Текст книги "Кох-и-Нур. Семейные трагедии, коварные заговоры и загадочные убийства в истории самого большого алмаза"

Глава 2
Моголы и Кох-и-Нур

В апреле 1526 года Захир ад-Дин Бабур, лихой турко-монгольский поэт – правитель Ферганы (Центральная Азия), спустился с Хайберского перевала с небольшой армией тщательно отобранных воинов. Он привез с собой пушки и мушкеты, невиданные до того в Северной Индии. С этой новой военной техникой он победил Ибрагима Лоди, султана Дели, в битве при Панипате, причем в сражении погиб и сам Ибрагим, а год спустя разбил раджпутов. Затем Бабур основал свою столицу в Агре, где начал строить ряд орошаемых райских садов.

Это не было первым завоеванием Захир ад-Дина. В молодые годы он не сидел на троне, а вместо этого жил в окружении приятелей, угоняя овец и воруя еду. Иногда ему удавалось захватить город. Бабуру было четырнадцать, когда он впервые взял Самарканд и удерживал его в течение четырех месяцев. Обычно он жил в палатке, как кочевник, и это поведение, хотя и одобрялось традицией Тимуридов, казалось, мало ему подходило. «Мне пришло в голову, – писал он, – что я никому не порекомендовал бы бродить от горы к горе, бездомным и беспомощным»[34]34
  Babur, The Babur Nama or Journal of the Emperor Babur, translated from the Turkish by Annette Susannah Beveridge, London, 2006.


[Закрыть].

Бабур не только основал династию Моголов, правивших Северной Индией в течение 330 лет, но также создал один из самых увлекательных дневников, когда-либо написанных великим правителем, – «Бабур-наме». На его страницах Бабур откровенно раскрывает душу, подобно Самюэлю Пипсу[35]35
  Самюэль Пипс – английский чиновник морского ведомства, автор дневника, в котором подробно описывал как политические интриги при дворе, так и собственные впечатления и любовные похождения.


[Закрыть], сравнивая индийские и афганистанские фрукты и животных с той же любознательностью, с какой записывает впечатления об отличиях между влюбленностью в женщин и в мужчин или разницу в удовольствии, получаемом от опиума и вина[36]36
  Там же.


[Закрыть]. Здесь же Захир ад-Дин упоминает о необыкновенном бриллианте, выделявшемся среди огромного количества драгоценных камней, которые он захватил во время своих завоеваний.

Бабур отметил в «Бабур-наме»: когда его сын Хумаюн захватил семью Бикрамджита, раджи Гвалиора, находившуюся в Агре в момент поражения Ибрагим-шаха II Лоди, «они предложили ему добровольно отдать массу драгоценностей и прочих ценностей, и среди них был знаменитый алмаз, должно быть, принадлежавший султану Ала ад-Дину [Халджи]. Слава камня такова, что любой оценщик мог назначить ему стоимость, которой бы хватило на пропитание для всего мира в течение двух с половиной дней. Видимо, он весит 8 мискалов»[37]37
  1 мискал = 6,22 грамма или 0,22 унции.


[Закрыть]. Другой источник того времени – небольшой трактат о драгоценных камнях, посвященный Бабуру и Хумаюну, – также упоминает алмаз Бабура: «Никто из людей не видел до того такого алмаза и не слышал о нем, ни в одной книге нет о нем упоминания»[38]38
  BM Ms Or 1717, Rieu’s catalogue III, 9565 Treatise on Precious Stones by Mohammad, son of Ashraf al-Hussaini. Quoted by H. Beveridge, ‘Babar’s Diamond: Was It the Koh-i-Nur’, Asiatic Quarterly Review (April 1899). Р. 370–389.


[Закрыть]. Эти два упоминания, как часто считается, и являются самыми ранними упоминаниями о Кох-и-Нуре. Это не исключено, но описание слишком неопределенно, чтобы быть бесспорным, но не вызывает сомнений существование нескольких очень больших алмазов в то время в Индии.

Так или иначе, но алмаз Бабура вскоре покинул Индию. Бабур умер в 1530 году, всего через четыре года после прибытия в Индию, не успев закрепить новые завоевания. Его мечтательный и несколько нерадивый сын Хумаюн разделял поэтические и культурные интересы отца, однако не обладал его военным талантом. Хумаюн продолжал разбивать сады и проводил дни в изучении астрологии и увлечении мистицизмом, но не сумел удержать отцовские завоевания, и в 1540 году, спустя менее десяти лет с момента начала правления, Хумаюн был вынужден отправиться в изгнание в Персию.

