегда вызывала сомнения и замешательство: развязка истории не казалась однозначной еще современникам, и комментаторы разделялись. Кто-то, как Якомо делла Лана, считал Уголино отцом-людоедом, а кто-то, как Кристофоро Ландино на век позже, расшифровывал слова Данте в более положительном ключе, считая, что аллюзия на людоедство недопустима[2]2
  Iacomo della Lana. Commento alla «Commedia». 4 Voll. / Ed. M. Volpi. Roma, 2009. Vol. I, Inferno, canto XXXIII, v. 75, р. 899; C. Landino. Comento sopra la Comedia. 3 Voll. / Ed. / Ed. P. Procaccioli. Roma, 2001. Vol. II. P. 1002.


[Закрыть].

В то время как XXXIII песнь «Ада» оказала влияние на представления об антропофагии, которые мы разделяем и сейчас, сложно сказать то же самое о множественных упоминаниях каннибализма в средневековой литературе. Наряду с большим интересом, которого удостаивается история тела в последнее время, начиная с работ Жака Ле Гоффа и Жан-Клода Шмитта, лишь совсем небольшая часть научной литературы концентрируется на самой жестокой (или милосердной) форме танатопрактики известной нам: поглощении человеческой плоти[3]3
  Касательно роста интереса к области изучения истории тела, начиная с последнего десятилетия прошлого века большое влияние оказали исследования Жака Ле Гоффа и Жан-Клода Шмитта: Schmitt J.-Cl. Corps et âmes // Dictionnaire raisonné de l’Occident médiéval / Dir. J. Le Goff e J.-Cl. Schmitt. Paris, 1999 / Ed.; Id, Les revenants. Les vivants et les morts dans la société médiévale. Paris, 1994; Id, Le corps des fantômes // I discorsi dei corpi. Micrologus. Vol. 1. 1993. P. 19–25; Le Goff J., Truong N. Une histoire du corps au Moyen Âge. Paris, 2003.


[Закрыть].

Подобная лакуна не связана с недостатком отсылок в средневековой литературе, совсем наоборот, литература того времени переполнена банкетами каннибалов: людоеды попадаются в самых неожиданных произведениях, подмигивают со страниц бестиариев и кодексов о монстрах, населяют литературные манускрипты и хроники, проникая в самые непредсказуемые источники. И все же, когда случается наткнуться на поглотителей людей, к ним редко относятся с должным вниманием и еще реже удостаивают научным взглядом: их злодеяния интригуют, о них читают, их документируют, ими интересуются, но не более.

Антропофаги в современной историографии, остаются в относительной тени, безвозвратно заключенные в анекдотичной тюрьме, стены которой сооружены из мрачных и курьезных новостей, из horribile dictu, из более или менее назидательных эпизодов[4]4
  О каннибализме в Средневековье, в 2003 году следующая статья представила тему в общих чертах: M.L. Price, Consuming Passions. The Uses of Cannibalism in Late Medieval and Early Modern Europe, New York-London, Routledge, 2003. До этого исследования в других областях поставили вопрос об упоминании антропофагии в Средние века, среди первых A. Pagden, Cannibalismo e conta-gio: sull’importanza dell’antropofagia nell’Europa preindustriale, в «Quaderni storici», XVII, 1982, n. 50, рр. 533–550. Недавно многие авторы посвятили свои работы темам каннибализма, среди них H. Blurton, Cannibalism in High Medieval English Literature, New York-Basingstoke, Palgrave Macmillan, 2007; A.A. Montanari, Mangiare il nemico. Pratiche e discorsi di antropofagia nelle città italiane del tardo Medioevo, в «BISIME», 111, 2009, рр. 253–274. Множество других исследований, касающихся разных аспектов антропофагии, необходимых для развития повествования, будут указаны в связи с трактуемыми темами.


[Закрыть].

Возможно, в этом виноват сам характер тех упоминаний, которыми усеяны средневековые источники. Или то, что эпизодичные теоретические взыскания, их сопровождающие, приводили к тому, что страдала сама терминология, обозначающая феномен. Термин «каннибализм» происходит от имени, данного жителями Багамских островов и Кубы коренному населению Малых Антильских островов, жестоким Карибам[5]5
  Cfr. A.A. Montanari, il termine «Antropofagia» e il termine «Corpo», в Medioevo (Le Garzantine) / Ed. Cantarella G.M., Milano, Garzanti, 2007, рр. 97–98 e 428–431.


