Текст книги "Хранители. Книга вторая: Луч смерти"

Шурик выскочил, открыл дверцу, впихнул меня внутрь и сел за руль. Димка перебрался на переднее сиденье. Рядом со мной уселся Роднин, и я задремала у него на плече. Ребята молчали.

VIII

А спустя полчаса мы были на месте.

На холме, поросшем кустарником, белели фрагменты церкви. Штукатурка, как ни странно, местами сохранилась, хотя и приобрела желтоватый оттенок. А внизу сквозь лишайник и спутанную траву проступала кладка из тонких и не совсем ровных кирпичей.

Церковь охраняли разросшиеся деревья. Они сплели купол из веток, сквозь который сочился внутрь неяркий рассеянный свет. Ветви вздрагивали, и казалось, вдоль стен скользят ожившие тени тех, кто молился здесь в незапамятные времена.

– Смотри, – показал Сорин Олегу на одну из стен. Но акустика была такова, что негромкое слово заполнило собой все пространство. И медленно проступили контуры фрески, а затем проявилась и вся картина, засияв приглушенным светом, похожим на блеск старинного золота. И сразу же замерцали фрески на остальных уцелевших стенах.

Олег ахнул, а Шурик стал лихорадочно снимать, хотя трудно было сказать, что в итоге получится.

А потом все выбрались наружу. Русецкий стал искать выигрышные кадры, а Димка рассказывал Роднину, что церковь, как и Архив, открывает свою тайну не всегда и не всем.

Я влезла на площадку, которую соорудила природа возле одной из стен. Она нависала над склоном холма и открывала весь юго-запад до самого горизонта. Я уселась у самого края и бездумно уставилась вдаль. И вдруг услышала диалог.

– Ты же психолог, – сердито выговаривал Димка, – неужели не можешь определить, что с ней происходит?

– Я никогда не сталкивался с подобным явлением, – растерянно оправдывался Роднин. – Софья Тимофеевна говорила о нем, но я не знал, как все протекает!

«Видно, тяну на шизофреничку, поэтому и полоумная тетка учительница от меня шарахалась. Боялась, что укушу!», – мелькнула ужасная мысль, и я навострила уши. В том, что речь шла обо мне, сомнений не было. Я читала, что потенциальным шизофреникам мерещится шум ветра. Хотя, если разобраться, симптом не выдерживал никакой критики: утверждали же некоторые чудаки, что слышат гул моря в пустой раковине, и никто их в психушку не отправлял!

– Чем это может закончиться и как скоро? – донесся Димкин голос.

«Точно придется остаток дней в смирительной рубашке коротать, – тоскливо подумала я, – не зря сестра в детстве меня чокнутой называла!»

– Думаю, все произойдет в ближайшее время, – пообещал после паузы Олег.

Я слушала, свесив голову и лежа на животе. И нечаянно задела камень. Он упал Димке на покалеченную ногу, и мужики задрали головы.

– А ну, слазь! – злобно приказал Сорин и поджал ногу. – Опять подслушиваешь?

– Хотите меня в дурдом сплавить? – плаксиво спросила я.

– Вот идиотка! – удивился Димка.

– Мы действительно говорили о том, что с тобой происходит, – ласково подтвердил Олег и поманил меня пальцем, – спускайся, расскажем!

– Конфету дам! – скривившись, посулил Сорин и потер ногу.

– Нашли дуру, – мрачно пробурчала я и снова уселась на площадке.

Роднин засмеялся и вскарабкался ко мне. Устроился рядом, обнял и стал объяснять:

– Помнишь, я говорил, что мы воспринимаем тончайшие вибрации разных полей, а, возможно, и других измерений на клеточном уровне, но не осознаем этого? Так вот, ты, похоже, их ощущаешь на уровне подсознания. Но разобраться, конечно, не можешь, пугаешься, дергаешься, пытаешься защититься от мнимой опасности. Чтобы логически объяснить свое состояние, ищешь врагов среди тех, кто тебя окружает. Но любопытно другое: ты сама, как мне кажется, посылаешь сигналы обратно.