В своем дневнике Бабур демонстрирует смесь гордости и крайнего раздражения по отношению к своему храброму, умному, но непрактичному, неамбициозному и неизменно непунктуальному сыну. Даже вторжение в Индию пришлось отложить на несколько недель, поскольку Хумаюн не успел вовремя прибыть в Кабул. Он появился лишь спустя три недели, что означало: вторгаться придется во время летней жары. И во время правления, и во время изгнания Хумаюн продемонстрировал такую же ненадежную и мечтательную натуру.

Напомните этому покупателю, что подобный драгоценный камень нельзя купить. Или он попадет в его руки с помощью сверкающего меча, или в результате благосклонности прославленных королей.

Потеряв свое королевство и бросив во время бегства из Индии даже своих жен и маленького сына Акбара, Хумаюн взял с собой из имущества лишь драгоценные камни из Агры. Об этих сокровищах распространились слухи, и во время перехода через Раджастхан к сбежавшему императору приблизился посланник раджи Малдева из Джодхпура, «воин под видом купца», предложивший купить самый ценный бриллиант из коллекции правителя. Хумаюн отказался и попросил передать: «Напомните этому покупателю, что подобный драгоценный камень нельзя купить. Или он попадет в его руки с помощью сверкающего меча, или в результате благосклонности прославленных королей»[39]39
  Abu’l Fazl, The History of Akbar, Vol. 1, translated by Whеeler M. Thackston, Cambridge, MA, 2015. Р. 549.


[Закрыть].

Несмотря на то что алмазы были единственным, что у него осталось, Хумаюн проявлял непонятную рассеянность, если не явную небрежность по отношению к ним. В июле 1544 года, когда Хумаюн направлялся ко двору шаха Тахмаспа из династии Сефевидов, намереваясь попросить убежища, его от последствий собственной невнимательности спас быстрый ум мальчика Джаухара, который так написал об этом много лет спустя: «Его Величество по привычке всегда носил ценные алмазы и рубины в карманной сумочке, но когда он совершал омовение, то обычно клал их с одной стороны. В тот раз Его Величество сделал точно так же и забыл о драгоценностях, поэтому, когда король ушел и его смиренный слуга Джаухар собирался снова сесть на лошадь, то он увидел зеленый, расшитый цветами кошелек и пенал сбоку от него. Джаухар сразу же поднял их, и как только нагнал правителя, передал ему. Когда Его Величество увидел эти сокровища, то был поражен и изумлен, он воскликнул: “Мой мальчик, ты оказал мне невероятную услугу; в случае их потери я пал бы жертвой скаредности персидского монарха; в будущем, пожалуйста, присматривай за ними”»[40]40
  Jauhar, The Tezkereh al-Vakiat or Private Memoirs of the Emperor Humayun, translated by Charles Stewart, Edinburgh, 1832. Р. 90.


[Закрыть]

В должный час алмазы спасли сына Бабура. Шах Тахмасп, будучи шиитом, первоначально оказал сунниту Хумаюну прохладный прием, однако пришел в восторг от бриллиантов, подаренных ему Хумаюном при встрече. Джаухар вспоминает: «Мы оставались несколько дней в охотничьем лагере, и в это время Его Величество приказал доставить его рубины и алмазы; и, выбрав самый крупный алмаз, положил его в перламутровую шкатулку; затем добавил несколько алмазов и рубинов; разложил их на подносе, а затем поручил Байрам-хану преподнести персидскому монарху с сообщением: «Драгоценности были привезены из Индостана специально для Его Величества. Когда шах Тахмасп увидел эти сокровища, он был поражен и послал за ювелирами для оценки драгоценностей. Ювелиры заявили, что они бесценны, – шах принял подарок»[41]41
  Там же. С. 91.


[Закрыть].

Когда Хумаюн в конце концов вернулся в Индию, за ним следовала конная армия шаха Тахмаспа, которая помогла ему вернуть трон.

Однако по причинам, остающимся неясными, вскоре после этого в 1547 году шах Тахмасп послал алмаз Бабура своему индийскому союзнику-шииту, султану Ахмаднагара, одному из правителей Декана. По словам Хура-шаха, посла соперничающего султаната Голконда при персидском дворе, «известно, что некий знаток драгоценных камней оценил этот алмаз в сумму, которой хватило бы на пропитание всего мира в течение двух с половиной дней. Его вес – 6 1/2 мискала (чуть меньше, чем полагал Бабур), однако в глазах Его Величества шаха он не имел столь большой ценности. Наконец он отправил алмаз вместе со своим посланником Михтаром Джамалом в подарок Низам-шаху (из Ахмаднагара), правителю Декана»[42]42
  BM Persian Mss Or 53, Rieu’s Catalogue. Quoted by Beveridge, ‘Babar’s Diamond’. Р. 381.


