Текст книги "Последнее приключение странника"

Тем не менее я боюсь, что если задержусь с вами, то повешу на тебя ответственность за все, и я уже почти готов это сделать. Но так будет неправильно. Ты этого не заслуживаешь, потому что всегда боролась за то, чтобы сделать меня счастливым. Вот только твое видение счастья не совпадает с моим. Я был бы рад взять тебя с собой в мои приключения, но только тебя, одну тебя, не их… они ничего не значат… А ты отказалась… отвергла то единственное, чего я от тебя ждал…

Поэтому я наконец-то действую по собственному плану. Ты решишь, что я поступаю как эгоист, все так решат. Но мне плевать. И мне по барабану, что меня ждет. Ведь уйдя, я буду жить. Быть может, я сдохну в одиночестве в своем углу. Но я по-любому в конце концов сдохну, раз ты не пошла за мной и тебя не будет рядом. Ну и что? Я сам это выбрал. А оставаясь с вами, я загибаюсь, хоть это немой выбор. Меня заставляют подыхать.

Эрин, не ищи меня и запрети детям это делать, даже когда они вырастут. Кстати, надо, чтоб они еще захотели! Они возненавидят меня, и это отлично. Но, повторяю, не ищи меня. Ты меня не найдешь. Я вычеркнул вас из своей жизни, чтобы прожить Свою Одиссею. Я исчезну. Я уже исчез. Я далеко, очень далеко в ту минуту, когда ты читаешь эти строки.

И последнее. Я любил тебя. Любил и люблю гораздо сильнее, чем ты себе представляешь, и буду любить тебя всегда. Мне кажется, ты никогда не задумывалась о силе моей любви к тебе. Ты ткала вокруг меня паутину с той минуты, как мои глаза остановились на тебе в первый раз, а сегодня я твою паутину разрываю. Но пойми, что я не остался бы так надолго и не старался бы так отчаянно, не будь ты моей великой любовью.

Но одной любви недостаточно.

Иван

Тебе не хватило любви, Иван. Любви твоих детей. Любви твоей жены. Ты был слишком изломан, а я не соглашалась это признать.

Я подчинилась и никогда его не искала. Мне было абсолютно ясно, что, даже если я найду его, он не приедет к нам. Ивана поглотило Большое Приключение. Дети достаточно выросли, чтобы попробовать найти его, и мы это много раз обсуждали. Я им не запрещала. Но они так ничего и не сделали, даже втайне от меня, я в этом не сомневалась. У каждого из них были на то свои причины. Улисс по-прежнему порывался прочесть его письмо, но повторял, что ни за что не желает встречаться с Иваном. Лу стала опасаться, что отец, которого она найдет, не будет похож на образ, который сохранился в ее памяти. Мило был еще слишком мал и по-настоящему не знал отца. У него не осталось ни одного воспоминания. Он в некотором смысле вообще не скучал по нему. Но я не обманывала себя. Я понимала, что наступит день, когда мои дети примутся его разыскивать.

Я устало вздохнула. С усилием поднялась с дивана и положила письмо на место. Перечитав его через столько лет, я обрела свободу. Я больше не была женщиной, о которой в нем шла речь. Я даже больше не походила на нее. Я стала гораздо, гораздо сильнее и сознавала, насколько он опутал меня цепями. Он упрекал меня, что я его душу, но на самом деле все было наоборот. Запредельная любовь к нему приговорила меня к жизни, которая меня не удовлетворяла. Иван был наделен мрачной харизмой и превратил меня в существо, целиком зависящее от него. Его присутствие рядом со мной поглощало все, я не представляла себе, как остаться без него. И при этом он всегда ускользал от меня. Смотрел куда-то вдаль, в пустоту, в темную пустоту, а меня, как и детей, никогда не замечал. Травма, нанесенная его исчезновением, затуманила память о том, какой несчастной он меня сделал. Рядом с ним я погасла. Я тащила на себе и свою любовь к нему, и его любовь ко мне. Моим единственным подарком от него были дети, и они питали меня самой прекрасной любовью.

