Текст книги "Город снов. Экзистенциальный роман"

─ Девятый дом, напротив кафе.

─ Спросим у кого-нибудь. Уже половина шестого, пойдем ─ не могу больше сидеть.

Они вышли из кафе «Сказка», две школьницы торчали у перил и смерили их любопытным взглядом.

─ Давай у них спросим. Девчонки, где 31-й дом?

Девочки переглянулись смущенно.

─ Идите прямо туда, третий или четвертый дом по счету, ─ показала рукой девочка в синей куртке.

Адрес Таня написала путано, пришлось позвонить еще раз хозяйке и уточнить. Наконец, они отыскали нужную квартиру и позвонили. Две молодые дамы их уже ждали.

─ Здравствуйте!

─ Здравствуйте. Мы уже успели потеряться, неправильно адрес записали, ну ничего страшного.

─ Проходите, смотрите, в квартире все есть…

Джей разделся и прошел в комнату.

─ Да, у Вас тут шикарно и телевизор даже есть. Мне очень нравится. Великолепно!

─ Как вас зовут?

─ Я, Джей, а это Таня, моя девушка.

─ Я тоже Таня, а это моя подруга Ира.

─ Очень приятно. Вы 200 рублей с человека берете, так?

─ Да.

─ Хорошо, меня все устраивает, только не могли бы Вы нам сделать небольшую скидку. Я согласен на 4 тысячи.

─ А до какого Вы приехали?

─ У меня на 6-е апреля билет, 11 дней получается.

─ Вы по делу приехали, учиться?

─ Я отдыхать приехал к своей девушке. Давно ее не видел.

─ А-а… Дело в том, что это моего отца квартира, он ее сдает. Вряд ли он скинет.

─ А вы позвоните ему, поговорите, пожалуйста.

Она набрала номер на мобильнике.

─ Алло, папа! Пришли молодые люди, просят сделать скидку… алло…

─ Нет, 200 рублей с человека, не надо сдавать, других найдем.

─ Он, говорит, нет…

─ Ну, скажите, что я плачу 4 тысячи до 6-го апреля, шестого вечером поезд.

─ Да всего 400 рублей скидка за один день, что там один день, ─ вмешалась Ира.

─ Алло, папа. Они 4-ре тысячи платят, до шестого апреля, им очень надо.

─ Четыре тысячи?

─ Да.

─ Ладно… Паспорта есть? Запиши.

─ Все есть, все дадим, ─ закивал Джей головой.

─ Пусть живут.

─ Хорошо, пока.

─ Спасибо, спасибо Вам. Мы уже с ног сбились, у меня чуть истерика не началась. Представляете, я три месяца собирался к ней приехать, приехал, пошли на квартиру, которую Таня нашла, а там голые стены и койка железная, окна желто-зеленым тряпьем законопачены ─ ужас какой-то, и хозяин просит три тысячи за 10 дней. У вас тут рай. Три тысячи я у себя за месяц плачу за комнату. Ну, у вас и цены.

─ Да, цены на жилье поднялись.

─ Но за такую квартиру не жалко 4-ре тысячи отдать, у Вас тут очень хорошо.

─ Телевизор вот так включается, ─ показала Таня, ─ понятно?

─ Сколько каналов?

─ Три кажется: первый, РТР и СТС.

─ Нам хватит, я не телевизор приехал сюда смотреть.

─ В общем, разберетесь

─ Пойдемте на кухню, запишите наши паспорта.

─ Ира, у тебя есть ручка?

Да, в сумке, сейчас принесу.

Таня показала ванную, туалет, потом кухонные принадлежности. Джей отсчитал 4 тысячи рублей и передал их Тане. Ира села за стол и наспех записала его паспорт. Деньги жгли Тане руки, она уже летела вон из квартиры.

─ Ну, все пошли. Всего доброго. Ах, вот ключи: желтый от нижнего замка, а этот большой от железной двери. Счастливо Вам отдохнуть, если что звоните, телефон у вас есть.

─ Пока.

─ До свидания, ─ единственное, что сказала Таня за всю церемонию.

