Текст книги "Три четверти тона"

Сторож

Они долго живут рядом с нами, стареют и умирают раньше нас – этот закон жизни однажды приходится усвоить, чтобы снова пережить уход очередного любимого зверя и взять в услужение новую собаку. Так я говорю себе второй раз за этот год, когда с очередной старой собакой все становится грустно и понятно.

Загородный дом начал пустеть. Прошлым летом умерла наша старая слепая фоксиха Мирка, поздней осенью захромал сторожевой овчар Хард, а зимой наш кот Дымок стал появляться в доме все реже и реже. Так постепенно наш здоровенный Хард погрустнел и остался один, а мы поняли, что ряды зверей и правда поредели. Поездка в ветеринарную клинику для лечения овчара не улучшила ситуации.

– Похоже на саркому больше всего, – вздохнул внимательный доктор по имени Илья.

Большущий овчар Хард терпел таблетки, мази и бинты. Огромная пасть была совсем рядом, и при желании он легко мог отхватить мне кисть. Однажды, когда я промывала свищ, он попытался укусить меня и получил кулаком в лоб со всего маху:

– Даже не думай! Не смей кусаться! Я знаю, что тебе больно, но укусить себя не дам!

Он взвыл, лизнул мне руки и тяжело вздохнул. Через неделю перевязки закончились. Он допил курс антибиотиков, научился прыгать на трех лапах, растолстел, но продолжал лизать нам руки дома, когда мы приходили после работы. После Нового года на лапе открылся второй свищ…

Мы вырвались в Великий Новгород на праздники к друзьям и грустно делились с ними последними звериными новостями. Хозяин дома по имени Эрик внимательно выслушал рассказ Андрея и понимающе улыбнулся в ответ:

– Нужна овчарка, ребятки? Сейчас сделаем…

Он кому-то позвонил, коротко поговорил и с удовольствием сообщил о том, что уже завтра щенков можно забрать.

– А зачем им две собаки? – удивленно спросила жена Эрика Юля.

– Им одна, и нам одна, – легко ответил Эрик.

Так Рона и Бася нашли своих хозяев: на следующий день по пути из Питера в Новгород мы забрали их в дом Эрика. А еще через день двинулись домой.

Бася всю дорогу проспала в коробке у меня в ногах. Поздним вечером мы по-гусарски заскочили на день рождения Макса Бабаева, заранее уточнив, что все собаки в доме привиты.

«Все привиты, можно приезжать! Приятели-шакалы ждут!» – писала жена Макса Катька. В подтверждение здоровья собак она выслала фото своего брата с тремя «шакалами» на руках. Все осклабившиеся взрослые псы были размером с полуторамесячную Басю…

Вечер прошел на ура: Бася пошла по кругу, деликатно прижимаясь к мужским и женским щекам и рукам. Мы вернулись домой очень поздно и сразу легли спать. Еще через пару дней Бася окончательно стала Басей. А где-то далеко в Новгороде Великом Рона, ее хвостатая сестра, примерно в эти же дни стала Роной. Имена приклеились к собакам после суточного кастинга имен среди друзей.

Прошел еще один день, и в семье обнаружилась новая неприятность: из Баси вышли аскариды. Друзья-ветеринары покивали и быстро прислали рекомендации паразитологов. Мы купили таблетки для лечения собаки и собственной профилактики. Я разослала извинения друзьям и родственникам друзей – владельцам «приятелей-шакалов» с бабайского дня рождения, которые общались с нашей собакой.

Мы пили таблетки и отмывали дом и квартиру. Владельцы приятелей-шакалов ржали и спокойно решали, принимать ли внеплановый вермокс. Бася неспешно съедала завтрак – второй завтрак – обед – полдник – ужин. И каталась вместе с нами из дома в квартиру и обратно в пригород. Хард степенно обнюхивал Басю, неподдельно ожил и умильно вилял хвостом.

В субботу утром в квартиру на Гагаринском привычно пришел Андрюшин афрорепетитор по математике Рональд:

– О! Щенок овчарки? У меня на Гаити был доберман много лет… Очень хороший сторож, он умер от старости.

Рональд надел белые тапочки и увел Андрюшку в комнату.

Через полчаса на семейный обед пришел мой отец:

– Деффф-ка? Отлично. Охранять будет лучше, чем кобель…

– Почему?