[Закрыть], которых считали людоедами. Лемма «антропофагия» являлась рядовым термином в классической античности (например, в Аристотеле и Плинии), но исчезает на макроскопическом уровне в латинских и вернакулярных текстах, где появляется за редкими исключениями только как транскрипция или перевод с греческого. В этой работе мы предпочли дистанцироваться от античного термина, чтобы подчеркнуть, что категория «антропофаг» относится к нашей системе понятий, а не к исследуемому периоду[6]6
  В области антропологии разные оттенки значения были предложены для того, чтобы отличить два термина, но достигнуть единогласия это не помогло. Некоторые антропологи, например, считают более корректным применение термина «каннибализм» при потреблении человеческой плоти в ритуальных целях и термина «антропофагия» при потреблении человеческой плоти из необходимости (См.: A. Favole, Resti di umanità. Vita sociale del corpo dopo la morte, Roma-Bari, Laterza, 2003, р. 53).


[Закрыть]. Слово «антропофагия» и производные от него будут описывать «поедание людей» в буквальном смысле, а «каннибализм» – акт потребления существ своего вида[7]7
  Похожее различие в средневековой номенклатуре касается и термина «ритуальный»: средневековая латынь использовала термин ritus по отношению к литургическим практикам (давая термину довольно узкое определение), в то время как идея о «ритуальном» принадлежит периоду Чинквеченто. В ходе повествования мы посчитали необходимым различать при употреблении словосочетания «ритуальная антропофагия» практики каннибализма, связанные с символической сферой политической и социальной коммуникации и влияющие на социальные связи внутри сплоченной communitas, и каннибализм, обусловленный пищевыми потребностями. О ритуале см.: J.-C. Schmitt, Rites, in Dictionnaire raisonné de l’Occident médiéval, сit., рр. 969–1003; P. Buc, The Dangers of Ritual. Between Early Medieval Texts and Social Scientific Theory, Princeton (N.J.)-Oxford, Princeton University Press, 2001, рр. 152–322.


[Закрыть].

Поглотителей людской плоти изображают многогранно и многоцветно. Их рисуют орками, оборотнями, расами монстров с далеких краев земли, апокалипсическими народами, злыми ведьмами и враждебными сектами, что плетут заговоры против христиан. Но средневековые каннибалы – это не только орки и злобные сказочные существа: это те же праведные христиане, рыцари и короли, юные девицы, горожане и больные. Прохожий, отшельник, дитя, воитель: все они – возможные жертвы, все – возможные палачи.

Перед таким богатством упоминаний спонтанно встает вопрос о конкретных практиках: исповедовался ли каннибализм в Средневековье на самом деле, или речь идет о фантастических рассказах?

Следует признать: и наши предки были склонны, при определенных условиях, к потреблению человеческой плоти, хоть антропофагия и не была распространенной и систематической практикой. Обычаи, которые мы склонны присваивать далеким культурам, нравы, которые нам тяжело понять и которые вызывают у нас отвращение, отчасти свойственны и нам.

Не всегда легко или возможно определить достоверность дошедших до нас эпизодов из средневековых источников, где граница между реальностью и воображением непрочна и хроника неразличимо смешивается с фантазией. С другой стороны, исследование фантастического воображения, что донесло до нас отголоски антропофагии (и ее социальные последствия), в той же степени интересно, что и реконструкция ее хроник в свойственной им динамике, которая позволяет нам взглянуть на глубинные страхи и надежды, что связывают человека со смертью. Поиск далеких корней мы начнем с первых веков христианства и завершим на пороге Нового времени, оставаясь на западной и франко-норманнской территории (обычаи прочих народов будут приняты во внимание в том отношении, в котором они повлияли на наше восприятие).

Остается лишь вопрос, что делать с «табу», которое по определению избегает когнитивных процессов, оставаясь в области бессознательного и того, о чем не говорят; в какой степени каннибализм вызывал осуждение и страх; и насколько возможно примирить запрет со следами практики, что появляется в свидетельствах.

На непосредственные вопросы источники не дают настолько же непосредственные ответы. Чтобы воссоздать общую картину, следует обзавестись целой серией документов, на которые необходимо взглянуть сквозь многочисленные измерения: средневекового каннибала нужно разоблачить со всех фронтов и используя все доступные нам средства. Мы устроим охоту на страницах хроник и дорожных воспоминаний, а также прошерстим нормативные и судебные, этнографические и картографические источники, медицинские и фармакологические трактаты, богословские и агиографические тексты, сборники exempla, изображения и художественные повествования. В итоге мы покажем, что за этим, казалось бы, бессвязным и многогранным исследованием существует прочная система понятий, которая в состоянии соединить в себе самые разнообразные свидетельства.