[Закрыть]. Впрочем, похоже, что хотя посланник и доставил письмо шаха, алмаза при нем не оказалось, и шах впоследствии пытался безуспешно арестовать Михтара Джамала[43]43
  BM Ms. Add. 9997, Rieu’s catalogue 314b. Р. 266. Quoted by Beveridge, ‘Babar’s Diamond’. Р. 382. The return of the diamond to India is also referred to in Tarikh-i-Firishta: см. Abdul Aziz, The Imperial Treasury of the Indian Mughals, New Delhi, 2009. Р. 188.


[Закрыть].

Алмаз Бабура исчезает из всех источников именно в этот момент. Предположительно его запер в своей сокровищнице некий неизвестный купец, придворный или правитель в Декане. Был ли это тот самый камень исключительно большого размера, «с маленькое куриное яйцо», который, как слышал Гарсиа да Орта, добрался до Виджаянагара? Невозможно это узнать, и действительно, непонятно не только то, был ли этот вызывавший всеобщее восхищение и сменивший столько хозяев алмаз Бабура Кох-и-Нуром, но и то, как и когда он мог вернуться в сокровищницу Великих Моголов.

Ясно одно – если камень в конечном счете и вернулся в Дели, то это случилось не ранее, чем сменилось поколение. Абу-ль-Фадль, друг и биограф величайшего из могольских императоров Акбара, в отчете об императорской казне 1596 года ясно пишет – самый большой алмаз в казне на тот момент был гораздо меньший камень весом в 180 рати (1 рати равен 0,91 метрического карата или 0,004 унции) – около половины размера алмаза Бабура, весившего около 320 рати. Огромный алмаз, очень схожий по весу с камнем Бабура, возвращается к Моголам намного позже[44]44
  Quoted by Beveridge, ‘Babar’s Diamond’. Р. 379.


[Закрыть].

Моголы привезли из Центральной Азии представления о камнях, сильно отличавшиеся от тех, какие были свойственны индийцам. Эти идеи проистекали из философии, эстетики и литературы персидского мира. Особое значение в нем придавалось не алмазам, а «красным камням света»[45]45
  Susan Stronge, Bejewelled Treasures: The Al Thani Collection, London, 2015. Р. 24–25.


[Закрыть]. В персидской литературе такие камни ценились как символы божественного в метафизике и наивысшей утонченности – в искусстве, как отражающие свет сумерек – шафак, заполняющий небо сразу после захода солнца.

Фирдоуси писал в своем великом «Шах-наме», или «Книге Царей»:

 
Когда солнце дало миру цвет шпинели,
Темная ночь ступила на небесный свод[46]46
  Assadullah Souren Melikian-Chirvani, ‘The Red Stones of Light in Iranian Culture’, Bulletin of the Asia Institute 15 (2001): 82.


[Закрыть].
 

Гарсиа да Орта не оставляет сомнений в том, что алмазы не рассматривались Моголами как выдающиеся драгоценные камни, и этот факт стал огромным сюрпризом для европейцев. В своих «Беседах» да Орта разговаривает с доктором Руано, замечающим, что алмазы – «королевские камни, поскольку они ценятся выше жемчуга, изумрудов и рубинов, если верить Плинию». Да Орта, однако, исправляет его: «В этой стране… чаще думают об изумрудах и рубинах, имеющих большую ценность, если они совершенны и того же размера, что и алмазы. Однако, поскольку они не находят столь же совершенные камни и столь же чистой воды и бо́льшего размера, как алмазы, бывает, что последние нередко имеют более высокую цену. Ценность камней – не более чем результат желания покупателя и необходимости ими обладать»[47]47
  Da Orta, Colloquies. Р. 342.


[Закрыть].

Абу-ль-Фадль также отводит почетное место красиво окрашенным и прозрачным красным камням в описании императорской сокровищницы Акбара в конце XVI века: «Сумма доходов столь велика, – пишет он, – и дела настолько процветают, что двенадцать сокровищниц необходимы для хранения денег, девять – для различных денежных расчетов, и три – для драгоценных камней, золота и инкрустированных украшений». Рубины и шпинели, разделенные на двенадцать классов, шли сначала; алмазы, которых было в два раза меньше, чем рубинов и шпинелей – сразу за ними, и алмазы шли вперемежку с изумрудами и голубыми корундами (сапфирами), которые Моголы называли «синий якут». Жемчуг шел в третью сокровищницу. «Если бы я стал рассказывать о количестве и качестве камней, которыми владел император, – писал Абу-ль-Фадль, – то это заняло бы целый век»[48]48
  ‘Allami, Abul Fazl, The A’in-i Akbari, translated and edited by H. Blochmann, New Delhi 1977, Vol. 1, ‘The Treasury for Precious Stones’. Р. 15.