– Ну что ты в самом деле! Это же известный цыганский способ проникнуть в дом без шума… Ты правда не знаешь?

– Нет.

– Ну как же…

Отец не спеша и со вкусом положил гречку с курицей в тарелку. Я нарезала хлеб.

– После войны в Малаховке дети лазили по садам за яблоками и вишней. Добычу сбрасывали с деревьев и засовывали за пазуху. Но главной трудностью было проникнуть на участок: все держали сторожевых собак. На одном участке, кстати, были дог и медведь…

– Почему медведь?!

– Участок принадлежал геологу. И он привез медвежонка из очередной экспедиции. Медвежонок вырос в медведя, и они вместе с догом в дозоре охраняли участок… Я не шучу, Анют, все так и было.

– Так, и?

– В основном на всех участках были кобели. Потому что они злее. Ну мы, мальчишки от семи до десяти лет, пообщались с цыганами и узнали простой способ, как все сделать бесшумно и просто.

– И как же?

– Легко получалось узнать, у каких сук течка. По стае кобелей у ворот. Перед очередным походом на дело мы брали на колени течную суку ненадолго или терлись об нее брюками, а потом шли в сад. После этого кобель был наш: виляя хвостом и тихонько поскуливая, он бегал под деревьями. А мы, не торопясь, уходили с участка с добычей…

– Боже мой!

– Тетя Циля, у которой я жил, сделала не один яблочный пирог из моей добычи. Однажды, правда, произошла осечка. Мы залезли в сад к батюшке. Все шло по плану и с его кобелем, но он посыпал яблоки и вишню дустом, и потом никто из нашей банды не мог выйти из дома почти сутки…

– Никто не умер?!

– Нет. Но всем нам было очень лихо… Так что из деффки всегда охранник лучше, чем из кобеля! Не сомневайся!

Я представила себе, как всего через год приеду на идеально вымуштрованной Басе верхом на работу. Меня встретит у ворот начальник службы охраны Филиппыч, чуть поднимет вверх брови и скажет:

– Ух ты, Краса! Ты и верхом можешь? Ладно, давай я тебе столбик для цепи вмурую в асфальт. Миску ей только ставь по разметке, ладно?

«И мой сурок со мною»

В ту среду заседание кафедры было внеочередным, а медленная речь шефа не предвещала ничего хорошего:

– …и в соответствии с ситуацией, которая сложилась сегодня в нашем университете, у нас есть два варианта. Первый – мы берем студентов шестого курса и все наши ставки остаются на месте. Второй – мы отказываемся от студентов и часть ставок сократят. Должен вам всем напомнить, что наша прежняя кафедральная нагрузка сохраняется. Мы по-прежнему читаем лекции курсантам, у нас есть ординаторы, мы активно консультируем, и кафедра должна зарабатывать деньги для университета…

Через два дня судьба кафедры решилась: нам дали студентов. В свой обычный режим работы со стационарными и амбулаторными больными мы должны были теперь втиснуть лекции и семинары в ближайшие семь дней. То есть одни и те же профессора и доценты читали одни и те же лекции и вели семинары на одни и те же темы. А студенты при этом каждый день менялись.

Так нам всем пришлось осознать неизбежное и на ходу перекроить некоторые свои прежние лекции для врачей-кардиологов в лекции-буквари для студентов.

Первый лекционный день принес осознание полного хаоса. Я честно посмотрела на себя в зеркало:

– Дорогая, это не курсанты-врачи. Некоторые из них на двадцать лет старше тебя, и с ними, конечно, можно в охотку провести лекцию-семинар. Это взрослые дети, которые всего на пару лет старше твоего сына. И ты хорошо знаешь, что все дети садятся тебе на шею! Они будут нагло говорить одновременно с тобой в полный голос, переписываться с кем-то по телефону, ржать как лошади или храпеть на столах. И тебе придется их построить, иначе твоя лекция превратится в полный хаос.

В голове упрямо вертелся анекдот про учителя географии, глобус и презерватив в школе для трудных подростков. С эффектной концовкой, которая вплывала в мои училковские уши:

«– Кто из вас знает, как натянуть презерватив на глобус?

– А что такое глобус?

– Вот об этом мы как раз сегодня и поговорим!»

