Текст книги "Формула Любви. Книга вторая"

А дальше… дальше я не придумал. Наверное, додумаю вместе с тобой, о том нашем будущем, которое может случиться. Я искренне верю в то, что оно есть. Иначе, все, что случилось со мной за все последние дни лишь пустышка, моя придуманная фантазия, которая не стоит и гроша.

Я потянулся. Солнце уже взошло над горизонтом, накрыв ближайшие холмы утренней позолотой.

Я справедливо понимаю, если я не буду мечтать – я не буду жить. Хотя бы в этом моя отдушина. Дай же мне шанс прожить жизнь с тобой, моя любовь! Не зря же я выехал на эту дорогу. Мне надо спешить, иначе имена твоих детей будет выбирать кто-то другой. А я бы не хотел. Поверь мне!

Я посылаю сигналы во Вселенную, где они могут найти тебя. А я, по их отражениям, найду тебя. Впрочем, надо досыпать, иначе все, сто скрывается в этих строках – только бред моего воспаленного сознания. Я и так слишком много сказал, чего не следует, как какой-то пропойца, открывающий душу первому встречному, а поутру потерявшийся в хмельном угаре.

Я открыл дверь моего Chevrolet и вновь откинулся на кресле, прикрывшись курткой. Свежесть утра задала бодрости, но глаза слипались. «Раз-два-три», – только успел посчитать я, и сон вновь накрыл меня пеленой, не оставив шанса на быстрое пробуждение».

Так мы и продолжали падать в абсолютной темноте. Диана держала меня за руку и хотя бы поэтому не было страшно. Сколько там еще осталось? Не разглядеть ничего. Наверное, так себя чувствует студент на зачете – неизвестно, какие ловушки приготовил преподаватель, и сколько еще будет мучить его.

Честно говоря, я уже изнемогал от неистового чувства скуки и бесконечного падения. Что за черная труба, которой конца и края нет?

Я попытался дотянуться до стенки колодца, но только лишь хватал пустоту рукой.

– Что за место такое?

Диана молчала.

Куда нас все время несет? Главное выбраться, а там уже будет понятно. Страшнее, когда впереди неизвестность.

– Диана!

– Да.

– Ничего. Просто хотел услышать твой голос.

– Это вряд ли нам поможет.

– Хотя бы поможет мне.

– Хорошо, если ты так думаешь.

Что же дальше? Я все время пытался представить наше падение. Что дальше будет? Чем закончится? Но вряд ли можно тешить себя какими-то мыслями. Кромешная тьма и ни намека на ее окончание.

– Я бы все отдал, чтобы узнать, что там внизу. – Я опять попытался завязать разговор.

– С твоей тягой к саморазрушению я даже боюсь представить. – Я услышал, как она улыбается. Но, конечно, она была в чем-то права.

– Нет, правда, – мне захотелось выплеснуть весь мой накопившийся страх из себя. Чтобы его не было во мне, чтобы его больше не оставалось. – Может быть, именно там есть все то, о чем мы мечтали на той вершине? – Мои слова разносились эхом. Ну, хотя бы кто-то третий, кроме нас. Гнетущая тишина порядком надоела.

– Не обольщайся. – Диана, как всегда, все расставила по своим местам. – Сомнительное удовольствие.

Ничего кроме неизвестности, и она права. Очередная ловушка, которая так гостеприимно раскрыла для нас дверь к еще одному испытанию. Ни больше, ни меньше.

А я, как всегда, поддавшись своим мечтам, уже напридумывал себе всякого. Даже в темном колодце, ведущем в неизвестные миры. Способность моего ума находить во всем положительные моменты. Что здесь? Мы все еще вместе. Неизвестно, правда, надолго ли. Кропотливая работа, которой столько предшествовало. Но ведь этого не отнять. Пока не отнять, точно. А значит, время еще есть.

– Знаешь, я думал, такого никогда не будет.

– Чего такого? – Она удивилась.

– Ну… – я помедлил. – Нас с тобой.

– Или ты сошел с ума, или действительно псих. – Констатировала она.

– А, может, романтик? – Конечно, не очень уместное сочетание с тем, что происходит.

– То есть так ты представляешь романтику? Мне она казалась несколько иной – цветы, шампанское, свечи, лепестки роз, даже ванна с пеной и та сойдет. Но вот это?

