Текст книги "Я изменилась навсегда"

Ночь субботы

Гостевой дом УВКБ

Верх бетонных стен, окружающих дом, покрыт битым стеклом.

Наш грузовик подъезжает, и охрана открывает деревянные ворота.

За воротами находятся маленькое белое здание с облупившейся краской и несколько старых автомобилей.

Большинство приветствует меня улыбкой, некоторые пристально смотрят на меня.

Я в комнате номер 1. Так написано на листе бумаги, прикрепленном к двери. Думаю, мне дали лучший номер.

Вода еле-еле течет из душа. Люди из того мира, в котором живу я, сочли бы этот номер бедным и обшарпанным, но у здешних людей, несомненно, совсем другое мнение. Они сочли бы его дворцом.

Я очень благодарна.

Ужин был в восемь. Два полевых сотрудника УВКБ и я сидели и разговаривали о войне, жизни, выживании. Они многое рассказали мне. Если бы я только могла записать все!

Телевизор внизу ловил только один канал. Если тебе повезет, это будет CNN. Но не этим вечером.

Время здесь воспринимается по-другому. Слишком много внимания приходится уделять выживанию. Ты просто живешь и наслаждаешься днем и окружающими людьми, насколько это возможно.

Люди делятся.

Я упоминаю о том, что в этом месте чего-то не хватает, не потому, что я по этому скучаю, а потому, что вижу, как живут люди, работающие здесь.

Большинство из них не делает исключений для себя, хотя некоторые могли бы. Я понимаю, что в каждой группе очень мало людей, которых нельзя назвать хорошими. Кажется, что между сотрудниками нескольких неправительственных организаций и ООН идет какое-то странное соревнование.

Они помогают друг другу, но иногда критикуют друг друга, стараясь обидеть.

Но я уверена, что даже критикующие должны быть в своем роде хорошими людьми. Ты не можешь быть плохим человеком, если в своей жизни ты выбрал это.

Воскресенье, 25 февраля

Мне снился странный сон – не совсем ужасный, но достаточно плохой, чтобы назвать его кошмаром.

Меня задержали на пропускном пункте, я стояла на дорожке со множеством других женщин. Я пыталась понять, что происходит. У меня были мысли о том, что я потерялась, ведь я помнила все те истории о неожиданных нападениях, вынуждавших людей бежать – некоторых с узлами, а некоторых с пустыми руками и даже без семьи.

И теперь вот уже около часа я снова пытаюсь заснуть.

Кричат петухи.

Кажется, в этом месте отражаются звуки. Я могу слышать шаги и скрип пола. Я могу слышать, как шумит какое-то животное, но я не могу понять, какое, может быть, обезьяна.

Я пробую подольше полежать с закрытыми глазами.

Сегодня воскресенье, и до окончания молитв почти ничего не происходит.

Я только что вернулась с прогулки. После завтрака я решила потратить немного времени на то, чтобы посмотреть, где нахожусь. Мне сказали, что этот район безопасен.

Я сняла солнечные очки, как только вышла. Хотя солнце было слепящим, я чувствовала, что будет безопасней, если люди будут видеть мои глаза. Они смогут понять, что я не являюсь угрозой.

Когда повстанцы уходят пешком, они иногда берут заложников просто для того, чтобы те помогали им нести украденное.

Кроме того, я не хотела демонстрировать что-либо ценное не потому, что боялась кражи, а потому, что чувствовала, что это будет неправильно. Я шла среди людей, которые жили на гроши.

Очень скоро мои ступни и брюки покрылись красной пылью.

Один из охранников УВКБ, уроженец Сьерра-Леоне по имени Уильям, спросил, может ли он показать мне район (армейские казармы и больницу). Я сразу же согласилась.

Мы пошли вверх по дороге и наткнулись на Джорджа.

Больше года Джордж работал в УВКБ, занимаясь готовкой завтраков и обедов. Это хорошая работа, но она не обеспечивала достаточно денег для того, чтобы содержать себя, не говоря уже о его семье.

