Текст книги "Сезон гроз. Дорога без возврата"

Геральт осторожно шевельнул пальцами и ладонью.

– Ортолан – маг высоконравственный и милосердный, после изъятия глазных яблок он, в своей безмерной доброте, намеревается подарить тебе жизнь. Полагает, что лучше быть слепцом, чем покойником, а еще безмерно боится причинить боль твоей любовнице, Йеннефер из Венгерберга, к которой он относится с большим – удивительно большим в его случае – пиететом. К тому же он, Ортолан, уже близок к открытию магической регенерационной формулы. Через пару-тройку лет ты, дескать, сможешь обратиться к нему, а он тебе глаза вернет. Ты рад? Нет? Ну и правильно. Что? Хочешь что-то сказать? Слушаю, говори.

Геральт сделал вид, будто с трудом шевелит губами. Впрочем, особо притворяться – что с трудом – не приходилось. Дегерлунд привстал с кресла, склонился к нему.

– Ничего не понимаю, – скривился. – Впрочем, мне и дела-то нет, что ты там желаешь сказать. Однако я хотел бы кое-что добавить. Знай, среди моих многочисленных талантов есть талант ясновиденья. И вижу я совершенно ясно, что, когда Ортолан вернет тебе, ослепленному, свободу, Буэ и Бэнг будут уже ждать. И ты попадешь в лабораторию – тогда уж ко мне и надолго. Я проведу над тобой вивисекцию. Главным образом развлечения ради, хотя меня слегка интересует и то, что обнаружится у тебя внутри. Когда же завершу, сделаю то, что в терминологии мясников именуется разделкой туши. Останки твои я буду по кусочку высылать в Риссберг, предостерегая своих коллег, пусть увидят, что случается с моими врагами.

Геральт собрал все свои силы. Было их немного.

– Что же касается оной Йеннефер, – волшебник склонился еще ближе, ведьмак почувствовал его мятное дыхание, – то меня, в отличие от Ортолана, мысль о том, чтобы причинить ей страдания, радует безмерно. Потому я отчекрыжу тебе тот фрагмент, который она более всего ценила в тебе, и вышлю ей в Венгерб…

Геральт сложил пальцы в знак и дотронулся до лица волшебника. Сорель Дегерлунд запнулся, осел на стул. Захрапел. Глаза закатились внутрь черепа, голова свесилась с плеч. Цепочка медальона выпала из безвольных пальцев.

Геральт вскочил – вернее, попытался вскочить, ибо единственное, что ему удалось, это выпасть из кресла на пол, головой к сапогам Дегерлунда. Перед самым носом лежал оброненный волшебником медальон. На золотом овале синел эмалированный дельфин nageant. Герб Керака. Не было времени удивляться и задумываться. Дегерлунд начал громко хрипеть, понятно было, что вот-вот проснется. Знак Сомн подействовал, но едва-едва и ненадолго, поскольку ведьмак был слишком ослаблен ядом.

Он поднялся, придерживаясь за стол, смел книги и свитки.

В комнату ворвался Паштор. Геральт даже не пытался использовать знак. Схватил со стола оправленный в кожу и бронзу гримуар, рубанул им горбуна по горлу. Паштор с размаху уселся на пол, выпустил арбалесту. Ведьмак рубанул снова. И повторил бы опять, но инкунабула выскользнула из одеревеневших пальцев. Он схватил стоявший на книгах графин и разбил об голову Паштора. Горбун, хоть был залит кровью и красным вином, не сдавался. Он бросился на Геральта, даже не стряхнув с век стеклянного крошева.

– Буэээ! – орал, хватая Геральта за колени. – Бэээнг! Ко мне! Ко мн…

Геральт ухватил со стола еще гримуар: тяжелый, инкрустированный фрагментами человеческого черепа. Ударил горбуна так, что от оправы отлетели куски костей.

Дегерлунд захрипел, пытаясь вскинуть руку. Геральт понял, что тот желает наложить заклятие. Приближавшееся громыханье тяжелых ног свидетельствовало: Бэнг и Буэ уже на подходе. Паштор вставал с пола, шарил руками вокруг себя, искал арбалесту.

Геральт увидал на столе свой меч, схватил его. Покачнулся, едва не упал. Сцапал Дегерлунда за воротник, приложил ему клинок к глотке.

