Текст книги "Если с собой трудно. «Слепые пятна» личности и внутренние конфликты"

Внутренние потребности такого человека, диктуя ему особенности выбора партнера, также проявляются и при выборе социального окружения. Такой человек изыскивает социальные группы, принадлежность к которым способна выставить его в самом выгодном свете в глазах окружающих и сделать предметом всеобщего восхищения. На страницах в социальных сетях он размещает фотографии с мероприятий для «элиты», легко увидеть его селфи на фоне культовых отечественных и заграничных достопримечательностей, интерьера дорогих магазинов и так далее. Все эти изображения призваны вызвать зависть и восхищение у тех, кто будет их просматривать. Смешно и грустно видеть, как такой человек боится, что его кто-то заметит в компании нестатусных лиц, потому что это, как он чувствует, представляло бы угрозу для его образа в глазах окружающих.

Деньги и собственность очень ценны для такого человека, потому что являются, с его точки зрения, непременным атрибутом успеха и утверждают тем самым его чувство собственного достоинства. Такой человек будет экономить на еде, однако купит дорогую одежду элитной марки. Если у него есть деньги, то ими распоряжаются таким образом, чтобы создать у окружающих впечатление изобилия. А если их нет, он будет стараться выглядеть и вести себя так, словно они у него есть, и приложит все усилия для того, чтобы их реально заполучить.

Внешность и тело эксплуатируются человеком с активной формой конфликта самооценки таким же образом. Ему невыносимо быть обладателем «неидеальной» внешности – неспортивного тела, пивного животика, стареющего лица с морщинами и т.п. Все это переживается как нечто унижающее, подчеркивающее принадлежность к низкому статусу. Поэтому обычно такой человек прикладывает все усилия к тому, чтобы выглядеть молодо, спортивно, привлекательно, и не жалеет для этого ни времени, ни сил, ни средств. Его можно видеть в фитнес-центре, бассейне, у массажиста, хорошего стоматолога, специалиста по уходу за телом или пластического хирурга. Такой мужчина поморщится при виде своего знакомого: «Господи, как можно ходить с желтыми зубами, собери деньги на хорошую процедуру отбеливания!» Такая женщина стоически выдерживает жесткие ограничения в еде и придерживается драконовского режима питания – и все для того, чтобы знакомые восхищались ее стройной, как у юной девушки, фигурой. Они оба ощущают себя неуязвимыми в броне собственной физической формы и искренне не понимают, как другим людям не стыдно и не страшно иметь такие дряблые тела, морщины, сутулость, неухоженные пятки и пигментные пятна. Они исключительно высоко оценивают и свою сексуальную привлекательность – по правде говоря, значительно выше, чем оценили бы их большинство окружающих. Они фантазируют о том, что другие люди мечтают стать их сексуальными партнерами. Учитывая все сказанное, становится понятно, какой драмой для такого человека становятся старение и связанные с ним неизбежные перемены во внешности. Он с ужасом наблюдает, как изменяются очертания прежде безупречной фигуры, как оплывает живот или линия плеч, как меняет форму овал лица, как появляются на лбу предательские морщины. Это рождает ощущение, что рушится собственное Я, чувство, связанное с паническим страхом и переживанием унижения. Убедившись, что с изменениями физического облика ничего нельзя поделать, такой человек будет искать какую-то другую область, значимый успех в которой сможет хотя бы отчасти спасти его личное достоинство и компенсировать ощущение провала – деньги, карьерные достижения либо что-то еще.

