Текст книги "В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии"

Когда я слышу, что «Украину слили», что «натовские спецслужбы сделали наших как детей», что «нечего нам воевать и кровь лить, лучше сразу сдаться», я вспоминаю не Роберта Ноллиса, удачливого наёмника, который грабительскими набегами сколотил гигантское состояние, необъятные наделы в землях Франции, ненависть жителей множества разорённых им городов и многочисленные почести при королевском дворе своего грабительского Острова. Я вспоминаю смиренного Бертрана Дюгеклена, всегда молившегося перед битвой и не стяжавшего никаких богатств, кроме одного: спасения своей Родины, в фундамент которого он всей своей жизнью заложил первый краеугольный камень. И его народ, который смог на протяжении поколений кропотливо, по чуть-чуть, ценой неимоверных жертв и железного терпения, выдавить сильного и коварного врага со своей земли.

А Ноллис, кстати, после военной неудачи потерял распоряжение королевского двора, почти всё своё состояние, и умер одинокий, нищий, всеми забытый. Как и положено продажной твари, кровавому палачу – оккупанту и бесстыдному наёмному убийце, каким и является любой наёмник.

Глава 6
Донецк: площадь Ленина, ОГА. 06.04.2014 г

На площади Ленина плещется море голов и вьются родные флаги – Донбасской Федерации и России. Усиленные репродукторами голоса ораторов сотрясают солнечный свежий воздух. Но нам некогда отвлекаться на них – мы работаем. Мы – это ДМО. Добровольческий Медицинский Отряд. Киев приказал своим частным «скорым» из компании «Добродия» не выезжать на «пророссийские» митинги. Ряд медицинских учреждений запретил своим сотрудникам под страхом увольнения бывать на митингах. Люди, отдающие такие приказы, мало того, что нарушают все моральные и Божеские Заповеди (иногда возникает впечатление, что те для них и не существуют) – они нарушают сами Уголовный кодекс Украины и принуждают к нарушению своих подчинённых. Умышленное неоказание медицинской помощи медработником нуждающемуся в ней – серьёзная статья. Но существует ли закон человеческий для тех тварей в услужении Западу, которые попрали все законы Божеские?

Мы – не фашисты. Мы дети своего народа, плоть от плоти его, потому мы верны своему долгу, своей врачебной клятве и мы здесь, среди наших людей, наших пациентов.

Идёт сколачивание отряда, инструктаж групп, индивидуальная работа с людьми. У всех позывные по собственному выбору, это облегчает радиообмен. Всех именую военврачами: аллергологов и терапевтов, травматологов и окулистов. Это дисциплинирует и повышает самооценку. Военврач Берёзка, отчаянная и очень смышленая, негромко просит: «Можно моего мужа к нам в отряд? Он целее будет». Мне доверяют как командиру – кому ещё доверять людям на грани земной жизни и вечности?

– Будет у нас водителем. Хочешь, назначу его старшим группы?

– У нас двое детей…

– Понял, тогда главным назначаю другого.

Сквозь праздничную толпу неторопливо движется праздничный Дедушка. В толпе множество ярких колоритных личностей: в черноморских бескозырках, фуражках пограничников, под знамёнами десантников, изредка – в дорогих куртках и снаряге. Но Дедушка выделяется среди всех. Человек за восемьдесят, с осанкой, которая бы сделала честь любому двадцатилетнему, в дорогущем трёхцветном камуфляже. И весь в крестах и наградах, от ключиц до ремня. Глаза сияют неземным светом, и кажется, что один из славных воителей древности снизошёл с небес к нам осенить своих наследников светом исконной славы нашего народа. Я бросаю инструктаж, прыгаю с парапета, плыву в толпе.

– Дедушка, благословите!

Дедушка растерянно и счастливо смотрит на меня, в прозрачном от старости ухе чернеет клипса слухового аппарата, сияют бесчисленные награды на груди.

– Благословите! Мой дедушка, тоже ветеран, уже умер. Он был бы с нами! Вы живы, благословите!

– Благословляю! До Конца, до Победы!

Дедушка целует меня в щёки, и твердь его наград давит мне грудь сквозь флис свитера 5.11. Душа разрывается от благодарности к его поколению, от гордости за то, что такие люди рядом с нами. Я украдкой выдираю рукавом из угла глаза слезу и прыгаю обратно на парапет…

– Почему мы стоим? Кто приказал?

Пылкая и прекрасная военврач Венера волнуется. Это первая попытка милого гормонального девичьего мятежа в моём подразделении нуждается не в подавлении, а в мягкой дружеской поддержке.