─ Yes, yes, yes, ─ ликовал Джей, ─ мы одни в квартире, ща издохну, иди ко мне катенок. Ты рада? Все время молчишь, смотри, как здесь классно, телек есть, две комнаты, обои на потолках, клевая хата. Надо позвонить мужику, послать его подальше. Сколько время?

─ Шесть часов.

─ Рано еще. Давай полежим вместе, иди ко мне, гордячка.

* * *

В Тобольске Джей отключил мобильник на пару недель, чтобы полностью себя посвятить Татьяне. Она очень ждала его и дождалась. Джей изменился, стал резким и эсцентричным, порой даже злобным, но по-прежнему лелеющим свое чувство к ней. Он и сам наблюдал в себе эту перемену и объяснял это тем, что много работал, нервничал и отстаивал свои банальные человеческие права в последние три месяца, это очень его утомило. Он старался не думать обо всем случившемся, но неприятный осадок от пережитого гнездился в глубине души и застигал его врасплох порой. А Танюша любила его, пытаясь вникнуть в каждое сказанное им слово, успокаивала его и много-много обнимала, неистова прижимая к груди его больную воображением голову, как умела обнимать только она одна. Джей провел с ней незабываемые моменты, но его голова была уже полна дум о Казахстане. Джей взял деньги, которые ему выделил Тимур на дорогу у Серекпая. Он собирался по возвращению из Тобольска сразу взять билеты до Кокшетау и отбыть в Казахстан.

Пикасовствующий монах

У меня сводит кишки от этого мира, кого я пытаюсь обмануть: себя, мир, Таню? Мне тошно и нет предела этой гниющей тоске. Я приехал к ней за 2000 км, чтобы трахаться и изливать душу о своей тяжкой ноше. Она любит меня, любит ─ это единственное, пожалуй, что меня еще удерживает на этой планете обрыдлых рыл и лягушачьих сердец. Я приехал к ней петь песнь любви и гладить ее точеную спинку, и мне на все глубоко насрать.

Вот что, если свою жизнь превратить в виртуозный роман, поток бытия нумерованных страниц, грустных и прикольных, правдивых и не очень. Поддаться соблазну жить, а лучше творить этот роман, этот обман самообольщения. Задаться целью прожить его интересно, да, в принципе, неважно даже как, главное, чтобы без сомнений, угрызений совести и подобной гнили. Чего может не хватать настоящему роману, не того ли, чего не достает в обычной жизни: немного мистики, сногсшибательной любви, сарказма, вызова судьбе, стыдливой эротики, научной точности и быстрой смены климата и еще множества вещей доступных воображению. Надо помнить о сюжетной линии, в манду ее, в конце концов, выдающиеся романы писались для себя, поэтому стоит ли утруждаться подобными мелочами?

Напротив меня лежит тучная женщина на нижней полке, похожая на мыльный пузырь с головой и глазами, в руках у нее романчик «В полете фантазий» Полины Джордан или Пэнни Джером, не разобрать, ─ вот она человеческая сущность: человек лишь фантазия в собственном мозгу о самом себе, хуже ─ в чужом мозгу. Уместно ли говорить о таких анатомических особенностях, не оскорбляя достоинства, не знаю. В романе, да, и в жизни, легко все перевернуть с ног на голову, надо только захотеть, возжелать чуда, а дальше разгребай манну небесную. Это совсем не сложно, вот если бы научиться летать, или хотя бы не срать, это куда сложнее.

А ведь и это реально, мой научный руководитель как-то рассказывал мне о солнцеедах, есть такие люди, которые посредством медитации или молитвы входят в резонансное состояние с космосом и всасывают космические энергии непосредственно через макушку, представляете уровень. Более того, у него нашлось этому научное объяснение, вот это, я считаю, достижение, или, например, сидя в тюрьме один заключенный научился получать золото из свинца, философский камень открыл, написал рецепт в Интернете и на кафедру статейку послал. Сколько ликования было у Бориса: «Удивительно, и ведь это не противоречит LT-методу объяснения химических реакций, Бартини был прав. Мы на пути к универсальным решениям». Да, что тут говорить, речь не об этом, скоро можно будет прикрепить к уху датчик и перемещаться в пространстве-времени, изменяя свое агрегатное состояние, транспортироваться в любые точки вселенной или трансмутироваться не знаю, как правильней.