Для людей с активной формой конфликта самооценки характерна идеализация не только самих себя, но и всего того, что их окружает, в том числе родительской семьи. О себе они нередко любят рассказывать как об отпрысках «особой» семьи – интеллигентной, или очень богатой, или имеющей особенное происхождение («особенные корни»), говорить о своей принадлежности к избранной («благородной») фамилии. Как правило, такие рассказы содержат значительные искажения истины и представляют собой не более чем идеализацию, призванную поддержать чувство личного достоинства их автора. В тех же случаях, когда гордиться точно «нечем» – человек вырос в небогатой и незнатной семье, кто-то из родителей пил, родители обладали непрестижными профессиями, – он демонстрирует удивительную забывчивость во всем, что касается его детства, избегает в разговорах тем, связанных с родительской семьей, игнорирует предложение рассказать что-то о его ранних годах или рассказывает весьма лаконично и формально. В подобных случаях такие люди ощущают много стыда, связанного с родительской семьей, – словно она позорит их, снижает их статус, несмываемым пятном ложится на их жизнь. Стыд этот достаточно легко может быть замечен во время непосредственного контакта. Аналогичным образом такой человек может очень стыдиться своей старенькой «немодной» матери, когда кто-то приходит к нему домой и застает его с родными, и поэтому всячески избегает приглашать знакомых или коллег к себе.

Может показаться, что люди с активной формой конфликта самооценки – надутые, напыщенные, самовлюбленные павлины, к которым не может быть никакого сочувствия. Однако это далеко не так. Со стороны бывает трудно ощутить то, что на самом деле происходит у них в душе, то, что они всеми силами стараются скрыть от глаз окружающих, – постоянное чувство своей ничтожности и неуместности, постоянный жгущий стыд в связи с собственным Я, постоянные усилия, направленные на поддержание собственного достоинства всеми доступными средствами. Внутреннее ощущение себя у такого человека похоже на то, что мы могли бы почувствовать, если бы постоянно ощущали грызущий голод и, пытаясь утолить его, при любой возможности набрасывались на еду, однако даже с полным желудком продолжали бы ощущать тот же голод. Реальное ощущение Я у таких людей совсем не связано с чувством величия – это переживание голодного, ничтожного и несчастного Я с крайне нечеткими границами, и от него они всеми силами пытаются защититься, собирая извне доказательства того, что с ними все в порядке, что они значимые и весьма достойные люди, однако эти защиты работают лишь очень короткое время. Такой человек приложит все свои силы для того, чтобы заключить на работе самую выгодную и дорогую сделку, получить статус лучшего студента на курсе, прославиться в качестве самого высококлассного менеджера, однако в лучшем случае лишь на пике своего торжества он ощутит себя более комфортно, чем обычно. Уже проснувшись на следующий день утром, он почувствует в глубинах своей души привычный холод, опустошенность, горькое одиночество и переживание собственной ничтожности.

Таким образом, активная и пассивная формы конфликта самооценки связаны с изначальным переживанием собственного недостоинства и неценности и стыда в связи с этим. И в том, и в другом случаях человеку трудно ценить и уважать себя. Однако в ситуации с пассивной формой он переживает это более непосредственным образом, не развивая самоуверенности и высокомерия, а также постоянного принижения других с целью защиты собственного Я.

2.4. Обвинение себя – обвинение других

Вина – это переживание, которое возникает, когда человек в реальности или в воображении (фантазии) причиняет ущерб другому (другим), ущемляет его интересы или права. Также вина может быть связана с тем, что человек в действительности или в мыслях нарушает социальные ценности и нормы, которые разделяет. Социальные нормы и представления и их нарушение являются центральной предпосылкой, опосредующей чувство вины. Например, если я разделяю норму, что по отношению к старшим родственникам (и не только родственникам) необходимо проявлять почтительность, то буду переживать вину всякий раз, когда в реальности (или в своих фантазиях) буду поступать с кем-то из них непочтительно. Муж, изменяющий своей жене и придерживающийся нормы о супружеской верности при этом, будет мучиться от сильного чувства вины; тот же, кем эта норма не интернализована (не присвоена), чувства вины не испытывает, а лишь старается держать все в тайне, опасаясь скандала.