– Твой символ! – крикнул ему в ухо. – Телепортируй нас отсюда!

Буэ и Бэнг, вооруженные, столкнулись в дверях и завязли в них, застряли. Ни один и не думал о том, чтобы уступить другому. Фрамуга трещала.

– Телепортируй нас! – Геральт схватил Дегерлунда за волосы, запрокинул ему голову назад. – Давай! А то глотку перережу!

Буэ и Бэнг выпали из двери купно с фрамугой. Паштор подхватил арбалесту, вскинул…

Дегерлунд дрожащей рукой распахнул рубаху, выкрикивая заклинание, но прежде чем их охватила тьма, вырвался из хватки ведьмака и оттолкнул его. Геральт ухватил чародея за кружевной манжет и попытался притянуть поближе, но в этот момент портал сработал и все ощущения, в том числе осязание, исчезли. Он почувствовал, как некая стихийная сила всасывает его, дергает им и крутит, словно водоворот. Холод парализовал. На миг. Один из длиннейших и мерзнейших мигов в его жизни.

Он ударился о землю, аж гул пошел. Упал навзничь.

Открыл глаза. Вокруг царила черная тьма, непроглядный мрак. Я ослеп, подумалось. Лишился зрения?

Но нет. Просто-напросто стояла темная ночь. Его – как учено назвал это Дегерлунд – tapetum lucidum начал действовать, уловил весь свет, какой только возможно было уловить. Через миг-другой ведьмак уже распознавал вокруг абрисы каких-то коряг, стволов да кустарника.

А над головой, когда тучи рассеялись, увидел звезды.

Интерлюдия

Назавтра

Следовало признать: строители из Финдетанна знали толк в своем ремесле и не ленились. И хотя Шевлов уже пару раз видел их за работой, он продолжал с интересом наблюдать, как устанавливают очередной копёр. Три соединенные балки составляли «козлы», к торцу которых было подвешено колесо. Через колесо перебрасывали веревку, а к той прилаживали массивную окованную колоду, которую строители промеж собой именовали «бабой». Ритмично покрикивая, они тянули за веревку, поднимая «бабу» к самому верху «козел», после чего отпускали. «Баба» с разгону рушилась на привоткнутый в ямку столп, вбивая его глубоко в землю. Хватало трех, самое большее четырех ударов «бабы», чтобы столп встал, как влитой. Строители мигом разбирали копёр и грузили части в повозку, а тем временем один из них поднимался по лестнице и прибивал к столпу эмалированную бляху с гербом Редании – серебряным орлом на красном поле.

При содействии Шевлова и его вольного отряда – как и при содействии копров с их обслугой – провинция Приречье, входившая в состав королевства Редании, увеличила нынче свою территорию. И увеличила изрядно.

Мастер строителей подошел, отирая шапкой пот со лба. Взопрел, хотя только и делал, что обкладывал всех «матюгами». Шевлов знал, о чем мастер спросит, поскольку это повторялось вновь и вновь.

– Следующий – где?

– Покажу. – Шевлов развернул коня. – Давайте за мной.

Возчики стеганули волов, машинерия строителей сонно двинулась хребтом взгорья, по земле, несколько размокшей после вчерашней грозы. Вскорости они оказались подле очередного столпа, украшенного черной бляхой с нарисованной лилией. Столп уже лежал, оттянутый в кусты, отряд Шевлова успел об этом позаботиться. Вот так побеждает прогресс, подумал Шевлов, вот так берет верх техническая мысль. Установленный вручную темерийский столп выдергивается и выбрасывается за пару минут. Вбитый копром столп реданский так просто из земли не выдернуть.

Он махнул рукой, указывая строителям направление. Несколько стае[44]44
  Стае – мера длины, равная 1067 м.


[Закрыть] к югу. За деревню.

Обитателей деревни – если несколько изб да сараев заслуживали этого названия – всадники из отряда Шевлова уже согнали на площадь, а сами кружили вокруг, вздымая пыль, напирали на согнанных лошадьми. Эскайрац, как всегда горячий, не жалел бича. Другие гоняли конно по дворам. Собаки лаяли, бабы голосили, дети орали.