Вселенная, слово то какое, помню как-то раз в автобусе с Кириллиусом и Вжиком (Саламандрой) мы, рассуждая о вселенной, поместили ее в спичечный коробок за место плана, а потом раскурили его, также виртуально, нас накрыло жестоко, мы даже решили тему разговора переменить, а то как-то объем был великоват для автобуса, перепад масс и давления. Вжик все время хихикала как полоумная дурочка, я ее еще спросил, че ей так весело, аж жопа горит (она у меня на коленях сидела). Ей, видите ли, холодно на улице было, а тут она отогрелась и вскипала как чайник с подпрыгивающей от нежности крышкой. Это меня натолкнуло на размышления о том, почему женщины живут в среднем дольше мужчин. Бабы просто умнее мужиков ─ это факт. Почему бы и нет, в индусской религиозной мысли ум (нус) атрибут материи, но не духа. Мужики заложники своего косного духа, поэтому и мрут как мухи, бабы хитрее, конформней к изменениям. А движение ─ жизнь, пусть это жизнь видимая, на материальном плане. Мужики стремятся к жизни вечной, к духовному возрождению и проч. Но в природе, видимо, все уравновешивается и сводится к взаимному сосуществованию: ей все равно, мужик ты или баба ─ один хрен издохнешь рано или поздно, и она распорядится твоим нусом и анусом по назначению…

Роман это квинтэссенция жизни, то, где реальное и нереальное сходятся воедино и являют себя через призму восприятия автора. Именно в романе жизнь приобретает абсолютное качество причастности к бытию вообще, и чем химеричнее и, одновременно, реальнее она описана, тем интереснее и ценнее. Роман ─ жизнь ради жизни, отвлечение от «оков своя» и в то же самое время погружение вовнутрь, самовскрывание автора. Люди не помнят себя большую часть своей жизни, пребывая в плену собственных иллюзий, в погоне за недостижимым идеалом, «как необходимо жить». Почему бы не отбросить этот неизлечимый идеализм и просто жить, помня о себе каждую минуту, прислушиваясь к крику своей души? Люди разучились доверять себе и вследствие этого друг другу, им просто некогда заняться собой, вылечиться от вируса массового сознания, и они теряют веру в борьбе за боль всеобщего заблуждения.

* * *

Я пришел в мир и погрузился в жижу вязкой булькающей суспензии чахоточной морали. Вы слышали о Пикассо? Кто такой Пикассо? Это полотно клоаки, чреваточащих кишков гения с глазами-щупальцами осьминога… «Жрите, жрите мое дерьмо, вываливающееся из кровоточащего ануса. Я настоящий черт. Мне нужны молодые души для вдохновения», ─ говорит он мне из телевизора. «Подожди, я доберусь и до тебя с твоими гардениями и горшочками герани, ты всосешь мое семя, рвущееся из недр преисподней… Бодрствуйте, ибо не знаете часа господня».

Как я ненавижу свою хозяйку, это квакающее бормотание… «Чва-чва-чва… Чва-чва-кха… Кхар-брым-тур…» Походит на гимны вуду, ее постоянно одолевают хвори: гнилые зубы, грыжи на позвоночнике, язвы потрохов, гастрит, полиартрит костей, тахикардия и ишемия с гипертонией, атеросклероз и … ─ по ней можно энциклопедию болезней составить. Но все это ерунда по сравнению с «Чва-чва-чва… Брр-кур-дыр… Кхе-кше-стрым… чва-чва… Пше-хре-дам…»

«Господи, за что мне такая напасть, эта хозяйка», ─ взываю я по утрам. Но он, похоже, дремлет и не видит моего ужаса бытия. А так хочется проснуться где-нибудь на природе, в лесочке и босиком по утренней росе на заднице прокатиться, эх лепота. Такое нежное пробуждение, а тут и сям зверушки шныряют, птички клювики чистят о перышки, муравьи по стопам ножками перебирают, цикады цимбалами слух настраивают. И Ева прикорнула под березой в такой естественной ленивой позе: сиськи по траве переминаются, волосы спутаны на лбу и ниспадают небрежно на прелестное личико, пухленькие губки, розовые щечки, жировая складочка на животике, и невинная завязь с кусочками сухого терновника на лобке спрятана под тяжестью рыхлых сдобных ляжек пока без признаков целлюлита.

