Текст книги "Неукротимая Анжелика"

Глава XIV

Они очень долго шли по пустынной местности и наконец заметили впереди черную башню замка, стоявшего на мысу.

– Слава богу! – прошептал лейтенант Миллеран. – Мы попросим гостеприимства у владельца.

Молодой офицер едва стоял на ногах. Позади была страшная ночь в ледяной воде, когда он еле держался на волнах, борясь с судорогами и отчаянием. А когда на заре он увидел берег, то из последних сил доплыл до него и свалился на песок. Потом, придя в себя, он подкрепился несколькими ракушками, которые нашел на берегу, и решил пробираться вглубь острова в поисках помощи.

Вдруг он услышал женские крики и выбежал на то место, где Анжелика боролась с Никола. Охваченный гневом при виде преступника, зачинщика бунта, стоившего жизни его товарищам, Миллеран нашел в себе силы, чтобы расправиться с ним, но в схватке сам получил несколько жестоких ударов и теперь совершенно изнемогал. Анжелика тоже не могла похвастаться бодростью. Обоих томила жажда.

Увидев замок, они обрадовались и ускорили шаг. Вдали на берегу можно было различить человеческие фигуры, а за поворотом тропинки встретилось небольшое стадо коз, мирно жующих невысокую траву. Миллеран вгляделся в них. Вдруг он нахмурил брови и увлек Анжелику за камень, показав знаком, что надо лечь на землю.

– Что случилось?

– Не знаю… Но эти козы наводят на подозрение.

– Что же не так?

– Вполне возможно, что в бурные ночи их нарочно водят по берегу с фонариками на шее.

– Что это значит?

Он приложил палец к губам, потом ползком добрался до края обрыва и, оглядевшись, подозвал ее жестом.

– Я не ошибся. Смотрите, – шепнул он.

Под ними открывался вид на широкую бухту, над которой возвышался мрачный замок. В бухте, окруженной скалами, плавали остатки разбитого бурей судна. Прибой выносил мачты, весла, паруса, обломки позолоченных поручней, бочки, доски. Они сталкивались в волнах, а между ними виднелись человеческие тела. Выброшенные на камни трупы бросались в глаза благодаря их красным рубахам. А по берегу, над которым носились пронзительно кричавшие чайки, бродили мужчины и женщины с баграми, вытаскивая все, что держалось на воде. У скал другие люди переворачивали и осматривали тела утопленников. Несколько человек плыли на челноках к застрявшему на подводных камнях у входа в бухту перевернутому и разбитому волнами корпусу корабля.

– Это береговые разбойники, грабители разбитых кораблей. По ночам они вешают на своих коз фонарики. Мерцающие огоньки видны издалека и кажутся огнями гавани. Корабли, ищущие спасения, направляются сюда и разбиваются о камни, преграждающие вход в бухту.

– Сегодня ночью каторжники на галере увидели эти огни и хотели вести ее сюда, надеясь войти в спокойную гавань, – вспомнила Анжелика.

– Что ж, они дорого поплатились. А что скажет господин де Вивонн, когда узнает о гибели адмиральской галеры. Бедная «Ла-Рояль»!

– Что же нам делать?

Беззвучное появление десятка смуглых фигур избавило лейтенанта от необходимости отвечать.

Береговые разбойники связали пленникам руки за спиной и доставили к синьору Паоло де Висконти, который распоряжался здесь всем из своей башни, сооруженной из кусков застывшей лавы.

Это был генуэзец атлетического сложения. Могучие мышцы вздымались под его атласным камзолом, а ослепительная улыбка и злобный взгляд обличали в нем разбойника. Он и был разбойником, командовавшим на своем пустынном островке немногочисленными вассалами – совершенно дикими корсиканцами.

Он очень обрадовался, когда доставили пленных. Старая галера и несколько несчастных каторжников были слишком жалкой добычей.