– Там ребята идут на администрацию! Я не могу стоять без дела, я всегда ходила вместе со всеми.

– Дислоцируемся здесь, ждём команды. По команде выдвигаемся и развёртываемся в оптимальном для работы месте. Так что не волнуйся – ты не стоишь, а выполняешь ответственную работу в решающем месте. И поверь мне: сегодня ты ещё наработаешься…

Людское море окружило здание обладминистрации, рёв тысяч глоток сотрясает воздух. Тысяч пять человек есть стопроцентно – но главная наша сила не в количестве, а в качестве и Правде. В качестве – потому что толпа насыщена прекрасно экипированными, отменно организованными активистами, и готова работать. А главное наше оружие – Правда. Мы не за ненависть, мы не против других народов, как фашисты, мы не оперируем завистью и злобой, как они. Мы за мир, мы за созидательный труд на своей земле. Потому милиция – с нами, народ – с нами, Бог – с нами!

Рядом со зданием ОГА

Наш медотряд развёрнут в самом удобном месте для оказания помощи – но меня беспокоят многоэтажки за нашей спиной, метрах в трёхстах, и я, пользуясь затишьем, просвещаю молодёжь: где могут сидеть снайперы, где могут быть директрисы разлёта осколков при подрыве взрывных устройств.

Невдалеке тусит труппа в характерных дорогих мультикамах.

– Респект журналистам! Классная снаряга!

– I don`t understand!

– Hablan ustedes espanol?

– No, no!

Отмазаться от интервью хотят. Нас так просто не возьмёшь! У меня уже наготове – и про Чемберлена, и про республиканскую Испанию, и про то, к чему приводит попустительство фашистам, и про древние традиции британского парламентаризма.

– Венера, переводчика мне!

– Would you take interview?

– Just a fi ve minutеs!

Группа то ли британских, то ли новозеландских журналистов спасается бегством, чтобы не услышать правду… Опытная переводчик роняет: «Не вернутся! Они никогда не возвращаются, когда обещают!»

Я оборачиваюсь к отряду.

– Есть такой анекдот. Один товарищ говорит другому: «Ты знаешь, Фредди Меркьюри был очень заботлив к своим партнерам. Одному купил квартиру, другому – яхту. А когда заболел, то никто даже не пришёл навестить его!» А тот ему: «А чего ты хочешь, они же пидоры!»

Народ дружно хохочет, понимая, на что я намекаю…

Оббежать сотрудников милиции, стоящих в оцеплении. Множество глаз за забралами шлемов, поверх края щитов: взволнованных и хладнокровных, решительных или растерянных. Я не боюсь их – это часть нашего народа, это наши люди.

– Товарищи сотрудники правоохранительных органов, кто старший в вашем секторе?

Моложавый подтянутый полковник без каски и броника с чуть заметной досадой скосил в мою сторону глаз.

– Наш добровольческий медицинский отряд дислоцирован вон там, видите знамя с красным крестом? В случае необходимости, пожалуйста, направляйте к нам пострадавших.

Глаза полковника лучатся сдержанной благодарностью.

– Спасибо, надеемся, что пострадавших не будет!

– А уж мы как надеемся!

Я возвращаюсь к своему отряду. Рёв множества голосов нарастает. Готовность… Наши пошли на штурм!

Милиция – замечательные люди. Они всё понимают – кто прав, с кем Правда, и какое будущее ждёт всех нас, если они поведут себя неправильно. Нет побоища и жертв, на которые рассчитывали наши враги: стройные ряды милиции чётко, как на манёврах, расступаются и наша штурмовая колонна наполняет собой исстрадавшееся под игом ставленников «Уряда» лоно Областной государственной администрации. Здание взято!

На флагштоках медленно поползли вниз проклятые жёлто-синие тряпки, привезенные на нашу землю ещё «позапрошлыми» «европейскими цивилизаторами» – грабителями и убийцами из Швеции, до того вырезавшими ⁹/₁₀ населения Германии – «драбантами» Карла XII. И вместо них, торжественно развеваясь на ветру, пошли вверх российские триколоры. Сердце замерло, пропустило удар, а потом зачастило вскачь. Я всегда этого ждал. Всегда верил, что это случится. Но не надеялся, что даст Всевышний дожить – и теперь не могу поверить своим глазам.

Вопль рации.

– Юрич, выдвигаетесь с отрядом в здание администрации.

– Принял!