– Это как?

– Неосознанно, на уровне эмоций. И они, судя по сегодняшней буре, принимаются и декодируются. По крайней мере, со стихиями ты дружишь. А если научишься еще и управлять ими, у тебя в руках окажется огромная власть!

– Управлять и дружить – не одно и то же, – пробормотала я. – А что тебе Тимофеевна про меня говорила?

Олег покачал головой:

– Мне тебя нужно понаблюдать, а потом все расскажу, обещаю!

– Я тебе что, морская свинка?! И почему из других полей ко мне радость не поступает?

– А потому что Лев Николаевич был неправ: негатив, условно говоря, «интернационален», более мощен и острее воспринимается. А позитив индивидуален: один любит малиновое варенье, а другой кошек мучить! И тут уже позитив накладывается на негатив. А когда речь идет о других мирах и стихиях, то в их радостях нам вряд ли разобраться, если там вообще радоваться умеют.

– А негатив?

– А что негатив? Все гибнет и переходит в другое качество, часто насильственно, и при этом страдает или хотя бы сожалеет об уходе!

– Олег, а откуда у меня это?

Роднин пожал плечами:

– Прежде всего, причина, полагаю, в генетике. Уверен, что симптомы появились с рождения, так что стоило бы в твоих предках покопаться! Удар, видимо, запустил процесс по-настоящему, а «сыворотка против столбняка», которую ввели тебе когда-то в Крыму, ускорила его. Но каков будет результат, сказать сложно, хотя местные странности и особенно озеро на тебя, по-моему, действуют благотворно.

– Так это меня Тимофеевна гусеницей обозвала? – тихо спросила я.

Олег поколебался и кивнул:

– Сказала, что у тебя большая и неосознанная сила, ты даже ее поле нейтрализуешь, поэтому и держалась подальше. И объяснила, что ты сейчас, как гусеница: то ли превратишься в бабочку…

– То ли останусь гусеницей, прожорливой и страшной?

– Что-то вроде того, – сдержанно подтвердил Олег. – Процесс сложный, проходит болезненно, и поэтому тебя нужно окружить теплом и заботой, чтобы не сбилась с пути истинного.

И увидев, как загорелись мои глаза, с тревогой воскликнул:

– Эй! Не вздумай нас шантажировать!

Но джинн был выпущен из бутылки: я стала лихорадочно соображать, как бы использовать ситуацию в свою пользу?

– Я закончил! – прокричал снизу Шурик.

Роднин взял меня за руку, и мы начали спускаться. Вид у меня был такой довольный, что ребята, видимо, заподозрили неприличное. Но потом сообразили, что для этого было слишком мало времени, да и место неподходящее, и удивились еще больше.

Опасаясь Димкиной мести за ушибленную ногу, я потянула Олега на заднее сиденье, а Шурик сел за руль.

По дороге заговорили об удивительных свойствах икон и храмов. Люди, бежавшие из Чернобыльской зоны, уверяли, что образа святых радиацию не накапливали. И в церквах на территории зоны, где бывали знакомые физики с аппаратурой, фон не зашкаливал.

– Не зря, видно, известный деятель культуры как-то заметил: великое дело, что после революции, несмотря ни на что, удалось-таки сохранить православную веру на пост-советском пространстве! – заметил Шурик.

– По-моему, он не о вере, а о церкви говорил, – буркнул Димка, пытаясь удобнее устроиться на переднем сиденье. – И пел хвалу служителям, которые вели «гибкую политику» на всем протяжении советского строя. Конечно, пока истинных священников расстреливали и в лагерях гноили, бравые ребята в рясах под названием «обновленцы» гибко сохраняли веру, церковь, а заодно и тайну исповеди. Кто б сомневался! А у этого деятеля культуры, «несмотря ни на что», с кормушкой, а, значит, и совестью все было в ажуре, иначе бы такое не нес.