– Есть рестораны, где все едят в полной темноте. – Я было попытался оправдаться.

– Ты слышишь себя? – Она одернула меня. – Рестораны. Где все едят. В полной темноте. Только мы – в полной темноте. И все, больше ничего вокруг. Даже еды. Даже одежды. И вряд ли все вокруг можно назвать приятным местом.

И вдруг, в какую-то секунду, наше падение ускорилось. Мы почувствовали это одновременно. Только что мы парили, медленно спускаясь, а теперь ветер засвистел в ушах.

– Смотри! – Закричала Диана, почти взвизгнула от страха, пытаясь перекричать назойливый шум ветра.

Я посмотрел вниз. Всполохи молний – белые, розовые голубые – расчерчивали пространство далеко под нами. Словно буря, оставшаяся наверху, вдруг догнала нас. Обогнала, нашла более короткую дорогу и оказалась на месте прибытия раньше. С каждой секундой она приближалась, не давая нам никакого шанса не встретиться с ней.

Черт возьми, а мне казалось, что все будет иначе.

* * *

Позади нас, там, наверху, остался холм и трасса, текущая с него на шумное в этот час побережье Неаполя. Держа Рождин за руку, мы отклонились от проложенных асфальтом путей и спускались по желтой выжженой траве, туда, ближе к натянутой алюминиевой сетке высокого забора, отделяющего местные достопримечательности от жизни обычных людей. Трава хоть и была абсолютно сухая, но высокие каблуки туфель невесты все равно скользили по ней. Мне приходилось постоянно придерживать ее, чтобы она не упала.

– Чертова трава! – Выругалась она.

Я в очередной раз подхватил ее.

– Твоя интуиция не могла найти путь поудобнее?

Я промолчал, и мы продолжали спускаться.

Чем ближе к морю, тем сильнее ветер. Он хлопал полами моей рубашки, поднимал рукава. Хорошо, что фасон ее узкого обтягивающего платья не позволял ему такую игру. Впрочем, был минус – невеста была слишком скована в движениях, и ее неуклюжесть замедляла наш спуск.

– Когда уже все закончится? – Бурчала она себе под нос, поминая всех святых и их родителей.

Я поднял голову – высоко над нами обзорная площадка и куча туристов, внимающих бесконечной красоте моря. Хорошо, что они нас не видят – вот было бы смеху. Рождин осторожно переставляла ноги, пытаясь не завязнуть каблуками в крошащейся земле.

– Да, твои лабутены не для таких прогулок. – Заметил я.

Она хмыкнула.

Еще немного вниз по склону и вот она перед нами – сетка забора. Так и не перепрыгнуть – метра три в высоту. И чего им там скрывать, если и так все видно?

– Кто здесь живет? Патриции2525
  В Древнем Риме – лицо, принадлежавшее к исконным римским родам, составлявшим правящий класс.


[Закрыть], или кто там у них сейчас?

– Не знаю. – Она одернула платье и сделала шаг, оказавшись на узкой каменной дорожке, что вела вдоль всей стены, скатываясь дальше прямо в море. Рождин всем видом выражала недовольство.

Я схватился за сетку пальцами и подергал ее. Она отдалась звуком, больше похожим на шипение.

– Ну что ты мнешься? – Рождин посмотрела на меня. – Что дальше?

– Так это ты знаешь, а не я. – Я ухмыльнулся.

Я вспомнил, как бетонная стена критского аэропорта легко поддалась нам. Но тогда впереди шел Себастьен. Какие магические слова прошептал он, чтобы мы вот так легко ее миновали? Уж точно не «сим-сим, откройся!».

Еще какие-то мгновения я удерживал тонкие прутья в пальцах, прикладывался к нему лбом. Может быть, как тогда, в темном лабиринте – вот-вот и холодный металл потечет от прикосновений моих рук? Но, нет, все бесполезно. Железяка и есть железяка.

Тогда я отошел на пару футов, сконцентрировался, представив себе дыру в заборе с острыми краями – где-то я уже это читал – и с разбегу налетел на сетку. О! Моя беспечная уверенность. Мне даже показалось, что у меня все получилось, но в следующий момент я распластался на земле, на том самом пологом холме, по которому мы спускались. Не получилось! А невеста Рождин зашлась в смехе.