Столько всего вспоминалось. Я трепетала от мысли, как бы не вызвать его раздражение, боялась, что не сумею научить его быть счастливым, страшилась, как бы он не ушел и как бы он не вернулся. Во мне поселился страх. Я тряслась за Ивана, но при этом опасалась его. Он ни разу не поднял руку ни на меня, ни на детей. Но сегодня я приблизилась к признанию, что до этого было недалеко. Он всегда себя сдерживал, догадываясь, что эту черту переступать нельзя. Я вспомнила, что много раз уводила детей, когда у него случались вспышки раздражения, глаза заволакивало туманом злобы, лицо становилось жестким, тело было готово к нападению, кулаки сжимались. Ивану удалось пробудить во мне панический ужас. Я его подавляла и продолжала подавлять до сих пор. Я постоянно была зажатой, напряженной, мой желудок, сердце, душа были завязаны узлом, меня не покидала усталость.

Десять лет… Целых десять лет своей жизни я отчаянно любила его. И защищала. Старалась не сомневаться в том, что он справится. Как я ухитрялась так убедительно врать, скрывая истинное положение от родителей? Им никогда не откроется вся мера моих ежедневных страданий с Иваном. Тем лучше. Как я смогла так долго оставаться его женой? Я терпела его приступы злобы, его частое отсутствие, его убийственное молчание, его мрачное присутствие. Я так долго верила ему, когда он клялся, что ему уже лучше, что он счастлив.

Иван распоряжался моим телом по своей прихоти, злоупотреблял им, а я не возражала. Он не занимался со мной любовью, а стремился постоянно овладевать мной, подчинять себе, он терзал мой живот, чтобы пометить меня в самой глубине моего естества. Он уносил меня на вершину удовольствия, а потом становился грубым, причинял боль – это и была его манера любить меня. Если быть честной, он не занимался со мной любовью, он меня насиловал. Мило так и был зачат: после очередного акта насилия. Ивану было необходимо самоутвердиться, убедить себя в том, что я завоевана и принадлежу ему, что кто-то ему принадлежит и этот кто-то его любит. Он не услышал меня, когда я предупредила, что врач посоветовал мне сделать паузу в приеме противозачаточных таблеток. Ему было наплевать, сам он не принимал никаких предосторожностей, забывая, что может сделать мне то, чего он пуще всего страшился. Ребенка. К этому времени Лу перестала смягчать его, она понемногу взрослела, становилась личностью и поворачивалась ко мне, и аура ее отца слегка потускнела. А я, как дура, радовалась сближению с дочкой. Иван опять ощутил себя брошенным, а я снова стала его наваждением. Его одержимость выплескивалась через секс, через жажду обладания. Он порабощал меня.

Зачем я посвятила ему десять лет своей жизни? Я хотела его спасти. Вылечить от детства. От украденного детства. Иваном помыкали, на него не обращали внимания, он был предоставлен самому себе. Любовь не была ему знакома, как и взаимность чувств, его никогда не любили, он не умел любить и не представлял себе, что такое быть родителем. Его родители послужили ему плохим примером. Я была его светом, так он повторял, клянча у меня прощение. Он любил меня безоговорочно, нечеловечески, болезненно, он требовал, чтобы я принадлежала ему и только ему. Так младенец требует мать всю целиком для себя одного. Он ждал от меня того, чего был лишен. Наши дети и моя любовь к ним были тем, чего он когда-то не получил, и потому стали мучительным напоминанием об искалеченном детстве. Без детей ему было легко обойтись, без меня – нет. Я сделалась его матерью, любовницей, женой, его вещью. Я убедила себя в том, что сумею его излечить. Он проваливался в свою жестокость, в разочарование, а я отказывалась принять тот факт, что есть люди, существа, которых не получится ни излечить, ни спасти. Я любила его, чтобы научить любви. Но, к большому несчастью моих детей, которые все же были и его детьми, к моему несчастью и к его несчастью тоже, Иван был из тех, кто обречен страдать всю жизнь, кто никогда не исцелится от своей травмы, не сможет принять простую любовь и в ответ ею поделиться. Я оказалась бессильна. То есть не в силах что-то с этим сделать.