– Вообще-то сохранил веру народ, несмотря на преследования власти, – внес ясность Олег. – А православные храмы после семнадцатого года эмигранты возводили от Австралии до Аляски, и об этом тоже не следует забывать!

Димка вдруг рассмеялся, припомнив рассказы старших коллег, как во времена развитого социализма в районной прессе публиковались позорные списки членов компартии, тайно крестивших своих детей.

– И кто же это, интересно, в газеты списки подавал? Не иначе, как провинциальные папарацци сутками под церковными стенами ошивались? – ядовито заключил он.

…С верой и церковью у меня и коллег отношения были непростые. Мы, например, могли допустить, что с именем Бога авантюристы от политики и просто авантюристы ходили в крестовые походы и начинали войны. Но почему в просвещенное время, пронизанное информационной сетью, различные конфессии не объединяются против гражданских войн и прочих локальных конфликтов, не клеймят тех, кто их развязал, и не призывают народы к миру? Почему их активность ограничивается отпеванием мертвых? И зачем религиям, заботящимся о душах, укреплять силу того или иного, даже преступного режима?

Мы понимали стремление конфессий выжить и не упустить обжитое пространство, но все это к вере никакого отношения не имело. Поэтому было честнее, наверное, напрямую общаться с Богом, не призывая в посредники людей в облачении.

Семьи, где мы воспитывались, подобными сомнениям не мучились, поскольку не были религиозны. Но, видимо, смутно догадываясь, что в вере «что-то есть», Димку и Шурика родители крестили еще в детстве. А меня мои как-то не удосужились. Сорин был православным, Русецкий католиком, а я, уже будучи взрослой, никак не могла определиться, поскольку среди моих предков были и те, и другие. Да и не скажу, чтобы этот вопрос меня особенно занимал, пока я не познакомилась с отцом Петром.

***

…Мы с Димкой снимали программу в небольшом старом городе.

Стояла ранняя светлая осень, и желтые листья ложились на купол храма, сливаясь с его позолотой. А в храме служил отец Петр – красивый могучий человек с густой кучерявой бородой. Мы познакомились и сразу же были им очарованы. Ироничный парадоксальный ум, широта взглядов и потрясающий интеллект, – все это «в одном флаконе» встречается нынче так редко, что мы сразу же приняли приглашение зайти в гости.

Было обеденное время, и отец Петр потчевал нас чаем с разнообразным ассортиментом попутных блюд. Говорили долго и с удовольствием о вере, и о мирских делах… А потом я заметила на книжных полках два ряда роскошных толстых томов в кожаных переплетах с золотым тиснением. Оказалось, что это юбилейное издание комментариев к Библии, напечатанное в Швеции. И я впервые подумала, что главная книга христиан отнюдь не так проста, как кажется, и нельзя принимать ею сказанное непосредственно, в лоб! Потом полиглот Спартак подтвердил это, заметив, что даже крылатая фраза о том, что богатому труднее попасть в рай, чем верблюду пролезть сквозь ушко иголки кажется абсолютным бредом из-за неточности перевода. В подлиннике говорится не о верблюде, а о канате, просто они обозначались тогда одним словом.

Прощаясь, я сказала, что мне было интересно, хоть я и неверующая.

Отец Петр внимательно посмотрел на меня и покачал головой:

– Вы верующая, но не религиозная, а это не одно и то же. Вы верующая, только не знаете об этом. Обязательно креститесь, вам это необходимо!

И я задумалась над его словами. Наступило время, когда атеисты ринулись в лоно церкви, но мне стадность была чужда. И все же исподволь, постепенно в подсознании что-то происходило. Возможно, почва готовилась принять зерна, брошенные отцом Петром. Но разум протестовал против некоторых вещей, в особенности против того, чтобы выворачиваться наизнанку перед посторонним человеком, будь тот даже служителем церкви. И я решила: если встречу священника, которому буду готова исповедаться, это послужит мне знаком!

