Текст книги "Я изменилась навсегда"

Четверг, 1 марта

9.30 и никаких новостей.

Пришел человек, чтобы установить лучшую радиосвязь.

За завтраком мы вообще об этом не говорили.

Мы показывали друг другу фотографии и рассказывали о своих семьях.

10.20. Кажется, ничего, может быть, и не произойдет. Но никто не пойдет в офис в ближайшие несколько часов – просто на всякий случай.

Возможно, тот факт, что они были готовы защищать себя, остановил это. Несомненно, солдаты с раннего утра охраняют различные штаб-квартиры, офисы и посольства.

Мне надо было отправиться в город, чтобы получить деньги в офисе Western Union.

Ньямбе повезла меня в своем автомобиле, чтобы они не видели сотрудников УВКБ в рабочем грузовике. Полиция нас остановила и проверила.

Мы подъехали к Western Union на пятнадцать минут раньше, и нас не пустили в офис. У них были строгие распоряжения. Большинство сотрудников прислонились к стенам на другой стороне улицы.

В офисе УВКБ мы слышим от тех, кто был на пристани, что сегодня прибыло около 485 беженцев. Они останутся в транзитном центре до завтра, а потом отправятся с конвоем. На этот раз они поедут домой.

Мы также слышим, что демонстрация начнется в 15.00. Другие говорят, что полиция уже не дает им собираться. Еще один слух – они начнут демонстрацию у американского посольства. Там у меня сегодня назначена встреча.

Мы попытались дозвониться, чтобы подтвердить мою встречу с послом Мелроузом, но нам сказали, что мы набрали неверный номер. Должно быть, это объясняется соображениями безопасности, потому что мы проверили – номер правильный.

Я заметила дыры от пуль в стекле в здании посольства. Когда-то на него напали, и люди прорвались внутрь. К счастью, «внутрь» имеет много разных уровней.

В посольстве США был невероятно высокий уровень безопасности. Не знаю, почему, но я думала, что это будет примерно так же, как зайти к кому-нибудь в гости. В моей стране. Но все было совсем не так. Я осталась снаружи, пока опрашивали Ньямбе и проверяли удостоверение личности. Затем мне сказали войти. Мою сумку досмотрели и взяли пробы с моего компьютера. Мне также пришлось пройти через металлоискатель. Но как только я оказалась внутри, все были очень доброжелательны.

Мы разговаривали о примерно 400 людях, потерявших конечности, в том лагере, где я побывала, и еще большем количестве в лагерях в Бо и Кенеме. Большинство из них держится вместе, но у них нет поддержки или финансирования.

Мне сказали, что есть два новых покалеченных. За последний год не было ни одного. Это прекратилось. Но примерно в Рамадан ребенок около полутора лет и еще один, примерно восьмилетний, получили новые раны.

Им отрезали кисти рук.

Минуту мы сидели в молчании. Потом посол сказал: «Это очень печально. Всегда есть то, что необходимо делать».

Позже я сидела на встрече, посвященной тому, как решить некоторые проблемы с конвоями, чтобы все проходило более гладко. Из-за недостатка финансирования им приходится выкручиваться. Временами они зависят от помощи неправительственных организаций и других агентств ООН.

Им приходится приспосабливаться и идти на компромиссы. Каждое решение влияет на жизни многих людей, и их глубоко ранит, когда что-то идет не так.

Количество прибывающих беженцев очень велико – 400 человек в день. Можем ли мы справиться с большим количеством? Где мы можем их разместить?

Эти беженцы уже делят между собой продовольственные пайки. Они чувствуют себя в тесноте. Они не рады вновь прибывшим. Нельзя сказать, что им это по душе, но они будут драться с вновь прибывшими из-за еды. Это звучит жестоко, но это выживание.

Пока все разговаривали, я обратила внимание на их досаду и стремление найти решения.

Кондиционера нет, поэтому окна открыты. Сейчас всем приходится говорить очень громко, потому что офис расположен на улице, по которой проезжает много грузовиков.

За мной стол, на котором стоят четыре фотографии сотрудников УВКБ, убитых при исполнении служебных обязанностей в 2000 году. Они выглядят очень добрыми людьми. Приятные лица.

У меня был прекрасный ужин с Джозефом Мелроузом. Также присутствовали другие представители неправительственных организаций, большинство работало на УВКБ. Мы весь вечер говорили о разных странах и ситуациях.