Один взгляд на отряд. Мы пойдём в место, откуда будет выход только при победе. Сунь Цзы называл это «местом смерти». Кого беру с собой? Девушки – врачи, мужчины – водители и носильщики. Позор мужчинам-врачам, которые сейчас трусливо прячутся по диванам, в тот момент, когда юные девушки с открытыми глазами идут на смертельный риск! Город полон врачами, их десятки тысяч в Донецке, а в моём медотряде одни женщины. Есть, есть мужчины, которые сотрудничают, но сейчас под рукой ни одного. Я – командир. Мой долг включает две составляющие: сохранить жизни подчинённых и выполнить боевую задачу. Я обязан быть готовым пожертвовать собой в любой момент для сбережения жизни каждой из этих юных девушек. Но я не имею права пожертвовать выполнением задачи подразделения даже ради жизней всех нас. Я могу только минимизировать возможные потери.

Против нас – спецслужбы и армия фашистской Украины. Спецслужбы и армия Штатов, самая могущественная военная сила в мире. Спецслужбы и армии Польши и других европейских лизоблюдов США – одержимых лакейским желанием урвать крохи с барского стола. Готовые пролить реки крови, уничтожить всех нас, как миллионами уничтожали индейцев, негров, вьетнамцев и многих других. Против нас – вся мощь их государств, миллиарды долларов, отработанные технологии измены, шпионажа, пропаганды и порабощения воли. Спутники и Интернет, телевидение и мобильная связь – всё, что формирует современный мир – в их руках, против нас. Точнее, против тех, кто осмелился сказать им «нет». «Нет» тому содомитскому борделю, в который они прекращают мир, в котором у наших детей будет только один выбор: стать проституткой или пидорасом. Войти в захваченное здание – это значит стать одним из тех, кто против них. Обречь себя и всех своих людей на скорую и верную, мучительную смерть. Похуй, мы будем драться!

– Медгруппа, мы идём в здание. Носильщики и водители остаются здесь и ждут указаний. Пошли!..

Медчасть развёрнута на втором этаже – классика жанра. Пониже, чтоб нести раненых недалеко, не первый – чтоб не потоптали при штурме. Прошёл день – уже перевязано множество порезанных при штурме кистей, когда люди голыми руками рвали колючку и выносили стальные решётки.

– Ну, кто ж ходит на такое дело без перчаток, ребята!

– Да кто ж знал! Я шёл мимо, а тут такое! Надо было помочь.

Развёрнут ППД – Пункт полевой дислокации, в поле, на подходах к зданию – тоже классика жанра. Это и пункт помощи пациентам на улице, и «демонстрация флага» народу, ради которого мы здесь, и запасная база на случай, если будет команда на эвакуацию. Задача командира – задолбать подчинённых, чтоб не было времени и лишних гормонов на панику, приходится её добросовестно выполнять: выход по тревоге в составе отряда, развёртывание по группам, обеспечение эвакуации раненых, свёртывание групп, передислокация. «В военное время бег вызывает панику», и специально обученные ребята из стоящих в толпе громко комментируют «Медики тренируются!», чтобы народ не ломанулся в панике при виде влачимого на носилках тела.

Хотел бы я сказать: «Словом, всё строго по учебникам, без самодеятельности и отсебятины!» – но увы! Здравый смысл и необходимость спасти Родину любой ценой – вот единственные наши учителя. На самом деле у нас военных кафедр не было, у кого были – ничему этому не учили. Никакой специализированной литературы, в которой было бы расписано, как это всё надо организовывать, тоже нигде найти не удалось. Скорее всего, она есть где-то под грифом «совершенно секретно» – да только те, кто её читал, годами учил и получает теперь немалые зарплаты за «секретность своих знаний» и «погоны», по неведомым нам причинам сейчас попрятались за диванами на просторах России. Здесь и сейчас, где решается будущее Русского мира, где мы даём бой мировому фашизму, нет ни одного из этих «высокомудрых теоретиков» военной медицины. Некому подсказать, научить, не говоря уже организовать и возглавить. Юные хрупкие девушки встали умирать за свой народ – а полковники и подполковники с немалым опытом войн сидят в Ростове и Москве и смотрят на это шоу по телевизору. Позор вам и от души пожелание – пусть «выслуги» с «пенсиями и квартирами» встанут вам поперёк глотки, а в смертный час – как гири, утащат прямо в ад! Неужели не стыдно???

Наконец отряд возвращён в расположение. Раскрасневшиеся от беготни на свежем воздухе красавицы-девушки и немногие, но крайне решительные мужчины дружно ржут друг над другом и глотают чай. Чистая физиология: целенаправленная двигательная активность в составе группы единомышленников апеллирует к «чувству сопричастности» и вызывает выброс гормонов счастья.

– Командира в штаб!