На этом мы готовы к охоте: как говорил Марк Блок, «хороший историк – он как сказочный людоед. Он знает, что, где пахнет человеческой плотью, там его жертва».

Глава 1. Муки голода

1. Голод

Голод, чума, набеги и войны обременяют беспомощный средневековый народ, недоедание нависло словно злой дух над малонаселенным континентом, уставшим от конфликтов и междоусобиц, пересеченным неконтролируемыми войсками, измученным бандами яростных мародеров, одуревшим от повседневной непредсказуемости: описания неурожая на языке средневековых текстов могут быть очень драматичными, и, возможно, их тяжесть должна быть переоценена[8]8
  См.: M. Montanari. La fame e l’abbondanza. Storia dell’alimentazione in Europa. Roma-Bari, Laterza, 2003. P. 8. Красивую, пусть и местами преувеличенную картину можно найти в работе: Camporesi P. Il pane selvaggio. Milano, 2004.


[Закрыть]. Чтобы оценить настоящее влияние этих критических периодов на население, необходимо собрать некоторые данные.

Известно, что начиная с III века для средневековой Европы наступает тяжелый экономический период. Кризис ожесточился в IV и V веках; в некоторых регионах, например в Италии, он достиг апогея в XVI веке, параллельно с конфликтами, изнуряющими полуостров. Периоды тяжелой нищеты чередовались с периодами относительного благоденствия, и населению приходилось веками мириться с вновь и вновь повторяющимися ситуациями продовольственных бедствий. В последующий период нестабильность ресурсов никуда не исчезла. В собрании Фрица Куршманна – корпус текстов, касающихся неурожаев, опубликованный в 1900 году – между 700 и 1100 годами упомянуты 64 неурожая: 7 в VII веке, 27 в IX, 11 в X и 23 в XI, в среднем один неурожай каждые шесть или семь лет; периоды наиболее тяжелых бедствий распределены по большим циклам (792-793-794, 805-806-807, 820-821-822 и т. д.)[9]9
  Curschmann F. Hungersnöte im Mittelalter. Leipzig, B.G. Teubner, 1900 (далее: CUR). Этот сборник использован Пьером Бонасси: Bonnassie P. Consommation d’aliments immondes et cannibalisme de survie dans l’Occident du haut Moyen Âge // Annales E.S.C. Vol. 44. 1989. P. 1043. О контекстах средневековых кризисов см.: Wickham C. The Inheritance of Rome. A History of Europe from 400 to 1000. New York, Viking, 2009; в частности о ситуации в Id., Early Medieval Italy. Central Power and Local Society (400–1000). London, Macmillan, 1981.


[Закрыть].

Конечно, следовало бы не терять из виду в этой статистике существенную разницу между кризисами локального характера и тяжкими неурожаями на больших территориях, но работа с рукописными свидетельствами редко позволяет увидеть подлинный размах бедствий. С наступлением голодных периодов чувство брезгливости притупляется, граница между mundus (рус. «чистый, допустимый») и immundus (рус. «грязный, мерзкий») стирается, и проявления пищевого поведения, которых в иной ситуации мы могли бы погнушаться, становятся обычными. Так в рационе людей начинают появляться immunda animalia (рус. «грязные животные»), например рептилии и грызуны. Наконец, несмотря на более или менее высказанные запреты, когда все другие источники продовольствия исчезают, становится ясно, что существуют особые методы временного утоления чувства голода. Достаточно обратиться к соседу, другу, родственнику или ребенку, что бродит в одиночестве по улице в поиске каких-нибудь съедобных отбросов. Помимо уважения, чувств, священности тела и бессмертия души в нем заключенной, мы состоим из плоти, и плоть съедобна. Упоминания каннибализма в исторических хрониках (отбор, представленный здесь, не претендует на исчерпывающий характер) соответствуют периодам неурожая и территориям, пострадавшим от него.

Пройдемся по некоторым показательным историческим свидетельствам в хронологическом порядке.

2. Слово хрониста

Еще Евсевий Кесарийский, описывая голод времен Максимина Дазы, намекает на риск возможной антропофагии: «выжившие начали убивать собак, боясь подцепить бешенство и стать людоедами»[10]10
  Eusebii Caesariensis Kirchengeschichte / Ed. E. Schwartz, Leipzig, Hinrichs, 1908.