– Ты… тебя… – Она схватилась за живот. – Как из пушки!

Я потер грудь – тебя бы так да об столб.

– Подожди. – Я поднялся. Я был полон ощущения того, что просто навалился на сетку не в том месте. Надо было подумать. Снова подошел к ней и ощупал, пытаясь найти слабое место.

– Вот здесь, да, точно! – Я ковырял пальцами неприступную алюминиевую стену. На мгновение я ощутил, что металл поддался, проявив слабость.

– Здесь! Точно здесь есть проплешина! – Заорал я.

– Проплешина? – Она не могла остановиться, зайдясь в хохоте. – Что за слово такое?

– А, – Я махнул рукой. Не время для объяснений. – Ну да, наверное, здесь.

Я опять сделал пару шагов назад, сконцентрировался и со всей силы попытался преодолеть высокую преграду. Забор смеялся надо мной. Чуть прогнувшись под моим весом, он со всей силы откинул меня назад.

– Черт возьми, как больно. – Я поднялся с земли, потирая ушибленную спину.

Невеста стояла, сложив руки на груди, с улыбкой смотря на мои старания.

Как же так? Неужели нет никакого другого способа преодолеть дурацкую стену? Я почти разочаровался в себе.

– Ну, и что ты скажешь? – Я посмотрел на Рождин.

Она еще какое-то время стояла молча, кажется, оценивая представший перед нами неприступный фарватер. Потом прищурила глаз, подняла бровь.

– А что, если так? – И щелкнула пальцами.

Словно по волшебству алюминиевая сетка разошлась на две части, как будто чья-то невидимая рука подняла молнию. Железный занавес со скрипом отворил нам вход, скрытый случайным туристам.

Все время забываю об этом ее умении, хотя практически к нему привык. Если кто-то в сейчас наблюдал за нами с высоты обзорной площадки, то мог бы сильно удивиться. Но об этом я сейчас старался вообще не думать.

– Почему ты не сделала этого раньше?

– Не знаю. – Она пожала плечами.

– Я сбил себе всю спину. Можно было бы и предупредить.

– Извини.

Она протянула руку, указывая на проем.

– Идем?

– Только после вас. – Я хотел казаться галантным. Взял ее за руку и склонился, пропуская Рождин вперед.

Она прошла в дыру, я сделал шаг за ней. С очередным ее щелчком пальцев металлическая сетка вновь с треском закрылась от любопытных глаз за нашими спинами.

– И куда теперь?

Перед нами открывалась необъятная ширина элитных строений, где уже не было тех высоких глухих заборов, что остались там, позади, в городе. Казалось, здешние хозяева слишком гостеприимны и вполне уверовали в сетчатую преграду, что отделяет их мир от того, более настоящего.

Сразу за забором начиналась каменная дорожка, футов десять шириной, и спускалась вниз, к самой марине. Вполне достаточно и для пеших прогулок, и даже для того, чтобы на ней развернулся небольшой автомобиль. Впрочем, других дорог тут и не было.

Нашему взору открылись ухоженные дома с зелеными лужайками. В каких-то искрились фонтаны поднимая высоко струи, в других отливали прозрачной голубизной бассейны, с еле колышущейся в них водой. А за всем этим великолепием – мечтой случайного прохожего, не принадлежащего высокой касте, – возвышался вход в катакомбы. Он зиял огромной дырой в скале. Арка над ним, укрепленная каменными глыбами, казалась чуждой, случайно попавшей в это затаенное место. Но, может, в этом вся и прелесть?

Меня неистово тянуло туда, к черному входу, но надо было немного собраться с мыслями.

– И что ты думаешь? – Рождин посмотрела на меня.

– Не знаю. Как будто нам туда. – Я указал на возвышающийся свод.

Она пожала плечами.

– Если ты так уверен, то идем.

А я, отдышавшись, был уже на все согласен.

– Идем.

Взяв ее за руку, мы, аккуратно ступая по выщербленным ветром камням, начали спускаться по дороге, витающей вдоль грациозных построек с низкими заборами.