Переписка с опытными коллегами с другой кафедры, которые уже много лет обучали студентов, не принесла никакого утешения.

– Девочка, а взрослые дома есть? – быстро и безжалостно написал мне в ответ Антон Родионов.

По пути в аудиторию я встретила шефа, который прочитал свою лекцию до меня. Он был грустен и развел руками:

– А вы знаете, с какого они факультета, наши сегодняшние слушатели?

– Нет, Абрам Львович.

– Факультет называется «Медицина будущего».

– И как они восприняли вашу лекцию?

– Воспринял, как вы говорите, скорее я, чем они. Нда… Я сегодня все воспринял про нашу медицину и наше будущее…

Через десять минут я почувствовала себя в новом амплуа иллюзиониста-травести на детском утреннике, меняя слайд за слайдом.

Почти все мои вопросы зависали в воздухе.

Ответы на них давала я сама…

Привычная в работе с курсантами лекция-семинар не сложилась.

Студенты в зале напоминали фанерные чучела сотрудников ГИБДД, стоящие вдоль мелких сельских дорог Подмосковья. А я, надрывавшаяся из-за кафедры, была единственной белой вороной, которую все они дружно отпугивали.

Подведение итогов первого дня на кафедре было недолгим:

– Это ужасно… Ну ничего-ничего, завтра придут лечебники, и все пойдет поживее, – сказали мы друг другу и разбрелись по своим кабинетам переделывать лекции-буквари.

Шла вторая неделя студенческого нашествия. Запланированные консультации и обходы не влезали по времени, и все мы бестолково бегали, пытаясь впихнуть больных в оставшееся время. День за днем перед нами проплывали разные группы с почти одинаковыми лицами. Мы хрипли, повторяя одни и те же клинические истории и комментируя одни и те же кардиограммы, не глядя на экран.

Засыпавших за столом студентов удавалось заботливо поймать поспешным: «Ребята, ловите его, он же расшибет себе голову!»

Перерыв на праздники привел в дом Володю Гузненкова, профессора кафедры начертательной геометрии Бауманского университета.

Я делилась с ним последними рабочими новостями и безжалостно выдала Андрюшке очередные примеры из таблицы умножения.

Володя хмыкнул, косясь на листки, которые мой сын уныло уносил в свою комнату:

– Слушай, ну все ведь со студентами просто. Как с обычными детьми. Ну подумай сама! Ведь для хорошего воспитания детей, как известно, нужно всего три базовые вещи: обман, шантаж и угроза физического насилия!

Послепраздничный понедельник напоминал День сурка, потому что был уже четвертым днем студенческих чтений.

Шеф выпал из этого лекционного дня из-за неравной битвы с ларингитом. Сидевшие в зале студенты оказались будущими врачами общей практики. Основы «хорошего воспитания» от Володи Гузненкова неожиданно принесли свои плоды:

– Сегодня так случилось, что Абрам Львович приболел. И я начинаю у вас лекционный день первой. Давайте договоримся сразу о некоторых вещах.

Во-первых. Мы движемся за эти полтора часа быстро и ничего не записываем. Потому что мою лекцию можно переписать: в течение дня перед семинаром вы присылаете ко мне в тридцать первый кабинет гонцов с флешкой.

Во-вторых. Пожалуйста, не разговаривайте одновременно со мной, я не смогу перекричать вас. Иначе я попрошу говорящего выйти к экрану и полностью меня заменить.

В-третьих. Я хотела бы, чтобы у нас был диалог. И очень постараюсь сделать так, чтобы вам было интересно. Но для этого вы тоже должны участвовать, иначе из моих намерений ничего не выйдет!

Пожалуйста, не бойтесь переспрашивать и ошибаться …

К трем часам дня в моем кабинете рассредоточилась группа студентов, получившая задание для самостоятельной работы.

Через десять минут я осторожно заглянула внутрь, приоткрыв дверь.

Студент, забравшийся на диван у окна, щурился на ЭКГ, машинально таская конфеты из коробки и листая учебник. Две студентки, отклячив аппетитные антифасады, сосредоточенно листали лекцию на моем рабочем компьютере, примеряя к ней стопку своих кардиограмм.