[Закрыть]. Более конкретные свидетельства людоедства собраны Идацием, епископом Aquae Flaviae (современный порт Шавиш в Португалии), на фоне ужасающих последствий вторжения вандалов, аланов и свевов в 409 году на Иберийский полуостров (те же происшествия будут снова упомянуты Исидором Севильским и в хронике Псевдо-Фредегара, собранной в Галлии в первой половине VII века)[11]11
  The Chronicle of Hydatius and the Consularia Constantinopolitana. Two Contemporary Accounts of the Final Years of the Roman Empire / Ed. R.W. Burgess, Oxford, Clarendon Press, 1993, р. 82; Isidori, Historia Wandalorum / Ed. T. Mommsen, München, Berolini, 1981 (MGH, AA, XI), р. 295; Chronicarum quae dicuntur Fredegarii scholastici libri IV cum Continuationibus / Ed. B. Krusch, Hanoverae, Impensis Bibliopolii Hahniani, 1888 (MGH, SRM II), libro II, cap. L, р. 71.


[Закрыть].

Речь идет о тяжелых временах не только для Испании: с 408 по 410 год Рим находился под постоянной осадой и, наконец, был разграблен Аларихом: «Город, что захватил весь мир, был захвачен», пишет в одном из писем Иероним[12]12
  Hieronymi, Epistularum pars III, Epistulae CXXI–CLIV / Ed. I. Hilberg, Wien, Verlag der Österreichischen Akademie der Wissenschaften, 2013 (CSEL, LVI/1), эпистола 127, р. 154.


[Закрыть]. К этим событиям относится ряд упоминаниий о поедании человеческого мяса в осажденном Городе, указанные в V веке в «Совещании Закхея христианина и Аполлония философа» (лат. Consultationes Zacchei christiani et Apollonii philosophi) и в письмах Иеронима. Горожане, принужденные голодом к «мерзостной пище», будто бы «разрывали друг друга на части, член за членом»[13]13
  Ibidem.


[Закрыть] (риск проявления подобных эпизодов подозревает Созомено и после, около 500 года, Зосима[14]14
  Ibidem; Questions d’un païen à un chrétien. Consultationes Zacchei christiani et Apollonii philosophi. Voll. 2 / Ed. Feiertag J.-L.,W. Steinmann, Paris, Les Éditions du Cerf, 1994 (SC, 401), libro III, cap. VIII, 9–19, р. 221; Sozomeni. Histoire Ecclésiastique. Livres VII–IX. Paris, Les Éditions du Cerf, 2008, libro IX, cap. VIII, 8. PP. 418–419; Zosimo. Storia nuova / Ed. F. Conca, Milano, BUR, 2007, libro V, cap. XL, 1. PP. 588–589. Cfr. The Fragmentary Classicising Historians of the Later Roman Empire, Eunapius, Olympiodorus, Priscus and Malchus, Voll. 2 / Ed. R.C. Blockley, Liverpool, F. Cairns, 1983, Vol. II, р. 159; Philostorgii. Histoire Ecclésiastique. Paris, Les Éditions du Cerf, 2013 (SC, 564), libro XII, cap. III. PP. 536–537. Свидетельства эпохи поздней Античности о голоде анализированы Винсентом Ванденбергом в «Fames facta est ut homo hominem comederet»: l’Occident médiéval face au cannibalisme de survie (V^e—XI^e siècle // «Revue Belge de Philologie et d’Histoire», LXXXVI, 2008, n. 2. PP. 217–272; См. также: U. Roberto. Il giudizio della storiografia orientale sul sacco di Roma e la crisi d’Occidente: il caso di Olimpiodoro di Tebe // Roma e il sacco del 410. Realtà, interpretazione, mito / Ed. A. Di Berardino, G. Pilara e L. Spera, Atti della giornata di studio, Roma, 6 dicembre 2010, Roma, Institutum Patristicum Augustinianum, 2012. PP. 59–79.


[Закрыть]).

Уже в 551 Прокопий Кесарийский включает антропофагию в свою альтернативную реконструкцию взятия Вечного Города, чьему падению будто бы содействовала матрона по имени Проба: «сжалившись глядя на то, как римляне умирают от голода и нужды, вплоть до того, что начинают поедать друг друга […] она приказала слугам открыть врата в ночи»[15]15
  Procopii Caesariensis Opera omnia. Voll. 3 / Ed. J. Haury, Leipzig, B.G. Teubner, 1905–1913 (rist. / Ed. G. Wirth, 4 Voll., 1962–1964).


[Закрыть].