Чувство вины, таким образом, является культурно обусловленным: ведь социальные нормы разных культур существенным образом различаются. Девушки, вступающие в сексуальные отношения до брака, несомненно, переживают это в первой трети XXI века несколько иначе, чем в первой трети XX.

Вина, таким образом, возникает там, где социальная норма вступает в противоречие с эгоцентрическими тенденциями человека. Семилетний ребенок, поддавшийся непосредственному порыву и съевший верхний слой именинного торта еще до того, как тот был подан на стол, несомненно, оказывается именно в такой ситуации. Они нередки в жизни каждого из нас, однако для людей с описываемым типом психологического конфликта они очень актуальны и значимы. Обычно существуют какие-то внутренние причины для того, чтобы это было так. Например, во внутренней реальности человека присутствует некая жесткая и даже жестокая, потенциально обвиняющая и карающая часть, которая требует неукоснительного соблюдения моральных норм и принципов и наказывает его, когда этого не происходит. (Некоторые люди называют эту часть совестью, однако я не могу с этим полностью согласиться. Мне больше близка точка зрения, что истинная совесть говорит из глубины души человека тихим шепотом, а вовсе не тащит его на плаху за то, что он, например, недостаточно почтительно разговаривал с кем-то или что-то упустил.) Как правило, эта внутренняя часть формируется, когда ребенка воспитывают в условиях жестких моральных норм, ограничений и запретов («голоса родителей» потом будут звучать у него внутри) либо тогда, когда родители поступали вразрез со своими обязанностями (пили, гуляли либо попросту отсутствовали), а ребенок был вынужден со многим справляться без опоры на них. В этом случае ему приходится «выращивать» в себе внутреннюю опору, которая руководит его поведением, и ею обычно оказывается эта «озабоченная» соблюдением правил, в том числе и моральных, часть.

Для понимания сути описываемого конфликта очень важно проводить четкую грань между переживаниями вины и стыда.

Вина связана с осознанием человеком того факта, что он поступил «плохо» или «неправильно» – кого-то обидел, кому-то нанес ущерб, ущемил чьи-то права, совершил поступок, идущий вразрез с социальными или моральными нормами. Чувство вины, в отличие от стыда, не затрагивает личности в целом и связано с конкретными ее поступками. В этом контексте можно говорить о так называемой репарации вины, то есть поступке, который может загладить вину и возместить причиненный ущерб. Если я обидел человека, то могу принести свои извинения, если разбил чужую тарелку – купить новую. Если годами не приезжал к собственному ребенку – приехать, поговорить с ним о произошедшем и о своих чувствах, проводить с ним время, искать контакт, восполнять упущенное, насколько это возможно в нынешней ситуации. Вина – это то, что поддается исправлению. В жизни мы чаще реагируем на собственную и чужую вину не в конструктивном, «взрослом» ключе, изыскивая возможности для репарации, а наказываем себя или других – тех, кто, по нашему мнению, виноват. Месть также служит орудием наказания. Наказать – это причинить как минимум равноценный (или с процентами) ущерб тому, кто виноват.

Помню случай из моего детства. Мы жили в коммунальной квартире; на общей кухне стояли два цветка в горшках – наш и соседки, симпатичной женщины лет тридцати пяти (она мне казалась настоящей красавицей). Однажды моей маленькой сестренке пришла в голову мысль поэкспериментировать с тем, оставляет ли ее ноготь след на листе алоэ (это был цветок соседки, на котором она оставила несколько следов своих ногтей). Когда на следующий день я вышла на кухню, то увидела ряд симметричных надрезов, сделанных ногтями, на листе уже нашего растения. Это была месть. «Ты испортила ему лист, вот и я сделала то же самое», – спокойно сказала сестре соседка – в ее голосе все-таки пробивалось затаенное торжество. Помню собственное чувство недоумения: ведь можно было просто поговорить, и сестренка, конечно, извинилась бы. Фактически соседка своим поведением сообщила следующее: «Ты виновата и наказана за это» (кроме этого, ее поведение, несомненно, содержало ряд посланий моим родителям).

