Текст книги "Анжелика в Новом Свете"

Волли напилась и стояла, понуро опустив голову. Анжелика потрепала ее рукой по шее.

– Не горюй, – ласково сказала она. – Конечно, с едой у нас туговато. Потерпи, вот кончится лес, мы выйдем к долине, и уж там-то ты и набегаешься, и наешься вволю.

Величественные леса Северной Америки на первый взгляд были менее суровыми и мрачными, чем те, что видела Анжелика в детстве. Здесь лес сверкал лазурной гладью бесчисленных озер. Прозрачный, словно дрожащий от сухости воздух, который не могли замутить даже густые зимние туманы, лишал его всякой таинственности. В этом лесу не было призраков.

Анжелика стояла на берегу озера. Она крепко держала повод, так как однажды, когда она отпустила его, Волли вдруг рванулась и галопом бросилась в заросли. Каким-то чудом она не распорола себе бока о торчащие сучья и не переломала в рытвинах ноги; и если б не ловкость индейцев, знающих, как подступиться к густому подлеску, ей бы не удалось догнать ее.

Кровь стучала в висках Анжелики, затылок словно был налит свинцом. От пронзительного стрекота кузнечиков кружилась голова. Видя, что лошадь стоит спокойно, Анжелика решилась привязать ее к дереву, а сама быстро спустилась к озеру, чтобы напиться, набрав в ладони воды.

Чей-то возглас остановил ее. Огромного роста индеец по имени Мопунтук, вождь племени, которое шло вместе с их отрядом, объяснял ей знаками, что пить эту воду не следует, что выше есть источник, в котором вода вкуснее; его воины остановились там освежиться. Он советовал отправиться туда и ей. Анжелика показала ему на свою лошадь и тоже знаками объяснила, что никак не может от нее отойти. Индеец понял и жестом велел подождать его. Он вскоре вернулся в сопровождении индианки, которая несла в деревянной посудине воду из чудесного источника. К сожалению, до этого в посудине, видимо, была маисовая каша или еще какая-то другая бурда и вымыли чашку не слишком старательно, а потому вода была мутная и не вызывала никакого желания попробовать ее.

Анжелика, однако, заставила себя пригубить чашку и даже сделать несколько глотков. Она уже знала, что индейцы очень обидчивы.

Вождь стоял рядом с Анжеликой и смотрел, как она пьет; он, конечно, ждал от нее восторженных восклицаний. От него исходил крепкий мужской запах. Тело его было с головы до пят обмазано медвежьим салом. Мускулистую, лишенную всякой растительности грудь украшала бело-синяя татуировка. Две змеи были изображены там, и на них падала тень от ожерелья из медвежьих зубов. Это был вождь, сагамор. О его доблестях говорили орлиные перья, веером стоявшие надо лбом, и прикрепленный к ним пушистый хвост скунса.

Анжелика слышала шумные всплески и веселые голоса людей, наслаждавшихся купанием.

К счастью, появился Флоримон: как и на всех стоянках, он пришел повидаться с матерью. Он едва сдержался, чтобы не расхохотаться, видя, в какое затруднительное положение она попала, и тут же бросился на выручку:

– Матушка, я умираю от жажды. Оставьте мне хоть капельку этой замечательной воды!

Ах этот Флоримон! Ну что за чудесный мальчик!.. Анжелика с облегчением протянула ему чашку, но Мопунтук остановил ее полным возмущения возгласом. Чтобы выяснить, в чем дело, пришлось обратиться к помощи Николя Перро, их постоянного переводчика.

– Если я правильно понял, – сказал Флоримон, – Белый Клюв недостоин напиться из того же сосуда, что и его уважаемая мать…

– Да… это так…

– Странно, а у меня создалось впечатление, что великий вождь в душе с презрением относится к женщинам, – сказала Анжелика.

– Напротив! Предложив вам воды, самой лучшей, какую он мог здесь найти, сагамор хотел оказать вам уважение как женщине и матери. У индейцев женщина в большом почете.

– Неужели? – удивилась Анжелика, взглянув на индианку, которая, смиренно опустив глаза, стояла позади вождя.

– Да, сударыня, все это действительно довольно сложно. Надо побывать в Священной долине ирокезов, чтобы понять все до конца… – сказал траппер.

Он вернул чашку индейцу с таким славословием, что, кажется, тот наконец был удовлетворен.

– А теперь, друг мой, почему бы нам не искупаться?

– Ура! – радостно закричал Флоримон.

И они исчезли в зарослях ивняка, плакучие ветви которого спускались до самой воды. Уже через минуту Анжелика увидела, как их темные головы и сильные руки мелькают над сверкающей поверхностью озера.