Если я ненадолго отвлекалась от своей роли матери, то понимала, что исчезновение Ивана – это лучшее, что могло со мной случиться. В каком бы я была сейчас состоянии, останься он здесь? Сколько бы я тянула, опасаясь уйти от него? Бросить его на растерзание демонам, чтобы спасти жизнь себе и детям?

Осознать к сорока трем годам, что я никогда не любила так, как надо, и меня никогда не любили так, как надо, – есть от чего прийти в замешательство. Как обидно…

9
Иван

Ресторан был забит, как всегда по вечерам. Зал гудел пьяной и просто оживленной болтовней, смехом, креольской музыкой, но он ничего не слышал. Продолжал выполнять свою работу и не отрывал взгляд от пустующего места дайвера. Тот улетел четырнадцать часов назад. Его самолет уже должен приземлиться. Куда он направится? Прочтет ли полное отчаяния сообщение, отправленное ему? Кто ждет ныряльщика в конце этого четырнадцатичасового путешествия?

У него было четырнадцать часов на размышления. На сожаления. На надежду. На свирепое желание крушить все вокруг. Четырнадцать часов она занимала все его помыслы. Эрин…

Больше семи лет каждый его день заканчивался мыслями о жене. И неважно, где он был и что происходило в этот момент. Трахался ли он. Дрался ли. Искал ли опасности. Подыхал от голода и усталости. Ухаживал за кем-то. Соблазнял кого-то, манипулировал кем-то. Перед ним все равно всплывало лицо Эрин. Он никогда не беспокоился о ней. Ему никогда не было любопытно, как она живет. Он ни разу не усомнился в верности своей жены. Ведь, что ни говори, она его Пенелопа, а Пенелопа ждала Улисса больше двадцати лет. Эрин неизбежно хранила ему верность.

У него отсутствовали и сомнения насчет правильности собственного выбора: пока он не проживет все свои приключения, в его душе не поселится мир, а злоба не покинет его. Ему нужно было, чтобы опасность постоянно бродила поблизости. Нужно было помериться силами со Вселенной. Высосать адреналин до последней капли. Исчертить шрамами свое тело. Ощутить себя живым, очутившись на волосок от смерти. Доказать, что он ни в чем и ни в ком не нуждается, что способен выпутаться из любой ситуации, что остальные должны им восхищаться и завидовать ему.

Но в последние два дня, после отъезда Гари, он впервые заколебался. Стоило ему подумать о жене, и он как будто погружался в туман… Он жаждал знать. Ему было необходимо знать. Обойтись без этого он не мог. И теперь все зависело от дайвера!

Он не сумел остановить неконтролируемый порыв: с силой швырнул огромный кухонный нож, и тот воткнулся в деревянную стенку за баром. Реакцией были восхищенные крики и аплодисменты: придурки, платившие ему, чтобы пожрать, решили, что он вознамерился их позабавить. А он бы запросто вонзил нож в одного из них. Так он выражал свою ярость и страх.

Как ему со всем этим справиться?

10
Гари

Ключ вставлен в скважину. Интересно, как я его еще не потерял. Дверь заскрипела, но не поддалась. Мешала накопившаяся за ней куча конвертов. Я толкнул ее ногой. Потом долго шарил по стене, чтобы найти выключатель, успев забыть, где он. У меня отсутствовал обычный рефлекс человека, входящего в свой дом. Если за три года я переночевал здесь двадцать раз, то поставил рекорд. Я был владельцем небольшой студии. Эта комната была чем угодно, только не домом, хоть и являлась моим единственным адресом. Когда мне наконец-то удалось включить свет, я сощурился от холодной, больничной белизны света лампочки, свисающей с потолка. Я огляделся по сторонам, и меня потрясло, что все или почти все здесь мне чужое. Ни один предмет не вызывал у меня воспоминаний. Я вроде бы воссоединился со своими вещами, но не испытал при этом никаких эмоций. Я бросил в угол дорожную сумку и снаряжение. Комната была никакой, и в ней витал запах затхлости. Диван-кровать у стены, несколько картонных коробок там и сям, пожелтевшие стены, заново покрасить которые мне не приходило в голову, старые гидрокостюмы, жилеты, пустые баллоны, которые никогда больше не пригодятся.