Гузненковские краеугольные камни воспитания растворились в воздухе. Вместо них в голове послушно всплыл «Сурок» Бетховена:

 
…Девиц веселых я встречал,
И мой сурок со мною.
Смешил я их, ведь я так мал,
И мой сурок со мною.
 

Питон

Шеф немного приболел, но сохранял хорошее настроение. И общался со всеми нами из дома по телефону, озадачивая новыми больными. После его очередного звонка между этажами я бежала по лестнице вниз и торопилась удержать в голове трех его больных сразу, стараясь ничего не перепутать. Моя коллега встретила меня на лестнице, блестя глазами:

– Аньк! Змея у меня в сумке. И недорого получилось!

– В смысле?

– Питон. Настоящий. Будешь смотреть?

Я покорно пошла наверх по лестнице обратно.

«Твоюжежмать», – тревожно заныла интуиция.

Шеф и три его пациента испуганно растаяли в моей голове. Психиатрическая перевозка с двумя здоровенными вежливыми мужиками везла нас обеих в Корсаковку. Я ободряюще похлопывала ее по плечу, обещая после выписки настоящего питона, а не иллюзию. Мы почти приехали на место…

Большая кожаная женская сумка вернула меня к реальности.

– Вот! – гордо сказала она мне, открывая ее.

Среди массы ценных женских вещей на дне лежал старый выцветший носок, перетянутый шнурком.

Мужики в психиатрической перевозке где-то далеко на краю моего сознания дружно вздохнули и подпрыгнули на повороте с Пироговки. Я уверенно потянула за шнурок, перетягивавший носок. Узел легко поддался.

– Только не ори, – тихо сказала она.

– Да ладно, – обреченно пробормотала я.

Два маленьких черных глаза внимательно смотрели на меня из желто-черной блестящей кучи.

Я взяла его на ладонь. Маслянистые чешуйки послушно легли в мою руку.

– Ему всего месяц!

– Ты хорошо себе представляешь, каким он будет, когда вырастет? И кормить его нужно живыми мышами!

– Да я знаю! Этот уже второй…

Перевозка с мужиками уехала куда-то очень далеко, разбрасывая колесами слякоть с дороги.

Я вернулась к себе на этаж и получила нагоняй от шефа. Потому что не перезвонила ему вовремя. Моя коллега неожиданно пришла ко мне снова:

– Слушай, я только сейчас поняла, почему ты так странно смотрела на меня. Вообще меня тоже смущает, что мужик ухаживает за женщиной и дарит вместо кольца змею! Причем уже вторую…

– А что он закончил?

– Биофак МГУ.

– Так может, он просто дружит с тобой?

– А живет он со мной тоже по дружбе?

– А… Нет, это вряд ли!

– Так ты считаешь это нормальным?

– Для выпускника биофака, похоже, да.

Я не удержалась тогда и рассказала ей свою семейную историю.

Когда-то очень давно моему отцу сделал неожиданный подарок его друг Николай Николаевич Дроздов: привез ему туркменского полоза.

Отец был жутко доволен подарком и воспринял его как доверие. Николай Николаевич был доволен тем, что угодил с подарком.

Змей, видимо, тоже был доволен своей жизнью и кротко заселился в книжный шкаф, где отец сделал ему террариум со специальной согревающей лампой.

Месяц шел за месяцем, в дом зачастили давно забытые друзья со словами: «Львович, это мы. Пришли сфотографироваться со Змеем!»

Жизнь начала налаживаться, и отец почти собрался рассказать о подарке своим родителям, моим Деду и Бабуле, как вдруг однажды Змей исчез из шкафа самым неожиданным образом, и его поиски в квартире ни к чему не привели.

Отец жутко переживал и почти перестал есть:

– Внизу живет очень скандальная бабка. Та, которая у меня денег в долг взяла и не отдает второй месяц. Если Змей к ней проползет, она прибьет его! Или ее хватит инфаркт, я прям даже не знаю, что делать…

– Пап, а с ней не стоит поговорить и объяснить, что змея не ядовитая?

– Да не надо, наверное… Вдруг он не туда уполз, тогда только зря напугаем…

– А в квартиры рядом мог?

– Да куда угодно мог!

Звонки друзей не прекращались весь день и почти все начинались со слов: «Львович, ну как ты? Не нашел?» На следующее утро, снимая трубку, отец, не слушая, говорил: «Все по-прежнему, Змея нет…»

Вечером я осторожно позвонила ему:

– Слушай, а когда ты видел соседку снизу последний раз?