* * *

«Когда я в очередной раз продрал глаза, солнце освещало холмы ровным светом, утвердившись в зените. Кто сказал, что спать на природе – удовольствие? Аварийные огни моего Chevrolet продолжали испускать бесполезный днем красный свет, моргая и распугивая местных жителей затерявшегося местечка.

Я потянулся. Ночное приключение со спущенным колесом осталось далеко позади. Почему такие странные ощущения? Я ловил себя на мысли об украденном времени. Как будто и не я теперь.

Длинная асфальтовая трасса, что стелилась до самого горизонта, отливала белой разметкой в лучах дневного светила так, что даже было больно глазам.

И опять ни одной машины. Можно было подумать, что и никакого трейлера тоже не существовало. Но колесо цело, а, значит, мое ночное происшествие мне не приснилось. Или, на крайний случай, тот водитель был капитаном на своем призрачном сухопутном Летучем голландце. Пусть так. Впрочем, может, я просто слишком долго спал? И откуда такое спокойствие? И что за заспанное лицо в зеркале заднего вида? Ах, да, это я сам. Точнее, все, что от меня осталось. Пора бы привести себя в порядок.

Еще пара минут – я опустил боковое стекло, чтобы вдохнуть свежий воздух. Да откуда ему тут взяться – раскаленные прерии не давали вдохнуть полной грудью. Жара давила, и даже моя машина нагрелась, не оставляя ни единого шанса. Хотелось пить. Но во всей своей запасливости именно этому и не хватило места – я заглянул в бардачок, кинул взгляд на пустую бутылку на заднем сидении. Чуда не случилось – в подстаканнике под рукой был лишь только мелкий мусор – он не утолит жажды.

Могла ли ты подумать, любовь моя, что твой распластанный и расхристанный друг сейчас, вот так, на полдороге к тебе, строивший долгие планы на жизнь, не смог предсказать своих элементарных потребностей, столь банальных и настолько обычных, что даже смешно?

Я все-таки дотянулся до той бутылки, что валялась сзади. Посмотрел на просвет – капля заискрилась в лучах. Ну, это хотя бы что-то. И, скрутив пластиковую крышку, попробовал утолить ей жажду.

О, сила воды – чем больше пьешь, тем больше хочется. Так и с тобой, Диана! Поэтому я не отступлю ни на шаг от моего плана. В конце концов, я знаю, куда я стремлюсь и зачем. Знать бы, что все, что я придумал – наверняка. Но тут лишь искра проведения могла бы сослужить мне службу. А я в совсем не уверен.

Да и черт бы с ней, с бутылкой! Как хочется пить!

Я еще раз окинул взглядом окрестности. Сухо, как в аду. Солнце палит лучами, да так, что нет ни единой возможности найти хотя бы лужу. Асфальт парит, поднимая горячий воздух вверх, придавая ему движение.

Помнишь, как тогда, в Греции, где даже реки пересыхают в июне, в самом начале туристического сезона. Мы стояли на мосту с иссохшей травой под ним. Русло успело пересохнуть и только лишь мертвые берега говорили о том, что совсем недавно вода спускалась по ним с ближайших гор.

О, да, к чему это все? Ты никогда не любила материк. Мы выбирались подальше – на острова – Родос, Крит, Закинф. Одни только их имена ласкают слух. И мечты о древней цивилизации, к которой можно прикоснуться, вот так, сейчас, осторожно, чтобы не разбудить, не нарушить ход времени.

Я опять о своем. Впрочем, скорее о нашем. И, кажется мне, что все не пустое. Все это со смыслом, с мечтами о нашем великом будущем. Сможешь ли ты остановить меня? Я бы и сам рад. Но все, что происходит – часть нас. Я расскажу эту историю тебе потом, когда ты будешь готова, когда буду готов я. И все былинные острова вновь примут нас, в своем сияющем свете горячего солнца, со всеми нашими мечтами и мыслями. Просто тебе надо быть рядом. Рядом со мной, и все исполнится.

А пока, эта дорога, этот мой загнанный Chevrolet, и бесконечная мечта о тебе, Диана.

Моя любовь, мое будущее, мое бескорыстное начало всей моей жизни, моя Ева! Господи, невозможно любить сильнее, чем это делаю я! Слишком поздно опомнился, что ж, бывает. И, надеюсь, опять только лишь надеюсь, что ты меня поймешь. Как сумасшедший, как оголтелый, привязался к тебе. Привыкаю.