– Полгода назад было сложное время в моей жизни, – не унимался Сорин. – Накопилось личное, какие-то странные люди вокруг появились… И я решил во всем разобраться, а для начала облегчить душу. Пришел на исповедь, а священника почему-то заинтересовали мои зарубежные связи. И он стал задавать такие вопросы, что я не выдержал и спрашиваю: «А сколько, батюшка, у вас в миру звездочек на погонах?» Он оглянулся по сторонам, наклонился и тихо так говорит: «С тобою, сын мой, я точно новых лычек не заработаю!»

Мы рассмеялись. А Роднин заметил:

– Так, может, он пошутил?

– Может, и пошутил, – согласился Димка, – только охота исповедаться у меня вмиг пропала. И, вообще, что-то бывшие служивые активно в служители устремились. Среди моих знакомых следователь по особо важным делам и работник прокуратуры срочно подали в отставку, окончили духовную академию и сейчас по приходу имеют.

– Может, в разладе с совестью были? – пожал плечами Олег. – Или зарабатывать стали больше?

– Тоже может быть. Но когда я возвращался с подругой из ресторана и гебиста Федора Семеновича из соседнего двора в рясе увидел, мне чуть плохо не стало! А он подмигнул и говорит: «Все грешишь, сын мой? Приходи на исповедь, покайся, тайну гарантирую!»

Мы грохнули.

– Ну, да, вам смешно! А ведь бывших чекистов, как известно, не бывает. Меня этот Федор Семенович когда-то очень интеллигентно уговаривал стучать на ближних.

Тойота обогнула небольшое болотце, и Сорин принялся за новую историю.

– К соседской бабке дочка с ребенком в гости приехала, но чем-то отравилась, и в больницу попала. А бабка тем временем решила дитя крестить. Звонит в собор, где пару лет назад первого внука крестила, и осторожно спрашивает: «А сколько за крестик платить?» Ей тогда тактично намекнули, что денег за таинство не берут, а простой крестик стоит гдето в эквиваленте доллара три или четыре, уже не помню. А тут бодрый бас радостно гаркнул: «Стоимость таинства такая-то!» В эквиваленте – почти двадцать баков. Бабка едва со стула не свалилась: у нее пенсия чуть больше сотни зеленых! Схватила дитя в охапку да в костел: там жертвуют, сколько могут, а за крещение денег не требуют!

Мы опять засмеялись, а Шурик сказал:

– Не сумел-таки Иисус до конца отделить церковь от рынка! Но, думаю, деньги за крещение берут не везде. В деревнях наверняка пока крестят бесплатно, хотя, может, уже не во всех.

А я вспомнила рассказ Натальи, как она ездила по северным монастырям, где светлые холодные волны омывают белые камни, и белесое небо тяжело нависает над самым морем. А еще в тех краях живут мудрые старцы и молчаливые монахи. И к таинствам может прикоснуться любой, даже не имея в кармане суммы «согласно прейскуранту». Да и есть ли там вообще такой прейскурант?

Шурик поехал обратно другой дорогой, и неожиданно тойота вырулила совсем в незнакомом месте. Машина остановилась, и мы вышли.

Слева вплоть до юркой речушки расстилался широкий луг. А справа медленно тянулся к небу пологий холм, вершину которого венчало почти завершенное строение церкви. Ее сложили из желтых бревен, и в проемах окон без стекол пока была темнота.

На грубо сколоченной скамье сидел человек в рясе и что-то сосредоточенно строгал. Увидев машину, поднялся, отложил работу и стал смотреть в нашу сторону.

Мы подошли ближе. Мужчина был строен, высок, густые длинные волосы пересыпала седина. Он окинул нас беглым взглядом, слегка задержался на мне и принялся рассматривать Роднина, который вышел вперед. Все молчали.