В отличие от вины, стыд связан с переживанием «неподходящести», неуместности собственной личности – для данной конкретной ситуации или для этой жизни в целом. Это переживание мучительной неловкости, собственного несоответствия; это желание сгореть или провалиться сквозь землю, исчезнуть – все что угодно, но только чтобы тебя здесь не было. Мне очень близка мысль о том, что источником переживания стыда является ситуация невзаимности: ребенок тянет руки и подается телом навстречу матери, ища ее взгляда, он весь в этом «Я раскрыт тебе, я ищу контакта с тобой!», и, если мать демонстрирует явно невзаимную реакцию, например, смеется над ним (или оказывается, что это вовсе не мать, а кто-то другой, похожий на нее), ребенок прячет лицо, отворачивается и замирает (или заливается слезами). Таким образом, если вина символизируется в словах: «Я плохо поступил в том-то и том-то», «Я плохо сделал», то стыд – в словах: «Я плохой». Репарировать стыд (уменьшить ощущение стыда) невозможно. Это одно из самых труднопереносимых, болезненных переживаний.

Острое переживание стыда за себя и собственную «плохость», неуместность лежит в основе конфликта, описанного выше, – конфликта самоценности. Переживание же вины лежит в основе описываемого здесь конфликта вины.

Таким образом, актуальным в данном случае оказывается мотив «преступления и (во многих случаях) наказания». Люди с описываемым типом конфликта многие жизненные ситуации воспринимают с точки зрения поиска виновных и наказания. Например, на улице холодной осенью ребенок стоит в луже. Первой мыслью человека, который это увидел (если для него актуальным является описываемый конфликт) будет: «Как может мать допускать такое? Где она?» или «Очередная безответственная мамаша!», или, может быть, такой человек тут же ощутит укол собственной вины, вспомнив, как несколько лет назад легкомысленно одел ребенка не по погоде, после чего тот серьезно заболел. Если такой человек приобретет на рынке или в магазине килограмм яблок и, придя домой, обнаружит, что их качество оставляет желать лучшего, то будет очень злиться на нерадивых продавцов, ругаться и обвинять их, вернувшись в магазин, требовать встречи с директором по качеству, предоставления жалобной книги, поиска и наказания виновных. Его будет при этом буквально трясти от злости. Он не успокоится, пока все виновные не будут наказаны, а ему самому не принесены извинения и не предоставлены какие-то бонусы. С другой стороны, возможен и другой исход. Человек с описываемым типом конфликта, обнаружив, что яблоки плохие, начнет обвинять себя: «Надо было смотреть!», «Что я за человек такой несуразный, в прошлом месяце позволил обсчитать себя на кассе на двести пятьдесят рублей, неделю назад потерял тысячную купюру, а сегодня купил гниль», «Сам виноват!» Нет ему покоя, и, вероятно, он немного придет в себя только тогда, когда придумает способ себя наказать. Например, на две недели лишит себя обеда на работе (обычно он обедает в корпоративной столовой, и деньги, которые он потратил бы на десять обедов, с лихвой перекроют ущерб, нанесенный его бюджету собственной невнимательностью).

Люди с описываемым типом конфликта с трудом прощают и другим людям, и себе тоже. Привычным для них стилем является поиск виноватых (они могут «назначать» на эту роль себя или других; я говорю «назначать», потому что их восприятие реальности может быть иногда весьма искаженным). Вслед за нахождением виновного следует его наказание. Внутренний процесс очень похож на отношения властного, жесткого, доминантного и авторитарного родителя с маленьким ребенком. Рассмотрение вины с точки зрения изыскания возможностей для ее репарации требует взвешенной, безобвинительной «взрослой» позиции. Именно это, равно как и прощение, дается таким людям с особенно большим трудом.