Но он не жаловался. Единственное, о чем говорили эти мужчины, – о том, каким красивым было когда-то это место. Некогда все люди хорошо относились ко всем. Теперь все страдают. Они надеются, что однажды жизнь здесь снова будет хорошей, но трудно сохранять надежду или веру, что она на самом деле когда-нибудь улучшится.

Я спросила Джорджа о его семье. Он сказал, что его мать только что вернулась из лагеря для беженцев в Гвинее. Я спросила, все ли у нее хорошо. Он ответил, что сейчас лучше, но она до сих пор простужена, потому что там, где она сейчас живет, ей приходится спать на полу.

Джордж был захвачен повстанцами. Он сказал: «Они пришли ночью. Мы все попытались бежать. Мама так волновалась обо мне».

У Джорджа трое детей. «Одного я еще не видел», – сказал он.

Мы подошли к больнице. Это было очень старое, небольшое здание с почти полностью ободранной краской.

Здесь две палатки Красного Креста. Предполагаю, что в каждой могло бы поместиться около пяти коек. Возможно, причина того, что коек нет вовсе, – на полу может устроиться больше людей.

Сегодня многие вышли прогуляться, большинство надело, должно быть, лучшую праздничную одежду – яркую и чистую. Я не знаю, как они умудряются иметь хорошую одежду, но эта воскресная традиция важна для них. Так прекрасно это видеть.

Мы продолжали идти по грунтовой дороге мимо скал, воды и потоков того, что, как я решила (из-за ужасного запаха), было сточными водами.

Я услышала напевы и барабанную дробь. Уильям и Джордж ткнули пальцами и сказали: «Церковь!»

Церковь была маленьким бетонным зданием, окруженным валунами. Я заглянула внутрь и увидела множество ярких силуэтов, двигавшихся в ритме барабанного боя. Какие прекрасные люди молятся!

Я заплакала, впервые с тех самых пор, как приехала сюда. Постаралась сдержать слезы и пошла дальше.

Рядом со мной шли маленькие дети. Я улыбнулась им, а они ответили самыми приятными, самыми широкими улыбками, какие я когда-либо видела.

Один маленький мальчик с вызовом спросил очень серьезным тоном:

– Ты кто?

– Энджи.

Он хихикнул, улыбнулся и ушел.

Приют Сент-Майкл ЮНИСЕФ и общественное движение «Семейный дом»

Мне в руки дали младенца. Невозможно выразить словами, что я почувствовала.

Позже маленький ребенок вложил мою руку в руку другой женщины (американки, сотрудницы неправительственной организации).

УВКБ работает с движением «Семейный дом», чтобы помочь тем возвращающимся домой детям из Сьерра-Леоне, которые были разлучены со своими семьями.

Молодой африканец помогает управлять этим заведением. Он окружает других большой заботой, он – отличный руководитель и воспитатель. У него очень добрые глаза.

Я задавала ему вопросы, как любой, кто хочет получше кого-нибудь узнать. Что он любит? Кто члены его семьи? Я хотела узнать, кто он.

У него есть семья. Многие его братья и сестры учатся в университете в Италии. Он любит путешествовать, но чувствует, что должен делать добро и нужен здесь.

Они надеются, что однажды жизнь здесь снова будет хорошей, но трудно сохранять надежду или веру, что она на самом деле когда-нибудь улучшится.

Он сказал, что скоро у него будет отпуск продолжительностью несколько месяцев, и он хотел бы пойти на курсы по консультированию пострадавших от психологической травмы. Он хочет помогать сиротам, детям-беженцам и детям-солдатам, страдающим от стресса. На эту необходимость часто не обращают внимания.

«Может быть, ожидается, что они просто оправятся».

Он объяснил мне, каким образом консультации доступны в других частях мира, когда кому-нибудь требуется помощь.

В Африке все по-другому. К счастью, тебе помогают и тебя поддерживают, интегрируя тебя в общину.

Я познакомилась с мальчиком, которому совсем недавно протезировали ногу. Он стоял и слушал новости по маленькому радиоприемнику. Мне сказали, что он – один из лучших учеников. И он уже хорошо ходит.