К Шевлову подъехали на рысях несколько всадников. Худой, словно щепка, Йан Малькин, прозванный Кочергой. Просперо Басти, больше известный как Сперри. И – на сивой кобылке – Айлех Мор-Гу, прозываемая Юлой.

– Собрали, как ты и приказал, – сказала Юла, сдвигая на затылок рысий колпак. – Все село.

– Утихомирьте их.

Согнанные притихли, не без помощи нагаек и палиц. Шевлов подъехал ближе.

– Как называется эта дыра?

– Воля.

– Снова Воля? Ни на грош фантазии у хамов. Сперри, веди строителей дальше. Покажи им, где вбивать столп, а то опять перепутают.

Сперри свистнул, развернул коня. Шевлов подъехал к согнанным. Юла и Кочерга замерли рядом с ним.

– Жители Воли! – Шевлов привстал в стременах. – Ну-ка, послушали меня! По повелению и приказу его величества, милостиво правящего короля Визимира, сообщаю, что отныне земля эта, аж до пограничных столпов, принадлежит королевству Редании, а его величество король Визимир является вашим монархом и господином! Ему вы обязаны оказывать честь, послушание и ему должны выплачивать дань. А с выплатами и налогами не торо́питесь! По приказу короля, долг свой следует вам вернуть тотчас же. В шкатулку присутствующему здесь законнику.

– Как же оно? – крикнул кто-то из толпы. – Как же – платить? Мы ведь платили уже!

– Дань-то с нас мытари уж содрали!

– Содрали с вас законники темерийские. Нелегально, потому как здесь – Редания, а не Темерия. Поглядите, где столпы-то стоят.

– Но вчера ведь еще, – завыл кто-то из поселян, – тута Темерия была! Как же оно так? Я-ить, как и велено, заплатил…

– Права не имеете!

– Кто? – заорал Шевлов. – Кто там рот раскрыл? Я право имею! У меня приказ королевский! Мы – войско королевское! Говорю: кто хочет здесь на хозяйстве остаться, должен дань заплатить до гроша последнего! Кто противится – того выгоню! Заплатили Темерии? Значится, темерийцами себя считаете! Тогда – прочь пошли, прочь, за границу! Но с тем лишь, что в руках унесете, поскольку хозяйство и скот – Редании принадлежат!

– Разбой! Разбой это и грабеж! – крикнул, ступив вперед, ражий мужичина с буйным чубом. – И вы – не войско королевское, а разбойнички! Права не имее…

Эскайрац наехал и хлестнул крикуна бичом. Крикун упал. Остальных успокоили древками копий. Отряд Шевлова умел справляться с селянами. Сдвигали границу вот уже неделю и замирили не одно сельцо.

– Скачет кто-то, – ткнула нагайкой Юла. – Не Фиш ли, а?

– Он, – глянул из-под руки Шевлов. – Прикажи чуда́чку с воза стянуть и сюда притащить. Сама возьми пару парней, проедьтесь по околице. Тут хуторяне сидят по полям да срубам, надобно им тоже дать уразуметь, кому они теперь ренту платить должны. А кто возникать станет – знаешь, что делать.

Юла оскалилась по-волчьи, блеснула зубами. Шевлов посочувствовал хуторянам, которых она отыщет. Хотя их судьба мало его заботила.

Он глянул на солнце. Спешить надобно, подумал. До полудня надо успеть еще несколько темерийских столпов повалить. И вбить несколько наших.

– Ты, Кочерга, со мной. Выедем гостям навстречу.

Гостей было двое. У одного – соломенная шляпа на голове, четко очерченные скулы и выступающий подбородок, а вся морда – в несколькодневной щетине. Второй был мужиком воистину богатырского сложения.

– Фиш.

– Господин сержант.

Шевлова передернуло. Йавиль Фиш – неспроста – взывал к давнему их знакомству, ко временам совместной службы в регулярном войске. Шевлов не любил вспоминать о тех временах. Не хотел помнить ни о Фише, ни о дерьмовом окладе сержанта.

– Вольный отряд. – Фиш кивнул в сторону села, откуда все еще доносились вопли и плач. – За работой, как я погляжу? Карательная экспедиция, да? Жечь станешь?

– Мое дело, что стану.