Конфликт вины связан с поиском виноватого, с перекидыванием вины с одного на другого, как горячей картошки из руки в руку. В зависимости от того, на кого именно привычным образом человек возлагает вину, выделяют пассивную и активную формы конфликта вины.

Пассивная форма конфликта вины

В этом случае вина возлагается человеком на самого себя, она же является одним из ведущих (характерных для данного человека) аффектов. Даже в ситуациях, где ничего особенного не происходит, он ощущает себя виноватым. Если идет дождь – то потому, что с утра не посмотрел (невнимательно посмотрел) прогноз погоды и не предупредил мужа (жену) о том, что надо взять зонт. Если прокисло молоко – то потому, что неправильно спланировал расход продуктов и молоко не успели выпить до того, что оно скисло (или потому, что вынимал его из холодильника, и оно, по-видимому, согрелось). Если обувь оказывается сношенной – за то, что это произошло всего через три года после начала ее носки, и, кроме того, за то, что от семейного бюджета теперь придется отрывать деньги на приобретение новых. Вина возникает очень легко, при этом заметной является тенденция всячески оправдывать других людей – даже в том случае, когда их действия и были именно тем, что со всей очевидностью привело к нежелательным последствиям. Такая женщина не будет обвинять мужа, который оскорбил ее за ужином, – она скорее будет думать о том, что сама спровоцировала его на грубость (вольно или невольно), что он очень утомился на работе, и, вероятно, правильнее было бы дать ему возможность спокойно поужинать в одиночестве. Кроме того, она найдет внутреннее оправдание и для его жестоких слов: ведь в них, с ее точки зрения, вероятнее всего, есть правда.

Такой человек часто извиняется, оправдывает других. Ведет себя он обычно покорно, подчиненно, демонстрируя самоотречение. На работе он смиренно готов занять самое неудобное рабочее место у окна, откуда постоянно дует, откуда тянет ледяным сквозняком, когда комнату проветривают. Его устроит почти любое качество пищи. Как правило, такие люди мало внимания уделяют собственной внешности, не выбирают дорогую одежду или обувь (потому что в глубине души чувствуют себя недостойными таких забот и трат). Такой человек не спорит, не любит конфликтовать, обычно соглашается с окружающими, пассивен в отношении собственных интересов и их отстаивания. Если кто-то занимает по отношению к ним обвинительную позицию, они очень легко, автоматически принимают вину – им даже в голову не может прийти, что что-то здесь не так. Иногда можно видеть очень прочные супружеские пары, в которых один из партеров привычным образом обвиняет, а другой – безропотно принимает вину.

Одна моя клиентка, для которой был характерен описываемый здесь конфликт, поделилась детским воспоминанием. Как-то утром она вышла из квартиры для того, чтобы отправиться в школу (тогда она ходила первый класс); когда она входила в лифт, то мужчина, который там уже находился, ворчливым тоном сделал ей замечание о том, что она шаркает ногами. Она смиренно сказала ему в ответ «извините», но почувствовала, что возмущена: как чужой человек может делать ей замечания, воспитывать? Разве это шарканье кому-то мешает? Придя домой, она пожаловалась на него матери, ожидая поддержки, но услышала в ответ: «Ты и вправду ужасно шаркаешь, сколько раз я тебе об этом говорила! Давно пора отучиться от этой кошмарной привычки!» Клиентка ощутила в тот момент сильный импульс агрессии на мать и в то же время вины.