Пытаюсь остановиться, зашелся пульс. Еще минута, и в бесконечном небытии я опять забываю обо всем. Но, может, и не стоит помнить? Если не так, то как еще?

И тебе меня не остановить – сколько там еще осталось? Половина. Еще половина всего моего пути.

Завожу мотор, выруливаю на пустынную дорогу и давлю педаль газа в надежде не опоздать. Но ведь опоздал! И я знаю, и бесконечно корю себя. Опоздал на целую жизнь, а то и две! Где-то внутри бесконечной черной дырой сквозит сознание. Подтачивает, подначивает, и оставляет длинную колею для дальнейших сомнений.

Так что же это? Бахвальство, самодовольство или свойственный человеку эгоизм, что не позволяет поступить мне иначе?

Отмериваю мысли длинными милями и уже не обращаю внимания на весь остальной путь. Даже навигатору скучно – ему не о чем говорить со мной. Горячая асфальтовая трасса, что пролегает между индейский прерий могла бы рассказать гораздо больше. Но и она молчит. Я слышу только рев мотора, вдавив педаль газа по полной. Я, ты, или все то, что есть между нами – кто кого? Я спешу, сопротивляюсь всему нашему прошлому, чтобы оказаться первым, чтобы доказать тебе, что я еще чего-то стою. Чтобы ты поняла, как сильно может любить мужчина ту женщину, к которой он неравнодушен!»

Выхода не было, мы безудержно падали в цветастую воронку. Смерч кружил внизу, не оставляя ни малейшего шанса. Что там нас еще ждет? Я закрыл глаза, умоляя провидение покончить со всем этим как можно быстрее. Всполохи молний под нами, звук нарастающего грома. Он был страшен, особенно после тишины, что окружала все наше долгое падение. Еще секунда и нас поглотил безудержный торнадо.

Я держал Диану за руку, крепко сжимая ее в своей. Это не для нее – это для меня. Очередное испытание моей силы воли? Но зачем? Ведь и так все понятно.

Я знал, что если дам слабину, нас закрутит, разнесет вихрем, и я вряд ли найду ее снова. Как же она для меня важна!

Но что-то случилось, и я почувствовал, как буря ослабевает. Не было уже той силы, что с таким упорством засасывала нас в себя. Как будто стало даже легче дышать. Но я не отпускал ее руку. Стихия коварна – дай только малейший шанс, и она разорвет, растащит, уничтожит.

Что же, может, в этом и есть какой-то смысл?

Я открыл глаза. Страх прошел, звуки стихли. Темные облака, в которых мы оказались, мигали разноцветьем огней. И нас понесло…

Чьи лица я вижу? Они появляются на доли секунды и тут же пропадают. Мама, отец, другие остальные, которых я уже и не вспомню. Океан памяти разверз широкие объятия, накатывал волнами и пытался утопить. Он теперь переключился на меня, напрочь забыв о Диане.

Темные волны далеких воспоминаний детства, где каждое мгновение отзывается солнечным днем, перекатываются в лазурные, и там виден каждый отпечаток восемнадцатилетних прошедших годов. Кажется, я совсем забыл он них, оставив в памяти лишь то, что было совсем недавно. Они появляются яркими вспышками, словно пытаясь сказать мне о чем-то важном. Но я не ищу никакого смысла. И дальше, в яркую синь тех самых мгновений, когда я встретил ее, мою Диану. Мне бы остановиться, мне бы подумать, но дальше только бренная пена, накатывающаяся на берег и с шумом отползающая назад, сливаясь в бесконечном просторе лазурных вод.

– Ты слышишь? – Я задаю вопрос. – Слышишь… слышишь… слышишь… – Он тонет в оглушительных красках, растворяясь в прибрежной синеве. И нет ответа.

И вот, мы уже идем по берегу, наши ноги тонут в мокром песке, оставляя за собой глубокие следы, что слизывает очередная набежавшая волна. Солнце печет, его лучи равномерно впитывают и без того загорелые тела.

– Я люблю тебя!

Диана прижимается ко мне всем своим телом. Молчит. Я чувствую ее каждой клеточкой.