Анжелике казалось, что она отдала бы сейчас все на свете, если б могла последовать их примеру.

– Я тоже буду плавать, – решила Онорина и начала сбрасывать свои нехитрые одежки.

К озеру подошли и друзья Анжелики. Детям, к их великой радости, разрешили искупаться.

Раздевшись, ребятишки с визгом прыгали около воды.

Огромные голенастые птицы, оскорбленные этим шумом, хлопая тяжелыми крыльями, вылетели из кустов. Утки с оранжевыми и лиловыми хохолками недовольно закрякали и удалились, оставляя за собой след на воде. Анжелика вздохнула от зависти, глядя на прохладную воду. Жертва долга, она не могла оставить свою лошадь.

В это время на узкой полоске песчаного берега появился граф Жоффрей де Пейрак.

Глава II

Граф де Пейрак передал секстант, которым он только что определял местность, Октаву Малапраду, следовавшему за ним с кожаной чернильницей и свитком пергамента в руках. Малапрад остановился у скалы и стал убирать приборы и карты в небольшой дорожный секретер.

Анжелика смотрела на приближающегося к ней мужа. В ярком солнечном свете его высокая худощавая фигура выглядела более плотной. Видимо, бесстрастность чужой величественной природы, которая так подавляла Анжелику, его совершенно не трогала. В лучшем случае он воспринимал ее как пышные театральные декорации.

Он шел, тяжело ступая, и песок скрипел под его высокими сапогами. «А ведь он все-таки слегка прихрамывает, – подумала Анжелика. – На „Голдсборо“ из-за качки этого совсем не было заметно».

– Отчего вдруг вспыхнули ваши глаза? – спросил, подходя, де Пейрак.

– Я заметила, что вы еще немного хромаете.

– И вам это доставило удовольствие?

– Да!

– Поистине женщины существа непостижимые! Невозможно предугадать, что им понравится… Выходит, все мои старания усовершенствоваться были напрасны. Они вызывают у вас лишь сожаления. Вы даже готовы заподозрить что-то неладное… подумать, что, возможно, произошла какая-то подмена… Ведь у нас на родине рассказывают столько занятных историй подобного рода… Да! Нелегко играть роль воскресшего из мертвых. Кончится тем, что я начну сожалеть о своей хромой ноге!

– Я так вас любила в ту пору!

– И вы не уверены, что будете любить меня сейчас, когда я перестал хромать?

Он хитро улыбнулся. Затем отошел к Мопунтуку. Граф де Пейрак, как обычно, с подчеркнутой церемонностью приветствовал индейского вождя. Он снял свою мягкую шляпу с пером, и под лучами солнца его густые иссиня-черные кудри сверкнули, как будто по ним пробежали отблески металла. В ослепительном свете дня его лицо уроженца юга, в чьих жилах, должно быть, текла мавританская и испанская кровь, казалось таким же темным, как и у его собеседника. На скулах кожа была светлее, оттого что он иногда еще носил маску. Густые брови резко оттеняли его горящие глаза. С той стороны, где лицо де Пейрака было изуродовано страшными шрамами, в гибкой линии его чувственного и властного рта было что-то вызывающее.

Таким ртом наделяли античные скульпторы лица богов, даже не подозревая, что под их резцом оживают черты, воплощающие всю жажду жизни и наслаждений, свойственную средиземноморским цивилизациям. Когда Анжелика, глядя на суровое, обезображенное шрамами лицо мужа, видела его рот, у нее всегда возникало желание прильнуть к нему губами.

Так было и сейчас, когда он стоял совсем рядом и на языке пантомимы объяснялся с вождем металлаков. Вдруг, отвернувшись от него, он стал пристально всматриваться в даль, как будто пытался взором проникнуть в то, что ожидало их на противоположном берегу.

Он словно застыл, углубившись в свои мысли, возможно, его встревожил разговор с индейцем. Он что-то обдумывал, и губы его слегка вздрагивали. Анжелика смотрела на него и не могла удержать расходившегося в груди сердца. Она пожирала его глазами. Его лоб был в испарине, и капельки пота, блестевшие на висках, струйкой скатывались по шраму. Анжелике хотелось нежно отереть это изувеченное лицо, но она не осмеливалась. Она не решалась еще на такое. Ей казалось, что Жоффрей слишком долго жил без жены, слишком долго ничем не был связан. Он привык к полнейшей свободе во всем. И она боялась докучать ему своими заботами.