Тот же автор предлагает нам трагическое описание тяжелых лет готских войн. Во время неурожая 538 года, рассказывает Прокопий, вид голодавших не позволял назвать их жалкое существование даже подобием жизни: исхудалые и бледные, с желтушной кожей, потому как «плоть без пищи […] питается самой собой» и желчь «покрывает их немного своим цветом». С «развитием недуга» синюшный тон переходил в черный пигмент, превращая их в «деревянные факелы, совершенно поглощенные огнем».

Все телесные жидкости исчезали, кожа натягивалась на кости словно на барабане, обозначались очертания скелета, лики умирающих казались «остолбенелыми», а глаза вытаращенными. Одни бросались на любые дикие травы и теряли жизнь в попытке вырвать их из земли; другие, истощенные и изнуренные, увядали от недоедания. Те, кто чудесным образом сохраняли искру жизненной энергии, если им удавалось поесть, умирали от жутких болей в животе, доведенные до изнеможения мучительным голоданием и уже неспособные переварить нормальное количество еды. Борьба за выживание толкала к гнусному каннибализму: «некоторые, принужденные голодом, доходили до того, что питались людской плотью»[16]16
  Ibidem. La guerra gotica. libro VI, cap. II, 20. PP. 495–496.


[Закрыть]. Случаи антропофагии в тот же год упомянуты в Лигурии в «Жизнеописании» папы Сильверия; и снова Прокопий рассказывает о 546 годе: «в это время римляне, осажденные в Пьяченце, совершенно лишенные припасов, принужденные муками голода, начинали искать пищу способами совершенно неестественными, вплоть до того, что поглощали друг друга»[17]17
  Ibidem, libro VII, cap. III, 16. P. 575; Le «Liber Pontificalis», 2 Voll. / Ed. Duchesne L. Paris, De Boccard E., 1955, Vol. I, LX (Silverius 536–537. PP. 290–296), р. 291. Эпизоды антропофагии будут еще упомянуты в XV веке у Маттео Пальмиери (Liber de Temporibus [aa. 1–1448] / Ed. Scaramella G. Città di Castello, Coi tipi della casa editrice Lapi S., 1906–1915 [RIS XXVI], 11–12, р. 56).


[Закрыть].

В «Анналах Ульстера» в 700 году передают новость о распространении на ирландской территории тяжелой эпидемии, ожесточенной вследствие острого голода, продолжавшегося три года, вплоть до того, что «человек ел человека»[18]18
  The Annals of Ulster (to A.D. 1131) / Ed. S. Mac Airt e G. Mac Niocaill, Dublin, Dublin Institute for Advanced Studies, 1983. P. 158.


[Закрыть]. Упоминания случаев каннибализма в периоды неурожаев продолжаются и в последующих веках: одну историю с хорошим концом передают нам «Фульдские анналы» (касательно 750 года), в то время как 4 источника, согласно обзору Куршманна, рассказывают о неурожае 793 года, только лишь «Мозельские анналы» приводят случаи антропофагии (в то время как ни один подобный эпизод не упоминается более важными историографами, такими как Эйнхард)[19]19
  Annales Fuldenses / Ed. Kurze F. Hannover, 1891 (MGH, Script. rer. germ. in usum schol., VII). PP. 40–41 (CUR, р. 96); Annales Mosellani (703–797) / Ed. Lappenberg J.M., Hanover, 1859 (MGH, SS, XVI. PP. 494–499), р. 498 (CUR, р. 91).


[Закрыть]. Эпизоды, касающиеся неурожая 868 года, документированы лучше: они появляются в «Анналах Святой Колумбы из Санса», где рассказывается о голоде на всей франкской территории, с острыми вспышками в Бургундии и Аквитании; в «Ангулемских анналах» говорится о более широких территориях; в «Ксантенских Анналах» неурожай поражает «многие провинции», среди которых Бургундия и Галлия[20]20
  Annales Sanctae Columbae Senonensis (708–1218) / Ed. Pertz G.H., Hanover, 1826 (MGH, SS, 1), р. 103 (CUR, р. 98); Annales Engolismenses (815–991) / Ed. Pertz G.H., Hannover, Hiersemann A., 1994 (MGH, SS, 16), р. 486 (CUR, P. 98); Annales Xantenses / Ed. von Simson B., Hanoverae, 1909 (MGH, SS rer. Germ. 12), 1909, р. 26 (CUR, р. 99).


