Текст книги "58-я. Неизъятое"
![](/books_files/covers/thumbs_150/58-ya-neizyatoe-104260.jpg)
Автор книги: Анна Артемьева
Жанр: Документальная литература, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
«Это все ложь, брехня и провокация»
Перестройка… Это все ложь, брехня и провокация. Я читал брошюры всякие, там такие вещи пишут, ой! Одна чушь и наговор на советскую власть.
Вот говорят: расстреливали. Целыми котлованами, аж земля дышала. Чекисты. Я как чекист – у меня была форма чекистская – в это не верую. Я сколько служил – никогда никого не стреляли.
И от голода не умирали. Может, в Воркутлаге и было, но в Печорстрое – там не было. Чтобы заключенным руки крутили, били их плеткой или издевались… Нет, ничего не было.
Может, конечно, где-то и случалось, чтобы расстреливали. Вон, поляки имеют на нас недовольство за эту, Като… Как? Катынь, да. Что там постреляли офицеров ихних, поляков. Но это ж не мы, это немцы! Ну и что, что Медведев признал, что это мы. Он говорит, а я этому не верю. Путин тоже сказал: «Вы, фронтовики, получите машину «Ока». И где?
Вообще, это мы уже начинаем разговаривать на политическую точку зрения. А я этому противник. Просто мое отношение к работе не изменилось. Как трудился честно – так и трудился.
* * *
Я теперь в школы часто хожу. Они интересуются, чтобы я им рассказал, что за война, какие бои. Хотят поднять молодежь на патриотическую какую-то жизнь, вдохновить, чтобы они дурной мыслью не играли. А про работу в МВД я не рассказываю. Не спрашивают меня. Но я все равно ею горжусь. Я работал быстро, решительно и правильно. И в душе у меня еще, как говорится, есть огонек.
* * *
Я человек верующий. Спасибо Господу Богу, что я прошел такую адскую войну. Я на фронте молился. Все время молился Богу. Молился Богу и просил, чтобы он меня защитил от смерти. И в лагере, когда беглых преследовал, молил Бога, чтобы он меня защитил. И Бог был со мной.
![](_033.jpg)
ЧЕМОДАН ЛАГЕРНОГО ОХРАННИКА
«С промтоварами у нас в Печоре, конечно, было внатяжку, поэтому чемодан я купил уже перед уходом с МВД. Семь лет в лагере отработал, а в 54-м году вижу: амнистии, амнистии, амнистии, ой… Колоннами освобождают! Разваливается наш Печорлаг».
Комунэлла Моисеевна Маркман
«Быта у нас не было, надежды не было, а жизнь – была»
![](_034.jpg)
1924
Родилась в Тбилиси. Отец, директор Центрального строительного треста Грузии, расстрелян в 1937 году, мать провела пять лет в АЛЖИРе (Акмолинском лагере жен изменников родины).
1943
Комунэлла и пятеро ее друзей создали подпольную организацию «Смерть Берии». Строили планы убийства главы НКВД, распространяли листовки: «Граждане, оглянитесь вокруг! Лучшие люди расстреляны или погибли в застенках НКВД. Мерзавцы в синих фуражках полностью распоряжаются жизнью каждого из нас…»
20 АПРЕЛЯ 1948
Арестована. Следствие велось 5 месяцев с применением пыток (в том числе электрошоком).
1948 … 1949
Сентябрь 1948-го – суд по делу о «повстанческой террористической организации» (указать ее название следователи не решились и заменили нейтральным «Молодая Грузия»). Приговор шестерым участникам – 25 лет лагерей и 5 лет поражения в правах, двум их друзьям – 10 лет за недонесение.
Осень 1948-го … весна 1949-го – этап Тбилиси – Инта через Ростов-на-Дону и Свердловск. В Инту Комунэлла попала уже доходягой.
1949 … 1956
1949–1956 – общие работы в Минлаге (Инта): строительство домов и дорог, работа на лесоповале.
1956-й – освобождена комиссией Верховного совета по пересмотру дел.