– Как же мне хорошо с тобой. – Это ли не сон? Или, все-таки, я вновь попал на тот цветной карнавал воспоминаний, что так часто преследует меня? – Все тот же раскинувшийся шатер шапито, располосованный красными и желтыми портьерами толстой ткани, те же страшные клоуны с размалеванными лицами и красными носами, слоны, рыки тигров из клеток, горящие факелы в руках ростовых кукол. Ярмарочный фестиваль опять скользит по нашей улице, заглядывая во все окна домов.

А я смотрю на искрящийся балаган из окна своего дома из-за тяжелой шторы, держа в руках ту единственную фотографию, мимолетную, оставшуюся ото всей нашей прошлой жизни, на которой неизвестный фотограф запечатлел ее лицо – лицо моей Дианы, так искренне смеющейся, дарящей радость.

И как все было давно, все те важные мгновения, которые я не смог вовремя распознать. Время отпечаталось в них, словно, отмечая все мои ошибки. А океан кружил, кружил, кружил, плавно покачивая на своих плечах. Тут и там блеском переливаясь в темных облаках, вспышками освещая ее лицо. Кажется, он дал нам некоторое время для отдыха. И все то, что еще несколько минут назад казалось страшным, вдруг приобрело совершенно другой смысл. Было время подумать.

И что же случилось за все время нашей долгой разлуки? Практически ничего. Неужели мы смогли сохранить все наши чувства, такими, как и прежде? И всю ту молодость, что так и не выпустила нас из своих объятий. Как будто мы попали в ту самую картину Дориана Грея, что хранится в самом глубоком подвале какого-то заброшенного дома. И даже если сравнить тех, старых нас, десятилетней давности с теми, кто мы сейчас – мы ни на миг не изменились. И даже все морщинки на своих местах – новым просто не нашлось места. И очередной круг столь спокойного торнадо ни на мгновение не приближал нас к старости.

Все не важно, важно лишь одно – я постоянно думал об этом – нельзя отпускать ее руку. Сейчас, когда самое малейшее расставание вихрем снесет все то, что было между нами.

Но я чувствовал, что ее пальцы ослабли и почти выскальзывают из моей руки. И только подушечки пальцев, которыми мы продолжали соприкасаться, как будто искрят, удерживают еще какую-то связь. Она держится, но силы уже покинули ее. Нет, только не сейчас! Любовь вечная, бесконечная и неразделяемая должна быть сильнее любого мимолетного вихря, в котором мы застряли. И то самое мгновение, когда все можно было бы вернуть, понять, осознать и продолжить наш долгий путь, осталось далеко позади.

Диана запрокинула голову – почти спит, а нас носит кругами в цветных днях прошедших воспоминаний. Секунда, еще одна, я цеплялся за ее подушечки пальцев, как только мог, он они скользили, искры между ними ослабевали, гасли все быстрее. Вот-вот и я потеряю ее, потеряю уже навсегда – я чувствовал это. Она сгинет в этих тяжелых тучах и мне ее уже никогда не найти. Не надо, нельзя позволить! «Не расслабляться, не расставаться, ни на миг не терять контроль», – я думал только об этом.

И в то самое мгновение, когда бездна была уже неминуема, когда наши пальцы больше не могли сохранять тепло, разорвав свою цепь, и последняя искра погасла, раздался хлопок, словно пространство вокруг нас съежилось, и мы опять провалились в черное ничто. Очередные всполохи молний остались наверху, там, над нами. Теперь они стремительно удалялись, разбавляясь звуками грома, набегающих друг на друга разноцветных туч. А мы продолжали бессмысленное падение в пустой трубе, разменяв живые звуки на мертвую тишину, бесконечного каменного колодца. Буря промчалась, а что дальше?

* * *

– Посмотри, тут все живые, не то, что там. – Я указал рукой по направлению к морю. Рождин бросила ленивый взгляд вниз по склону.

У самой марины пышела дорогая жизнь во всем ее великолепии – парочки прогуливались, держась за руки, юные красотки загорали топлес на шезлонгах, резвые скутеры рассекали залив, пуская волны, разбивающиеся о волнорезы. Официанты сновали по пляжу с серебряными подносами, на которых возвышались хрустальные фужеры и бутылки элитного шампанского. Шум, крики, веселый смех, обрывки ничего не значащих фраз – даже сюда, на эту вершину ветер приносил всю эту радость на своих крыльях.