Здесь все эмоции очень обострены, чувствительность повышена: организм понимает, что речь идёт о его жизни, и собирает каждую нервную клеточку в единый сверхчувствительный радар. Мне очень не нравится угрюмое, с чуть перекошенным правым углом рта лицо Вадима – он здесь сейчас Главный.

– Ожидается общий штурм. Численность противника – усиленный батальон, до шестисот человек, из западенцев, вооружение – тяжёлое пехотное, планируется применение нервно-паралитических газов.

Тягучая, горячая волна прокатывается по спине от затылка до пят. Как ни готовься к тому, что это будет – окончательно не приготовишься никак. У противника – крупнокалиберные пулемёты и огнемёты, газы и броня, у нас – арматура и дубьё.

– Нам аргументы подвезут?

– Стоим с тем, что есть. Ничего больше не будет.

– Наша задача?

– Стоять до конца.

– Задача моего подразделения?

– У тебя отдельный отряд, ты командир – ты и решай. Хочешь – всех выведи, хочешь – всех оставь здесь.

Краски в окружающем мире медленно гаснут – так всегда бывает при тяжёлом стрессе. Наша задача ясна. Мы должны лечь здесь все, до последнего. Массовая жертва нас, безоружного населения должна разбудить тот самый алгоритм «массовых убийств русскоязычного населения», который воспламенит пламя народного восстания, если надо будет – приведёт сюда спасительные войска наших северных братьев.

В принципе, как говорят мудрые зулусы, «все, что есть сейчас, когда-то было и будет ещё когда-то». Ничего не ново в истории. Когда-то Леонид вёл своих триста избранных воинов к узкому Фермопильскому проходу, не рассчитывая победить, – его задача была лечь вместе со своими людьми. И тем пробудить свой народ, сплотить разрозненную, погрязшую в дрязгах, наполовину продавшуюся персам Грецию на общее святое дело – отпор безжалостному и могущественному врагу. Но эти триста были лучшие воины своей страны, отборные бойцы, которых с детства готовили защитить Родину. Мы – простые граждане самых мирных профессий, безо всякой спецподготовки. Медпункт кипит жизнью: сестрички, врачи и фельдшера сортируют медикаменты, оказывают помощь раненым, раздают таблетки тем, у кого прихватило от нервов желудок или сердчишко. Я смотрю на всех них и ощущаю, как медленно, твёрдая тяжёлая рука сжимает моё сердце, дышать становится всё труднее. Баран, почему я сегодня не взял противогазы? Впрочем, от них толку нет. Вслед за невидимой смертью из вентиляционных шахт при зачистке всегда входят в двери и окна бойцы из спецподразделений – в бронескафандрах, со стрелковым на изготовку. Короткие удары выстрелов в упор во всех подряд – в тех, кто уже лежит без признаков жизни, и тех, кто ещё не околел в своих старых противогазах с истекшим сроком хранения. Недостаток вооружения и спецсредств можно нейтрализовать правильной тактикой. Думай, ты командир, думай! Так что же делать?

Ответственность командира – страшное дело. Кто не пробовал, тот не знает. У меня здесь более тридцати человек, из них четыре пятых – женщины. Юные и в летах, те, кто ещё не познал мужчины, и те, кого дома ждут маленькие дети. Они вверили мне свои жизни и сейчас безропотно и не задумываясь выполнят любой приказ. Но приказ, вся его сила и мера – это только я. Мой долг – выполнение боевой задачи. Мой долг – сохранение личного состава. На каких весах взвесить эти две гири, легшие мне сейчас на душу?

– Группер, со мной!

Молодая, но очень толковая комгруппы, позывной Венера, с медкомплектом за плечом размашисто шагает рядом. Выход из обречённого здания, спасение – вот оно.

Взгляд в низкое, плачущее небо, вдох – выдох.

«Георгий-Победоносец, мой Святой Небесный покровитель, вразуми…»

Если бы у нас стояла задача отстоять здание и был бы хоть один шанс это сделать, я бы оставил всё подразделение внутри, до самого конца. Каждый перевязанный раненый – малая крупица в плюс к стойкости общей обороны, крошечное слагаемое общего успеха и возможной Победы, пусть не здесь и сейчас. Но ввиду полного отсутствия вооружения шансов нет никаких и наша задача – сакральная жертва за народ и Родину. А раз так…

– Отряд, слушай мою команду! Всем бойцам-женщинам: взять индивидуальные медицинские наборы. Задача: выдвижение в ППД, развёртывание по машинам эвакогруппы, наблюдение за обстановкой. В случае массового штурма – стандартная работа по тем раненым, которые будут снаружи. В здание не входить! При неудаче нашей обороны – всем переход на нелегальное положение, установление контактов с местными партизанскими отрядами, после прибытия войск Северного Брата – вхождение в их состав для выполнения медицинских обязанностей. Быстрее, бегом, бля!