Мальчик лет одиннадцати поздоровался с монахиней, которая показывала нам приют: «Сестра!»

УВКБ вместе с приютом Сент-Майкл пытается помочь зарегистрировать детей, найти их семьи и воссоединить их.

Здесь вряд ли можно узнать международные новости. Ты слышишь только об ужасах, которые творятся рядом.

Если бы только здесь сообщали о войнах и худшем, с чем сталкиваются люди, то люди не решались бы инвестировать в развитие Африки. Это огромная проблема. И что же получается? Здешние люди становятся зависимыми и не хотят покидать лагеря беженцев. Я могу понять, почему. Их родина до сих пор опасна и опустошена. Дома нет еды. Дома нет работы.

Так как было воскресенье и у нас был выходной, в конце дня мы поехали к воде. Здесь такие белые пляжи! Какой прекрасный вид: белый песок, голубая вода, вокруг горы, покрытые роскошной зеленью!

Эта земля была названа Сьерра-Леоне – говорят, когда первые поселенцы прибыли на эти берега, раздавались раскаты грома, похожие на рычание львов.

Понедельник, 26 февраля

Разговор за завтраком в 7 утра

Кажется, с каждым днем я узнаю все больше и больше. В странах, где нет алмазов, люди не получают хорошее оружие.

Некоторые правительства или люди становятся богаче благодаря торговым операциям с Объединенным революционным фронтом.

США и европейские страны должны помогать армии Сьерра-Леоне, беря пример с британской армии и Особой военной службы Великобритании, которые в настоящее время помогают, обучая жителей Сьерра-Леоне защищать себя от повстанцев.

Форум педагогов, обучающих африканских женщин (FAWE)

Девушек учат и обучают мастерству. Им помогают быть независимыми.

Большинство этих молодых женщин было похищено и изнасиловано.

Я вхожу в маленькую комнату.

Две женщины присматривают за примерно десятью малышами.

Многие женщины забеременели после изнасилования.

У детей не было игрушек или мягких, ярких вещей.

Они были на полу. Прекрасные лица.

Когда я подошла, один малыш начал плакать, почти кричать.

Женщины извинились и сказали: «Он испугался из-за цвета вашей кожи».

Когда я была в учебной комнате, меня представили как Посла доброй воли УВКБ. Майю, женщину, которая была со мной, представили как сотрудника УВКБ по правовым вопросам.

Все молодые женщины были очень доброжелательными.

Потом им объяснили, что я также являюсь актрисой из Калифорнии. Женщина, которая управляет школой, сказала им, что я пришла узнать о них, чтобы иметь возможность поддержать их программы.

Вряд ли они знают какие-нибудь фильмы. Мне не хотелось бы это подчеркивать, но, кажется, то, что я актриса, сделало мое посещение более забавным для них. То, чем я занимаюсь, – с их точки зрения странная работа.

Иногда то, что я актриса, кажется странным и мне, но сейчас я счастлива этим заниматься.

Проведя некоторое время вместе, мы даже начали общаться без переводчика. Креольский немного похож на очень быстрый, сжатый английский.

Они попросили меня дать им мой адрес. Я секунду подумала о соблюдении неприкосновенности своей частной жизни, что мне сказали делать в США, но они делились со мной, так что я поделюсь с ними.

Я очень хочу, чтобы эти молодые женщины преуспели. Я также хочу быть для них другом. Я подошла к доске и написала свое имя и свой личный адрес.

Одна девушка взяла меня за руку и медленно сказала: «Я хочу быть твоим другом».

Она написала свое имя, чтобы я могла узнать письмо от нее.