Олег и священник долго, не отрываясь, смотрели друг на друга. Потом в глазах священника мелькнула усмешка, он сел на скамью и снова принялся за работу. А Олег круто повернулся и пошел к машине. Мы растерянно побрели следом. Русецкий попытался сориентироваться, развернул тойоту, и мы поехали обратно.

– Видали: у этого тоже военная выправка! – звенящим от обиды голосом сообщил Димка.

Равнодушие священника его оскорбило.

– Он воевал в горячих точках, – бесстрастно сказал Роднин.

– Откуда ты знаешь?!

– Вижу.

И я подумала, что священник, наверное, то же самое решил об Олеге. А еще у меня мелькнула мысль, что этому парню я, пожалуй, могла бы исповедаться. Но было странно, что живописное место с холмом и речушкой на глиняной карте и на тех, что начертил Виктор, никак не выделялось…

И тут у Димки завопил сотовый. Это звонил его развеселый друг из Академии наук.

Сорин долго внимательно слушал, задавал вопросы и, наконец, выключил аппарат.

– Новая историческая версия, – озадаченно сообщил он.

Согласно ей, княжеская фамилия и впрямь существовала, передавая из поколения в поколение какое-то тайное знание: ключ от силы здешних земель. Принято считать, что оно сконцентрировано в кольце, хотя это необязательно. За кольцом охотились разные силы: от государей близлежащих стран до представителей рыцарей всяческих орденов и каких-то мистических организаций. Из последних настырностью и особым коварством выделялось одна: штаб—квартира ее базировалась на территории нынешней Германии.

Ребята эти владели огромными знаниями, но для полного счастья им не хватало ключа от Архива. И тогда они принялись истреблять членов княжеской фамилии, – в этом наши предположения оказались верны. Вписывалась сюда и легенда о великой любви местной графини к польскому дворянину. Но с преданием о прекрасной мельничихе и ее кавалере выходила неувязка: княжеский отпрыск был адекватным молодым человеком и ни за что не пожертвовал бы семейной реликвией! Судя по всему, когда мистики совсем уж достали бедных князей, те действительно распустили слух о кончине наследника и пропаже кольца. И для убедительности, видимо, бросили в речку горсть драгоценностей, которые вылавливают до сих пор. Но юный князь исчез вместе с кольцом. По слухам, его видели потом в монашеском одеянии, так что, он, возможно, осел в местном монастыре.

– Странно, – удивилась я, – ни на одной карте такой монастырь не обозначен! Может, вранье?

Сорин энергично замотал головой:

– Исключено! Профессор перевернул и состыковал уйму свидетельств: был в этих местах монастырь! Но самое интересное другое: княжеский перстень в последнее время вызывает невиданный ажиотаж! Сюда так и прут из-за границы любители и ученые, которым весьма интересна эта история. Более того, мой друг историк утверждает, что, по его мнению, которым он еще ни с кем не делился, кольцо и сейчас находится в этой местности. Вопрос: у кого оно хранится?

– Хочешь сказать, что перстень из этих мест никуда не исчезал? – поразилась я.

Димка кивнул.

– Я же говорил, что немец-менеджер не к добру! – хлопнул себя по коленке Русецкий, и тойота вильнула. Мы подумали о том же.

– Ты передай собутыльнику, чтобы о своих догадках помалкивал, – предупредил Олег.

Димкино лицо приняло озабоченное выражение, и я поняла, что на сей раз его печени достанется не на шутку.

Зачирикал мой сотовый: это оказался Петр. Я включила громкость.

– Привет, – сказал он, – вы сейчас поедете мимо, заскочите на минутку!

Мы переглянулись: даже минутный простой не входил в сегодняшние планы.

– У меня к вам важное дело, а еще приготовлен сюрприз для Сорина!

Димка облизнулся и с энтузиазмом воскликнул:

– Ну, конечно, заскочим!

Петр засмеялся и отключился. А через десять минут уже встречал нас у калитки.

– Есть хотите?

Мы отказались.

– А молока?