– Офицер его величества французского короля! – воскликнул он. – Смею надеяться, синьор, что у вас есть состоятельные родственники, которые вас очень любят? А что это за прелестный юноша? Дио мио! – И он взял Анжелику за подбородок грязной рукой в дорогих перстнях.

Лейтенант де Миллеран холодно представил Анжелику:

– Мадам дю Плесси-Бельер.

– Так это женщина! О Мадонна! Но как она хороша! Красавица просто… Я люблю юношей, но женщина – это будет получше!..

Лейтенант де Миллеран узнал от него, что буря занесла их на дикий островок недалеко от Корсики, принадлежащий Генуе.

Из уважения к их титулам итальянец пригласил пленников к обеду. Его стол представлял забавную смесь роскоши и деревенской простоты. На чудесной кружевной скатерти лежало лишь несколько оловянных ложек, а вилок и вовсе не было. Пришлось брать еду пальцами с серебряных тарелок, помеченных клеймом знаменитого венецианского ювелира.

Герцог де Висконти угостил своих умиравших с голоду пленников жареным молочным поросенком, уложенным на листья каштана и пучки укропа. Потом слуги принесли большой оловянный котелок золотистого от шафрана супа, заправленного лапшой и сыром.

Несмотря на тревогу, Анжелика буквально набросилась на еду. Генуэзец бросал на нее разбойничьи взгляды и все подливал в украшенный искусной резьбой кубок черное сладкое вино, от которого она скоро разрумянилась. Насытившись, она испуганно посмотрела на лейтенанта. Тот понял и пришел ей на помощь:

– Мадам дю Плесси очень утомлена. Нельзя ли ей отдохнуть в спокойном месте?

– Утомлена? Синьора ваша возлюбленная, синьор?

– Нет, – отвечал молодой человек, вспыхнув до корней волос.

– Так? Ну, тогда я очень доволен. Теперь я могу дышать! – воскликнул генуэзец, прикладывая руку с раздвинутыми веером пальцами к сердцу. – Я не хотел бы вас огорчить. Но… все получается прекрасно. – Он повернулся к Анжелике. – Вы устали, синьора? Я понимаю. Я не злодей!.. Я велю сейчас отвести вас в ваши… как говорят французы?.. в ваши апартаменты.

Ее провели в комнату на самом верху башни, по которой гуляли сквозняки. Там стояла кровать с дырявыми простынями и парчовыми одеялами, а вокруг располагались венецианские зеркала, французские часы, турецкие сабли. Анжелике это напомнило комнату в Нельской башне – пристанище воров.

Маленькая служанка-корсиканка настойчиво предлагала ей принять ванну и надеть довольно красивое платье, вынутое из сундука, где оно хранилось вместе со множеством других, вытащенных, конечно, из чемоданов смелых путешественниц.

Анжелика с удовольствием погрузилась в бадью с горячей водой, расслабившей ее измученное тело, обожженное солнцем, саднившее от соленой морской воды. Но, вымывшись, она натянула свою прежнюю одежду, пусть измятую, изорванную и запачканную. Надежно завязала пояс, в котором хранились золотые монеты. Это золото и мужская одежда, казалось, как-то защищали ее.

Кровать как будто качало, и это напоминало морскую качку и не давало покоя ее измученным нервам. Перед ней кружились, возникая вновь и вновь, лица Никола, каторжников, синьора Паоло. Наконец она погрузилась в тяжелый сон.

Разбудили ее частые удары в окованные железом створки двери. Приглушенный голос звал:

– Госпожа! Госпожа!.. Это я… Госпожа маркиза, откройте мне!..

Она сжала пальцами виски. Струйки ледяного воздуха проникали в комнату.

– Это я, Флипо!

– Ты тут?

Она встала, пошатываясь, отодвинув засовы, и в приоткрытой двери увидела своего маленького слугу с масляной лампой в руках.

– Как вы поживаете, госпожа маркиза? – Мальчишка расплылся в улыбке.