Не стану, подумал он. С жалостью, поскольку жечь села он любил, да и отряд – тоже. Но приказа не было. Приказали границу подправить, с селян дань взять. Кто станет сопротивляться – гнать взашей, но добра не трогать. Новым поселянам послужит – тем, кого сюда пригонят. С севера, где даже в пригорье тесновато.

– Чудачку я поймал, у меня она, – заявил. – Как заказывали. Связанная. Непросто было, знай я заранее, больше бы запросил. Но условились мы на пятьсот, потому пятьсот и стоит.

Фиш кивнул, великан подъехал, вручил Шевлову два кошеля. На предплечье у него была вытатуирована змея, обернувшаяся в «S» вокруг кинжального клинка. Шевлов знал эту татуировку.

Появился один из отряда, с пленницей. На голове у чудачки был мешок – до самых колен, обвязанный шнуром так, чтобы спеленать и руки. Из-под мешка торчали голые ноги, худые, словно палочки.

– Это что? – указал Фиш. – Дорогой мой господин сержант? Пятьсот новиградских крон – многовато за кота в мешке.

– Мешок – в подарок, – холодно произнес Шевлов. – Как и хороший совет. Не развязывай и внутрь не заглядывай.

– Почему это?

– Есть риск. Покусает. А может и морок навести.

Валигора втянул пленницу в седло. Спокойная до сей поры, чудачка забилась, задрыгалась, заскулила из-под мешка. Не очень-то ей это помогло, мешок прекрасно ее удерживал.

– И откуда я знаю, – спросил Фиш, – что она – та, кто мне надобен? А не какая-нибудь случайная девка? Хотя б и из того вон сельца?

– В обмане меня обвиняешь?

– С чего бы, с чего бы, – пошел на попятный Фиш, поглядывая на Кочергу, поглаживавшего обушок притороченного к седлу топора. – Я тебе, Шевлов, верю. Не сомневаюсь, твое слово – кремень. Мы ж друг друга знаем, верно? В старые-то добрые времена…

– Я спешу, Фиш. Долг зовет.

– Бывай, сержант.

– Интересно, – отозвался Кочерга, глядя на уезжающих. – Интересно, зачем им она. Та чудачка. Ты не спросил.

– Не спросил, – холодно согласился Шевлов. – Потому что о таком не спрашивают.

Он слегка сочувствовал чудачке. До ее судьбы дела ему не было. Но догадывался, что ничего хорошего ее не ждет.

В мире, где смерть ведет охоту, нет времени на угрызения совести или на колебания. Времени хватит лишь на принятие решения. Все равно какого, ни одно не будет иметь большее или меньшее значение, чем другие. В мире, где смерть ведет охоту, нет решений важных и не важных. Есть лишь решения, принимаемые воином перед лицом неминуемой гибели.

Карлос Кастанеда

Колесо времени

Глава двенадцатая

На перекрестке стоял указатель, столп с прибитыми к нему досками, направленными ко всем четырем сторонам света.

* * *

Рассвет застал Геральта там, где он упал, выброшенный из портала, – на мокрой от росы траве, в зарослях подле болотца или озерка, над которым кружили стаи птиц, чье гоготанье да кряканье и вырвало его из тяжелого, мучительного сна. Ночью он выпил ведьмачий эликсир, который предусмотрительно всегда носил при себе, в серебряной трубочке, во вшитом в пояс тайничке. Эликсир, называемый «иволгой», считался действенной панацеей, особенно от всякого рода отравлений, заражений и последствий воздействия ядов и токсинов. Геральт уже и не упомнил бы, сколько раз спасался «иволгой», однако никогда прием эликсира не приводил к таким последствиям, как нынче. Приняв «иволгу», он около часа сражался с судорогами и необычайно сильными позывами к рвоте, прекрасно понимая, что рвоту-то допускать никак нельзя. В результате, хотя битву и выиграл, но, измученный, впал в глубокий сон. Который мог оказаться результатом воздействия как суспензии скорпионьего яда, так и принятого эликсира, а то и телепортационного путешествия.

Насчет же путешествия – ведьмак не совсем понимал, что именно случилось, как и почему открытый Дегерлундом портал выбросил его именно сюда, на эту болотистую пустошь. Сомневался, что был то осознанный поступок волшебника, куда вероятней – обычная телепортационная авария, что-то, чего Геральт опасался вот уже с неделю. То, о чем он множество раз слышал и чему несколько раз был свидетелем – когда портал, вместо того чтобы переслать пассажира куда следует, выбрасывал куда ни попадя, в место абсолютно случайное.