Сейчас, когда они продвигались вперед среди безлюдных просторов, она еще сильнее, чем на корабле, ощущала независимость этого человека, окружавшую его, как световое кольцо окружает солнце. На его долю выпало прожить несколько жизней. Под внешней простотой таилась сложная и глубокая натура. Отныне ей предстояло найти свое место рядом с ним, с этим человеком, достигшим полного расцвета сил, умудренным огромным жизненным опытом, человеком, гармонически развитым, единственным, неповторимым, не ведающим ни страха, ни сомнений, закаленным судьбой, пережившим на своем веку смерть, пытки, кровавые битвы и всепоглощающую страсть. Когда он замирал вот так, даже невозможно было уловить его дыхание. Анжелика ни разу не видела, чтобы дрогнула эта грудь, ни в те времена, когда ее облегал черный бархат, ни теперь, когда ее перетягивал широкий кожаный ремень. И это казалось ей непостижимым. Она не могла вспомнить, была ли у него раньше эта манера, свойственная крупным хищникам, – застывать, готовясь к прыжку. Но в те времена из-за шрама, внушающего ей такой ужас, она не разглядывала его лицо, не присматривалась к нему. Поэтому, когда Жоффрей исчез, она так быстро забыла его черты. О, как она была тогда легкомысленна! Позднее жизнь научила ее читать по лицам, она постигла тайны физиогномики, научилась по чуть заметному движению лица улавливать мелькнувшую мысль. Когда знаешь, что твоя жизнь зависит от воли другого человека, быстро начинаешь разбираться в подобных вещах…

В те годы, что она жила рядом с ним, ей и в голову не приходило рассматривать его так, как сейчас. Сейчас она это делала с непонятной жадностью. Это было сильнее ее. Движения, улыбка, звук его голоса – все вызывало в ней интерес и волновало ее. Она не могла ни побороть себя, ни даже понять, отчего это с ней происходит. А может быть, и нечего было понимать? Все скрывалось в самой природе того неодолимого и естественного влечения, какое она испытывала к этому человеку, предназначенному ей самой судьбой.

Сердце Анжелики начинало колотиться, когда он подходил к ней, малейшее его внимание наполняло ее радостью, а когда его не было рядом, ее охватывал страх. Она еще не привыкла к тому, что его уже не надо больше терять, не надо больше ждать, что теперь он всегда будет с ней.

«Как я люблю тебя. И как мне страшно…» Она не сводила с него глаз. Де Пейрак разглядывал в подзорную трубу противоположный берег озера, потом сложил ее и, отдав Малапраду, снова подошел к Анжелике. С галантностью, которая теперь так не вязалась с его суровой ролью кондотьера, он взял ее руки в свои и, повернув ладонями вверх, легко коснулся их поцелуем, и глаза его, обращенные к ней, наполнились нежностью.

– Мне кажется, что сегодня ваши руки, – ласково проговорил он, – измучены меньше, чем обычно. Неужели ваша упрямая лошадь начинает смиряться?

– Представьте, да! – ответила Анжелика. – Понемногу она привыкает. Теперь по вечерам у меня уже не отнимаются от усталости руки.

– Я знал, какие они у вас сильные. Поэтому и доверил эту лошадь вам. Мне тоже, – продолжал он, – как будто удалось смирить своего жеребца. Он одной породы с Волли. У нас еще две английских кровей. Остальные из Мексики.

– Вы считаете, что лошади могут жить в этих краях? – спросила она, и в голосе ее прозвучало сомнение.

– Они будут жить здесь, – с уверенностью ответил граф. – Там, где живет человек, будет жить и лошадь. Вспомните, гунны вели с собой лошадей. И разве не на лошадях Александр Македонский завоевывал Индию? А арабы – Африку?

Мопунтук тем временем степенно удалился. Потом вернулся, неся все в той же весьма сомнительной чистоты посудине воду для Онорины. Девочка, впрочем, отнеслась к этому с большей простотой. Она смеялась и болтала с индейцем, они прекрасно понимали друг друга. Прыгая, она забрызгала его, но и это не рассердило надменного вождя металлаков. Де Пейрак зарядил пистолет. Его руки действовали быстро и уверенно, в каждом движении чувствовался большой навык.

– Надеюсь, ваши пистолеты тоже заряжены? – спросил он.

– Да, как раз сегодня я проверила их, пришлось переменить один запал, старый отсырел.

– Хорошо. В этих краях надо держать оружие наготове.

– Однако в этих краях мы пока не встретили ни души, и даже дикие звери, вместо того чтобы напасть на нас, бегут прочь.