– Но как же это?.. Как ты… – Она с трудом собиралась с мыслями. – Флипо, откуда ты взялся?

– Из воды, как и вы, госпожа маркиза.

Анжелика обняла мальчика и расцеловала:

– Маленький мой, как я рада! Я думала, что тебя убили каторжники или ты утонул при кораблекрушении.

– Нет. На галере Каламбреден узнал меня и сказал: «Он из наших». А я попросил его не убивать старого аптекаря, который им зла не сделает. Нас заперли в одном закутке. Потом господину Савари удалось сломать запор; была уже ночь, и буря в полном разгаре. Галерники вопили на гребных скамьях, а те, что освободились, бегали по судну, ища, за что бы ухватиться. Когда мы убедились, что вас на борту нет, мы с господином Савари решили спустить каик. Замечательный моряк этот старик, надо сказать! Но все равно мы попали в руки дикарей господина Паоло. Правда, мы остались целы, и они нам дали даже кое-что пожевать. Когда мы узнали, что и вы спаслись, мы очень обрадовались.

– Да, остаться в живых, конечно, очень хорошо, но положение у нас невеселое, мой бедный Флипо. Мы попали в руки страшных разбойников.

– Потому я и разыскал вас. Тут одна барка скоро выйдет в море… Это купец, которого задержал господин Паоло и который хочет убраться отсюда потихоньку. Он согласился подождать нас час, но надо спешить.

Анжелике не нужно было долго раздумывать. Все, что она имела, было на ней. Она огляделась, подумала, что один из кинжалов, украшавших стену, может пригодиться, и засунула его в рукав.

– А как же мы выберемся из замка?

– Попробуем. Тут все праздновали кораблекрушение галеры, на борту оказалось несколько бочек вина. Они все перепились как свиньи!

– А синьор Паоло?

– Я его не видел. Может быть, тоже храпит где-нибудь в углу.

Молодая женщина спросила про лейтенанта Миллерана. Но Флипо сказал, что его надежно заперли, так что приходилось предоставить его печальной судьбе.

Они спускались по бесконечным винтовым лестницам, где ветер задувал лампы и колебал пламя факелов, укрепленных в железных кольцах.

В последней зале прохаживался, слегка пошатываясь, генуэзец. Он увидел их, и улыбка его не предвещала ничего хорошего.

– Ах, синьора! Что же это? Вы пришли посидеть со мной? Я счастлив.

Анжелике оставалось спуститься еще на несколько ступенек. Она оценила ситуацию. Над головой синьора Паоло висела квадратная рамка из грубых реек, на которой были укреплены четыре толстых сальных свечи. Эта примитивная люстра держалась на шнуре, пропущенном через блок. Конец шнура был привязан к железному крюку над лестницей. Анжелике не потребовалось и трех секунд, чтобы выхватить из рукава кинжал и обрезать шнур, до которого она смогла дотянуться.

Она так и не узнала, стукнуло ли генуэзца этим светильником по голове, потому что свечи погасли прежде, чем упали. Они с Флипо услышали только крики синьора Паоло и грохот падения и поняли, что он хоть и жив, но в неважном состоянии. Воспользовавшись темнотой и беспорядком, Анжелика и Флипо разыскали дверь и без затруднений перебежали через двор. Здание было полуразрушено, и беглецы думали, что им придется перебираться через стену, когда Флипо заметил тропинку, ведущую к месту встречи.

Облака быстро бежали по ночному небу и вдруг раздвинулись, открыв круглую луну.

– Нам сюда, – шепнул Флипо.

Слышно было, как море бьется о песчаный берег. Они пробрались сквозь кусты и оказались в бухточке, где у барки ждали какие-то тени.

– Так это вы собирались накормить собой рыб возле берегов Корсики или Сардинии? – спросил голос с марсельским акцентом.