22 АВГУСТА 1968
Реабилитирована.
Жила в Москве, умерла в 2015 году.
«Смерть Берии» – так мы называли свою организацию. Почему Берия? Он нес гибель людям, Грузии, всей стране. Сталин тоже, но Берия был доступнее, он из Грузии.
Я родилась и села в Тбилиси, мы с Берией жили на соседних дачах в Кикетах. Нина, жена его, часто приходила к маме жаловаться: «Опять к Лаврентию явились его деревенские дружки, все съели, аж детей кормить нечем, нет ли у вас пары яичек?» А я швыряла шишками в его сына, мы с ним ровесники.
Папа мой участвовал в революции, с 1920 года был в партии, работал директором Центрального строительного треста Грузии, был замминистра лесной промышленности Закавказья. И вот когда папа работал в лесной промышленности, в Грузию пришел лес. У нас лесов было много, поэтому папа планировал большую часть отдать в Армению и Азербайджан. Берия был против, но папе удалось настоять. Они тогда страшно поссорились, и Берия всю жизнь ему мстил.
* * *
Папу расстреляли в 1937-м. Перед арестом его уволили. Он позвал нас с сестрой Юленькой и сказал, что «там» разберутся. Но хоть мне и было 13, я понимала, что за ним придут. За более-менее порядочными людьми приходят всегда.
Не понимаю, как можно было не видеть, что происходит в стране. Когда после расстрела папы мама искала работу в разных ведомствах, ей все говорили: приходите через неделю. Когда она возвращалась, оказывалось, что тех, с кем она разговаривала, уже забрали. Даже люди, занимающие иллюзорно ответственные места – какие-нибудь секретарши суда – тоже были обречены. Это было… это было как цунами.
![](_035.jpg)
Комунэлла Маркман до ареста. Тбилиси, начало 1940-х
«Девочки, надо выдержать»
За мамой пришли вечером. Нас с Юленькой (ей было 15) вместе с мамой посадили в черную машину и отвезли в КГБ (в то время – МГБ — Авт.). Попрощались мы в кабинете следователя. Мама была очень спокойная и сказала: «Девочки, надо выдержать».
Ее осудили на пять лет, а меня и Юлю увезли в детский дом для детей арестованных. Нас искали родственники, искала школа, искали родители одноклассников… Нам повезло: нашими школьными шефами был клуб им. Дзержинского, то есть КГБ. Они нас и нашли.
Вы не представляете, какой Тбилиси человечный город! Когда мы с Юленькой через неделю вернулись и поселились у родственников, оказалось, что в нашей опечатанной квартире опечатали кошку. Снять печать все боялись, кошка мяучила, тетя приходила и кормила ее клизмочкой через щель под дверью.
Мы с Юленькой поехали в КГБ. Приезжаем, плачем, просим, чтобы нас отвели к самому главному следователю. Рассказываем про кошку и говорим, как тогда принято было говорить: если вы не освободите кошку, мы объявим голодовку, не будем кушать и умрем. Следователи рассмеялись, дали нам человека, который приехал и нашу кошку освободил. Ну, скажите, где еще КГБ могло бы так поступить!
«Смерть Берии»
В «Смерть Берии» мы вошли вшестером, я и мои мальчики, мы с ними побратались. Организовал все Тэмка Тазишвили. Его отца, дворянина, расстреляли в 1937-м. Тэмка утверждал, что 14 декабря 1937 года Берия лично застрелил его и моего папу в подвалах тбилисского КГБ. Но Тэмка иногда привирал, и я ему не поверила. Вы думаете, мы только за отцов были? Мы за народ, а не за отцов шли! Хотя у меня в тогдашних стихах и были такие строчки:
И мы, утопая в слезах матерей по колени,
Омытые собственной кровью,
Смотревшие смерти в лицо,
Мы будем судить вас за наше обманутое поколение,
За наших убитых и заживо сгнивших отцов.