Я достиг ошеломляющих успехов в оформлении интерьера. От усталости я рассмеялся. Это был смех досады. Горький смех. Но способность посмеяться над собой успокоила меня относительно моего душевного состояния.

Я был голоден. Глупо и банально, но я цеплялся за простые факты, чтобы вытерпеть до завтрашнего дня. Завтра я все лучше пойму. Меня посетило хорошо знакомое по путешествиям чувство, которое я ненавидел: как будто я прожил тысячу дней за одни сутки. Подумать только, еще сегодня утром я был на пляже Реюньона, в последний раз плавал в океане, предварительно осушив бутылку рома с Иваном. Иван. Я пока что отказывался обсуждать эту тему сам с собой. Как только я после приземления включил телефон, на нем появилось его тревожное сообщение. Но мне следовало сперва разобраться с собственными проблемами, а уж потом заниматься его личной жизнью. Я порылся на кухоньке, достал свой ИЗ. Уезжая отсюда, я не забывал оставить все необходимое, чтобы по возвращении просуществовать несколько дней. Ничего особенного. Макароны, консервы, кофе, упаковки пива. Я открыл первую банку пива и стал готовить некое подобие ужина. Закончив, я быстро поел, стоя спиной к встретившим меня пустоте и хаосу. Я мыл свою тарелку в микроскопической раковине из нержавейки и спрашивал себя, кто я такой: нищий студент или пожилой депрессивный дядька. Ни тот, ни другой, блин!

Чуть позже я стоял у окна со следующей банкой пива. Смотрел на огни города, на башни одна выше другой. На дым, поднимающийся вдали из фабричных труб. Слышал шум аэропорта совсем рядом. Красота лагуны растворилась где-то вдали, но я по ней не скучал. Довольно печально – не иметь возможности поделиться с кем-нибудь впечатлениями. Мне не довелось восхищаться окружающей красотой вместе с кем-то. С тем, кого люблю или кто хотя бы имеет для меня значение. Луизе всегда было не до того.

Я существовал в параллельном пространстве. В дороге я поспал, но все равно перелет тянулся бесконечно долго, и я сильно устал. У меня все болело, мой стареющий скелет стал хуже переносить дискомфорт самолета. И до чего я в итоге докатился? Я мог бы очутиться где угодно, в любом гостиничном номере, в любом городе любой страны, но нигде бы не ощутил себя на своем месте. Я наверняка дошел до полного отчаяния, если купил эту студию, прилепившуюся к аэропорту. Я тогда ни о чем не задумывался. Меня не устраивало, что деньги, полученные от продажи жилища, которое я делил с Луизой, бесполезно лежат в банке, к тому же у меня не было угла, где приткнуться в случае редкой необходимости. Родители, брат и сестра предлагали оставить вещи у них и, когда понадобится, ночевать в их доме, но я отказался. Я уже был не в том возрасте и слишком гордым, чтобы мириться с опустошенностью и растерянностью после развода и признания своего бесплодия. Поэтому меня интересовал только практический аспект. Требовалось жилье, где я буду изредка ночевать и хранить четыре коробки с официальными документами и старым снаряжением. Моим портом приписки оставалась Франция и аэропорт Руасси в особенности. Проблема была улажена. У этого псевдорешения нашлось единственное последствие: оно еще глубже утопило меня. Ускорило мое бегство от реальности. Мое бегство. Мне очень не понравилась одна из последних фраз Луизы на корабле: “Ты сбежишь, ты всегда сбегал”. В ответ я, безусловно, сказал правду, но только часть правды: меня в той нашей жизни ничто не удерживало от бегства, а она не сумела или не захотела это сделать. Но дал ли я ей шанс? Что ж, тут не поспоришь: она надавила на больное место, привлекла внимание к самой сути моего бытия. Однако к этому моменту у меня было твердое намерение все изменить. Меня ждала гигантская стройплощадка. Я должен вернуться в мир. Туда, где обитают человеческие существа. Меня как будто ударило электрическим током. И речи быть не может о том, чтобы день за днем гнить здесь в ожидании какой-нибудь хорошей новости, которая никогда не придет.