Транзитный центр Джуи

Транзитный центр Джуи расположен недалеко от столицы Сьерра-Леоне, всего примерно в десяти километрах от центра столичного города, Фритауна. Созданный в 2000 году транзитный центр Джуи был одним из временных поселений, первоначально учрежденных УВКБ в Фритауне в ответ на масштабное возвращение сьерра-леонских беженцев из Гвинеи. После нападения на Гвинею, предположительно совершенного повстанцами сьерра-леонского Объединенного революционного фронта, гвинейцы набросились на сьерра-леонских беженцев, обвиняя их в укрывательстве повстанцев ОРФ и попытках дестабилизировать ситуацию в Гвинее. Многие сьерра-леонские беженцы пострадали физически, что вынудило их решить вернуться в Сьерра-Леоне, хотя война в их родной стране все еще продолжалась. Так как бÓльшая часть страны в то время была оккупирована повстанцами, эти люди не могли вернуться в свои деревни. Чтобы удовлетворить потребность беженцев во временном жилье, УВКБ создало два поселения (Локомассама и Барри) в северной и южной провинциях. Но так как возвращавшиеся из Гвинеи прибывали на кораблях, им надо было где-то переночевать, не только для того, чтобы восстановить силы после долгого путешествия, но и чтобы принять решение, куда они отправятся дальше, в зависимости от той информации, которую они получали о членах своих семей. В Джуи, как и в других транзитных центрах, возвратившиеся получали эти возможности. Теоретически, возвратившиеся могли оставаться в транзитном центре не более пяти дней, но в реальности около 2000 из них проживали в центре до июня 2002 года.

Транзитный центр находится рядом с городком Джуи, где проживает около 6000 сьерра-леонцев. Там есть начальная и средняя школы, а также Институт изучения Библии. Возвратившимся, пока они находились в центре, приходилось отправлять своих детей в эти школы. В самом транзитном центре были медпункт и большой резервуар с водой с несколькими водосборниками.

Полиэтиленовые палатки, земляные полы. Это кажется какой-то дырой. Вокруг ходят люди. Они не могут сами себе помочь. Не могут отправиться домой.

Мужчина с натруженными руками подбегает к сотрудникам УВКБ и знаками умоляет подойти побыстрее.

Они объясняют, что он хочет, чтобы они взглянули на мальчика.

Я вижу этого мальчика. Он выглядит примерно на двенадцать лет, но ему могло бы быть и шестнадцать. Сложно сказать, он худ и слаб из-за плохого питания. Он очень болен.

Я не хотела наклоняться и смотреть. Я стояла на расстоянии. Я была незнакомой для него женщиной. Его осматривал врач.

Он был очень юным, но, казалось, прекрасно понимал, что с ним происходит. Его ноги парализовало. Его живот и ребра казались слишком широкими. Позже мне сказали, что, похоже, его оперировали. Его позвоночник был серьезно поврежден. Болезнь ослабила его тело. Было похоже на то, что все началось с огнестрельной раны и неудачной операции.

Здесь его выписали из больницы. Нет средств и места для его лечения после того, что считалось неотложной помощью (по их стандартам).

Для меня это было неотложной ситуацией. Теперь сотрудники гуманитарной организации пытаются организовать для него помощь, но этот мальчик – один из миллионов ему подобных.

Я никогда не смогу забыть его лицо. Я никогда не смогу забыть, как он передвигал ноги своими руками.

УВКБ находится в Африке, чтобы помочь этим притесняемым людям, чтобы продолжить оказывать поддержку, необходимую этим беженцам. Всегда есть проблема недостатка финансирования и исполнения всех необходимых программ.

Я сидела с лидерами и вождями и молодыми женщинами, жившими в лагерях.

Я спросила: «Как вы считаете, что надо знать людям?»

Молодая женщина ответила: «Мы продолжаем жить в страхе. Мы боимся, что девушек все еще будут похищать и насиловать. Мы боимся, что юношей будут заставлять воевать. Нам надо, чтобы эта война закончилась».

Сотрудник УВКБ спросил: «Как вы думаете, Америка может помочь?»

Молодая женщина быстро ответила: «Да, они очень влиятельные! Мы хотим вернуться домой. Нашим детям надо ходить в школу. Нам нужна нормальная еда».

Если бы только Америка была тем, чем они ее считают. Тогда это было бы возможно.

Кто-то спросил пожилого вождя: «Каково это – жить в лагере?»

«Мы в очень стесненных условиях».

Мне рассказали, что финансирование сокращается, а УВКБ пытается его увеличить. У стран, которые предоставляют убежище, в настоящее время проблемы – у таких стран, как Гвинея.