![](_036.jpg)
В лагере. 1955
Никаких реальных планов у нас не было. Только один: я предложила своим мальчикам, что кого-нибудь из КГБ в себя влюблю – я была такая эффектная! – и он станет членом нашей организации. Но они сказали: «Дура! Не смей никого агитировать!» – на этом все и закончилось.
«Мне помогали чудеса»
Всю жизнь мне везло. Вот, например, перед арестом. Жизнь была какая-то… Мне было 24, я работала журналисткой, переписывала информацию ТАСС. Заводила романы, но не влюблялась. Тяготилась теми, кто меня любит, и мечтала, чтобы случилось какое-нибудь чудо, потому что так бессмысленно нельзя жить. И вот меня посадили. Я же говорю, мне везло!
* * *
Мне помогали чудеса. Наша организация существовала с 1943 года, а арестовали нас только в 1948-м. В это время ненадолго отменили расстрел, поэтому я осталась жива. Когда меня привезли в лагерь, там как раз разделили мужчин и женщин, политических и уголовных. Это очень изменило жизнь заключенных в положительную сторону. Вы, кстати, не знаете, кто такую штуку придумал? Хочу выяснить его имя, чтобы молиться за него, пока я еще жива.
А потом вообще Сталин умер. Такой сюрприз замечательный был!
* * *
На следствии я решила, что надо выстоять, а там будь что будет. Родители учили меня переносить боль, ничего не бояться. И я не боялась. Поэтому, когда села, не жаловалась. Когда мы создавали нашу организацию, мы знали, на что идем, но считали, что Берию надо убрать.
Так что жаловаться – все равно как женщине в родильном кричать: «Мама!», потому что не ожидала, что будет больно.
«Инта для меня – святое дело»
Минлаг – это спецлаг для политических. Номера у нас были на всем: на бушлате, на халате… Рисовала их Людочка, заведующая культурно-воспитательной частью. Наши девочки постоянно несли ей что-нибудь вкусное, чтобы она нарисовала номер покрасивее.
Сначала женщины на номерах вышивали цветочки, но начальник отряда Поляков у нас был злющий и свирепствовал, если хоть один цветок видел. Зато начальник лагеря Максимюк был замечательный человек, до сих пор молюсь за его упокой. Когда у нас конвоир застрелил девочку – мы убирали картошку, и она случайно вышла за ограждение, Максимюк вызвал для расследования комиссию из Москвы. Хотя даже мы понимали, что это гибель для него самого.
* * *
Конвоиры были разными. Попадались и жуткие, но были и те, кто отправлял наши письма, сходился с нашими женщинами, заводил с ними детей…
Вот забеременеет какая-нибудь женщина. Значит, или от вольняшки (вольнонаемного сотрудника лагеря. – Авт.), или от надзирателя. Это очень преследовалось. Помню, одну немку начальство лагеря долго допрашивало: «Ну скажите, кто это был? Мы вам наказания никакого не дадим». А она ревет: «Имени не знаю, но самосвал был номер такой-то».
Мы очень хохотали, и когда обнаруживалось, что очередная женщина ждет ребенка, хором спрашивали: ну а самосвал-то какой?
Детей в детском доме держали три года, потом куда-то переводили. И начинался кошмар: матери плакали, кричали, бросались на проволоку… Никаких поблажек беременным и матерям не было, только во время бериевской амнистии нескольких освободили. Но те сидели вообще ни за что. Например, одна женщина была уборщицей, убирала кабинет, плюнула на портрет Сталина и тряпкой вытерла. Портрет своего сына она вытирала бы так же.
* * *
По дороге в лагерь нас обыскивали. И в трусы могли заглянуть, и присесть заставляли. Но не каждый день. Один раз, помню, начинается обыск – а у меня в лифчике бритва. Надзирательница – партийная, литовка – сунула туда руку, нащупала – и ничего не сказала.
Был случай, когда одна моя подруга пыталась спрятать письмо родителям, чтобы передать его вольняшкам, которые отнесут на почту, а ее поймал конвойный. Стоит, плачет, просит, чтобы отдал письмо. Конвойный не дает, он за него отпуск лишний получит. Мимо проходит офицер, его начальник. Хвалит конвоира, забирает письмо… А через месяц это письмо доходит по адресу.