Сперва нужно было оповестить кое-кого о своем приезде. Пусть станет известно, где я нахожусь. Я больше не желал оставаться размытым пятнышком на глобусе. Никто никогда не знал, где я. Получалось, что я вроде бы не существую, что я какой-то абстрактный объект. Никто не мог привязать меня к конкретному месту на карте, к четко определенной точке мира, меня носило туда и сюда. Но кто станет думать обо мне, не представляя, в каком географическом пункте я нахожусь? Это ощущение давило на меня все невыносимее, еще немного, и я начну задыхаться. Я схватил телефон.

– Алло!

– Добрый вечер, мама.

Повисла тишина. Она тянулась и тянулась.

– Гари… Это ты, Гари?

– Да.

– С тобой что-то стряслось? – У нее прервалось дыхание.

Сегодня не Рождество и не день ее рождения. То есть, если я объявился, это должно объясняться либо какой-то драмой, либо несчастным случаем. До меня донесся грубый голос отца.

– Нет, вовсе нет, не беспокойтесь. Я позвонил, чтобы услышать твой голос и сообщить вам, что приехал.

Новая пауза.

– Куда приехал? Ты где?

– В Париже, я только что прилетел с Реюньона.

– А-а-а… Мы считали, ты в Таиланде.

Вот о том и речь. Я был как будто везде и нигде.

– Неважно, но я здесь и…

– Когда ты уезжаешь?

– Дело как раз в том, что я никуда не уезжаю и собираюсь с вами повидаться.

Это вырвалось у меня само собой, и я вдруг понял, что действительно хочу этого.

Мама снова замолчала.

– Это правда? Но когда ты появишься? Я предупрежу твоих брата и сестру! Ну то есть… Если ты хочешь их увидеть. Или лучше сам им сообщи… если надумаешь… И не сомневайся, они обрадуются.

Ее дрожащий, неуверенный и осторожный голос вогнал меня в краску. Моя собственная мать колебалась, подбирая слова в разговоре со мной, и виноват в этом был только я сам.

– Я появлюсь через несколько дней. Перезвоню вам и свяжусь с Артуром и Соней.

– Мы безумно рады, что встретимся с тобой. Но, скажи, у тебя все хорошо? Все действительно в порядке?

– Да… ну ладно…

Что еще ей ответить? И как? Не стоит требовать от меня слишком многого. Скорее всего, она почувствовала, что я исчерпал свои возможности.

– Целую тебя, дорогой мой. Будем ждать твоего звонка.

– Целую тебя, мама. И поцелуй от меня папу.

У меня бы ушло меньше энергии, карабкайся я на горную вершину, но меня немного порадовало, что я услышал мамин голос. Оставалось привыкнуть к мысли, что надо будет провести с ними несколько дней, и это тоже было нелегко. Я сварил крепкий кофе, достал ноутбук и поставил перед диваном ящик, призванный заменить столик. Всю ночь я рассылал электронные письма и сообщения своим знакомым, у которых могли быть заказы во Франции, желательно на максимально длительный срок. Я не собирался снова лететь на другой конец света. С этим покончено. Иначе я опять затеряюсь невесть где без надежды выбраться.

Три дня спустя зазвонил телефон. Это был парень, с которым я когда-то работал на строительстве плотин. Новости распространились быстро. Я ему не писал, поскольку слишком часто подводил его.

– Ну что, намерен снова натянуть водолазный костюм?

– Хоть костюм, хоть кислородные баллоны, мне все равно, я хочу работать.

Он насмешливо расхохотался:

– До меня дошли слухи, что ты в основном специализируешься на подводном крещении туристов, жаждущих сильных впечатлений.

Репутация рушится быстрее, чем создается.

– Один ноль в твою пользу.

– Ничего удивительного, Гари, ты же пропал с радаров! Круто, пожалуй, что ты опять здесь, но… желательно, чтобы ты меня не подвел. Если я найду тебе контракт, ты не аннулируешь его в последнюю минуту и не свалишь неизвестно куда? Я не уверен, стоит ли тебе помогать. В последний раз…

– Ну да, я подвел тебя, но у меня были на то причины.

Мы с Луизой занимались медицинскими обследованиями.

– Это не повторится, обещаю.