Мы также смогли вести себя светски и даже немного посмеялись. Я не знаю, о чем мне стоит, а о чем не стоит писать. Было много разных мнений. Могу написать, что я чувствовала, что каждый в этой комнате стремился найти решения.

Очень сложно понять или объяснить, что такое ОРФ или каким образом или когда с ним можно будет договориться. Кажется, все пришли к единому мнению: они не верят, что ОРФ на самом деле обеспечит «безопасный проход» из Гвинеи в Сьерра-Леоне через свою территорию. Я про себя удивлялась: зачем бы повстанцам это делать?

Украсть продовольствие?

Взять заложников?

Сделать «живые щиты»?

Больше у них нет в этом никакой выгоды, так зачем бы им это делать?

Ответа нет.

У беженцев неплохое финансирование, но бÓльшая часть средств выделяется для районов, где некоторые проекты уже имеют хорошую поддержку. В некоторых лагерях есть больше, чем достаточно, в то время как в других районах практически ничего нет.

У организаций нет права перераспределять эти деньги.

У потерявших конечности большая поддержка, и о них говорят в прессе. Об этих замечательных людях заботятся и усиленно налаживают финансовую помощь.

Но, как я теперь знаю, многие получившие ранения во время войны (в том числе многие искалеченные) не были жертвами, пострадавшими непосредственно от рук повстанцев. Мне сказали, что многие врачи были вынуждены под прицелом повстанцев отрезать конечности и калечить. Если бы врачи не выполняли эти жестокие, бесчеловечные приказы, они и их семьи были бы убиты.

Разумеется, лагеря в пострадавших от войны районах нуждаются в большем финансировании.

Я сижу здесь и пишу, и трудно поверить, что завтра я покидаю Сьерра-Леоне.

Пятница, 2 марта

Я на борту самолета, лечу из Фритауна, Сьерра-Леоне, в Абиджан, Кот-д’Ивуар (там я проведу одну ночь).

Не знаю, что я чувствую.

Женщина, путешествующая со своей дочерью, поблагодарила меня за то, что я приехала. «Нам так приятно знать, что о нас думают». Она работала с УВКБ, а также была в Гвинее.

Я хотела поблагодарить ее за ее силу. Я хотела поблагодарить эту страну за то, что мне разрешили сюда приехать и так много узнать о таком удивительном месте и людях.

Но я не могла говорить. Боялась, что могу заплакать.

Когда я уезжала из Сьерра-Леоне, люди говорили: «Пожалуйста, будь на связи. Надеемся, что ты о нас не забудешь». Это говорилось с улыбками, дружелюбно. Конечно, я никогда не забуду, но многие люди забудут.

По всему миру есть места, где нужна помощь. Я даже удивилась, услышав о проблемах Эфиопии. Я думала, что ситуация в этой стране лучше. Я считала, что все худшее позади, потому что прошли годы с тех пор, как в наших новостях было так много историй об общемировой помощи. Для Эфиопии собиралось много денег, было много информации, а потом все затихло. Я напоминаю себе, что эти проблемы не исчезают просто потому, что мы о них не слышим. И если задуматься: в мире происходит намного больше, чем нам сообщают, чем мы слышим в главных новостях.

Мы все должны заглянуть поглубже и обнаружить что-то для себя…

Что за проблема?

Где она?

Как мы можем помочь в ее решении?

Когда мы сходили с самолета, пилот сказал нам, что в Конакри, столице Гвинеи, был сильный взрыв.

Несчастный случай или теракт?

Мы не знаем.

Многие пассажиры самолета только что покинули Конакри. Именно оттуда этим утром отправился этот самолет. Их предупредили, что возможно нападение.

И вот вдруг мы все, все, которые только что разговаривали и радовались прибытию, сидим в тишине. Мы очень медленно выходим из самолета.

Теперь я жду на паспортном контроле. Многие разговаривают по мобильным телефонам. Не знаю, что они говорят, потому что разговоры идут на французском, но очевидно, есть причина для глубокой обеспокоенности.

Наконец, мне сказали, что взорвалась часть склада армейских боеприпасов.

Люди вроде бы не пострадали.

Прошло несколько часов, и я одна. Меня мутит. Не знаю, от плохой еды или от переживаний.