– Да, это я, – отвечала Анжелика. – Вот, возьмите, это вам за труды.

– Этим потом займемся. Забирайтесь в лодку.

Поблизости сыпал проклятиями мэтр Савари:

– Ваша жадность погубит вас, молох вы ненасытный, спрут, пиявка поганая!.. Вам только бы высосать у человека все состояние. Я же предложил вам все, что имею, а вы не хотите взять меня!

– Я плачу за этого господина, – сказала Анжелика.

– Многовато будет народу на борту, – проворчал хозяин барки, отходя к штурвалу и делая вид, что не замечает, как забирается туда старик со своим мешком, ящиком и бутылью.

Луну, издревле помогавшую в этих местах контрабандистам и беглецам, надолго затянули облака. Пока ничего не было видно, барка успела выбраться за скалы, где стояли на страже часовые генуэзца. Когда же серебряный серп луны выплыл вновь, огонь, пылавший на башне береговых разбойников, был уже далеко.

Марселец глубоко вздохнул:

– Ну вот и все. Теперь и петь можно. Возьми штурвал, Мучо.

Он вытащил из футляра гитару и стал умело перебирать ее струны. Скоро его звучный голос пронзил средиземноморскую ночь.

Глава XV

– Так это вы – та дама, что хотела из Марселя отправиться в гости в гарем Великого турка? Ну, надо признаться, вы последовательны. Что называется, уговорили-таки меня…

При утреннем свете Анжелика не без удивления узнала в хозяине барки «Красотка» того марсельца, который однажды так предостерегал ее против опасностей морского путешествия. Его звали Мельхиор Паннасав. Это был человек лет сорока, веселый, загорелый, в красно-белом неаполитанском колпаке. На нем были черные штаны, перехваченные широким поясом, обернутым несколько раз вокруг талии.

Он медленно пожевал свою трубку с лукавой усмешкой и, повернувшись к матросу, договорил:

– Да, можно сказать: чего хочет женщина, тому и сам Господь Бог не сможет противостоять.

Матрос, беззубый старикашка, тощий как прут и столь же молчаливый, сколь разговорчив был его хозяин, выразил свое согласие плевком.

Третьим, и последним, членом команды был мальчик-грек по имени Мучо.

– Итак, вы все-таки оказались у меня на борту, сударыня, – продолжал хозяин барки. – У меня тут не слишком просторно, да еще и груз. Но ведь я не думал, что у меня окажется в пассажирах дама… Что тут скажешь…

– Постарайтесь, пожалуйста, обращаться со мной как с юношей. Неужели меня уж никак нельзя принять за джентльмена?

– Может быть, сумеем в конце концов. Но пока мы тут среди своих. Незачем сейчас разыгрывать комедию.

– Я хочу, чтобы вы привыкли свободнее обращаться со мной на тот случай, если на нас нападут неверные.

– Ах вы, дурочка… прошу прощения, о чем вы мечтаете? Этим людям все равно, парень вы или девушка. Если у вас мордашка недурна, сразу ухватят. Можете справиться у Меццо-Морте, адмирала алжирского флота. Ха-ха-ха!

Он грубо захохотал, подмигивая своему бесстрастному матросу.

Анжелика пожала плечами:

– Действительно, это смешно – постоянно думать о роковой встрече с берберами или с Великим турком.

– Простите меня, сударыня. Я сам десять раз попадал в плен. Пять раз меня обменивали почти сразу, но в другие разы мне доставалось. В общей сложности я тринадцать лет провел в плену. Приходилось мне и виноград сажать на том берегу Босфора, и хлеб печь для гарема не упомню уж какого паши, у которого был загородный дом под Константинополем. Можете представить меня – меня – в роли булочника! Вот уж была морока, черт побери!.. Да еще приходилось печь их любимые лепешки, тонкие, как платок. Их надо было швырять в печь, как блины. Научился я руками ворочать, попадал точнехонько, стоило полюбоваться! Но уж очень противно было, что ходят кругом евнухи с саблями и все сторожат, не заглядываюсь ли я на красоток за решетками гарема…