– Есть вероятность, что у меня кое-что найдется, но предупреждаю, ничего особенного. Ни в водах африканского побережья, ни на Тихом океане. Ты как, тебя устроит работа во Франции?

– Идеально.

– Издеваешься, да? – хмыкнул он. – Вообще-то, если честно, не очень похоже на тебя – похоронить себя здесь.

Ярлык любителя экзотики, прочно приклеившийся ко мне, не желал отлепляться.

– Я более чем серьезно. Надо бы немного побыть с родителями, а они живут в Бретани.

Он тяжело вздохнул. Похоже, он предпочел бы, чтобы я решительно отклонил его вариант и попросил найти мне работу в какой-нибудь дальней стране, на что он с чистой совестью ответил бы отказом. Я окончательно утратил всякое доверие.

– Я точно могу на тебя рассчитывать, Гари?

– Не собираюсь ничего клянчить. Если не хочешь дать мне шанс, забудь. Поищу что-нибудь другое.

– Ладно, поглядим…

За окнами стремительно проносился пейзаж. Я ехал на высокоскоростном поезде восстанавливать отношения с родителями, братом и сестрой. Я не стал ждать новостей о контракте. Я так и так не надеялся на него, потому что тот, кто звонил, слишком сомневался во мне, чтобы меня рекомендовать. Больше никто со мной не связывался, и я постепенно свыкался с мыслью, что мне придется все начинать с нуля. Важнее всего сейчас сбежать. Я задыхался в своей студии. Прошло четыре дня с тех пор, как я видел море в последний раз, это было слишком. Сев в поезд, я хотел устроиться на своем месте, но мне показалось, что там слишком тесно. Я прошел с вещами по всем вагонам и застрял в вагоне-баре, пытаясь расслабиться. Ничего не получалось. Я нервничал при мысли, что должен буду сколько-то пробыть с семьей. Мать, как умела, скрывала радость, когда я позвонил и сообщил, что через несколько часов буду на месте. Я был жалок. В свои сорок пять лет боялся встречи с родителями. Готов ли я с ними разговаривать? Они же не знают – или больше не знают, – кто я такой. С восемнадцати лет я лишь изредка проносился по их жизни, как порыв ветра. И, если откровенно, не очень-то интересовался ими. Что они делают на пенсии? Занимаются моими племянниками и племянницами, которых я никогда не видел? Продолжает ли отец периодически работать с моим младшим братом? Но они здоровы, и это главное.

Когда поезд замедлил ход, в кармане завибрировал телефон. Звонок, которого я не ждал. Мне было легко предсказать, зачем этот тип звонит: будь ответ отрицательным, он не стал бы тратить время на то, чтобы предупредить меня. Я не верил в такую удачу; у меня даже руки задрожали.

– Гари, ты по-прежнему готов потрудиться?

– Какие еще доказательства тебе нужны, чтобы до тебя наконец дошло! – Я занервничал.

– Окей, все в порядке. Только, смотри, не подставь меня, я им продал того Гари, с которым когда-то работал. Профессионала, эффективного и такого крутого, что мы все ему завидовали.

– Хватит трепаться, я уже усвоил, что не имею права на ошибку. Лучше скажи, что это за проект!

– Подключишься к бригаде, которая будет устанавливать новый страховочный трос в водоводе плотины Ля-Ранс. Контракт на несколько недель…

Звонившего перебило объявление: поезд остановился на вокзале.

– Ты куда-то едешь?

– Да, к родителям.

– А они где?

– Бухта Сен-Бриё.

– Так, планы меняются. Выскакивай из поезда. Родители подождут. Сбрасываю тебе информацию на почту.

Он отключился. Я покопался в своем усталом мозгу. Плотина Ля-Ранс. Черт, где же это? Я сдержался и не заорал на механический голос, перечислявший пересадки и мешавший мне сосредоточиться.

“Пересадка на пригородный поезд до Сен-Мало, отправление в 16.35. Первый путь”.