И хотя этим вечером я нахожусь в отеле, я все еще не могу оказаться дома. Я отправила сообщение и расплакалась.

Эти беженцы уже делят между собой продовольственные пайки. Они чувствуют себя в тесноте. Они не рады вновь прибывшим. Нельзя сказать, что им это по душе, но они будут драться с вновь прибывшими из-за еды. Это звучит жестоко, но это выживание.

Меня очень беспокоило все, что я увидела. И я понимаю: если я испугана, то как все эти смелые женщины справляются, когда вынуждены бежать из дома из-за войны? Некоторые из этих женщин годами не видели своих мужей или детей. Я не могу не помнить все эти разные лица.

Я также помню того мальчика с приятным лицом, у которого сильно повреждена спина. Он никогда не сможет ходить. Я отдыхаю в отеле, а он лежит в углу на пыльном земляном полу.

Я ни разу не заплакала, пока была в Сьерра-Леоне. Несмотря на все, что я видела, я не плакала. Этим вечером я, кажется, не смогу перестать плакать.

Завтра я увижу новые лица. Завтра мне придется делать больше.

Я больше не хочу писать. Я чувствую тошноту.

Суббота, 3 марта

Я на пути в Цюрих, Швейцария. Моя следующая остановка – Танзания, но я не могу вылететь туда с Берега Слоновой Кости, так что на два дня останусь в Цюрихе. Было пять контрольно-пропускных пунктов. Сумки каждого осматривали с фонариками на столах рядом со взлетно-посадочной полосой. Наши тела проверили металлоискателями. Интересно, о чем беспокоится служба безопасности.

Воскресенье, 4 марта

Здесь, в Цюрихе, я остановилась в отеле Dolder Grand на озере.

Все пахнет апельсинами и ванилью.

На земле лежит снег.

В лобби я увидела маленького мальчика и подумала о грязном маленьком африканском мальчике, который нес воду на голове, потея и изо всех сил стараясь удержать равновесие.

Оба невинные, милые маленькие мальчики, просто в разных частях мира. И они вырастут такими разными.

Кто решает, где мы родимся, какой будет наша жизнь и почему?

Ничего не могу поделать, засыпаю. Я не осознавала, насколько устала.

Понедельник, 5 марта. 20.40

Рейс 292 Swissair

Я вылетела из Цюриха и направляюсь в Дар-эс-Салам, Танзания.

Вторник, 6 марта

Мы собирались сесть во второй самолет до рассвета, но система громкой связи не работала, так что мы не были уверены, в какое время взлетит самолет.

Ожидая посадки, я между делом знакомилась с новыми людьми, когда ко мне подбежал сотрудник УВКБ. «Нам надо бежать!» Человек, который взял наши билеты, ругал нас за то, что мы опаздываем. Я извинялась. Я подумала, что он не собирается доносить на нас.

Это был очень старый винтовой самолет. Полет, который в норме занял бы тридцать минут, занял три часа. Мы приземлились на грунтовую дорогу посреди прекраснейшей зеленой земли. Солнце встало.

Затем была поездка продолжительностью два с половиной часа в штаб-квартиру рядом с лагерем беженцев. Мне сказали пристегнуть ремень, «чтобы не очень сильно болтало».

Сегодня праздник. Я не знаю, по какому поводу или чему он посвящен, но как бы там ни было, здесь празднования кажутся хорошей идеей.

Некоторые говорят, что не понимают, почему, едва-едва имея достаточно еды и всего необходимого для выживания, люди что-то продают, чтобы купить непрактичные вещи на свадьбу или день рождения. Но ты осознаешь, что ради этого они выживают. Они не приберегают и не ждут прихода какого-то волшебного дня, когда все наладится. Им приходится каждый день жить сегодняшним днем, что стоило бы делать и нам всем.

Мы приехали, не зная, где мы остановимся и есть ли для нас какая-нибудь еда.

Мы пошли на рынок. Я чувствовала себя неуютно, потому что могла купить еду. Рынок был таким грязным и бедным. Я беспокоилась о гигиене. Безопасно ли есть эту еду? Я купила бананы и буханку самодельного хлеба.

Сложно все время видеть людей, привыкших жить в такой нищете.

Мужчина делает сандалии из старых покрышек.