Теперь УВКБ занимается не только беженцами, но и внутренне перемещенными лицами (ВПЛ).

Очень много других организаций настроено на долгосрочное финансирование. УВКБ рассчитывает только на временное. Они не могут рассчитывать на долгосрочное финансирование, поэтому сложно разрабатывать сильные и долгосрочные решения.

Они на самом деле не знают, будет ли продолжено финансирование их программ в ближайшие месяцы, а при этом кажется, что сейчас нуждающихся больше, чем прежде. Проблема не исчезает.

Я познакомилась с сотрудником УВКБ из Иордании. Он говорил о строительстве центра типа FAWA для женщин в лагерях беженцев или поселениях в его районе.

Ватерлоо (транзитный центр)

Здесь дети хватают тебя за руки и идут с тобой, улыбаясь и напевая. У них нет ничего. Они в рваной грязной одежде. И они улыбаются.

Сбежались дети. Они так счастливы иметь то малое, что у них есть сейчас. Они больше не одиноки и не боятся за свою безопасность. Большинству из них пришлось пройти много, много километров за долгие дни без еды и воды.

Они схватили меня за руки своими крошечными ручонками. За каждый мой палец уцепилась детская рука. Другие дети ухватили меня за запястья, за руки. Я почти не могла идти. Я хотела забрать с собой домой всех и каждого.

Они увидели мои татуировки. Они показались детям забавными. Дети спросили: «Кто поставил тебе клеймо?»

Одна женщина рассказала мне свою историю. Пока она говорила, она отвязала своего внука от спины и начала кормить его грудью. Ее дочь (мать ребенка) в Гвинее заподозрили в том, что она является повстанцем, из-за ее племенных татуировок. Ее убили.

Вдруг один из тех мужчин, с которыми я пришла, подошел ко мне и протянул руку. «Пора идти. Вставайте, пожалуйста».

Я услышала спор.

Это был спор о переезде в другой лагерь. Беженец не хотел уезжать.

Мне сказали, что некоторые беженцы требуют, чтобы их отправили в определенный лагерь, потому что они думают, что смогут найти там членов своей семьи.

Мы прошли мимо спорящих к автомобилю.

Я увидела мужчину, который стучал по стене.

Мой сопровождающий закричал: «Заблокируйте дверцу!»

Я не чувствовала себя испуганной. Мне было жаль людей в лагерях, а также сотрудников УВКБ, которые не могли удовлетворить все нужды всех беженцев. Когда беженцы возмущены, в этом иногда винят сотрудников УВКБ. Но эти сотрудники сострадают жертвам войны.

Трудно быть готовым, когда количество беженцев и ситуации все время меняются. Слишком многим людям требуется помощь для выживания. Многим детям, которые собираются в школу, нужно медицинское внимание – вакцинация.

Беженцев – 22 миллиона. Два месяца назад я не имела об этом ни малейшего представления.

Нам надо помочь тем, кому приходится бежать, чтобы выжить.

Проблемы и числа будут только расти до тех пор, пока мы не остановим эти войны.

У многих детей в лагере Ватерлоо чесотка. Но я лучше заражусь, чем просто подумаю о том, чтобы вырвать свои руки из рук этих маленьких детей.

И надо понимать, что это – всего лишь одна из множества проблем, с которыми живут здешние дети. Видимые условия жизни не назовешь хорошими. Откровенно говоря, они ужасны. Я уверена, что бÓльшая часть самого плохого просто не видна.

Здесь дети хватают тебя за руки и идут с тобой, улыбаясь и напевая. У них нет ничего. Они в рваной грязной одежде. И они улыбаются.

Я только что вернулась в свой номер, где ночую. Вымыла лицо и руки. Долго смотрела на руки.

Позже в этот же день я отправилась в лагерь для потерявших конечности, где было много перемещенных лиц, поддерживаемых другими неправительственными организациями.

Последние несколько минут я, находясь там, просто держу в руках ручку.