Этот пример хорошо иллюстрирует типичную семейную ситуацию взаимоотношений родителей и ребенка, который вырастает потом склонным принимать вину на себя. В таких семьях часто дети занимают психологическую позицию козла отпущения, то есть являются именно теми, в отношении которых родители проявляют наибольшую агрессию, сбрасывая собственное психологическое напряжение и неудовлетворенность. Такому ребенку не достается родительской поддержки, защиты, теплоты, чаще всего он слышит упреки и обвинения, претензии и указания на недостатки, требования и нарекания. Его делают ответственным за все то, что происходит в семье («Если бы не учился так плохо, бабушка не болела бы так», «В младенчестве ты ленился сосать грудь, у мамы теперь мастопатия, это очень опасно», «До твоего рождения мама была такой красавицей – все свои силы и соки, всю красоту отдала твоему рождению», «Папа совсем поседел из-за тебя», «Чтобы тебя вырастить, купить тебе все вещи и еду, мы так много работаем, надрываемся, а ты даже полы не можешь в доме помыть», «Опять поставил пятно на обоях, разве не знаешь, что ремонт дался родителям потом и кровью» и тому подобное). Обвинение ребенка в таких случаях выполняет еще одну функцию: помогать родителям избавиться от собственного чувства вины, ведь в логике этого конфликта всегда вопрос ставится так: «Виноват я или кто-то другой?» Им хочется чувствовать себя правыми, «в белых одеждах», однако в этом случае цель достигается ценой эмоциональной безопасности ребенка.

Вырастая, такой человек продолжает нести бремя ответственности за благополучие (как материальное, так и психологическое) членов семьи. Люди с описываемым типом внутреннего конфликта – очень заботливые отцы и матери, мужья и жены. Они принимают на себя значительную часть домашних обязанностей, они делают для своих партнеров, родителей и детей максимум возможного и даже более. Они могут всю жизнь тяжело работать ценой собственного здоровья для того, чтобы обеспечить максимум комфорта супругу или супруге, материально обеспечить детей; при этом не демонстрируют этих жертв, не упрекают тех, ради кого они были принесены, и не требуют ничего взамен. Все то, что они делают, бессознательно воспринимается ими как компенсация вины, которую они переживают по отношению к своим близким.

Такой человек не упрекает и не обвиняет ни в чем членов своей семьи – даже тогда, когда по отношению к нему они поступают агрессивно, жестоко или неэтично, когда игнорируют или ущемляют его интересы, – во всех этих случаях он не будут возмущаться, протестовать, обвинять или защищаться. Он старается понять и оправдать такие действия, найти собственную вину или неправоту, которая объяснила бы их. Если взрослый сын выгоняет мать из дома, она с горечью будет думать о том, что не смогла привить ребенку понимание ценности близких отношений, о том, что, к сожалению, ее сын вырос без отца, и это, по-видимому, объясняет то, что он так и не смог понять. Она будет обвинять себя в том, что в свое время разошлась с отцом своего сына, и вследствие этого, очевидно, ее ребенок многого недополучил и теперь поступает так странно. Удивительным образом эти люди переворачивают очевидные ситуации таким образом, что оказываются виноватыми во всем, что происходит. С другой стороны, когда их вина в той или иной ситуации очевидна для них, они способны назначать для себя наказания, призванные «искупить» эту вину. Они могут просить об этом тех, кому причинили ущерб, и обнаруживают тревогу и недовольство, когда их прощают безо всякого наказания. Чаще же оно назначается самостоятельно и может быть весьма и весьма суровым. Например, женщина, вышедшая в парикмахерскую и оставившая детей с бабушкой, которая недосмотрела за ними, и они облились горячим супом, дает себе зарок лишить себя на год и услуг парикмахера, и маникюра. Мужчина, потерявший несколько денежных купюр, возмещает себе материальную потерю тем, что экономит на еде (он не стеснен в средствах и такая экономия не носит вынужденного характера, скорее это способ искупления вины). Внешне такие люди обычно выглядят очень неагрессивными, однако жесткость или тяжесть наложенного на себя наказания делает очевидным градус их агрессии по отношению к самим себе.