[Закрыть].

Моголы, возможно, больше, чем любая другая исламская династия, превратили свою любовь к искусству и эстетические принципы в главную часть идентификации как правителей.

Моголы, возможно, больше, чем любая другая исламская династия, превратили свою любовь к искусству и эстетические принципы в главную часть идентификации как правителей. Они сознательно использовали ювелирные украшения и изделия, равно как архитектуру, искусство, поэзию, историографию и слепящий блеск своих придворных церемоний, чтобы зримо продемонстрировать свой имперский идеал, придать ему должное имперское великолепие и даже блеск божественной легитимности. Как отметил Абу-ль-Фадль, «короли любят внешнее великолепие, поскольку считают его образом божественной славы»[49]49
  Там же.


[Закрыть].

Более того, Моголы были не просто энтузиастами искусств; на пике царствования Акбара они обладали непревзойденными ресурсами для покровительства им. Правили населением, в пять раз бо́льшим, чем их единственные соперники – Османы, имели около ста миллионов подданных, и к началу XVII века контролировали почти всю современную Индию, Пакистан и Бангладеш, а также Восточный Афганистан. Их столицы в наши дни назвали бы мегаполисами. «Второй такой страны не было ни в Азии, ни в Европе, – полагал иезуит, отец Антонио Монсеррат, – в отношении размеров, населения и богатства. Их города переполняли купцы, собиравшиеся со всей Азии. Не существовало искусства или ремесла, которое не было бы им известно».

Для неряшливых западных современников, ковылявших в своих штанах с гульфиками, одетые в шелка и утопающие в драгоценностях Моголы были живым воплощением богатства и власти – тем, с чем до сих пор ассоциируется слово «могол». В письме, написанном в 1616 году сэром Томасом Ро, первым послом Англии во дворце Великого Могола – императора Джахангира, к будущему королю Карлу I, сообщалось, что он оказался в мире невообразимого великолепия. «Император, – писал Ро, – был одет, а вернее, даже усыпан бриллиантами, рубинами, жемчугом и другими драгоценностями, столь великими и замечательными! Голова, шея, грудь, руки выше локтей, запястья, каждый его палец, на котором было надето минимум два или три кольца, были украшены россыпью бриллиантов, рубинов размером с грецкий орех, или даже больше, и жемчужин, поразивших мои глаза… драгоценности являются одной из его радостей, сокровищницей мира, – он скупает все, что появляется, и копит камни, как будто собирается строить из них, а не носить»[50]50
  Sir William Foster, The Embassy of Sir Thomas Roe to India 1615–19, as Narrated in his Journal and Correspondence, New Delhi, 1990. Р. 270.


[Закрыть].

Джахангир (1569–1627), как понял Ро, был необычайно любознательным и умным человеком, наблюдавшим мир вокруг себя, и коллекционером редкостей – от венецианских мечей и глобусов до сефевидских шелков, кусков нефрита и даже бивней нарвала. Управляя империей и скупая великие произведения искусства, Джахангир в то же время активно интересовался разведением коз и гепардов, медициной и астрономией, испытывал ненасытный интерес к животноводству. Но прежде всего император был одержим геммологией и красотой драгоценных камней, которыми он щедро украшал себя в торжественных случаях, словно превращаясь в драгоценный объект. Фламандский торговец самоцветами Жак де Кутре писал после приема у императора: «Он сидел на богатейшем троне, и на шее у императора висело множество драгоценных камней и больших шпинелей, на руках были изумруды и крупные жемчужины всех видов, а с тюрбана свисали многочисленные большие алмазы. На нем было надето так много драгоценностей, что император казался идолом»[51]51
  Quoted in Stronge, Bejewelled Treasures. Р. 29.


[Закрыть].

Многие страницы воспоминаний Джахангира «Тузук-и-Джахангири» посвящены его восхищению величайшими в мире драгоценными камнями и их коллекционированию. Этот процесс достигал апогея каждый Новый год, или Навруз, который Джахангир превратил в ежегодную торжественную церемонию: в это время все придворные должны были осыпать его драгоценными камнями, а он, в свою очередь, вставал на весы, на другой чаше которых лежали золото и драгоценные камни, которые потом раздавались населению.