Вдруг я подняла глаза и увидела мужчину, чьи руки были привязаны к козе. За ним шла толпа людей, человек сорок, включая детей. Они окружали его с обеих сторон. Он был окровавлен и изможден. Я поняла, что у некоторых людей в руках палки. Кто-то ударил мужчину по спине. Толпа рассмеялась. Дети улыбались. Его ударили снова. Меня замутило.

Я нашла человека, с которым была. «Они бьют этого мужчину. Что они делают? Что происходит?»

Он посмотрел на них, когда они шли мимо, и попросил стоявшего рядом местного объяснить.

«Он украл козу, и его ведут в полицию».

Мы решили идти обратно.

Мы разговаривали о законе. Мы разговаривали о том, что иногда лучше уладить проблемы в общине согласно «закону племени», но иногда подобное становится настоящей проблемой.

Даже мужчина, с которым я была, никогда не видел этого раньше – чтобы вора наказывали подобным образом.

Сейчас я в квартире (или компаунде, как они это называют) полевого сотрудника. Полевого сотрудника зовут Александра, она живет в одном из домов на огороженной охраняемой территории. Квартира очень скромная, там только то, что необходимо, – кровать и радио.

Здесь распылили спрей от москитов. В комнате остался очень сильный запах.

Она сказала мне почистить зубы с водой. Вода может быть мутной и коричневой. Но принимать душ не опасно.

Она ушла с несколькими другими. Они оставили рацию. «В случае, если тебе понадобится помощь, набери 5354». Они не шутили, но я также знала, что они не оставили бы меня одну, если бы действительно были причины для беспокойства.

Но дело в том, что я сомневаюсь, что если что-то меня обеспокоит, я сохраню достаточно разума, чтобы позвонить.

Я посмотрела, где она хранит ножи.

Но я знала, что даже если и схвачу нож для защиты, то после этого просто убегу.

Среда, 7 марта

Я проснулась от звуков грохочущих грузовиков, петухов и других птиц.

Кажется, голоса звучат прямо за моим окном. Это всего лишь оконная сетка, так что все, что движется мимо, очень шумит. Не знаю, какой язык я слышу. Я слушаю, а солнце встает. Потом раздается стук, это означает, что пора вставать.

Некоторые сотрудники в лагере беженцев работают семь дней в неделю, меняясь каждые два месяца. Многие полевые сотрудники УВКБ в выходные не работают, хотя официальных рабочих дней нет, что связано с трудоемкостью и непрерывностью работы по защите беженцев и содействию им. VARI (Добровольный отпуск для преодоления отчужденности) предназначен для снятия кумулятивного стресса международного персонала, отправленного в очень отдаленные и изолированные места службы. Сочетание экстремальных факторов влечет за собой необходимость время от времени отдыхать от психологического и физического стрессов, вызванных рабочей обстановкой. Сотрудники со всего мира по очереди уходят в пятидневный отпуск VARI, отработав два месяца на одном из этих мест службы. MARS (Обязательный отпуск для снятия стресса) предназначен для тех, кто служит в самых стрессовых и опасных районах.

Мы с Александрой разговаривали за завтраком. Мы пили кофе с сухим молоком (как обычно) и ели хлеб. Она была рада предложить мне джем.

Александра рассказала мне о трехлетней девочке, которая была изнасилована.

УВКБ работает над законодательными актами, чтобы проследить, что этот человек будет наказан. На то, чтобы добиться справедливости для этих детей, уходят годы. Как они говорят, «просто руки опускаются».

Лагерь Ньяругусу (беженцы из Конго)

Мы ехали по и так ужасной грунтовой дороге, которая стала еще хуже из-за дождей. Очень многие застряли на пути в лагерь Ньяругусу.

Здесь находятся пятьдесят три тысячи беженцев, все из Конго, между ними надо распределить продовольствие, которое привозят два раза в месяц.

Каждый месяц здесь рождаются 250 детей.

Всех, кто отбился от членов своего племени, привозят сюда. Здесь воссоединяются семьи.

Число людей все время растет.

Из-за недостатка финансирования продуктовые пайки все время сокращают. Каждый получает меньше, чем обычно.

Система очень сложная.

Моя первая работа – быть четвертой в цепочке, помогая передавать огромное количество больших сумок группам людей.

Я занималась семьями из пяти человек. Дети были в возрасте от одного года до десяти лет.