Отец помолчал, прикидывая неприятную правду:

– Да в том-то и дело, что примерно тогда…

– Когда «тогда»?

– Когда Змей исчез, тогда и видел…

Мы помолчали. Эфир наполнился горечью явной и неизбежной двойной утраты. С учетом занятых денег и слова «инфаркт» утрата могла стать тройной.

Чтобы хоть как-то утешить его, я добавила:

– Может, не к ней все-таки, а к соседям слева уполз?

– Которые с двумя детьми? Да-да, это было бы лучше, конечно…

Через несколько часов отец перезвонил мне:

– Приезжал Дроздов, все проблемы разрешились!

– Сходил к соседям и авторитетно рассказал всем, что Змей не ядовитый?

– Нет, мы просто захотели с ним жареной картошки. Я полез под раковину и там нашел Змея. Спал на картошке сладко, ползучий гад!

Моя коллега посмеялась и ушла. Мне перезвонил шеф, который явно сожалел о том, что жестко отругал меня:

– Вы все-таки могли мне перезвонить сразу. Я понимаю, что были заняты чем-то очень важным. Но давайте договоримся на будущее: если я один раз не снял трубку, всегда набирайте снова!

Мой до дыр

Я успела раздать своим студентам ЭКГ для разминки перед новой темой. Телефон зазвонил призывно и заманчиво, прописывая на экране старинного коллегу:

– Здравствуйте, Анна Сергеевна!

– Здравствуйте, Владимир Анатольевич!

– Как поживаете?

– Отлично!

Один из наглых студентов начал болтать свистящим шепотом и молча получил от меня дополнительную пленку с нижним инфарктом.

– Знаете, у нашего с вами общего пациента есть некоторые проблемы. Вы помните Д.?

Конечно, я помнила Д.! Потому что забыть отсидевшего алкоголика и бабника Д., у которого умница и красавица жена, было никак невозможно. Когда-то Д. даже пытался привести ко мне на обследование свою любовницу девятнадцати лет, мастерски разведя ее по времени визитов с женой всего на пару часов. Через год все вскрылось: Д. неосторожно перевел большую сумму денег на счет пухлощекой любовницы, дочки подруги жены. Жена отследила перевод. Д. получил самое последнее предупреждение. Любовницу отправили учиться в другой город…

Видимо, сейчас Д. снова заскучал.

– Он снова поссорился с женой?

– На этот раз хуже: его дочь позаботилась о нем.

– Опять движение денежных средств?

– Да нет. Она сказала, что он скоро умрет.

– Чего?! Сказала отцу, что он умрет?

– Да, она даже уточнила сроки: в период с первого по двадцатое.

Студенты затихли, прислушиваясь к разговору. Я засмеялась:

– У меня был такой пациент, которому любовница-цыганка предсказала смерть в семьдесят восемь лет!

– Я помню эту историю. И звоню вам как успешному специалисту по решению подобных кризисных ситуаций.

Анатольевич смеялся, как всегда, легко и искренне. И сквозь смех добавил:

– Мы очень долго лечили его дочь от наркомании в свое время. Представьте, как мне тяжело смотреть на нее с восторгом как на успешного экстрасенса!

– Так она экстрасенс?!

– Да, и отец ей верит!

– Вот паршивка! Вам она, надеюсь, не предсказала скорой кончины?

– Нет, я не дался. Стараюсь смотреть на нее влюбленными глазами и не даю ей и рта раскрыть! Ну я же психиатр, мне проще.

– Господи, какая жуткая история…

Девятнадцать пар глаз и ушей, впихнувшиеся в мой небольшой кабинет, слушали разговор, затаив дыхание. Наглый студент совсем перестал болтать.

Я вышла из кабинета в коридор:

– Я, конечно, обследую его по полной. Тем более что он давно не был у меня…

– Да, ничего другого и не остается. Она утверждает, что умрет он от инфаркта. И хочет отправить его в санаторий рядом с тем местом, где живет.

– Ну, это как раз не лучшая идея. Ничего, дотянем, до двадцатого ноября не так уж долго. Будет приходить.