Навруз в 1616 году был типичным празником такого рода. Джахангир писал: «В этот день мне принесли приношение Мир Джамала ад-Дина Хусейна. Его подарок был одобрен и принят. Среди прочего имелся украшенный драгоценными камнями кинжал, сделанный под надзором Хусейна. На рукояти был желтый рубин, чрезвычайно прозрачный и яркий, размером с половину куриного яйца. Я никогда прежде не видел такого большого и красивого желтого рубина. Вместе с ним были другие рубины подобающего цвета и старые изумруды. Подарок оценили в 50 000 рупий. Я увеличил мансаб (ранг) указанного мира на 1000 лошадей… Позже Итимад ад-Даула (великий визирь) представил мне подношение Хусейна, и я детально его рассмотрел. Бо́льшая часть отличалась чрезвычайной редкостью. Из драгоценностей присутствовали две жемчужины стоимостью 30 000 рупий, один рубин кутби, приобретенный за 22 000 рупий, а также другие жемчуга и рубины. Общая стоимость составила 110 000 рупий. Они имели честь быть принятыми. Мой сын Баба Хуррам в этот благословенный час положил передо мной великолепный рубин чистейшей воды, который оценили в 80 000 рупий»[52]52
  Jahangir, Tuzuk-i-Jahangiri or Memoirs of Jahangir, translated by Alexander Rogers, edited by Henry Beveridge, London, 1919. Р. 317.


[Закрыть].

И далее в том же духе на протяжении нескольких страниц.

Год спустя Джахангир записал, что губернатор Бихара Ибрагим-хан Фатх Джун[53]53
  Титул Фатх Джун (Победоносный) Ибрагим-хан получил за победу над раджой Кокры (Чхота-Нагпура), в результате которой под контроль Моголов перешли рудники региона, где добывались драгоценные камни.


[Закрыть] подарил ему один из крупнейших драгоценных камней в истории Великих Моголов. Губернатор направил ко двору девять необработанных, недавно обнаруженных алмазов из своей провинции, один из которых весил 348 рати, то есть он был значительно больше, чем даже алмаз Бабура[54]54
  Aziz, Imperial Treasury. Р. 173; Jahangir, Tuzuk-i-Jahangiri. Р. 320.


[Закрыть].

Страсть к драгоценным камням Джахангир разделял (и передал по наследству) со старшим сыном, принцем Хуррамом, будущим императором Шах-Джаханом (1592–1666). К восторгу отца, Хуррам стал одним из величайших знатоков драгоценных камней своего времени. Снова и снова Джахангир с гордостью отзывается о том, как хорошо его сын разбирается в драгоценных камнях, называя его «звездой во лбу выполненных желаний и яркостью в челе успеха». Отец приводит в качестве примера случай, когда Джахангиру вручили особо прекрасную жемчужину, для которой хотели найти пару. Принц Хуррам бросил лишь один взгляд на жемчужину и сразу вспомнил точно такую же, увиденную им несколько лет назад и находившуюся «в старом украшении для тюрбана, и весом, и формой равную этой жемчужине. Старый сарпеш (эгрет тюрбана) нашли, и оказалось, что в нем была жемчужина точно такого же качества, веса и формы, блеска и великолепия, будто они вышли из одной раковины. Поместив две жемчужины рядом с рубином, я стал носить их на руке»[55]55
  Jahangir, Tuzuk-i-Jahangiri. Р. 320.


[Закрыть].

Со временем любовь Шах-Джахана к прекрасным и драгоценным предметам затмила даже отцовскую, как отмечали его гости. По словам Эдварда Терри, капеллана сэра Томаса Ро, Шах-Джахан был «величайшим и самым богатым хозяином драгоценных камней изо всех, когда-либо населявших землю». Португальский монах Манрике сообщал, что Шах-Джахан был настолько очарован драгоценными камнями, что даже когда в конце пиршества появились двенадцать танцующих девушек, одетых в «вызывающие похотливые мысли платья, с нескромным поведением и позами», император едва поднял на них глаза и продолжал рассматривать драгоценные камни, переданные ему шурином, Асаф-ханом. Согласно недавним исследованиям, по-видимому, после повреждения глаз от постоянных слез из-за смерти жены Мумтаз-Махал Шах-Джахан даже заказал две пары украшенных драгоценными камнями очков, одни с алмазными линзами, а другие – с изумрудными[56]56
  Ebba Koch, ‘The Mughals and their Love of Precious Stones’, в: Halqeh-ye Nur Astaneh-ye Ferdaws, London, 2012.


[Закрыть].

Однако речь шла не только о красоте и роскоши. Подобно тому, как при могольском дворе работали мастерские, занимавшиеся миниатюрной живописью, при Шах-Джахане предполагалось поставить на службу императорской и династической пропаганде императорские ювелирные мастерские. Недавно обнаруженный кинжал с рукояткой из сардоникса, появившийся на лондонском арт-рынке, ясно свидетельствует об этом, отражая поразительные имперские устремления Шах-Джахана и его двора. На картуше четко читается: «Кинжал короля царей, защитника веры и завоевателя мира. Второй господин Счастливого сближения[57]57
  Полностью эта часть титула звучит как Sahib al-Quiran ud-Thani – Второй господин Счастливого сближения Юпитера и Венеры.