![](_038.jpg)
С подругами в лагере (Комунэлла слева)
* * *
Когда конвоиры напивались – жизнь у них была тяжелая, напивались они часто, – мы их спасали. Надевали на пьяного бушлат с номером, платок, ставили в свой строй – и так проводили мимо вахты, где стоит начальник.
* * *
Вольные очень нам помогали, иногда с опасностью для жизни. Когда я еще сидела, Инна Тарбеева, наш зубной врач, поехала в отпуск к моей маме в Батуми, хотя это было дико запрещено. Гостила она, конечно, бесплатно, а маме рассказывала, что со мной, как я живу…
Когда в Инту привезли Тэмку (он долго писал прошения, чтобы его перевели поближе ко мне), я поженила его с Аней. Она была вольняшкой, детским врачом. Когда выяснилось, что у нее роман с зэком, в парторганизации сказали: будешь продолжать – положишь партбилет. Она вытащила партбилет из кармана, положила на стол и ушла.
* * *
И еще у меня до сих пор стоит перед глазами: ведут нас на работу пятерками. У дороги – какой-то лагерный начальник, рядом – его жена, милая девушка в белой шубке. Идем мимо длинной колонной, и я слышу, как она в истерике твердит: «Сколько их, сколько их! Увези меня отсюда, не могу я это видеть, увези!» – а он затыкает ей рот.
Знаете, Инта для меня до сих пор – святое дело. Там я поняла, что КГБ проиграл, потому что никакими мерами не выбьет из людей человечность.
«Конечно, мы иногда целовались под фонарями»
Что такое женщины, вы себе не представляете! Быта у нас не было, надежды не было, а жизнь была. И дружба была, и любовь. Сколько после лагеря переженились!
Мы с Юзефом тоже в лагере познакомились, но поздно, уже после смерти Сталина. Ему было 24, мне – 27. Юзик – поляк из Гродно. Он был среди повстанцев, с ружьем в руках боролся с советской властью, хотя ни разу не выстрелил. Познакомились мы по переписке.
Писали в лагере много. Письма можно было мелко-мелко свернуть и спрятать в трусы, в ухо. Потом, когда идешь на обед, в условном месте – где-нибудь внутри черенка лопаты – прячешь письмо, сверху пишешь, кому. Вольняшки письма собирали и передавали.
С Юзефом мы переписывались каждый день, целыми тетрадками. А потом он дал какой-то еды своему нарядчику, и тот отправил их бригаду на шурф шахты, где работала я. Так мы впервые увиделись. Юзек высокий был! Солнце, а он в курточке с молниями, они блестят… Когда нас сажали, молний и на свете не было. Я ему говорю: «Юзеф, ну ты просто елочная игрушка!» Через три месяца он объяснился мне в любви.
![](_039.jpg)
Будущий муж Юзеф в лагере
* * *
Потом снова случилось чудо: после расстрела Берии с вышек сняли попок (охранников. – Авт.), надзирателям запретили ходить по лагерю с оружием. И мы тихо-тихо, когда стемнеет, выползали из-под проволоки. Юзек шел к моему лагерю, и мы гуляли.
Заведующей каптеркой у нас была Соня Радек, дочь Карла Радека (крупный политический деятель, член политбюро ЦК РКП (б), на громком Втором московском процессе приговоренный к десяти годам тюрьмы как член «антисоветского троцкистского центра». – Авт.). Она знала, у кого какая одежда, и когда какая-нибудь девочка выползала на свидание, старалась ее принарядить.
Потом по выходным нас стали выпускать из лагеря к родным. Я брала увольнительную и шла к Юзеку, объясняла: он мой двоюродный брат. «Ох, сколько у моих подопечных двоюродных сестер», – смеялся начальник лагеря.
Юзик был католик, очень верил в Бога и даже не думал дотронуться до меня, хотя, конечно, мы иногда целовались под фонарями. Целомудренный он был до такой степени, что, когда однажды в выходные мы с ним остались ночевать у знакомой, он всю ночь не снимал валенки.