Пора встряхнуться. Я в Ренне, а плотина Ля-Ранс соединяет Динар и Сен-Мало. Меньше чем в двух часах езды от родителей. Похоже, я совсем плох, если не врубился сразу. Я поспешно подхватил сумки и растолкал пассажиров. Швырнул на платформу свою дорожную сумку и спрыгнул, не выпуская из рук экипировку, которой слишком дорожил, чтобы вот так просто ее сбросить. Дверь тут же захлопнулась, и поезд двинулся дальше по направлению к родительскому дому. Я сверился с часами, на пересадку у меня оставалось меньше пяти минут. Этот придурок мог бы и раньше предупредить. Я, как безумный, помчался по платформе, потом по подземному переходу и успел влететь в поезд. Рухнул на откидное сиденье, и на моем лице нарисовалась улыбка: у меня есть контракт. Улыбка стала еще шире, когда я открыл мейл с комментариями. Меня наняли на два месяца, выполнение моих задач потребует концентрации, физических усилий, работы в команде, мастерства. О чем еще я мог мечтать, чтобы вернуться к настоящей жизни и постараться получить новый импульс? Но прежде нужно разобраться с самыми срочными делами. Уладить две вещи: во-первых, предупредить родителей, что им придется потерпеть, и во-вторых, уже сегодня вечером найти жилье. Мать будет очень разочарована, но, увы, совсем не удивлена. Я разрывался между облегчением из-за переноса нашей встречи, которая не обещала быть слишком простой, и стыдом из-за того, что я в очередной раз подвел родных. Все же я попробовал успокоить мать.

– Извини меня, но я немного отложил приезд, тем более что я собираюсь работать неподалеку. Уже много лет я не был так близко от вас.

– Конечно, дорогой. Если освободишься в выходные, обязательно приезжай. Это твой дом.

Мать не представляла, какой глубокий смысл заключен в ее фразе. Для нее это были просто естественные слова. Для меня – вопрос выживания.

– Я приеду, это не пустые отговорки, но мне необходимо получить эту работу. Для меня это крайне важно.

– Не беспокойся за нас, Гари. Мы на месте, мы всегда тут были. Приедешь, когда сможешь.

Все ли матери столь доверчивы и всепрощающи? Договорив, я долго старался отдышаться. Остаток поездки прошел в поисках жилья. Я впервые хотел найти что-то приличное, где мне будет комфортно во всех смыслах. В конце концов мой выбор пал на меблированную квартиру с окнами на порт. Я счел ее вполне подходящей с учетом места моей работы.

Квартира соответствовала моим пожеланиям. Там было все необходимое, и мне даже удалось сбить цену благодаря тому, что я снимал на длительный срок. Под моими окнами прогуливались люди, рядом раскинулась марина и старый город, легендарный Интра-Мурос[4]4
  Старый город в Сен-Мало, обнесенный крепостной стеной.


[Закрыть], о котором я слышал, но где ни разу не бывал. Я объездил весь мир, но не удосужился побывать здесь, в двух часах от дома родителей. Мне найдется чем заняться на досуге. Окна выходили на запад, и после ухода хозяина квартиры я полюбовался закатом. Это было великолепно. Заросший деревьями полуостров. Паром, дожидающийся отправления. Огни города, отражающиеся в воде, на которой покачиваются многочисленные парусники.

Я заставил себя повесить одежду в шкаф. Спрятал в кладовку дорожную сумку – чтобы она не попадалась мне на глаза в ближайшие два месяца и не вводила в соблазн сбежать. Разложил туалетные принадлежности, чего никогда не делал в своей студии. Трудно поверить, что простой жест – поставить щетку в стаканчик – может быть настолько символичным. Я обустраивался.

Немного позже я вышел из дома, чтобы познакомиться с кварталом, где теперь жил, и, главное, найти, где поужинать. Я был готов приложить усилия для перехода к нормальной жизни, но сегодняшним вечером мне не хватило храбрости на то, чтобы заполнить холодильник и кухонные шкафчики. Я сел на террасу, и хозяева приняли меня за сумасшедшего, когда я настоял, что буду ужинать на улице. Меня тянуло на воздух, и я решил не обращать внимания на ощутимую прохладу конца февраля – в последние дни я слишком долго сидел взаперти. Вечер был ясным, хотя по небу перемещались тучи. Я различал знаменитую плотину, где буду работать. Потрясающе: где бы я ни был, передо мной всюду открывалось море. Не скоро я по нему соскучусь. Официант просветил меня: я в квартале Солидор, названном по имени башни, рядом с которой находится ресторан. Обстановка была безмятежной, успокаивающей. С тем же успехом я мог бы очутиться в какой-нибудь деревеньке Ирландии или Корнуолла. Все не так, как на южных островах, что мне и требовалось. Приятное прикосновение холода. Я поднял воротник старого блузона из коричневой кожи, извлеченного в студии из коробки. Я уж и не помнил, сколько ему лет. Он отлично пожил, вытерся где только можно, особенно на плечах, из-за всех рюкзаков, которые я на себе перетаскал. Но главное, он не давал мне замерзнуть. Сколько лет подряд я был избавлен от укусов зимы? Сейчас они пробуждали меня, обостряли чувства. Я выползал из летаргии.