Наверное, из сказанного выше становится понятным, почему такие люди обычно не бывают лидерами в семье и склонны занимать позиции подчиненных и вести себя покорно. Они не считают себя вправе командовать другими и настаивать на чем бы то ни было («Кто я такой, чтобы требовать этого от своих близких? Мне следовало бы посмотреть на себя со стороны и увидеть собственные недостатки!») Поэтому они принимают лидерство своего партнера как нечто совершенно естественное, ведь, с их точки зрения, он гораздо более этого достоин, чем они сами. Этим людям трудно настаивать на чем-то и в отношении собственных детей, дисциплинировать их, они боятся перейти границу, отделяющую настойчивость по отношению к детям от насилия, требовательность от бессердечия.

В профессиональной сфере можно наблюдать те же самые тенденции. Люди с пассивной формой конфликта вины комфортно чувствуют себя на подчиненных и второстепенных позициях. Это очень ответственные и добросовестные работники, трудящиеся, не щадя своих сил. Они могут переносить практически любые условия работы, они не жалуются и не возмущаются, когда руководство объявляет об урезании зарплат, увеличении объема обязанностей, возложенных на работников, ухудшении условий труда. Если же в результате всего этого они начинают хуже справляться со своими обязанностями (для чего существуют очевидные объективные причины), то неизменно обвиняют себя, объясняя ухудшение собственных показателей леностью и бездействием. Они склонны обвинять себя не только за собственные ошибки, но и за ошибки коллег и собственных руководителей, безропотно сносят разносы за действия, предпринятые вследствие неадекватных решений вышестоящего руководства. В связи с этим они являются исключительно удобными подчиненными, позволяющими неограниченно эксплуатировать себя. Как правило, этим безжалостно пользуется непосредственный руководитель. Таких сотрудников нагружают как рабочих лошадок, нередко они тянут, помимо собственной, еще и дополнительную нагрузку, безропотно и часто безо всякого вознаграждения выполняя сверхурочную работу или неприятные обязанности, от которых отказываются их коллеги, заменяют других, выходя в выходные. К сожалению, такие люди провоцируют эксплуатирующее отношение к себе даже у тех, кто по своему складу и системе ценностей не склонен так поступать. При этом, разумеется, ожидать высокой оценки их заслуг им не приходится: несмотря на то, что их обычно признают как добросовестных работников, на которых «все держится», на них смотрят свысока и другие сотрудники, и начальство, их высмеивают и вышучивают в глаза и за спиной. Нередко они выступают жертвами психологической травли (моббинга и буллинга) на рабочем месте, испытывая при этом практически полную беззащитность, – ведь причины всех неприятностей, которые с ними происходят, они ищут в самих себе, и вину за то, что происходит, возлагают на себя.

В тех же случаях, когда ими не хотят пользоваться, а предлагают им достойное вознагражение – повышение заработной платы, продвижение в должности, – наблюдается парадоксальный эффект. Любые похвалы, вознаграждение, выражение благодарности вызывают у такого человека приступ чувства вины, потому что он уверен, что недостоин всего этого и жульничает, если позволяет себе все это принять. Он сильно смущен и не чувствует себя в безопасности. Если такого человека назначают на должность более высокого уровня, его самочувствие резко ухудшается. Нередко в течение полугода-года после назначения, а то и дольше, отмечаются крайне неприятные симптомы – приступы страха («не справлюсь», «не соответствую должности», «это не для меня», «какой из меня руководитель»), психосоматическая симптоматика (головные боли, приступы удушья, нарушения сердечного ритма и функций желудочно-кишечного тракта). Тяжелее всего такому человеку дается ситуация, когда его повышают до ранга руководителя в отделе, где он долгое время до этого работал, и коллеги становятся его подчиненными. С одной стороны, они в грош его не ставят и сопротивляются тому, чтобы признать его как руководителя. С другой стороны, он не считает себя вправе распоряжаться ими, «командовать». Иногда в случаях, когда такого человека повышают, дело заканчивается тем, что либо он сам просит вернуться на предыдущую позицию, либо это делает его руководитель, и такое решение оказывается вполне комфортным для работника.