Молоко, которым угощала его старушка соседка, было жирным, очень вкусным, и мы согласились. Расселись, кто куда, с кружками в руках, полюбовались панно на заборе, и Димка спросил:

– А что это за церковь на холме? И что за мужик ее строит?

– Ну, когда ты, Сорин, научишься уважительно к незнакомым людям относиться? – укоризненно попенял Петр. – Это не мужик, а отец Николай!

Димка фыркнул.

– Он воевал? – спросил Роднин.

– Летчик, – кивнул Петр. – Все горячие точки прошел. Друзей подбитых из самого пекла вытаскивал, горел… Мне его сослуживец рассказывал, что отец Николай однажды на маленьком пятачке в горах самолет посадил и друга спас. Говорит: «Там и орлу приземлиться негде было!»

– Ну, да, – ядовито подтвердил Димка, – твой отец Николай много чего рассказать может, благо свидетелей рядом не было!

– Так сослуживец и был тем самым другом.

Сорин прикусил язык.

– Ранили его несколько раз, чуть выжил, – продолжал Петр. – А однажды отца Николая похоронили. Сбили самолет, – многие видели, как тот полыхнул. И родственники получили свинцовый гроб с телом. А отец Николай, спустя две недели, добрел до своих, хотя врачи утверждали, что это нереально, и спасти его не брались. А он выжил и сам удивился, сказал, что это чудо! А когда вернулся, запил по-черному. Его люди добрые из канав выуживали. Два года пил, не просыхая. Потом что-то случилось, он как-то вмиг протрезвел и поступил в духовную академию. А вскоре продал квартиру в Питере, которую тетка завещала, вернулся и на вырученные деньги стал строить храм.

– Так он за свои деньги строит? – спросил Димка. Ему было стыдно.

– Ну, да, и собственными руками. А люди скидываются, кто, сколько может, и помогают.

– Что же произошло? – не выдержал Шурик.

Петр оглянулся и тихо произнес:

– Говорят, ему явились Хранители!

– Балабанов, что ли? – встрял Димка.

– Нет, те, что ушли очень давно.

– Призраки?

– Сам ты призрак, – с досадой сказал Петр. – Только языком молотить умеешь! Настоящие Хранители. Они являются в виде белых фигур.

– Я же говорил, что призраки, – легкомысленно подтвердил догадку Димка.

Петр лишь вздохнул, с сожалением глядя на Сорина. А я вспомнила сны, и мне стало не по себе. И неожиданно для себя спросила:

– Петя, а церковь отец Николай возводит на месте древнего монастыря?

Петр вздрогнул и еле заметно кивнул.

И мы вдруг поняли, кто является нынешним Хранителем кольца. И Петр догадался об этом. И хотя рядом не было посторонних, никто вслух не произнес ни единого слова, потому что оно могло достигнуть чужих ушей, где бы они не находились. Об этом знали наши предки и молчали даже о том, что было всем хорошо известно.

А потом Петр сказал:

– Ребята, надо что-то решать с башней, причем, в течение трех дней, а иначе ее мужики взорвут!

– Почему такая спешка? – удивился Олег.

– На башне готовится что-то страшное. Машины возят туда оборудование, а вся местность как-будто замерла. Неужто не слышите?

Мы прислушались. Деревня в активную часть Зоны не входила, и всегда стрекотала, чирикала и орала петушиными голосами. Сейчас было тихо.

– Ладно, – сказал Олег, – будем думать.

Петр кивнул.

Мы поднялись и стали прощаться. Димка умильно взглянул на хозяина: несмотря на вечные пикировки, они относились друг к другу очень трогательно. Петр ухмыльнулся, сходил в дом и принес литровую банку меда. У Димки глаза стали масляными. Мне показалось, что он даже мяукнул, и, ухватив любимый продукт, потащил в тойоту прятать от посторонних глаз.

– Точно, вечером обожрется! – констатировал Шурик.

Мы рассмеялись и пошли следом за Сориным. Нужно было срочно решать непредвиденную проблему.