[Закрыть] Шах-Джахан, подобен новой луне, но своими блестящими триумфами он заставляет мир, будто лучи Солнца, сиять вечно». Подданным Шах-Джахан преподносил себя не просто правителем; он хотел, чтобы его считали центром Божественного Света, королем солнца, почти богом солнца.

Самый крупный алмаз в могольской сокровищнице, поступивший туда во времена правления Шах-Джахана, был даром другого большого знатока драгоценных камней того времени. Мир Джумла перебрался из Персии в Декан и обосновался там как купец и продавец драгоценных камней. По словам венецианского путешественника Николао Мануччи, «Мир Джумла сначала ходил по улицам, от двери к двери, торгуя обувью; но удача ему благоволила, и понемногу Джумла стал великим купцом, снискавшим большую славу в королевстве. Благодаря тому, что он был очень богат, имел собственный флот кораблей в море, а также отличался мудростью и крайней щедростью, он приобрел много друзей при дворе… и вскоре занял различные почетные должности».

Он поднимался все выше и в конце концов занял пост визиря Голконды – благодаря тому, что раздавал королю и другим важным вельможам драгоценные подарки, «драгоценные камни и алмазы, которые он добывал в рудниках… Во время своего правления в Карнатике Мир Джумла собрал воедино великие сокровищницы, существовавшие в этой провинции в древних индуистских храмах. Помимо этого, и иные [сокровищницы] были обнаружены его усилиями в указанной провинции, которая славится драгоценными камнями»[58]58
  Niccolao Manucci, Storia do Mogor or Mogul India, translated by William Irvine (four volumes), London, 1907, Vol. 1. Р. 222.


[Закрыть].

Французский торговец алмазами Жан-Батист Тавернье (1605–1689) рисует удивительно откровенный, хотя и леденящий душу, портрет Мир Джумлы на пике его могущества. Тавернье однажды вечером пошел поприветствовать Мир Джумлу и нашел его сидящим в палатке в центре лагеря, расположенного в сельской местности Декана. «Согласно обычаю страны, у Наваба (губернатора) промежутки между пальцами ног и пальцами левой руки были заполнены посланиями. Иногда он вынимал их из пальцев ног, иногда из пальцев руки, и отправлял ответы через двух секретарей, а кое-что писал и сам. После того как секретари заканчивали письма, губернатор заставлял их читать эти документы, а потом сам скреплял письма печатью, давая некоторые из них пешим гонцам, а часть – всадникам»[59]59
   Jean Baptiste Tavernier, Baron of Aubonne, Travels in India (1676), translated by V. Ball (two volumes), London, 1889, Vol. 1. Р. 233.


[Закрыть].

Пока это все происходило, к дверям палатки Мир Джумлы притащили четверых преступников. Премьер-министр не обращал в течение получаса на них никакого внимания, а затем велел им войти внутрь, и «после допроса заставил сознаться в содеянном, и еще час провел в безмолвии, продолжая писать и заставляя работать секретарей», пока не пришли офицеры отдать дань уважения. В тот момент, когда подали еду, он повернулся к четырем заключенным, спокойно приказал одному из них отрубить руки и ноги и оставить в поле, чтобы тот истек кровью, другому – «разрезать живот и выкинуть заключенного в сточную канаву», а оставшихся двух – обезглавить. «Пока все это происходило, ужин был подан»[60]60
  Там же.


[Закрыть].

На протяжении 1650-х годов Моголы все больше внимания уделяли завоеванию различных королевств Декана, по крайней мере частично из-за того, чтобы захватить территорию, на которой добывались драгоценные камни, любовью к которым они были так одержимы. Как гласит «Шах-Джахан-нама», официальная история царствования, «эта территория содержала шахты, изобиловавшие алмазами»[61]61
  Inayat Khan, The Shah Jahan Nama of Inayat Khan, edited by W. E. Begley and Z. A. Desai, New Delhi, 1990. Р. 511.


[Закрыть]. В то же время Мир Джумла лишился благосклонности султана Голконды благодаря слухам о том, что он якобы состоял в связи с королевой-матерью. Поэтому он воспользовался могольским нашествием, чтобы перебежать на службу к Шах-Джахану.

В тот момент, когда подали еду, он повернулся к четырем заключенным, спокойно приказал одному из них отрубить руки и ноги и оставить в поле, чтобы тот истек кровью, другому – «разрезать живот и выкинуть заключенного в сточную канаву.