Интересно, у Евы были признаки целлюлита? Судя по тому, как ее изображали великие живописцы, склонность в потенции присутствовала. Мне кажется 50/50, а это ближе к тому, что все-таки был. Вообще, античность и Возрождение изобилуют целлюлитом, вот то ли дело японское аниме… Шутка ли, Ева ─ японка с низовий Тянь-Шаня, по-детски хрупкая девочка, с недоразвитой грудью и шоколадными пятнышками сосков, еле семенит ножками по зеленому мху. Черные тугие волосы, лобок словно кусочек гудрона вплетается в шов нетронутой промежности.

Одним словом, тяжело быть перцем по утрам без перчинки-тычинки. Таня! Я страдаю, помоги мне, я болен, болен, хочу быть маленьким фурункулом на твоей сладкой попке… Усыпи мой мозг, излечи мой невроз, где же ты, голубка моя кареглазая. Прости, прости, прости меня, ангел мой, я искромсанный слизняк, изъеденный молью носок, изжеванный пест, смакующий свою отрыжку.

Доброе утро, страна!

* * *

Вчера приехал из Тобольска ─ жесть… Сегодня уже лучше. Зашел к Крысе за болоневой курткой на старую хату, давно хотел ее забрать. Кочерга сегодня к нему переезжала. Заодно отыскал свои затерявшиеся темные очки, память об Одессе, и прихватил пару книжек, Фаулза и Муроками. К несчастью, у Кочерышки зависала морковка, редкостная манда, надо сказать, как-то еще давно лет пять назад я попросил ее вскрыть мне гематому на руке, так она аж до потолка прыгала от радости, за нож схватилась, мандавошка целлюлитная, еле уговорил ее лезвием воспользоваться. Крови было, только не гематомной, а, по ходу, родной свежей, в общем, медиков пришлось вызывать, чтобы заштопали меня малость.

Встреча с ней ничего ровным счетом не ознаменовала, игра эроса и затхлой вагины. Пятнадцать минут словоблудия и прелюбодеяния ─ скукотища болотная.

Полипы проснулись: «Бп, бп, бп, бп,» ─ устрицы зашкворчали, ─ «крч-крч-крч,» ─ зачавкали, зачмокали, планктон им подавай. «Джей, сходи пожалуйста за сигаретами… Почему ты не хочешь поговорить нормально?» ─ «Я лед колол сегодня, пошли все на хрен, бесполезное занятие с Вами говорить». ─ «Джей, что у тебя с волосами? У тебя плеш… Бп-бп-бп-бп… Крч-крч-крч… Где ты живешь? Ты работаешь? Как твоя девушка?» ─ «Я только от нее, моллюски головоногие. Где я только не живу, именно сейчас здесь, в Дубне, завтра уезжаю». ─ «Куда, к себе на север, в Мурманск, валяй валяй… Бп-бп-бп, крч-крч-крча-крчу…» ─ «Нет, почему? В город кошек». ─ «Крч-бп-бп, крч-крч-бп, бпш-шкрчу… Куда? С тобой нельзя нормально поговорить, опять ты начинаешь». ─ «Monday! Monday! Monday! Tuesday! Tuesday! Tuesday!» ─ «Идиот, бп-крч-крч». ─ «Я живу в Тобольске, Мурманске, Дубне и в Казахстане теперь…» ─ «Хорошо, если меня спросят, видела ли я Джея, я отвечу, что да, он дебил, работает ледоколом и живет в четырех местах. Крч-крч-крч… Смотри у него залысины, а очки такие не в моде, сейчас мода не 70-е… Бп-бп-бп, крчху-крча-пшха…» ─ «Отстань от моих волос, они повсюду, это джунгли, дебри на паласе, в раковине, на подушке, не мешай им размножаться, курица, куда свой клюв суешь, птичьим гриппом переболела? Нет, птичий грипп не для тебя, не для тебя, прививаться надо!» ─ «Я то переболела, а вот ты еще не болел, видно. Крчум-бш-бп-круа…» ─ «Я лед зато сегодня колол, такие большие льдины поднимал над головой и бросал на камни ─ дыш, хыдыш, хыдыш». ─ «Об голову себе поколи. Крч-быр».