Мы не могли раздать кулинарный жир, потому что грузовик, который вез его в лагерь, застрял на размытой дороге.

Я обедала с членами Христианской программы помощи и развития (CORD).

На обед были капуста, вода, рис и бобы. Я была голодна.

Местные беженцы, которые изготавливали музыкальные инструменты, захотели поиграть для нас.

И пока мы ели, мы слушали музыку.

Я увидела маленького мальчика, лет трех-четырех, который залез на дерево, чтобы видеть, что происходит в толпе.

В этом лагере есть молодежная программа для беженцев, организованная УВКБ.

Там обычно бывает примерно на 200 детей больше, чем я увидела во время своего посещения, но это был день распределения продовольствия.

Дети, с которыми я познакомилась, были очень дружелюбными и приветливыми. Они начали танцевать. Мне сказали: «Они без труда могут протанцевать весь день». В какой-то момент мне дали знак потанцевать с ними. Я танцевала. Кажется, я показалась детям очень забавной.

Потом присутствующим объяснили, что многие дети-беженцы, а также члены УВКБ, CORD и я сама сыграют спектакль о ВИЧ и СПИДе.

Во время спектакля ответственный за распространение знаний о СПИДе сотрудник раздавал детям презервативы и говорил: «Вы должны пользоваться ими, если не сдавали аназиз крови. Сдать кровь на анализ и взять презервативы можно во всех молодежных центрах».

Три молодых человека с покрашенными белой краской прядями в волосах и масками стариков на лицах вышли, хромая и используя палки как трости. Все засмеялись, услышав, как они жалуются и ведут себя как больные старики.

Это было прекрасное зрелище.

В этой истории у одного человека есть дочь, и он хочет, чтобы она была осторожной, встречаясь с одним юношей. Он хочет, чтобы она осталась дома. Но она все равно уходит с юношей. Позже она узнает, что у другой девушки, которая спала с этим юношей, СПИД.

В лагере беженцы создают рисунки, рассказывающие о СПИДе, и печатают их на футболках. Они дали мне одну. Дети засмеялись, когда я начала натягивать футболку через голову и застряла. Они натягивали ее на меня и обнимали, пока, наконец, я не справилась и не надела ее.

Нашей следующей остановкой было то место, где мужчины строили большие здания из глины и кирпича. Я попыталась немного помочь им, но поняла, что это очень тяжелая работа.

Я сказала одному из рабочих, как восхищена тем, что он способен работать здесь каждый день, весь день. Он ответил: «Да, это тяжелая работа, но это для детей, так что я получаю удовольствие».

Пока я это пишу, мы едем по проселочной дороге, которую только что перегородил трактор. Трактор тянет автобус, который застрял здесь сначала этим утром, а теперь застрял снова.

Все дети выстроились и смотрят. Они смеются. Кажется, что возня с автобусом – гиблое дело.

Люди вылезают из окон автобуса и идут в буш. Некоторые остаются, чтобы заработать немного денег, толкая автобус.

Потом мы застряли в грязи, пытаясь объехать автобус. Через некоторое время подъехал еще один трактор и вытянул нас.

На дороге стоял автостопщик. Водитель сказал ему: «Извините, мы не можем брать людей с оружием».

Вряд ли вы услышите в США, чтобы кто-нибудь сказал такое автостопщику!

Я наблюдаю за беженцами. Я уже начала разговаривать и танцевать с ними. Думаю, у меня появляются друзья.

Кто-то когда-то сказал: «Ты можешь узнать кого-то лучше за час игры, чем за год разговоров».

Я пережила что-то вроде этого, что-то той же природы. И именно это я почувствовала.

Они попросили мой адрес. Мы пообещали друг другу поддерживать связь.

Печально то, что они знают, что не скоро смогут покинуть лагерь.

Но дух этих людей, их воля к выживанию продолжают восхищать меня. Я хотела бы найти лучшее слово. Они вдохновляют меня. Я считаю, что это честь – проводить время с ними.

Я снова в комнате, в которой ночую.

Я уставшая и очень грязная.

Вода здесь нагревается солнечными батареями, солнца нет, так что душ будет холодным.

Темнеет, а света не будет до 19.30.

Электричества нет с полуночи до 7.30 или с 16.00 до 19.30.

Мы с Александрой смеялись: «Мы не ценим того, что имеем!»