Когда он пришел в себя, в правой руке сжимал меч, а в левом кулаке – кусок ткани, утром идентифицированный им как манжета рубахи. Ткань обрезана ровненько, словно ножом. Однако без следов крови, а значит, телепорт отсек не руку – только саму рубаху. Геральт жалел, что дело ограничилось лишь ею.

Худшую аварию портала, такую, что навсегда отвратила его от телепортации, Геральт повидал в начале своей ведьмачьей карьеры. Среди нуворишей, богатых господинчиков и золотой молодежи тогда царила мода переноситься с места на место, а кое-кто из волшебников за баснословные суммы готов был им такое развлечение обеспечить. Однажды – ведьмак как раз при том присутствовал – пересылаемый любитель телепортации появился в портале, разделенный точнехонько по вертикальной оси. Выглядел как распахнутый футляр контрабаса. А потом из него все выпало и вылилось. После того случая интерес к телепортам ощутимо снизился.

По сравнению с чем-то подобным, подумалось ему, приземлиться на трясине – счастливый случай.

Силы еще не вернулись к нему, ведьмак по-прежнему чувствовал головокружение и тошноту. Отдыхать, однако, времени не было. Он знал: порталы оставляют следы, у волшебников есть методы, позволяющие отслеживать путь телепорта. Однако если причиной оказался, как он подозревал, дефект портала, отследить маршрут было почти невозможно. Но, так или иначе, слишком долго оставаться на месте приземления неразумно.

Он двинулся скорым шагом, чтобы разогреться и расходиться. С мечей началось, думал он, шлепая по лужам. Как там говаривал Лютик? Череда несчастливых совпадений и злополучных инцидентов? Сперва я лишился мечей. Не прошло и трех недель, как лишился лошади. Оставленную в Соснице Плотву, если ее никто не найдет и не присвоит, наверняка съедят волки. Мечи, кобыла. Что дальше? Страшно подумать.

Спустя час, переправившись через трясину, он выбрался к сухим местам, а спустя второй час – вышел на твердый шлях. А через полчаса марша шляхом добрался до перекрестка.

* * *

На перекрестке стоял указатель, столп с прибитыми к нему досками, направленными ко всем четырем сторонам света. Все были загажены перелетными птахами и густо продырявлены арбалетными стрелами. Всякий проезжий, казалось, полагал своим долгом выстрелить в указатель из арбалета. Потому, чтобы прочесть надписи, следовало подойти вплотную.

Ведьмак подошел. И расшифровал направления. Доска, указующая на восток – согласно положению солнца, – носила надпись «Хиппира», противоположная направляла на Тегмонд. Доска третья указывала дорогу к Финдетанну, четвертая же – не пойми куда, поскольку надпись кто-то замазал смолой. И все же Геральт уже знал в общих чертах, где находится.

Телепорт выбросил его в междуречье, сформированное двумя рукавами реки Понтар. Южный, благодаря своим размерам, сумел дождаться от картографов даже собственного названия – на многих картах он фигурировал как Эмбла. А лежавшая меж рукавами держава – точнее, державка – звалась Эмблонией. Верней, звалась когда-то, довольно давно. И давным-давнехонько название то утратила. Где-то с полвека тому назад королевство Эмблония перестало существовать. И для этого были причины.

На известных Геральту землях в большинстве королевств, княжеств и в прочих формах организации власти и общественного уклада дела – в основном, так сказать, – складывались и шли довольно неплохо. Система, правда, иной раз давала сбой, но работала. В большинстве общественных укладов правящий класс – правил, вместо того чтобы лишь воровать да предаваться азартным играм и разврату. Элита лишь в малой части своей состояла из людей, полагавших, что гигиена – это имя проститутки, а гонорея – птица из семейства жаворонковых. Только незначительное количество рабочих да землепашцев были кретинами, которые жили исключительно сегодняшним днем и сегодняшней водкой и неспособны были остатками своего разума постичь нечто столь непостижимое, как день завтрашний и завтрашняя же водка. Жрецы в большинстве своем не выжимали из людей деньги и не растлевали несовершеннолетних, но придерживались стези добродетели, без остатка посвятив себя решению нерешаемых загадок веры. Психопаты, чудаки, малахольные и идиоты не лезли в политику, во власть и администрацию, но занимались тем, что гробили собственную семейную жизнь. Сельские дурачки сидели по селам, за сараями, не пытаясь играть в народных трибунов. Так было в большинстве государств.