[Закрыть]. В 896 году «Анналы Райхенау» сообщают, что в одноименном городе «христиане ели плоть других»[21]21
  Annales Augienses (709–954) / Ed. Pertz G.H. Hannover, 1826. S. 68 (MGH SS. Bd. I). В тот же год (896) случаи каннибализма упоминаются в Gesta della Chiesa di Senones (город, находящийся в департаменте Вогезы, в Лотарингии), составленные монахом Рихером († ок. 1266–1267). Richeri. Gesta ecclesiae Senoniensis / Ed. Waitz G. Hannover, 1880. S. 273 (MGH, SS, 25).


[Закрыть].

В начале XI века мы находим упоминания эпизодов антропофагии в хрониках Адемара Шабанского, который рассказывает о неурожае, поразившем земли вокруг Ангулема в предыдущем веке (1015–1028); указания на последующие эпизоды каннибализма появляются и в его проповедях. Радульф Лысый щедр на упоминания о гнусный застольях относительно 1005 и 1033 годов[22]22
  Ademar dе Chabannes. Chronique. III, 23 / Ed. J. Chavanon, Paris, 1897. P. 144; о «Хронике» см. введение Жоржа Пона к французскому переводу (Ed. Y. Chauvin e G. Pon, Turnhout, Brepols, 2003, рр. 1–48); Id., Sermone XLVI, в L. Delisle. Notice sur les manuscrits originaux d’Adémar de Chabannes. Paris, C. Klincksieck, 1896, р. 293; Rodolfo il Glabro. Cronache dell’anno Mille (storie) / Ed. Cavallo G. Orlandi G. Milano, Mondadori, 1990, libro II, cap. IX, 17, р. 95, e libro IV, cap. IV, 9–13, рр. 213–221. Эпизоды каннибализма во время неурожая 1032–1033 годов упомянуты также в Житие святого Бенедикта (Les miracles de saint Benoît, écrits par Adrevald Aimoin, André, Raoul Tortaire et Hugues de Sainte-Marie, moines de Fleury, réunis et publiés par E. de Certain. Paris, Veuve Jules Renouard, 1858, libro VI, cap. XI, рр. 234–236).


[Закрыть].

После XI века сообщения о похожих случаях не исчезают, но географическая ось частоты случаев перемещается, следуя за зонами, пораженными голодом. Согласно брату Салимбене Пармскому, голод в Апулии и Сицилии в 1212 году доводил жителей до внутривидового каннибализма[23]23
  Salimbene de Adam. Cronica. 2 Voll. / Ed. G. Scalia, Bari, Laterza & figli, 1966, Vol. I, р. 42.
  У автора присутствует термин «межвидовой» (лат. interspecifico), что в этом контексте не имеет смысла и, скорее всего, является ошибкой, так как имелся ввиду каннибализм «внутривидовой» (лат. intraspecifico), то есть между представителями одного и того же вида. – Прим. пер.


[Закрыть]. Мартин Кромер отмечает случаи антропофагии и некрофагии во время неурожая в Польше в 1315-м; а на английской территории сходные эксцессы упоминаются в периоды нищеты с 1315 по 1318 год в «Жизнеописании ЭдуардаВторого», написанного около 1325–1326 года свидетелем неурожая, и в «Анналах Бормендси», что опираются в своем описании на источники предыдущего века[24]24
  Martini Cromeri. De origine et rebus gestis polonorum […]. Basilea, ex officina Oporiniana, 1568, 198b; Vita Edwardi secundi monachi cujusdam Malmesberiensis / Ed. Denholm-Young N. London, T. Nelson and sons, 1957. P. 90; Annales monastici. III: Annales monasterii de Bermundesia (A.D. 1042–1432) / Ed. Luard H.R., London, Longman, 1866 (Rolls Series, 36), р. 470. Об английских хрониках см.: Marvin J. Cannibalism as an aspect of famine in two English chronicles // Food and Eating in Medieval Europe / Ed. Carlin M., Rosenthal J.T. London-Rio Grande (O.), The Hambledon Press, 1998. PP. 73–86.


[Закрыть].

3. Кара небесная

Природные бедствия – gesta Dei, следующие за тревожными и таинственными знаками небесной воли, разрушительная потеря баланса и изменение ритма природы, ниспосланные с небес людям в наказание: голод есть ни что иное как последствие целого ряда катастроф, направленных ревнивым и раздражительным Богом на верующих, не желающих выполнять его предписания (великий голод часто упоминается в Евангелии от Луки 15:14: facta est fames valida).