Он скрепил этот договор 7 июля 1656 года, подарив Шах-Джахану в недавно открывшемся Красном форте Шахджаханабада то, что Мануччи описывает как «большой неограненный алмаз весом 360 карат» и то, что «Шах-Джахан-нама» называет «подношением из изысканных драгоценных камней, среди которых был огромный алмаз весом в 216 рати»[62]62
  Manucci, Storia do Mogor, Vol. 1. Р. 227; и Khan, Shah Jahan Nama. Р. 533.


[Закрыть]. Позже Тавернье назвал этот камень «знаменитым бриллиантом, беспрецедентным по размеру и красоте». Он сообщил, что его подарили необработанным, весом в 900 рати, или 787 метрических карата, и добавил, что место рождения алмаза – шахта Коллура (сегодня – в Карнатаке).

Столетия спустя многие викторианские комментаторы идентифицировали этот алмаз и с алмазом Бабура, исчезнувшим в Декане сто лет назад, и с Кох-и-Нуром, который к этому времени считался величайшим из всех индийских бриллиантов. Однако ни в одном из текстов нет никаких предположений, что Мир Джумла претендовал на то, что вернул Моголам их самый большой семейный алмаз, утраченный еще во времена Хумаюна. Если бы это было правдой, то он наверняка бы высказал подобные претензии, учитывая, насколько он хотел выразить признательность новым покровителям.

Однако все выглядит так, будто огромный алмаз, по словам Тавернье, подаренный необработанным и для которого три разных источника дают совершенно разный, но очень значительный вес, – был новым уникальным пополнением сокровищницы Моголов[63]63
  Aziz, Imperial Treasury. Р. 190–198.


[Закрыть].

В 1628 году, на вершине своего могущества, Шах-Джахан довел могольский роман с драгоценными камнями до кульминации, заказав самый эффектный объект, украшенный драгоценными камнями, из всех существовавших, – Павлиний трон.

Изначально, насколько можно судить, заказ на массивный трон из чистого золота, «покрытый бриллиантами, рубинами, жемчугом и изумрудами», получил Огюстен Ирья[64]64
  Многое написано о Павлиньем троне, но наиболее интересное эссе – это авторитетное исследование Сьюзан Стронг, ‘The Sublime Thrones of the Mughal Emperorsof Hindustan’, Jewellery Studies 10 (2004): 52–65.


[Закрыть], ювелир-француз при могольском дворе. Несмотря на то что Моголам нравилось, когда их алмазы гранили иначе, чем привыкли современники на Западе, они предпочитали сохранять естественный вес и форму камня, а не гранить, чтобы произвести меньшие, но более симметрично ограненные драгоценные камни, ценимые в Европе, – на этом этапе в XVII веке европейские ювелиры имели небольшое техническое преимущество над своими соперниками из государства Моголов. Имеются упоминания о том, что императоры и другие индийские правители посылали камни для огранки через иезуитов в Гоа или даже в европейскую торговую колонию в Алеппо[65]65
  См. Bruce Wannell’s ‘Two Versions of a Book of Jewels in Persian: On the Jawahir Nama, или Book of Jewels’ for the Simon Digby Memorial Festschrift (forthcoming).


[Закрыть]. Конечно, Ирья не был единственным западным ювелиром, нашедшим работу при могольском дворе: англичанина Питера Маттона также взяли в императорскую кархану (мастерскую).

Однако вскоре Ирья покинул могольскую службу и отправился в Гоа, так что Саид-и-Гилани, иранский поэт и каллиграф, ставший ювелиром, заново начал работу над заказом. Павлиний трон наконец был представлен в честь празднования нового, 1635 года, по возвращении императора с отдыха в Кашмире[66]66
  Stronge, ‘Sublime Thrones’. Р. 56.


[Закрыть].

Драгоценный трон, как изначально его называли, был великолепен и призван напоминать о легендарном троне Соломона (Сулеймана). Моголы долгое время окружали себя аурой древних царей Ближнего Востока и Ирана – как исторических, так и мифических, о которых читали в Коране и в эпических поэмах, подобных «Шахнаме». Опираясь на эти образцы для подражания, Моголы утверждали, что их царствование, озаренное божественным светом, и их справедливое правление принесут золотой век процветания и мира. Для Шах-Джахана, в частности, Соломон, образцовый правитель и пророк-царь, упоминавшийся в Коране, служил и образцом для подражания, и точкой самоидентификации, и сам Шах-Джахан чествовался поэтами как второй Соломон; тем временем Мумтаз-Махал прославляли как новую царицу Савскую.