Я не знаю, что писать. Хотя нет, знаю. Я зла. Я ненавижу людей, сделавших это. Я ненавижу, что страдают все. Инвалиды, беженцы, перемещенные лица, люди, живущие в разрушенных войной деревнях, – все. Так много пытающихся выжить, в то время как те, кого они любили, были искалечены или убиты. Никто не живет так, как жил до ОРФ (повстанческая армия, которая позже развилась в политическую партию. – Прим. ред.). Я не понимаю, как это может продолжаться. Как моя страна может заявлять, что идет на помощь всем нуждающимся странам, когда все здешние люди проживают каждый день, зная, что нет справедливости, нет возмездия, нет настоящего мира.

И как вы можете говорить этим беженцам начать снова строить свою жизнь, когда они уверены, что повстанцы просто-напросто снова ее разрушат?

Мужчина рассказал мне историю о том, как он потерял руку (от локтя). «Потерявшие конечности – счастливчики. Мы остались живы, но не все – многие умерли от потери крови или инфекции».

Самым молодым инвалидом, с которым я познакомилась, была годовалая девочка. Ей было три месяца, когда ей отрезали руку и изнасиловали ее мать.

Так много людей.

Молодой мужчина, с которым я немного посидела, рассказал мне свою историю. Он был бизнесменом. «Я сплю на полу. У меня недостаточно еды. Я благодарен за то, что остался жив, но я никогда не смогу вернуться домой. Как я снова смогу начать торговать?»

У него был взгляд, который я никогда не смогу забыть: потрясенный, отчаявшийся, травмированный.

Мужчина без кистей рук понимал, что я здесь для того, чтобы попытаться помочь. Меня представили как женщину из Америки, которая находится здесь, чтобы собрать информацию и рассказать в США.

Еще никогда в жизни я так не желала добиться успеха.

Мужчина без кистей протянул руку и улыбнулся мне. Я пожала его запястье.

Мне неловко было находиться среди таких смелых людей.

Ужин в доме УВКБ

Этим вечером на ужин были рыба и салат.

Это было большой роскошью. Я была благодарна, но с трудом могла есть. Я чувствовала себя такой опустошенной.

К нам присоединились личные охранники. Два с половиной часа мы обсуждали проблемы. Каждый рассказывал о тех проектах, которыми занимается, или о важных событиях, свидетелем которых стал.

Обсуждалось очень многое (слишком многое для того, чтобы я смогла это записать), и все было задокументировано сотрудниками УВКБ.

Мужчина из Иордании сказал: «С любовью и толерантностью возможно все».

Это такое прекрасное чувство – сидеть с разными сотрудниками со всего мира: разного возраста, пола, национальности. И все по разным причинам начали работать с УВКБ.

Некоторые сотрудники УВКБ сами когда-то были беженцами.

Они говорили о мальчике, которого я видела в транзитном центре Джуи. Кто-то прокомментировал:

– Мальчик с умиротворенным лицом.

– Может быть, это была не огнестрельная рана.

– Может быть, он очень сильно упал.

Одна женщина сказала: «Он не выкарабкается».

Это не должно было бы удивить меня, но я удивилась.

Некоторые обитатели лагерей умрут без должного лечения в больнице. Нам нужны согласования из Женевы (УВКБ). Все это занимает время.

Мне объяснили, что в лагерях есть другие жертвы, случаи которых часто не обсуждаются. Я никогда не читала и не слышала о том, что они открыли мне. Многих беженцев заставляли калечить людей. С ружьем, приставленным к их голове, или с ножом, приставленным к их боку. Им давали ржавые клинки или острое стекло. Их заставляли отрезать кисти, ступни или целиком руки и ноги людям, которых они знали, очень часто – членам семьи.

Эти люди сходят с ума. Они больше не способны действовать. Во многих случаях они просто не могут жить с чувством вины. Психологическое консультирование для них почти совершенно недоступно. Едва-едва хватает средств для физического выживания, что уж говорить о помощи в их психическом и эмоциональном восстановлении.

Я могу видеть, как беженцы изо всех сил стараются заботиться друг о друге.

Я хочу написать что-нибудь до того, как отправлюсь спать. Но я не могу. Я шокирована.