– Так речь не про ноябрь: даты его верной кончины – с первого по двадцатое декабря!

– Эффектно на морозе хлопнется в снег?

– Видимо, да!

Я вернулась к студентам. Д. приехал через три дня и вошел, тревожно озираясь:

– Вы мне, конечно, не поверите. Но моя дочь – экстрасенс. И она предсказала мне, что с первого по двадцатое декабря у меня будет инфаркт и я умру. И я ей верю!

– Тогда зачем вы пришли ко мне?

– В смысле?

– Ну если вы ей верите, что все равно умрете, зачем тратить мое время и ваши деньги?

– Не верите, значит.

– Не-а: у меня самой бабушка цыганка. И возле входной двери у квартиры стоит метла.

– Да ладно!

– Стоит. Перевязана очень красивым бантом цвета свежей зелени.

Меня всегда удивляло, почему люди не верят очевидной правде. Ведь каждый может поставить у двери своей квартиры метлу, заботливо перевязав ее красивой лентой. Хотя в этой истории, конечно, совсем не об этом…

Мы начали обследование. На ЭКГ покоя и при трансторакальной эхокардиографии был все тот же Д. со следами былых возлияний и госпитализаций в наркологическое отделение. Во время нагрузочного теста Д. начал сильно хромать.

– А что с ногой?

– Еле хожу уже полгода. Мануальный терапевт не может помочь никак. Дочь сказала, что ничего с ногой не поправить …

Пока Д. восстанавливался после нагрузки, я договаривалась о триплексном сканировании артерий ног:

– Будьте добры, спасите облитеранта от его собственного ребенка. А то он даже сбежать от нее не может!

Через полчаса Д. одевался, а я звонила в отделение сосудистой хирургии. Большая компания врачей ультразвуковой диагностики смеялась: Д. сам рассказал им о своей скорой смерти.

И только одна из медицинских сестер качала головой и с осуждением смотрела на меня и свою заведующую Надежду Александровну:

– Есть это все, зря вы не верите! У меня была одна история с Мойдодыром, вы не поверите! Жуткая история!

Мы переглянулись и расселись на стулья. Она уверенно продолжила:

– Однажды много лет назад мы собрались на вечеринке. Нас было там человек тридцать, молоденькие девчонки в большом доме. А под конец вечера, когда мы собрались уйти из дома, пожилая хозяйка дома закрыла входную дверь на ключ: «Никуда не пойдете! Нельзя! Я вижу, что вечер закончится очень плохо!»

– И что?

– Я ведь не поверила ей. Хотя все знали, что она видит картинки из будущего. И может предсказать его.

– Так, и?

– Был еще выход через ванную комнату. Дыру в стене закрывал большой рукомойник-мойдодыр! Вот такой!

Она широко раскинула руки и зашагала по комнате, напоминая славного медведя, который медленно шагает за кем-то по лесу.

– Я одна сдвинула этот мойдодыр. Так хотелось на волю! Мы сбежали и уехали на дискотеку. А оттуда возвращались обратно в дом на машине скорой. Она тогда перевернулась…

Где-то далеко, на пыльной ночной дороге, грохот и девчачий визг заглушили свист цикад. Машина лежала на боку, сильно покореженная дверца с трудом отъехала, и из дверного проема, держась за голову, медленно вылезла молоденькая девушка в нарядном платье.

– Побились мы тогда очень сильно! А она встретила нас и крикнула мне: «Ну?! Говорила же – не ходите никуда! Я ведь видела все это!» А умирала она очень трудно. Говорят, кто видит много, потом трудно умирает…

Д. ждал меня в кабинете. Я объяснила, что нужно консультироваться, оперироваться и жить долго и счастливо. Не хромая и успевая спокойно уйти от своего страха в самый нужный момент.

– А инфаркт?

– Не ожидается. Ноги надо оперировать.

– После двадцатого декабря?

– Нет, сейчас.

– Почему?

– Потому что вам больно ходить. И эта боль очень мешает жить дальше…

Я написала сосудистому хирургу, что ему позвонит Д. Уже дома, возле двери квартиры, на мой телефон от него пришел ответ: «Конечно!»

Роясь в кармане в поиске ключей, я не глядя поставила сумки с продуктами на пол. Стоявшая в углу метла с зеленым бантом мягко упала мне на плечо.