– На свете существуют, к сожалению, не только дикие звери… А безлюдье порой оказывается весьма обманчивым… – И он тут же заговорил о другом: – За время нашего путешествия мы не потеряли ни одной лошади. Это большая победа, мы можем считать, что нам очень повезло. Это было чрезвычайно рискованное предприятие, на которое никто до нас не отваживался. Прежде в эти края добирались только по рекам.

– Я знаю. Николя Перро рассказывал мне. И я уже поняла, – с улыбкой заметила она, – что не лошади везут нас, а мы ведем их через эти леса. И не индейцы сопровождают нас эскортом, а мы их.

– Вы правы… Металлаки слишком боятся встречи с ирокезами, которые летом бродят в этих местах, и они попросили взять их под защиту наших мушкетов, за что, правда без большого рвения, согласились нести некоторую часть нашего багажа. Впрочем, несут его, как видите, женщины. Америка – не Африка, где вам пришлось побывать, душа моя, и которая наводнена рабами. Здесь, в Америке, белый человек в особом положении – он и хозяин, он и единственный слуга.

– Однако на Юге в английских колониях существует рабство.

– На Юге, но не на Севере. Потому я и выбрал Север… К тому же здесь богатые месторождения серебра и золота, – добавил он, словно вдруг вспомнив об истинных причинах своего выбора. – Рабство удобно… для хозяев, конечно. Нам здесь придется обходиться без слуг и рабов, потому что индеец – все, что угодно, только не раб. Если его принудить работать, он умрет.

Анжелика все же решилась: она погладила рукав мужа и на мгновение прижалась щекой к его плечу. Она стеснялась перед его людьми быть нежной с ним.

– Как мне хочется, чтобы хоть ненадолго вы принадлежали только мне. Когда я ночью остаюсь одна, мне кажется, что я вас снова теряю. Когда же мы наконец доберемся до Катарунка?

– Возможно, скоро… а может быть, никогда!

Она живо спросила:

– Вас что-то настораживает?

– Нет, дорогая! Обычная моя недоверчивость! Я поверю в то, что мы в Катарунке, лишь когда ворота палисада закроются за нами и на мачте взовьется мой флаг, оповещая каждого, что хозяин дома – в своих владениях. Чем больше я на вас смотрю, любовь моя, тем очаровательнее нахожу вас. Вы даже не представляете, как меня влечет к вам. И даже сейчас, когда у вас такие утомленные глаза, вы изнываете от жары и стараетесь скрыть свою усталость… я так люблю вас…

– О, я не скрываю, что я устала, и я действительно изнываю от жары! – воскликнула, смеясь, Анжелика. – И я бы отдала сейчас все на свете, лишь бы искупаться в этой прозрачной воде.

– За чем же дело стало?

Он жестом подозвал Николя Перро, который только что вышел из воды и едва успел одеться.

– Друг мой, могу я вам доверить целомудрие наших дам? Недалеко отсюда, за ивами, я заметил тихую заводь. Там они смогут искупаться. Поставьте одного человека у тропинки, пусть он заворачивает всех любопытных и нескромных, а другого на самом краю мыса, чтобы купальщики не заплывали туда. Стоянка продлится еще час.

Глава III

Анжелика чувствовала себя на седьмом небе от счастья, подходя к маленькой заводи; она и в самом деле оказалась тихой и надежно защищенной деревьями. Но обе спутницы Анжелики были в полном смятении. Как? Купаться голыми под открытым небом? Нет, они никогда на это не отважатся. Напрасно Анжелика убеждала их, что здесь никто их не увидит, что их охраняют, – уговорить женщин было невозможно. Единственное, на что они решились, – это, разувшись и сняв чепчики, освежиться холодной водой и немного побродить у самого берега. Оставив их, Анжелика отошла в сторону. За деревьями она быстро разделась, с нетерпением поглядывая на зеркальную гладь озера. Затем осторожно спустилась по отлогому берегу. Вода была такая ледяная, что у Анжелики даже перехватило дыхание. Но уже через миг она почувствовала, как блаженная прохлада разливается по ее пылающему телу. Она вошла в воду по самое горло и, застонав от наслаждения, откинулась на спину. Вода подхватила ее горящий, словно свинцом налитый, затылок. Она закрыла глаза. Холод проник до самых корней волос. Она почувствовала, как в ней возрождаются силы.

Чуть заметно двигая руками, она лежала на воде. Анжелика умела плавать. Когда-то в Париже и позднее, когда она с королевским двором проводила лето в Марли, она любила купаться в Сене.

Но Сена была далеко.

Анжелика открыла глаза. Целый мир свежести, ярчайших красок и света был перед нею. И этот мир принадлежал ей. Она мягко оттолкнулась в воде и поплыла. За ней золотыми водорослями плыли ее волосы.