Описания антропофагии не чуждаются этой интерпретации, наоборот, они являются ее существенной частью: антропофагия может быть одним из пророческих знаков (лат. signa), что предсказывают космические бедствия, или наивысшим последствием небесного гнева, который посылает засуху, потопы, рои саранчи, войны, разорения, катаклизмы и неурожаи, заставляя людей прибегать к гнусным практикам некрофагии и каннибализма.

Этой логике отвечают уже первые исторические свидетельства: Евсевий Кесарийский видит главную причину неурожая в «спеси по отношению к Богу» тирана Массимино Дазы, преследователя христиан[25]25
  Eusebio di Cesarea. Storia ecclesiastica. Cit., Vol. II, libro IX, cap. VIII, 3. P. 196.


[Закрыть]. Таким же образом карательные механизмы и эсхатологические предсказания характеризуют свидетельства Иеронима, Идацио и Исидора. Таким же образом в диалогах Закхея и Аполлония мерзкие застолья, во время которых потребляют человеческую плоть, предсказывают надвигающийся конец света, возвращение пророка Илии и последующий приход Антихриста, что возродит преследования христиан, привлекая в свою орбиту евреев, еретиков и язычников[26]26
  Questions d’un païen à un chrétien. Cit., libro III, cap. VIII, 8–9. P. 220; cfr. The Chronicle of Hydatius. Cit. P. 82.


[Закрыть].

Задержка явления Господня в реальной жизни не ослабляла пророческой драматичности, которой были окружены описания катастроф вплоть до того, что в последующих хрониках пророчества и возмездия продолжают следовать бок о бок с описаниями голода и его каннибальскими последствиями. Таким образом, согласно «Мозельским анналам», великий голод (лат. fames maxima) 793 года, который сподвиг голодающих поедать себе подобных, был вызван грехами этих самых несчастных[27]27
  Annales Mosellani. Cit. P. 498.


[Закрыть].

В текстах Адемара Шабанского мы находим идеальный пример подобной интерпертации событий, в котором рассказ об антропофагии служит политическим целям автора. Хроники почти всегда скрывают политический интерес, ответственный за формирование образа каннибализма в сознании читателя. Обычно развитие мысли автора обсуловлено одной из двух причин: либо слухи об эпизодах антропофагии позволяют ему предложить свою интерпретацию событий, либо, наоборот, принятая им трактовка исторических происшествий дает повод для включения случаев каннибализма в хронику. А в последнем случае автор может даже сдвинуть их во времени, действуя в своих интересах.

В примере, что мы рассмотрим, анахронизм эпизодов людоедства можно считать гибридом двух процессов. Речь идет об описании голода в период княжества принца Альдуина – ситуация была настолько тяжелой, что люди оказались вынуждены питаться «человеческой плотью словно волки»[28]28
  Ademaro di Chabannes, Chronique. Cit., libro III, cap. XXIII, рр. 144–145.


[Закрыть]. Согласно монаху, голод является пагубным последствием грехов самого принца: он отказался возвращать монахам Шарру драгоценный фрагмент Животворящего Креста, который они временно одолжили городу Ангулем, чтобы защитить его от норманнов. По словам автора, когда в городе разразился город, у принца появились симптомы болезни, поразившей его на целых семь лет, вплоть до момента, когда, за год до своей смерти, принц не решился вернуть аббатству реликвию.

Альдуин умер в 916 году, следовательно, он должен был вернуть Крест в 915-м. Если неурожай продлился 7 лет, как утверждает Адемар, голод должен был начаться в 908 году, но в хрониках и анналах мы не найдем подобных упоминаний в связи с 908 годом. В «Анналах Святой Колумбы из Санса», однако, есть упоминание о fames maxima в 910 году: его идентифицируют с тем же периодом голода, который описал Адемар, датировав годом ранее[29]29
  Annales Sanctae Columbae Senonensis. Cit. P. 104. Указал на хронологический сдвиг и предложил сопоставить неурожай с голодом 910 года Бонасси (Consommation d’aliments immondes. Cit. P. 1055, nota 79).


[Закрыть]. Второе предположение кажется все же более правдоподобным.