– Друг мой, – заметил Савари, – вы не можете утверждать, что страдали в плену, если не попадали, как я, к марокканцам. Из мусульман они самые злобные. К своей религии они относятся всерьез и ненавидят христиан. В далекие от побережья города совсем не допускают белых и даже турок, которых они считают недостаточно правоверными. Меня они загнали в городок в пустыне, где добывают соль; он зовется Тимбукту. Ну, когда увидели, что я там помирать не собираюсь, отправили в другой город, в Марокко, – работать в мечети Эль-Муасин и в мечети султанши Ваиде.

– Да уж! Такому чудаку, который пускается в путь, не имея при себе ничего, кроме склянки с какой-то мазью, вполне пристало вымешивать глину с ослиным навозом и лепить из этого безобразные халупы – мечети неверных.

– Друг мой, вы меня оскорбляете. Вы ведь не видели ни мечети Эс-Сабат в Мекнесе, ни Карауин и Баб Гиса в Фесе, ни Королевского дворца, который много величественнее Версаля.

– А я говорю, это все халупы, лишь чуть обмазанные штукатуркой. Вот Святая София и Семибашенный замок в Константинополе – совсем другое дело. Это настоящие здания! Они ведь были построены христианами, когда Константинополь еще назывался Византией.

Дрожа от возмущения, мэтр Савари снял очки и стал их протирать.

– Во всяком случае, эти марокканские «хибары» не сравнить с теми лепешками, которые вы пекли для своего стамбульского паши. А что до моей склянки с мазью, как вы изволили выразиться, то вы относились бы к ней уважительнее, если бы знали, что в ней содержится.

– Черт побери, если вы мне нацедите оттуда стаканчик, я, может быть, возьму свои слова назад и принесу извинения, упрямый вы старикан.

Савари торжественно поднялся и достал свой драгоценный сосуд. С массой предосторожностей он вытащил обмазанную красным сургучом пробку и подставил горлышко под нос Мельхиору Паннасаву:

– Ощущаете этот божественный аромат, капитан? Персидские государи заплатили бы вам десять мешков золота, если бы вы хоть один раз привезли этот царский настой.

– Тьфу! Это, оказывается, не вино. Что ж это, лекарство какое-то?

– Это чистое минеральное мумие, извлеченное из священной скалы персидского владыки.

– Я слыхал об этой грязи, арабские купцы говорили, что она дорого стоит, но мне не хочется перевозить такое снадобье на моем корабле.

Марселец бросил на бутыль неприязненный, но не лишенный опасения взгляд. Ученый удовлетворился произведенным впечатлением и вытащил из кармана палочку красного воска и трут с огнивом:

– Я запечатаю сосуд заново, стоя против ветра, потому что достаточно ничтожного испарения мумие, чтобы вспыхнуло пламя. Я убедился в этом во время своих опытов.

– Так вы нас тут сожжете заживо! – вскричал Паннасав. – Матерь Божия, вот какая меня ждет награда за то, что я пожалел бедного старика, такого безобидного на вид. Не знаю, что мне мешает выбросить в море вашу проклятую склянку!

Он сделал угрожающий жест в направлении драгоценного сосуда, и Савари закрыл его своим телом. Капитан отвернулся, насмешливо ворча.

Анжелика смеялась:

– Так вам удалось сохранить свое мумие, мэтр Савари? Поразительно!

– Вы что думаете, я первый раз попал в кораблекрушение?

Старик держался независимо, но восхищение Анжелики явно польстило ему.

Погода была просто великолепная. Лишь редкие облака скользили по ясному небу, подгоняемые ветром, срывающим белые хлопья пены с гребней невысоких волн.