Ну, что тут попишешь, поговорить они хотели, с порога за сигаретами отправляют, чавкалки устричные.

А лед был прекрасен, чуть все пальцы им не перерезал, река далеко отошла от берегов, обнажив черно-коричневую гортань. Крупные льдины с прожилками и трещинами, словно венами, рассыпались по берегу, похожие на зубы, местами изъеденные кариесом и покрытые корочкой зубного камня. Но больше притягивали чистые цельные куски, в них узорами и пузырьками застыли кружева вечности, на ощупь неровные и вонзающиеся в кожу иголками холода. Мне захотелось тереть лед ладонями, и я тер, потом припал лбом и щекой… В одной из трещин лед раскрошился на продолговатые иголки, тонкие, острые и прозрачные, я взял в руку кусок льда, губчатая поверхность снизу, ребристая с боков от пронизывающих капилляров иголок. Я ударил его о льдину, и он раскрошился на множество ледяных игл, таких вкусных и прозрачных, хрустящих на зубах.

Я дошел до треугольников, спустился к воде и стал прыгать по скользким зелено-черным камням, пришлось вытащить руки из карманов, чтобы поймать равновесие; от плит льда отставали небольшие льдинки, отколовшиеся под собственной тяжестью, в местах, где подтаивали плиты, я с трудом отрывал их от земли и бросал с силой о камни, льдинки с шумом разбивались на множество кусков, скатывающихся и застревающих в расщелинах. Я бросал, и моя душа переполнялась детским ликованием, как будто я нашел новый способ веселить его, того, кто упрямо не хотел жить во мне, строил препоны моей радости, терзал меня. Я даже хотел позвонить Крысе, позвать его туда, на эти заплесневевшие камни поколоть лед, но мысли мои убегали вслед за слезами, увидевшими прекрасный горизонт вдали над рекой, я дышал, дышал, дышал. Куда мы бежим, зачем? От кого прячем взоры? Кто мы? Мы потеряли свои мысли в безвременье, мы немы и сухи к сердцебиению природы, на что мы способны, к чему годны, мы лепим искусственные мирки из мишуры, из оберток рекламных роликов, из шкворчания поджариваемых моллюсков. Мы лепим рай, толкаемые урчанием кишок и гулом машин, мы блюем и продолжаем с гордостью некогда начатый апокалипсис, лелея свои гнойники, готовые разорваться зеленой хлюпающей жижей, мы уверены в своей неизбежной агонии испепелить мир и будем упрямо стоять на своем незыблемом кредо.

Владя

Только что выполз из туалета, ─ блаженство, множественный оргазм ─ обосраться в поезде, это как освободиться от кармических долгов. Просто обновленное сознание, ясность восприятия и радость бытия. Теперь я понимаю грудных детей, их безграничное счастье срать, где ни попадя и ссать, и блевать. Со мной едет один экземпляр, правда ему уже 2 года, но он метит в другую категорию…

Вообще-то, нет ничего хуже, чем ехать с детьми в одном купе ─ это вдвойне жестко. Особенно, если ребенок ведет себя как неординарное, малосознательное существо. Какой-то философ писал, что дети обладают, чуть ли не божественной чистотой и совершенством, незапятнанные предрассудками общественного мусора, они наивны и прелестны в своем неведении. Спешу сказать, я разочаровался. Дети как взрослые только хитрее и жестче. Они чувствуют, что что-то не так, что все насквозь полно абсурда и можно творить беспредел, канючить и истерить. Это, однако, напрягает.

Я пытаюсь вспомнить себя в детстве… Неужели я был таким же маленьким мудаком? Доводил мать, ныл и орал без повода, просто так, чтобы не забывали о моем существовании ни на минуту. Может, это недостаток в воспитании, упущение родителей? Мамаша Влади постоянно печется о нем, даже чересчур, будто это и вправду ее космическая миссия облегчить ему жизнь, а Владя прочухал такое положение вещей и, естественно, пользуется этим, как только может.