Но королевство Эмблония к большинству не принадлежало. Являлось меньшинством с точки зрения любой из означенных позиций. И с точки зрения многих других.

Потому – захирело. А в итоге – исчезло. Пособили ей в этом сильные соседи, Темерия и Редания. Эмблония, сиречь творение политически неудачное, располагала, однако, определенным богатством. Ведь лежала она в аллювиальной долине реки Понтар, которая веками во время разливов приносила сюда ил. Он стал причиной возникновения пойменных почв – необычайно плодородных для сельского хозяйства. Во время правления владык Эмблонии пойменные земли стали стремительно превращаться в заросшие камышом пустоши, на которых мало что удавалось посеять и еще меньше – собрать. А Темерия и Редания переживали изрядный прирост населения, так что сельскохозяйственная продукция становилась вопросом жизни и смерти. Пойменные же земли Эмблонии манили. Потому два размежеванных рекою Понтар королевства без лишних церемоний поделили Эмблонию между собой, а название ее вымарали с карт. Часть, аннексированную Темерией, поименовали Понтарией, часть, отошедшая к Редании, сделалась Приречьем. На илистые земли явились сонмы переселенцев. Под присмотром умелых управляющих, в результате разумных севооборота и мелиорации, местность стала воистину земледельческим рогом изобилия.

Но вскоре начались споры. Тем более отчаянные, чем более богатый урожай всходил на понтарских поймах. Договор, определявший границу между Темерией и Реданией, содержал статьи, позволявшие широкое истолкование, а приложенные к договору карты не помогали, поскольку картографы работу свою похерили. Да и река добавила хлопот – во время затяжных дождей она несколько раз изменяла и передвигала свое русло на пару-тройку миль. Таким вот образом рог изобилия превращался в яблоко раздора. Псу под хвост пошли планы династических браков и союзов, а вскоре последовали дипломатические ноты, войны пошлин и торговые реторсии. Пограничные конфликты нарастали, кровопролитие казалось неизбежным. И дело в конце концов до него таки дошло. А после доходило регулярно.

Странствуя в поисках работы, Геральт обычно избегал мест, где часто случались военные стычки, поскольку в таких местах с работой было туго. Раз-другой столкнувшись с регулярной армией, наемниками или мародерами, селяне понимали, что рыскающие в окрестностях волкулак, стрыга, тролль под мостом или умертвие из кургана – не самая большая проблема, не самая большая угроза, – и что на ведьмака денег жаль. Что есть дела поважнее: хотя бы отстроить сожженную армией избу и купить новых кур вместо тех, которых украли и съели вояки. По этой же причине Геральт слабо знал земли в Эмблонии – или, согласно нынешним картам, Понтарии да Приречья. И не имел ни малейшего понятия, к какой из указанных на досках местностей находится ближе всего и куда ему идти, чтобы как можно быстрее распрощаться с пустошами и приветствовать какую-никакую цивилизацию.

Геральт выбрал Финдетанн, то есть север. Примерно в том направлении лежал Новиград, туда ему следовало добраться, и если хотел отыскать свои мечи, то – до пятнадцатого июля.

Примерно через час ускоренного марша он вляпался именно в то, чего так хотел избежать.

* * *

Совсем рядом с вырубкой стоял селянский двор: крытая соломой хата и несколько сараев. Тот факт, что там нечто происходит, подтверждался яростным собачьим лаем и отчаянным голготанием домашней птицы. Ревом ребенка и плачем женщины. Проклятиями.

Он подошел, проклиная в равной мере свою неудачливость и свою щепетильность.

В воздухе летали перья, один из оружных приторачивал к седлу пойманную птицу. Второй оружный лупил плеткой скорчившегося перед ним селянина. Еще один – боролся с бабой в потертой одежке; к юбке бабы цеплялся ребенок.

Ведьмак подошел, без церемоний и лишних слов схватил занесенную руку с бичом, выкрутил. Оружный завыл. Геральт толкнул его на стену курятника. Ухватив за ворот, оттащил второго от бабы, отбросил к плетню.