– Повезло нам, что буря кончилась, как только мы ушли от берега, – заговорил марселец, прочищая трубку. – Теперь до самой Сицилии море будет спокойно: синий простор, и больше ничего.

– А берберы? Вдруг выскочат… – заметил мэтр Савари.

– Не понимаю, как это вы решаетесь вновь и вновь пускаться в плавание, когда у вас обоих было столько опасных приключений, – сказала Анжелика. – Зачем вам путешествовать? Что вас гонит в путь?

– Зачем? А вы, кажется, начинаете соображать… Это добрый знак! Зачем я плаваю? Да ведь это мое дело, сударыня. Я веду торговлю. Вожу разные товары из одного порта в другой. Вот сейчас у меня лекарственные растения. Видите эти пакетики из оловянной фольги? В них шалфей и огуречная трава. На Ближнем Востоке я их обменяю на сиамский чай. Одни лекарственные травы на другие, так сказать.

– Чай не трава, – стал поучать Савари. – Он не относится ни к семейству губоцветных, ни к бурачниковым. Это листья куста, похожего на олеандр. Их настой очищает мозг, дает ясность глазам и очень помогает от ветров.

– Возможно, так оно и есть, – отвечал, посмеиваясь, марселец, – только я сам предпочитаю турецкий кофе. А чай я перепродам мальтийским рыцарям, которые торгуют им с берберами, алжирцами, тунисцами и марокканцами. Там, видно, все чай пьют. Ну а еще есть у меня некоторая толика кораллов да несколько чудесных жемчужин из Индийского океана, упрятанных хорошенько в моем поясе. Вот и все!..

Мореход из Прованса расправил плечи, потянулся и улегся на одной из скамеек, подставив лицо солнцу.

Анжелика сидела на носу, расчесывая волосы. Она устроилась против ветра, и золотая волна густых распущенных волос оттягивала ее голову назад, подставляя лицо жарким ласкам солнца.

Мельхиор Паннасав поглядывал на нее из-под полуприкрытых век:

– Говорите, зачем я плаваю? – Он улыбнулся. – Да потому, что для уроженца Марселя самое лучшее на свете – это носиться по белу свету между синим небом и синим морем в такой вот ореховой скорлупке. А когда еще окажется перед глазами красавица, которая распускает волосы по ветру, ну, тогда можно сказать…

– С правого борта косой парус, – разжал зубы старый матрос.

– Помолчи, мешаешь мне мечтать.

– Это арабский парусник.

– Подними флаг Мальтийского ордена.

Юнга пошел на корму и поднял красное полотнище с белым крестом посредине. Вся команда суденышка не без тревоги следила за реакцией арабского парусника.

– Уходят, – со вздохом облегчения произнес Паннасав, собираясь продолжать отдых. – Нет сильнее противоядия от всех смуглокожих, у кого на мачте знак полумесяца, чем флаг этих славных монахов, членов ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Правда, их уже нет ни в Иерусалиме, ни на Кипре, ни даже на Родосе. Но на Мальте они крепко держатся. Вот уже сколько веков мусульмане не знают врагов злее. Испанцы, французы, генуэзцы, даже венецианцы – это все враги временные, случайные. А вот орден Святого Иоанна, эти рыцари-монахи, – это настоящий враг магометан. Мальтийский рыцарь с белым крестом на груди всегда готов разрубить сарацина пополам. Вот почему я, Мельхиор Паннасав, понимающий, что к чему, не пожалел истратить сто ливров, чтобы получить разрешение поднимать этот флаг. Пришлось и сверх того немало заплатить, но эти деньги хорошо вложены. Есть у меня еще и французский флаг, и знак герцога Тосканского, и еще один старинный флаг, который даст мне уйти от марокканцев, если повезет, да еще пропуск в марокканские владения. Вот эта бумага – просто сокровище! Мало кто ее имеет. Я ее берегу на самый крайний случай. Видите, сударыня, берберы ли нагрянут или еще кто, мы всегда готовы.