Юзек освободился, когда из лагерей начали выпускать тех, кто до 1939 года не был гражданином СССР, но остался меня ждать. Я вышла в июне 1956 года, мы поженились, но остались в Инте: надо было заработать, чтобы уехать домой. В 1961 году я забеременела, но когда родился ребенок, у Юзека как раз была операция: после наших встреч у него оказались отморожены обе ноги, и их отрезали.
«Какие еще гадости судьба нам преподнесет…»
Когда меня осудили, я решила маму обмануть. Ее пустили ко мне после суда. Говорю: мама, знаешь, сколько мне дали? Я хотела соврать, что 10. А она говорит: «Знаю. Но 25 ты не просидишь. Потому что или ишак сдохнет, или богдыхан сдохнет». Так оно и случилось: я вышла через восемь лет.
В лагере я дала себе клятву, что с первого до последнего буду на самых трудных работах. Я с детства знала, что надо быть сильной морально и физически, всю жизнь давала себе трудные задания, и большего счастья, чем преодоление, я не знаю. Все восемь лет отсидки была у меня очень большая слабость, ночами я не спала, больше всего беспокоилась за маму. Так беспокоилась, что однажды написала письмо: «Мама, мне больно, что ты за меня переживаешь. Я живу хорошо, часто веселюсь. Мама, я знаю: и ты не очень ценишь жизнь, и я. Поэтому давай с тобой наметим время и вместе в один день покончим с собой».
А мама ответила: «Эл, а тебе не интересно посмотреть, какие еще гадости судьба нам преподнесет? Хотя бы из любопытства стоит еще пожить».
![](_040.jpg)
После освобождения. 1956
![](_041.jpg)
ЛАГЕРНЫЙ НОМЕР
«Сначала мы вышивали на номерах цветочки, но начальник отряда Поляков был злющий и свирепствовал, если хоть один цветок видел. Поэтому наши девочки стали носить что-нибудь вкусненькое Людочке из КВЧ, чтобы она рисовала номера покрасивее».
![](_042.jpg)
СЕМЕН ВИЛЕНСКИЙ 1928, МОСКВА
Арестован в 1948 году по обвинению в террористических намерениях, содержался на Лубянске и три месяца в Сухановской тюрьме. Приговорен к 10 годам лагерей, этапирован на Колыму в Берлаг. Работал на золотоносном прииске, лесоповале. Освободился в 1955 году без права выезда с Колымы. Только в 1963 году вернулся в Москву и стал одним из создателей товарищества бывших заключенных колымских лагерей.
Председатель Московского историко-литературного общества «Возвращение», главный редактор одноименного издательства, организатор четырех международных конференций «Сопротивление в ГУЛАГе». Живет в Москве.
![](_043_2.jpg)
НОЖ С КОЛЫМЫ
Нож, который перед освобождением подарили Виленскому уголовники-однолагерники: «Они сказали: в лагере без ножа еще выживешь, на воле – никак».
“ Я в мертвецкой там оказался. Доходяга, но еще живой. Меня спасла девочка-врач, которая по распределению попала на Колыму. Она не знала еще расположения этого барака – санчасти – случайно открыла дверь в мертвецкую – и вдруг там шевельнулся человек. Она завопила на всю на эту, меня отнесли в ее кабинетик, и эта девочка меня выходила.
Павел Калинникович Галицкий
«Самые сильные всегда умирали первыми»
![](_044.jpg)
1911
Родился в селе Ново-Михайловское Херсонской губернии.
1937
14 августа 1937-го арестован «за активную антисоветскую деятельность» в райцентре Залучье под Ленинградом, где работал ответственным секретарем районной газеты «Новый путь». Следствие шло в Залучье, потом в Старой Руссе.
10 декабря 1937-го – приговор Особого совещания: 10 лет лагерей. Этап Ленинград – Чита – Улан-Удэ – Удинск – Владивосток – Колыма.