– Прочь отсюда, – сказал коротко. – Пошли.

Быстро выхватил меч, чтобы его восприняли с надлежащим уважением. И хорошенько помнили о последствиях поведения ненадлежащего. Один из оружных громко заржал. Другой вторил ему, хватаясь за рукоять меча.

– Ты на кого руку поднял, бродяга? Смерти ищешь?

– Пошли отсюда, я сказал.

Оружный, что приторачивал птицу, повернулся на коне. И оказался женщиной. Симпатичной, вопреки недобро прищуренным глазам.

– Жить надоело? – Губы, как оказалось, женщина умела кривить еще злее. – А может, ты умственно отсталый? Может, считать не умеешь? Так я тебе помогу. Ты – один, а нас – трое. Значит, нас больше. Значит, тебе надо сейчас развернуться и ухреначить вприпрыжку, сколько есть сил в ногах. Пока еще ноги у тебя остались.

– Прочь. Я повторять не стану.

– Ага. Трое, значит, для тебя – плевое дело. А двенадцать?

Вокруг застучали копыта. Ведьмак огляделся. Девять всадников, при оружии. Направившие на него копья и рогатины.

– Ты! Бродяга! Меч на землю!

Он не послушался. Отскочил под курятник, чтобы хоть как-то защитить спину.

– Что происходит, Юла?

– Хуторянин сопротивлялся, – фыркнула женщина, которую назвали Юлой. – Дескать, податей платить не станет, поскольку один раз уже платил, бла-бла-бла. Мы взялись хама уму-разуму учить, а тут этот седой как из-под земли вырос. Рыцарь, типа, попался нам благородный, защитник убогих и притесняемых. Сам-один, а туда же, мечиком размахивать.

– Экий размашистый, а? – заржал кто-то из всадников, напирая на Геральта лошадью и угрожая копьем. – Поглядим, как подколотый помашет.

– Меч на землю, – приказал похожий на командира всадник в берете с пером. – Брось меч!

– Приколоть его, Шевлов?

– Оставь, Сперри.

Шевлов разглядывал ведьмака с высоты седла.

– Не бросишь меч, да? – оценил. – Такой вот ты смельчак? Такой крутой? Устриц вместе с раковинами ешь? И скипидаром запиваешь? Ни перед кем на колени не становишься? И невинно обиженных защищаешь? Такой вот к несправедливости чувствительный? А ну-ка проверим. Кочерга, Лигенза, Флоквет!

Оружные поняли главаря с полуслова, как видно, имелся у них опыт, случались такие ситуации. Соскочили с седел. Один приставил хуторянину нож к шее, второй дернул за волосы бабу, третий схватил мальчонку. Тот принялся верещать.

– Меч на землю, – сказал Шевлов. – Давай. Или… Лигенза! Перережь мужику глотку.

Геральт выпустил меч. К нему тотчас подскочили, прижали к доскам. Блеснули клинки.

– Ага! – Шевлов спрыгнул с коня. – Подействовало!

– Попал ты, защитник селян, – добавил сухо. – Перешел дорогу и совершил диверсию против королевской службы. А у меня патент: за подобную вину под стражу брать и под суд вести.

– Арестовать? – удивился Лигенза. – Жизнь себе усложнять? Петлю на шею – и на ветку! Делов-то!

– Или посечь на месте!

– А я, – сказал внезапно один из всадников, – видывал его уже когда-то. Ведьмак это.

– Кто-кто?

– Ведьмак. Волшебник, что тварей всяких за деньги рубит.

– Волшебник? Тьфу, тьфу! Убить его, пока на нас проклятие какое не бросил!

– Заткнись, Эскайрац. Говори, Трент. Где ж ты его видел и при какой такой оказии?

– В Мариборе было. У тамошнего градодержца, который этого вон для убийства твари какой-то нанимал. Не помню какой. Но этого-то я запомнил, по волосам белым.

– Ха! Тогда, ежели он на нас набросился, кто-то его наверняка нанял!

– Ведьмаки – они супротив тварей. Только от тварей людей защищают.