– Везде жизнь. – Рождин вздохнула. В ее вздохе я ощутил какое-то мимолетное желание. Их праздник здесь каждый день, а у нее – никогда.

– Я думал, что они все тут мертвые, как и те. – Я вспомнил улицу, обнесенную каменными оградами. – Закрылись за своими заборами.

– Ну, кому-то же надо выставлять на обозрение свое богатство. Впрочем, все они здесь среди своих, им нечего скрывать. Для них – слишком привычная жизнь со всей этой показухой. Ты думаешь, они делают праздник для кого-то? Для себя. Только для себя они делают его. Кто успешнее, кто богаче, у кого больше денег.

– Мне кажется, или я слышу зависть?

– Пфффф… У них нет главного – вечной жизни.

– Подожди, – я взял ее за руку, – не ты ли совсем недавно плакалась мне именно об этом? Вечная жизнь – не награда, а наказание.

Рождин махнула рукой. Я так и знал! Невеста прокололась на мелочи – один из этих богачей ей бы явно мог быть парой. И все слова о своем месте в этом мире совсем не то, о чем она думала на самом деле.

– Нет, ну признайся.

– Идем! – Она отвернула голову, еще больше оправдывая мои догадки.

Конечно, откуда им взяться здесь – выхолощенному молодняку в серединном мире. Они и не думают о нем, не знают. Вечные тусовки, пенные вечеринки, дорогущие Бентли в гаражах домов. Да и зачем они – все эти мысли? За них давно все заплачено – богатыми родителями, или грузными папиками, что возлежат тут же на шезлонгах, распустив свои животы, с бокалами дорогущего пива в руках. Кто бы мог подумать… А, щелкни пальцами, и никого в округе не останется. Они и не спешат умирать, жизнь бьет ключом. К чему все непонятное для них?

Мне часто кажется, что весь фон этой живой жизни, за которой скрывается весь серединный мир, не более, чем ширма, красная бархатная тряпка и авансцена перед ней, разделяющая реальных зрителей в зале и актеров на сцене. Новая постановка неизвестного сценариста, которая так и пытается быть похожим на нее – на самую что ни на есть реальную жизнь. Но плохо получается. На самом деле там и нет ничего – лишь пустота, приправленная все еще свежими ощущениями минувшего. И в этом суть – не забыть, помнить и ощутить. Кому-то и этого достаточно.

Мы спускались к марине по широкой каменной тропе, я шел впереди, держа Рождин за руку. Она ступала осторожно, пытаясь не застрять высоченными тонкими каблуками между камней. От того наше движение сильно замедлилось, как в том моем далеком сне. Я придерживал ее, аккуратно отмеряя каждый шаг, чтобы невеста не споткнулась, не завязла в земле. Но в какой-то момент меня начало это раздражать.

– Ну же, давай, скорее! – Мне и правда надоела ее медлительность. Я попытался подгонять Рождин, но она продолжала медленно переступать с ноги на ногу. Ничего не получилось. Я даже уже пожалел, что не выбрал обувь для нее поудобнее. Но кто же знал?

Так мы подошли к первым строениям, где дорога раздваивалась – одна ее часть прямо спускалась вниз, к тому самому пляжу напрямик, а отбившаяся направо тропинка из булыжников уходила в поселок, извиваясь лентой среди богатых особняков, очевидно, заканчиваясь у самого входа в катакомбы. Высоченная арка дугой маячила как раз с той стороны.

– Нам туда. – Я указал рукой на извивающийся отросток, и уже было сделал шаг.

– Подожди. – Рождин сжала мою руку.

Я удивленно поднял бровь.

– А, может, туда? – Она кивнула в сторону пляжа.

– Зачем?

– Не знаю. – Рождин пожала плечами. – Хотела искупаться.

– Искупаться? – Все эти приключения и так отдаляли меня от цели. – Или немного побыть среди живых?

Она промолчала.

– Ну, все понятно. – Я вздохнул. – Ты же, мне кажется, не очень любишь их всех?

– Когда еще выпадет такая возможность?