В начале своей истории Адемар приписывает Альдуину перестройку городских стен, которую в 868 году выполнил его отец. И все же верный ход и хронология строительных работ были, без сомнений, известны монаху, так как он упоминает о них в одной из копий «Ангулемских анналов», выполненных его рукой. В том же манускрипте и относительно того же года (868) монах приводит драматичное описание каннибализма, добавляя к нему кое-что от себя: копируя часть, описывающую поедающих и съеденных, он заменил множественное число homines на unus homo, трансформируя новость о распространенной практике в событие единичное, что, скорее всего, ему казалось более вероятным[30]30
  «Tanta inedia in omnium poene fuit provintiarum et exiguitas panis, ut pro inopia victus homines infinitae multitudinis fuere a conparibus interempti atque bestiarum more dentibus laniati». Annales Engolismenses (815–991). Cit. P. 486. Во второй версии следует: «Tanta fames fuit, ut unus homo alium interficeret et bestiarum more dentibus laniaret». Annales Engolismenses (815–993) / Ed. Pertz G.H., Hannover, Hiersemann A. 1981 (MGH, SS, 4), р. 5 (CUR, рр. 98–99).


[Закрыть].

Возможно, описания неурожая и событий 868 года, о которых Адемар узнал (по крайней мере) через «Ангулемские анналы», вдохновляли его во время работы над собственной хроникой: то, что он описывает, следовательно, является ничем иным как голодом 868 года. С легкой руки мемуарист изменяет дату, чтобы связать событие с болезнью (и виной) принца[31]31
  См. критическйи аппарат в издании: Ademaro di Chabannes. Chronique. Cit. P. 21, nota 84.


[Закрыть].

К счастью, «неточность» не бросалась в глаза современникам, так как за ней скрывалась воля божья: кража священных ценностей и противостояние церковнослужителям и аббатам вызывают гнев небес, и смерть ждет не только виновных князей, но и их подданных. В этом состояла вся суть случившегося, которую необходимо было передать, понять и усвоить.

Адемар при случае незамедлительно упоминает каннибализм: в одной из его проповедей есть отрывок, где голод ударяет по населению, доводя его до людоедства, и это событие интерпретируется как последствие безответственности господ по отношению к отлучениям от церкви, провозглашенным в ходе Мирных Синодов (Concilio di Pace / Tregua di Dio)[32]32
  См. Delisle. Notice sur les manuscrits originaux d’Adémar de Chabannes. Cit. P. 293.


[Закрыть].

Даже Радульф Лысый не избегает сверхъестественной и карательной трактовки катастрофы, описывая нищету 1032–1033 годов как «мстительный неурожай»: «казалось, будто бы элементы находились меж собой в борьбе, в то время как было ясно, что они карали людскую спесь», порождая «хаос», который, как можно было подумать, подводил «человечество к его концу»[33]33
  Rodolfo il Glabro. Cronache. Cit. Libro IV, cap. IV, 10, р. 215, e libro IV, cap. IV, 13. P. 221.


[Закрыть]. Мрачным крещендо становится переход автора к описанию мерзкой пищи, которую поглощали несчастные: «народ, съев четвероногих и птиц, начал питаться любой доступной плотью, даже падалью и другими отвратительными вещами». Под «отвратительными вещами» автор понимает в том числе каннибализм – «в те времена – о несчастье! – дикий голод заставлял людей поглощать человеческую плоть».

При таком апокалипсическом сценарии, на самом деле, «даже трупы доставали из могил, чтобы утолить голод. […] Это нездоровое исступление дошло до того, что брошенный скот был в большей безопасности, чем человек», и человеческая плоть стала предметом торгов наряду с любым другим товаром:

Так, будто бы вдруг стало совершенно нормальным есть человеческую плоть, один человек даже начал предлагать ее, готовую, на рынке Турню, будто речь шла об обычном животном мясе. Когда его арестовали, он не отрицал своей вины; тогда его связали и сожгли на костре. Его товар похоронили; но кто-то другой раскопал его ночью и съел, за что тоже был сожжен[34]34
  Ibidem, libro IV, cap. IV, 10. PP. 215–217.


[Закрыть].

По прошествии нескольких веков с неменьшей тревогой английские хронисты описывали последствия природных катаклизмов: неурожай, поразивший английские территории с 1315 по 1318 год, во времена правления Эдуарда II. Не обошли они вниманием и последующие ужасающие случаи каннибализма – засвидетельствованные в «Анналах Бормендси» и упомянутые в «Жизнеописании Эдуарда Второго» (1325–1326) – поданы как плод божественной воли, направленной против грешников, дабы они усвоили урок. Наихудший пример представляли шотландские мятежники (биография Эдуарда уделяет большое внимание его походам в Шотландии, Уэльсе и Ирландии)[35]35
  Annales monasterii de Bermundesia. Cit. P. 470. La Vita Edwardi secundi указывает на антропофагию, имевшую место при библейском эпизоде взятия Самарии (Vita Edwardi secundi. Cit. PP. 64 e 90).


[Закрыть].