Она права. И хотя сегодня был тяжелый день, он кажется хорошим. Быть с этими людьми в этой стране – это сделало сегодняшний день одним из лучших в моей жизни.

Но я помню, что я здесь ненадолго. И у меня есть выбор. Я живу очень далеко – и комфортно.

Я восхищаюсь всеми людьми, работающими здесь, – всеми, без исключения.

Под глазами большинства из них темные круги. Они без остановки говорят о том, как решить проблемы, как лучше помочь.

Иногда (как сегодня вечером) они говорят о том, что видели.

Геноцид 1994 года в Руанде

Сотни тысяч беженцев шли по мосту, соединяющему Руанду и Танзанию. Река под ними была полна мертвых тел – их было более 40 000. Они пытались вытащить, сколько могли. Теперь это большое кладбище.

Вроде бы в 1994 году Англия и США поддержали желание этих людей вернуться домой. Считалось, что в Руанде теперь мир.

И хотя они знали, что возвращаются домой, многие чувствовали, что вынуждены это сделать. Хотя они верили, что им не причинят никакого вреда, это не было похоже на добровольную репатриацию, которая сейчас происходит в Сьерра-Леоне.

Я сказала одному из рабочих, как восхищена тем, что он способен работать здесь каждый день, весь день. Он ответил: «Да, это тяжелая работа, но это для детей, так что я получаю удовольствие».

Но возвращаться в Руанду не было безопасно. Там не было мира.

Во время геноцида погибли миллионы людей.

Но они все хотели умереть дома.

Александра помогла мне подогреть немного овощей и риса.

Этой ночью она остается дома. Она устала. Она ездила из одного места в другое. Она с нетерпением ждет семидневного отпуска.

У них есть выбор – ехать в Дар-эс-Салам в Танзании или в Найроби в Кении. Я думала, когда услышала о семи днях отпуска, что они ездят домой или хотя бы в то место, где большинство людей на самом деле могли бы отдохнуть от отчужденности.

Но Александра рада быть рядом с офисом. У нее есть работа, которую надо делать.

Она будет рада ходить на рынок и покупать еду.

Я очень избалована. Я путешествую всего три недели, и во время остановок между странами я съела больше, чем хоть когда-нибудь ели беженцы. И я жду не дождусь, когда доберусь до рынка и других удобств дома.

Более того, я жду не дождусь, когда встречусь со своей семьей, чтобы знать, что она в безопасности и что у нее есть все нужное.

Я не могу представить, что мать или отец или даже муж или жена чувствуют, когда страдают люди, которых они любят больше всего на свете, а они ничего не могут сделать…

Когда мать не может накормить ребенка.

Когда отец не может обеспечить свою семью.

Когда муж не может защитить свою жену.

Сегодняшний день Александра провела, делая свидетельства о рождении для более чем 400 младенцев, родившихся в лагере, за которыми она присматривает. Она работает с Красным Крестом.

Всего восемь часов вечера, но я скоро попытаюсь заснуть. Не только потому, что устала, но и потому, что нечем заняться. Я уже прочитала все, что привезла с собой. Я заметила, что книги Александры на ее книжной полке из Голландии. Я не смогу их читать.

Прошло два с половиной часа с того времени, как я написала то, что выше. Теперь я собираюсь готовиться ко сну.

Мы с Александрой провели время, разговаривая обо всем, даже об опасных ситуациях, в которых она оказывалась из-за своей работы.

Спать в одежде и ботинках, готовой бежать.

Друг Александры был одним из убитых (зарезанных), работавших на УВКБ.

Мы также обсудили, чего сейчас в особенности не хватает и почему нет мыла для беженцев.

С этого времени пайки будут сокращены на 20 %.

Всемирная продовольственная программа (еще одно агентство ООН, ответственное за распределение продовольствия) тоже сокращает поставки.

В этом нет чьей-то вины, но это срывает планы, и трудно объяснить людям, которые и так обходятся самым необходимым: получают самые основные питательные вещества, чтобы оставаться здоровыми, и нужное число калорий, чтобы оставаться живыми. Теперь это будет около 80 % от этого количества, но им повезло иметь хотя бы это.

Мы также говорили о женщинах, у которых нет гигиенических прокладок и каково это – обходиться без них.

И Александра сказала мне, что в здешних тюрьмах еще хуже. Что запертые там люди живут как звери и даже не могут помыться.