Соответственно драгоценный трон создали для того, чтобы каждый знавший Коран сразу увидел в нем отголосок трона Соломона. Он имел четыре колонны, поддерживающие балдахин (церемониальный полог) с изображениями цветущих деревьев и павлинов, усыпанные драгоценными камнями. Колонны имели форму сужающейся балясины, которую Моголы называли «форма кипариса», и были покрыты зеленой эмалью или изумрудами для усиления их сходства с деревьями. Над троном возвышались либо одна, либо, согласно большинству свидетельств, две отдельно стоящие фигуры павлинов – отсылка к трону Соломона, который, согласно еврейским и исламским текстам, был украшен усыпанными драгоценными камнями деревьями и птицами.

Самое полное описание этого трона содержится в «Падшахнаме», написанном официальным придворным летописцем и современником создания трона – Ахмад-шахом Лахори: «В течение долгих лет многие ценные камни поступили в императорскую сокровищницу, и каждый из них мог бы служить в качестве серьги для Венеры или украшением пояса Солнца. При вступлении императора на трон ему пришло в голову, что, по мнению дальновидных людей, приобретение таких редких драгоценностей и хранение столь замечательных бриллиантов может служить только одной цели – украшению престола империи. Поэтому они должны быть использованы так, чтобы те, кто видит их, могли осознать и оценить их блеск, и Его Величество мог сиять сильнее прежнего»[67]67
  Khan, Shah Jahan Nama. Р. 147.


[Закрыть].

Лахори рассказывает, как драгоценности, уже хранящиеся в императорской казне – «рубины, гранаты, бриллианты, жемчуг и изумруды, общей стоимостью двести лакхов рупий, потребовалось принести для императорского осмотра, и что вместе с ценнейшими камнями большого веса, превышающего 50 000 мискалов, должны быть вручены Бебадал-хану (позднейший титул Саида-и-Гилани), главе придворных ювелиров». «Снаружи полог был покрыт эмалью и усыпан драгоценными камнями, а внутри густо усажен рубинами, гранатами и другими камнями, и все это должно было поддерживаться изумрудными колоннами. На верхней части каждого столба должны были находиться два усыпанных драгоценными камнями павлина, и между ними – дерево, покрытое бриллиантами, изумрудами и жемчугом. Возвышение должно было состоять из трех ступеней, украшенных драгоценными камнями чистой воды. Трон завершили за семь лет, и стоил он 100 лакхов рупий».

Принимая во внимание вкусы моголов, неудивительно, что камень, особо отмеченный Лахори, был не алмазом, а рубином:

«Среди драгоценных камней, установленных в глубине, был рубин стоимостью в лакх рупий, который шах Аббас, правитель Ирана, подарил покойному императору Джахангиру, отправившему рубин Его нынешнему Величеству, Сахибу Киран-и-сани[68]68
  Уже знакомый читателю титул Шах-Джахана «Второй господин Счастливого сближения Юпитера и Венеры».


[Закрыть], когда тот завоевал Дакхин[69]69
  Декан.


[Закрыть]. На нем были выгравированы имена: Сахиб-киран (Тимур), Мир Шахрух[70]70
  Муин аль-Хакк вад-Дин Шахрух – сын Тимура.


[Закрыть] и Мирзо Улугбек[71]71
  Сын Шахруха, внук Тимура.


[Закрыть]. Когда драгоценность попала к шаху Аббасу, было добавлено и его имя; а когда камень заполучил Джахангир, то добавил свое имя и имя отца. Теперь рубин получил добавление – имя Его Величества Шах-Джахана».

Рубин под разными названиями стал тенью Кох-и-Нура и разделил его судьбу в течение следующих двух столетий. Гораздо позже, с изменением вкусов, в начале XIX века алмазы начали рассматриваться как камни, обладающие большей красотой и значением, нежели рубины.

Рубин[72]72
  На самом деле название «Рубин Тимура» ошибочно – камень является красной шпинелью.


[Закрыть] под разными названиями – Рубин Тимура, Айн аль-Хур, Глаз гурии и Факрадж – стал тенью Кох-и-Нура и разделил его судьбу в течение следующих двух столетий. Гораздо позже, с изменением вкусов, в начале XIX века алмазы начали рассматриваться как камни, обладающие большей красотой и значением, нежели рубины.

Правление Шах-Джахана пришло к драматическому преждевременному концу в 1658 году. В конце 1657 года император перенес инсульт, и его сын Дара Шукох принял власть над империей. Изначально решив, что их отец смертельно болен, четыре королевских сына начали собирать войска. В конце концов Аурангзеб сместил отца и заточил его в Красном форте Агры, в апартаментах с видом на Тадж.