– Ага! – Юла сдвинула на затылок рысий колпак. – Я же говорила! Защитничек! Увидал, как Лигенза селюка батогом порет, а Флоквет бабу трахать собирается…

– И в момент вас раскусил? – фыркнул Шевлов. – Что, мол, твари? Тогда повезло вам. Шучу. Поскольку дело видится мне простым. Я, когда в армии служил, слыхивал об этих ведьмаках и кое-что другое. Нанимались они ко всем, шпионить, охранять, убивать даже. Говорили о них: Коты. Этого тут Трент в Мариборе видывал, в Темерии. А значит, се темерийский наемник, противу нас как раз и нанятый, из-за тех столпов пограничных. Предупреждали меня в Финдетанне насчет темерийских наемников, награду обещали, вдруг кого поймаю. Потому если мы его в путах в Финдетанн и повезем, коменданту отдадим, награда – наша. Ну-ка, связать его. Что стоите? Боитесь? Он сопротивляться не станет. Знает, что мы в ином разе с селянами сделаем.

– А кто к нему, сука, притронется? Коли он волшебник?

– Тьфу-тьфу, сглаз, на пса пойди!

– Хорьки трусливые! – завопила Юла, отвязывая ремень от седельных сумок. – Души заячьи! Я сделаю, раз уж тут яиц ни у кого нет!

Геральт позволил себя связать. Решил быть послушным. Пока что.

По лесной дороге притащились два воза, запряженные волами, со столпами и элементами каких-то деревянных конструкций.

– Пускай-ка кто сходит к плотникам и судейскому, – махнул Шевлов. – Передайте, чтоб возвращались. Довольно мы столпов вбили, хватит покуда. Устроим себе здесь постой. Перетряхните сараи, вдруг там что для лошадиного прокорма сгодится. Да и нам – пожрать бы.

Лигенза поднял и осмотрел меч Геральта, Лютикову покупку. Шевлов отобрал у него клинок. Взвесил, взмахнул, крутанул «мельницу».

– Повезло вам, – сказал, – что мы как раз толпой подъехали. Распластал бы он вас на раз, тебя, Юлу и Флоквета. О тех ведьмачьих мечах легенды ходят. Лучшая сталь, многократно сплетаемая и кованная, сплетаемая и снова кованная. Да еще и специальные чары на нее наложены. Оттого она неслыханной крепости, гибкости и остроты. Ведьмачий клинок, скажу вам, доспехи и кольчуги прорезает, как сорочку льняную, а всякий иной меч будто макаронину перерубает.

– Быть не может, – уперся Сперри. Как и у остальных, усы его были в сметане, которую парни нашли в хате и вылакали до донышка. – Быть не может, чтоб как макаронину.

– Да и мне как-то не верится, – кивнула Юла.

– Непросто, – добавил Кочерга, – в подобное поверить.

– Да? – Шевлов принял фехтовальную стойку. – Ну так становись кто, проверим. Ну, найдется охотник? Ась? Что попритихли?

– Ладно, – шагнул, доставая меч, Эскайрац. – Я стану. А чего там. Поглядим, братцы. Схватимся, Шевлов…

– Схватимся. Раз, два… Три!

Мечи встретились с лязгом. Жалобно застонал ломающийся металл. Юла аж присела, когда обломок лезвия просвистел мимо ее виска.

– Сука, – сказал Шевлов, с недоверием глядя на клинок, обломавшийся на пару пальцев выше золоченого эфеса.

– А на моем – ни щербинки! – поднял меч Эскайрац. – Хе-хе-хе! Ни щербинки! Ни царапины даже!

Юла рассмеялась по-девчоночьи. Лигенза заблеял, словно козел. Остальные загоготали.

– Ведьмачий меч? – фыркнул Сперри. – Как макаронину перерубает? Да ты сам, сука, макаронина.

– Это… – Шевлов стиснул губы. – Это херня какая-то, сука. Говно какое-то… Чтоб тебя…

Отбросил остатки меча, зыркнул на Геральта и обвиняющим жестом указал на него.

– Ты обманщик. Мошенник и обманщик. Ведьмака из себя корчишь, а такую липу… Такое, сука, фуфло вместо нормального клинка носишь? И сколько ж ты, интересно мне, добрых людей обманул? Со скольких бедолаг деньги выдавил, ворюга? Ох, покаешься в грешках своих в Финдетанне, уж из тебя-то староста там признание выбьет!