─ Владя молодец… Владя будет кушать… Владе надо дать лекарство. Давай сначала мама. Владя же у мамы не трус. Разве Владя трус? Ну, почему ты такой вредный! Не надо ставить на меня ноги. Владя не кричи. Ты зачем маму бьешь. Я сейчас уйду от тебя… Оставлю тебя одного здесь вот так.

А Владе до лампочки, он и маму давно в расход пустил и детей из соседнего купе, все бегают вокруг него и не знают, чего еще ему не хватает. Юля, девочка из соседнего купе, проявляет к нему какой-то ботанический интерес, она мало говорит, больше исследует окружение пытливыми серыми глазами, глядя на нее, можно подумать, что она уже прикидывает свое неблизкое замужество и очень внимательно изучает поведение мужских особей на примере Влади. В ней нет ни тени недовольства, скорее прагматический анализ того, что есть, она временами пытается обнять Владю, улыбается ему, наивно разделяет его беспричинные вопли. А Владя чеканит какую-то абракадабру: «Ко-зю-на, па-на-да, ко-се-ты, ба-ра-ля, та-ра-на!» Как неистовый политический деятель он голосом воздействует на массы, размахивая соской… «Когда же он, наконец, заткнется?» ─ на бессознательном уровне вертится у меня в голове. «Маманя, как с ума еще от тебя не сошла, девочка с тобой играет, игрушки тебе дали, какие имелись, бабки со всего вагона трендят, какой замечательный ребенок, Владя, когда ты заткнешься, наконец?.. Это уже харизма какая-то, елки палки, ну, так же нельзя народ мучить».

Бывает, на мгновение он умолкает и сосет соску, перебирая лего-конструктор, или засыпает. Даже непривычно как-то становится, неужели и впрямь угомонился ─ не может быть! Ну, это только иллюзия, Владя уже переворачивается с боку на бок, и опера начинается сызнова.

Кокшетау

Я уже больше недели в Кокшетау, Таня эти люди необыкновенные, но я умираю от тоски по тебе. Тимур очень дальновидный и серьезный, а я капризничаю на каждом шагу как ребенок и вывожу всех из себя своими выходками. Стар, наверное, хочет хорошенько съездить мне по морде. Метис еще как-то держится… У Тимура очень прелестная жена, просто богиня имени под стать, а зовут ее Диана. Такое живое прелестное создание, с волнистыми золотыми волосами и кожей цвета оливкового масла, ей богу, я так пялюсь на нее, она прекрасна, а одевается как принцесса, которая хочет казаться мальчиком-пажем.

Здесь все есть как в Греции, но это то и дико для меня, я не привык к такому всеобилию и доступности… Все разрешено, что дозволено, а дозволено то, что ты считаешь для себя сам, но за ошибку можешь расплатиться жизнью. Они не улыбаются и ничему не радуются, не удивляются, терпят и сжигают все внутри. Любви нет, считают они, есть только обязательства и долг перед семьей. Семья, для них это священное слово. Семья это все для них, они ее заложники и хранители. Они и меня теперь причисляют к своей семье, заботятся обо мне, более того их гостеприимство походит на какой-то мазохизм. Это уже слишком. Тимур как больной твердит: «Джохар, Джохар, Джохый Ар…» ─ это походит на какую-то молитву. Я чувствую себя пленником их гостеприимства и неподдельной опеки, куда я попал? Ко мне так дома не относились, когда я приезжал с института на каникулы. Я привык не доверять никому, здесь все по-другому ─ никаких тайн и полное участие, меня это вымораживает. Здесь незачем бороться, скажи, и все устремятся тебе на помощь ─ семья. Она всех объединяет и шлифует, готовая разложить по полочкам твою душу, все тайные порывы и волнения перестают быть сном, они оживают и воплощаются… Это жестко, не остается места загадке, иллюзии, когда обо всем можно сказать и получить это. В жизни становится все чересчур обыкновенно и зависит только от тебя, как все это выдержать? Наслаждение настоящим, своим телом ─ вот их азбука. Они любят свое тело, обильно и вкусно его кормят, удовлетворяют его… физические ощущения и бритые лобки; для них естественны влечения ─ желания тела, и они идут им навстречу. Не переносят критики, очень агрессивны и грубы, если пытаешься обнаружить у них душу; сжигают свои эмоции, которые тайно управляют ими.