То, что получение каких бы то ни было жизненных благ для такого человека связано с виной и поэтому крайне дискомфортно, ярко проявляется в ситуации получения наследства, признания и похвалы. Например, такому человеку, как это ни странно, неприятно принимать подарки – он при этом неизбежно чувствует себя так, будто это что-то незаслуженное, к чему-то его обязывающее, что он теперь кому-то «должен» и обязан как можно быстрее с этим долгом расплатиться. Может быть, вам приходилось встречать людей, которые вместо того, чтобы обрадоваться, получая действительно хороший подарок, меняются в лице, у них портится настроение; через короткое время они «отдариваются», стараясь при этом, чтобы стоимость их подношения значительно превышала стоимость подаренного им. Обычно это рождает ощущение обиды и разочарования у дарителя, однако они вряд ли это осознают – слишком силен их дискомфорт. Однако эти люди очень любят сами дарить что-то, обнаруживая при этом значительную щедрость. Так, мать может подарить подрастающей дочери квартиру, в которой они обе проживают, несмотря на то, что это ставит ее собственные интересы под угрозу. При этом отсутствует мотивация произвести внешний эффект, манипулировать, вызвать восхищение. Владеть, обладать чем-то означает для такого человека быть виноватым. По этой же самой причине нередко они передают причитающуюся им долю наследства другим людям, отказываются от нее в чью-то пользу. Ведь принять означало бы взять на себя ответственность за этот выбор, стать тем, кто осознанно берет. Именно это вызывает у такого человека сильный дискомфорт. Даже если найдется кто-то, кто будет заботиться об их интересах, они постараются изобрести способ отказаться от собственности, которой обладают, или будут переживать вину в связи с этим обладанием.

Все то, о чем мы говорили выше, ярко проявляется также в отношениях такого человека с собственным телом. Осознание телесных потребностей (в сне, отдыхе, еде, сексе) и забота об их удовлетворении являются для такого человека исключительно проблематичными, ведь это прочно ассоциируется у него с эгоизмом. Он склонен «запускать» свое здоровье, не обращая должного внимания на тревожные сигналы: ноющий зуб, сердечные боли, дискомфорт в суставах и другие. Даже самые обычные ежедневные вещи – вовремя лечь спать, чтобы наутро быть в рабочем состоянии, проследить за режимом собственного питания, надеть обувь, которая удобна и не натирает мозолей, – он игнорирует, «забывает» сделать, потому что это относится к заботе о себе, которой, как он бессознательно ощущает, он недостоин. Телесные потребности и нужды тела, включая сексуальные, прочно ассоциируются с виной; имеет значение только разум, рациональность, тело же для такого человека «не имеет особого значения», с физическим следует на всех уровнях бороться, преодолевать его. Нередко такая позиция приводит к полному пренебрежению потребностями тела и неадекватному отношению к собственному здоровью. Заболевая, такой человек занимает покорную позицию по отношению к своему недугу: болезнь воспринимается как наказание за «неправильные» действия или допущенные ошибки, как следствие собственных «грехов». Например, женщина средних лет, заболевшая язвой желудка, уверена, что это произошло потому, что в свое время она была очень дерзка («язвительна») по отношению к собственной матери, к тому времени покойной. Такие больные легко переносят даже самое неприятное лечение, особо болезненные медицинские процедуры, не предъявляя ни близким, ни медперсоналу упреков и желоб. Это исключительно «удобные» больные, никак не выражающие своего неудовольствия, неукоснительно и безо всяких проблем соблюдающие режим медицинского учреждения. Они чувствуют вину перед нянечками, санитарками, медсестрами и врачами за собственную болезнь и немощь, доставляющие столько хлопот, и им хочется ее всячески смягчить и искупить – подарками, комплиментами, мелкой помощью и услугами, выполнением поручений. Они непрестанно благодарят за оказанную им помощь и преувеличивают ее масштаб, они постоянно извиняются за то, что «напрягают» всех.