1938 … 1943
1938–1943 – работал на добыче золота, лесоповале, в шахтах, маркшейдером.
Февраль 1943-го – повторное обвинение. Обсуждая с солагерниками Сталинградскую битву, Галицкий объяснил поражения на фронте репрессиями против командующих Красной армии, за что был обвинен в антисоветской агитации.
1943 … 1948
3 марта 1943-го – приговорен ревтрибуналом войск НКВД при Дальстрое к десяти годам лагерей с поглощением первого срока. Изолятор, общие работы, голод.
1943-й – переведен с общих работ в геологоразведочное бюро. Работал горным мастером на шахте, затем бригадиром золотоносного прииска.
1948-й – обвинен в краже золота с прииска и получил третий срок, вновь 10 лет.
1952 … 1954
18 октября 1952-го – освобожден «по зачетам» (за перевыполнение рабочей нормы) на шесть лет раньше окончания срока, но без права выезда с Колымы. Устроился работать на шахте, перевез на Колыму жену.
1954-й – получил разрешение уехать с Колымы и спустя 17 лет после ареста с женой и новорожденным сыном вернулся в Ленинград, где впервые увидел младшую дочь. Из-за запрета жить в крупных городах устроился на работу в карьер под Тулой.
1957
Реабилитирован.
Работал горным мастером, начальником отдела снабжения завода.
Живет в Санкт-Петербурге.
В 37-м брали всех, и я чувствовал, что меня тоже возьмут. Все говорили: уезжай, а я отвечал: куда, зачем? И не убегал.
Арестовали меня в августе 1937-го. Я как раз провожал жену на поезд, она ехала из Залучья, где мы жили, в Ленинград рожать нашего второго ребенка. Автобусов тогда не было, поймал попутку. По дороге нас догнала легковушка, загородила дорогу. Открывается дверь: «Заместитель начальника НКВД Гостев. Галицкий, вылезайте, поедете со мной».
Жена спрашивает, в чем дело. «Не волнуйтесь, – говорит, – муж вас догонит». Тоня поверила, а я понял: к ней он обратился «товарищ Галицкая», ко мне – просто «Галицкий». Значит, все…
* * *
ОГПУ в Залучье сделали в старом кулацком доме, тюрьма была в кладовке, напихали туда человек 30. Маленькое помещение, духотища, крошечное окошко, люди сидят в одних кальсонах. Смотрю – знакомые все лица: председатели колхозов, учителя, глава сельсовета…
Три недели меня не трогали. Наша няня Настя водила мою дочь Катюшку к окошку тюрьмы. Та кричала: «Папа-а! Иди домо-ой! Кате скучно-о!» А жена в роддоме была…
Через три недели отвезли в Старую Руссу. Там тюрьма была настоящая, старинная, одна камера человек на сто. Подержали месяц и перевели в одиночку.
То есть раньше это были одиночки, а сейчас туда набили человек 30. Спали валетом, ночью по команде одновременно переворачивались с боку на бок…
Через несколько дней в камеру бросили Гусева. Седой старик, учитель школы, хороший мужик. Спрашиваю: «Вы не видели мою жену?»
– Представь себе, видел. Она с ребенком на руках шла, я с ней поздоровался. А мальчик или девочка, этого я не знаю.
![](_045.jpg)
Павел Галицкий в лагере. Колыма, 1941
Через несколько минут вдруг забирают меня и Гусева из камеры и ведут к начальнику тюрьмы: «Почему правила нарушаете?» Мол, мы, заключенная сволочь, о воле не имеем даже права разговаривать. Дали мне за это пять суток «угольника». Они в конце тюрьмы отгородили угол, с самого чердака до подвала. Получилась камера, узкая, как труба, и холодная, как погреб. Там уже были старик и молодой цыганенок. Когда двое стоят – один сидит, больше никак. В день дают 300 грамм хлеба, баланду – и все. Оттуда меня уже на руках вынесли, я отощал и морально был убит. Кто у меня родился, я узнал уже в лагере, из письма. Девочку назвали Людой. А я мальчика хотел.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?