– Ты про что?

Она молча смотрела туда, где искристые волны бились о берег. Все и так было понятно.

– Все-таки, что бы ты ни говорила, но тебя явно прельщают такие возможности. – Я посмотрел в сторону веселого побережья. – Все их богатство.

Рождин была неумолима. Кажется, она нашла мою слабину.

– Пожалуйста, пожалуйста, ну пожалуйста! – Она тянула меня за руку.

Часом больше, часом меньше – какая разница. Катакомбы никуда не исчезнут – они здесь с войны, да и мне, может быть, стоило бы немного отдохнуть, сбавить обороты. Что там впереди, какие еще неожиданности ждут нас? А так, будет что вспомнить.

– А мы точно не застрянем здесь? – Я все-таки был не уверен в том, что стоит вестись на ее просьбы. – Ничего не случится?

– Да не должно. Иоанн сказал слушать свой внутренний голос. Что он тебе сейчас говорит?

– Не должно… С этого начинались либо все самые великие дела, либо самые великие глупости. Искренне надеюсь на первое.

Рождин улыбнулась.

– Ладно. – Я переборол себя. – Только не долго.

Она повисла у меня на шее.

– Спасибо! Спасибо! Спасибо!

– Хочешь похвастаться своим платьем? У тебя хоть купальник есть? – Я попытался отстраниться.

Рождин щелкнула пальцами.

– Теперь есть.

Ох, уж эти ее девчачьи штучки.

* * *

«И вот я снова пробираюсь по дороге к тебе. Где та грань, где то изнеможение сил, что, наконец, остановит меня? Надеюсь только на то, что где-то на дороге мне вдруг не хватит бензина. Впрочем, бесполезно. Бензоколонки натыканы через каждые двадцать миль. Я всегда удивлялся – какой бизнес может быть на такой бездушной трассе? Но любой их хозяин постоянно доказывал мне обратное. Потом я понял – это что-то сравни хобби. Они же и живут здесь, содержат гостиницы и магазины. Даже самые маленькие мотели – одноэтажные, с тремя-четырьмя номерами – приносят доход.

Не знаю, насколько бы я хотел оказаться на этой дороге в другой ситуации, но любителям подобных безлюдных мест – почти райский сад.

Иду на зенит, солнце безжалостно слепит глаза. Я думал, что все будет гораздо проще и быстрее. Там, в своих мечтах. Хотя, можно было бы и купить билет на самолет. Всего несколько часов и я в аэропорту Лос-Анжелеса, а там до Сент-Пьермонта рукой подать. Но простой путь – не для меня, и ты сама давно поняла. Специально оттягиваю время для встречи с тобой, моя Диана. То ли надеясь на чудо, то ли еще на что-то.

Всякий раз спрашиваю себя – зачем? Но для себя прекрасно понимаю. Пишу эти строки, в тайной надежде, что ты все-таки их прочтешь, раньше, чем я появлюсь у тебя на пороге. Все взвесишь, оценишь.

Но это лишь слова, красивые слова, чтобы убить время. Я доверяю бумаге больше, все то, что себе бы никогда не доверил. В этом и есть прелесть. Написанные строки огнем выжигаются из памяти, а сколько там других, им подобных? Нет, никогда я не избавлюсь от них. И вместе с тем теряю все, то, что так долго хранилось где-то глубоко внутри. Когда происходит такое, появляется ощущение, что от тебя самого отгрызли кусок твоей души. Пытаешься как-то себе помочь, поддержать, но чаще обессилено опускаешь руки.

К чему я стремлюсь? Ищу покоя и не нахожу его. Как будто сам наложил на себя вечное проклятие. И не избавиться никак.

Поддаю газу и стремглав взбираюсь на очередной холм, который открывает мне новые бесконечные просторы неизвестной многим страны.

В солнечном свете так много счастья! Я готов разделить его на двоих, на троих – столько, сколько ты захочешь. Только ты и я, и наши дети.

Кто бы рассказал мне раньше. Я бы и не поверил. Но вот придумал же я ее сейчас для себя. И все только потому, что она мне очень нужна. Нужна для того, чтобы не потерять себя, не потеряться в окружающем меня бесконечном пространстве. Ибо без тебя я никто!