Побледневшие девочки сразу всё поняли – молча мгновенно пакуются и притихшей стремительной стайкой вылетают следом за мной. Вообще здесь все и всё понимают очень быстро.

Крайние девушки – бойцы отряда, бесшумно растворились во дворах. Гиря сразу упала с души куда-то вниз, дышать стало гораздо легче. Вдох-выдох, поворот – и вот я снова в здании. Если сравнивать решимость человека с чем-то мощным, то не похоже, чтобы я чувствовал себя паровозом, несущимся по рельсам: скорее я ощущаю себя рельсом, прибитым к шпалам и готовым нести на себе любую тяжесть эшелонов. У меня нет варианта даже вперёд или назад, тем более – отступить и уйти: Всевышний милостью Своей просто отключил у меня функцию страха и включил функцию долга. Мне гораздо легче, чем людям вокруг меня. Мне гораздо тяжелее, чем им.

Я не спрашиваю ни о чём оставшуюся в медпункте мужскую часть подразделения. Тем более о том, «кто хочет остаться». Это не кино, где герои изъясняются в пафосных длинных диалогах. Здесь все говорят очень кратко и просто. «Чем ближе к смерти – тем чище люди…» Все, кто остался в медпункте, – мужчины, военнообязанные как медработники. Они ничем не хуже и не лучше тех, кто сейчас готовится принять мученическую смерть на всех этажах здания за наше общее дело. И самое главное – вход в здание на выход открыт. Любой желающий может быстро свинтить, пока не истекли два часа ультиматума. И все понимают, что будет, если не свинтит.

Так что я ничего не говорю никому – я прохожу в медпункт, сажусь в простенок между окнами, и молча смотрю, как толково, без лишних движений, работает наличный состав подразделения: измерение давления, раздача медикаментов, перевязка легко оцарапанных при штурме здания. Инстинкт самосохранения, самый базовый из человеческих, бьётся о стенки души – в закрытом здании, с единственным выходом, умирать не хочется очень сильно. Но гораздо сильнее, чем нежелание умирать, бьётся мысль: правильно ли я понял свой долг командира? Может, нужно было оставить девчат здесь?

Когда-то давно, в Великую Отечественную войну, первые два года нашей армии не хватало опыта проведения больших наступательных операций. Соответственно, каждая попытка организовать их заканчивалась окружением наших ударных сил, провалом операции, жертвами в сотни тысяч убитых, раненых и пленных. И когда наступал решающий момент перелома в войне – наше контрнаступление под Сталинградом, сложилась крайне драматическая обстановка в верхах. Отдельные механизированные корпуса должны были войти в прорыв и двигаться навстречу друг другу, чтобы замкнуть кольцо окружения. Однако ударные пехотные части не смогли до конца прорвать полевую оборону противника. И тогда командирам мехкорпусов поступил приказ Верховного главнокомандующего: идти в атаку и прорвать оборону. Они начали мешкать: оттягивать начало атаки в надежде, что пехота всё-таки пробьёт им дорогу. Раньше, до всего этого, я не понимал их. Теперь, когда я представил всю неизмеримую меру их ответственности: перед страной, перед своими людьми, перед самими собой, мне стало нехорошо. Им предстоял не только прорыв – им нужно было продвинуться на сотни километров по тылам мощнейшей армии мира всех времён и народов, успешно замкнуть окружение и удержать в кольце самую мощную вражескую группировку на фронте. В этих условиях начало выдвижения в не до конца проделанный прорыв грозило провалом наступления и проигрышем войны. Миллионы жизней легли на совесть каждого. Теперь я понимаю тех командиров гораздо лучше, нежели раньше…

Вдох-выдох. Ребята с той стороны, вы где? Мы ждём вас, идите, мы готовы! А вы?..

Они не пошли. Наш командир встретился с их командиром. И сказал спокойно и просто: «Идите. Когда убьёте всех, последние взорвут здание вместе с вами». И у них не хватило духа пойти. Как и много раз позже – под Карловкой и Семёновкой, под Спартаком и Логвиново. Каждый раз, когда нужно было идти в огонь именно «до конца» – на гарантированную, неизбежную, верную смерть, подрывая себя гранатами, закрывая грудью амбразуры, одному против десяти – у них не хватало духа и они не шли так, как надо. Понятное дело – это же не по жилым кварталам «Градами» лупить и не маленьких девочек насиловать…