Отплыв довольно далеко от берега, Анжелика обогнула мыс и с другой его стороны обнаружила еще одну заводь, более широкую. Над ней возвышался гигантский багряный клен, протянувший по песку свои могучие корни к самому озеру.

У берега из воды, переливающейся на солнце всеми оттенками синей гаммы, выступали огромные серые валуны.

Анжелика подплыла к одному из них и взобралась на него, вода струйками стекала с ее тела. Она огляделась вокруг, потом медленно, словно вся еще была во власти чудесного сна, поднялась на камне, подставив свое белое, отливающее золотом тело лучам солнца.

Обеими руками она отжала волосы и вскинула их над собой, будто приносила этим жестом клятву в верности или заклинала кого-то; запрокинув голову, она смотрела в лазурное небо и вдруг, охваченная восторженным порывом, неожиданно для себя страстно произнесла:

– Благодарю тебя, о Создатель, за это мгновение… Благодарю за багрянец кленов и золото тополей! И за след оленя в подлеске, и за запах лесных ягод. Благодарю за эту тишь, и за покой, и за эту прохладную воду. Благодарю за то, что я осталась жива. Благодарю, благодарю Тебя, Господи, за то, что я люблю. Благодарю за мое тело, за то, что Ты сохранил его мне молодым и прекрасным.

Она уронила руки, широко открытые глаза ее восторженно сияли.

– Слава тебе, Новый Свет!.. Слава!

И вдруг гибким движением русалки бросилась в воду. Что-то неведомое мгновенно вырвало ее из экстаза. Сердце бешено колотилось в груди. Подняв лицо к зарослям, подступавшим к самому берегу, она пыталась понять, что же произошло.

«Что это могло быть? Я будто слышала, как треснули ветки. Потом что-то черное мелькнуло в кустах… Кто там был? Кто видел меня?»

Она напряженно вглядывалась в золотое кружево листвы на фоне темно-голубого неба. Стояла такая тишина, что было слышно, как под слабыми порывами ветра чуть шелестит листва. Но теперь этот покой казался Анжелике обманчивым, она не могла отделаться от охватившей ее тревоги.

«Там только что мелькнул чей-то взгляд! И он перевернул мне всю душу!»

Она вздрогнула. Тяжкое оцепенение сковало тело, и она почувствовала, что ее начинает медленно затягивать в прозрачную глубину. С трудом она достигла берега. Держась за ветки, она добралась туда, где оставила одежду. Там, бросившись на песок, она долго лежала, переводя дыхание. Она не совсем понимала, что случилось. Но ее била дрожь.

Почудилось ей только или она в самом деле услышала какой-то неясный звук и видела, как что-то шевельнулось в листве, когда, обнаженная, она во весь рост поднялась на камне и ясная гладь озера отразила ее опрокинутое изображение?

Во всяком случае, взгляд, который она на себе ощутила, вряд ли принадлежал человеку. В этом было что-то таинственное.

Отряд уже начал собираться на другом берегу озера. Она слышала, как там кричат и смеются люди. Но вокруг нее раскинулось спящее царство.

И тут на память ей пришли истории, что по вечерам у костров рассказывали Перро и Мопертюи, – жуткие истории, которые случаются в дебрях Нового Света, населенных еще и поныне нечистой силой; сколько раз миссионеры, путешественники и торговцы, попавшие в эти места, испытывали на себе ее злобные колдовские чары.

Здесь кругом затаились дикие чудища, здесь блуждали неприкаянные души язычников, принимающие самые неожиданные обличья, чтобы легче заманивать путников в свои сети… Анжелика пыталась убедить себя, что просто ей стало нехорошо, потому что, разгоряченная, она бросилась в ледяную воду. Но в душе она знала, что с ней произошло нечто таинственное, поразившее ее в самое сердце.

В тот самый миг, когда любовь к этому дарованному ей краю с такой силой охватила все ее существо, вмешалась другая, враждебная сила и отвергла ее.

«Уйди! – кричала она. – Ты не имеешь права жить здесь. Никакого права!» Эта таинственная сила налетела внезапно, как ураган, и так же быстро исчезла.

Анжелика неподвижно лежала, вытянувшись на песке. Потом, привстав, снова стала вглядываться в лес. Там все было невозмутимо.

Она поднялась и быстро оделась. Теперь она чувствовала себя лучше, но страх и тревога по-прежнему не отпускали ее. Эта земля отвергала ее, эта земля была ей враждебна. Она понимала, что у нее не хватает сил, чтобы бороться, чтобы без страха встретить ту жизнь, что ожидала ее здесь вместе с мужем, которого она так плохо знает!