На обратном пути я заколебался: не выпить ли последний стакан в баре, который заметил вдали, но отказался от этой затеи, поскольку навалилась усталость и, что еще важнее, завтра я должен быть в форме. Я интуитивно ощущал, что с этим контрактом я сделал крупную ставку; возможно, он определит мое будущее. Я медленно брел, сунув руки в карманы, по набережной Ба-Саблон к месту, где буду жить в ближайшие недели. Вокруг меня никого не было. Полная тишина, только шум корабельных мачт, раскачиваемых ветром. Я был расслаблен – нечто новое для меня, – но при этом чувствовал себя уязвимым. Ко мне подбежал огромный пес. Роскошная гладкошерстная овчарка. Она остановилась, обнюхала меня и застыла рядом. Я погладил ее по голове, недоумевая, чего она ждет.

– Дус! – позвали пса издалека.

Я поднял голову, к нам быстрым шагом приближалась женщина. Ее черное пальто развевалось на ветру, как большая пелерина.

– Извините, она не злая.

– Да уж вижу!

– Вы ей понравились. – Хозяйка пса одарила меня прекрасной улыбкой.

– Приятно слышать, – рассмеялся я.

Чудно было с кем-то непринужденно болтать. Это сбивало с толку, но было потрясающе. Для кого-то это пустяк, но меня убеждало в том, что я нормальный человек, ведущий нормальную жизнь.

– Хорошего вам вечера.

– Вам тоже, спасибо.

Она свистом подозвала собаку, которая так и прилипла ко мне, и пошла дальше. Я не удержался и оглянулся ей вслед. Она тоже обернулась. Мы оба кивнули и в последний раз обменялись улыбками.

Когда я засыпал, удачи последних часов немного поблекли из-за неожиданно мелькнувшей мысли об Иване. Сен-Мало. Город, где он поручил мне найти женщину его жизни. Вот беда, ну и неприятность на меня свалилась! Если честно, я не собирался оказывать ему эту абсолютно безумную услугу. Скоро он начнет меня доставать вопросами, собираюсь ли я выполнить его просьбу. Нельзя сообщать ему, где я нахожусь, иначе он не оставит меня в покое.

Я уже проработал неделю.

И всю неделю я крепко спал. Каждый вечер я падал на кровать с пустой головой и телом, изъеденным усталостью. Я ежедневно проводил под водой максимально допустимые три часа. Техническая сложность работ требовала высокой концентрации, и приходилось извлекать из памяти полузабытые навыки. Я уже с десяток лет не трудился на гражданских сооружениях, но опыт есть опыт и утраченное вроде бы мастерство восстановилось гораздо быстрее, чем я предполагал. Я вполне справлялся. Руководители бригады не скрывали, что у них гора с плеч свалилась. С самого первого дня для меня не было тайной, что они не в восторге от моего неожиданного появления. Команда была заранее укомплектована, и они не планировали привлекать дополнительные силы, несмотря на большой объем работ. Предпочитали иметь дело с парнями, которых давно знали и которым полностью доверяли. Они честно предупредили, что колебались, стоит ли меня приглашать, долго выясняли, кто я и что, и то, что им стало известно, удивило и обеспокоило их, в особенности мой уход из профессии. В конце концов они сдались под напором моего бывшего партнера. Судьба и тут пришла мне на выручку. Чудеса да и только, ведь я с ним даже не связывался, подозревая, что это бесполезно.