Текст книги "Случайный граф"

Глава 9

Фиона никого не встретила по дороге в сад позади дома, как она и надеялась. Ей нужно было немного побыть наедине с самой собой, чтобы перечитать последнее письмо, порисовать и восстановить душевное равновесие перед ужином с графом.

Она пошла по каменной дорожке, которая вела к большой полукруглой террасе с мраморными скамейками по периметру. Камни были голыми, за исключением нескольких затененных участков, покрытых мхом. Никаких ярких цветов или разросшегося плюща, которые могли бы скрасить холодный ландшафт, никаких причудливых фонариков, ожививших бы голые ветви деревьев вокруг.

Зато в саду было все, чего не хватало террасе: он был… диким, живым, интригующим. Полной противоположностью хорошо ухоженному английскому саду. Кусты, которые не хотят, чтобы их подстригли и превратили в забавные фигурки. Шпалеры, которые склоняются под весом разросшихся виноградных лоз. Цветы и сорняки, которые не видели ножниц лет десять. Накренившиеся и треснувшие скульптуры херувимов и нимф, заглядывающие сквозь листья и кустарник, словно какие-то посланники утраченной цивилизации.

Фионе нравилось здесь все. Ее пальцы так и рвались запечатлеть сцену на бумаге, поэтому она пробралась сквозь длинную траву, нашла большой камень, на который можно было взобраться, и открыла альбом на чистой странице. Обычно она предпочитала рисовать портреты – так она могла обнажать человека слой за слоем и открывать в нем что-то новое, но этот сад, казалось, пульсировал и дышал своей неповторимой индивидуальностью. Каждый уголок с буйной растительностью намекал на загадочную историю… и множество секретов.

Она сосредоточилась на фонтане с привлекающей внимание алебастровой русалкой в центре. Когда-то вокруг ее хвоста журчала и текла вода, но теперь она была вынуждена довольствоваться мелкой лужей дождевой воды с листьями и ветками – фонтан не работал.

Фиона нарисовала все это: захватившие чужую территорию кусты, угасающий свет, потрескавшийся алебастр. Но пока она рисовала русалку, она заметила в ней надежду и яростную решимость. Фиона почувствовала эти эмоции, выплеснула их на страницу и потеряла счет времени.

И когда длинная темная тень упала на ее блокнот, она вздрогнула.

– Мисс Хартли.

Фиона узнала глубокий, бархатный голос еще до того, как увидела дьявольски красивое лицо. Лорд Рэйвенпорт.

Сколько часов она тут сидит? Она молилась, чтобы граф не был частью поисковой группы, брошенной на ее спасение. В испуге она посмотрела на землю у своих ног и увидела там дневник, слава небесам, все еще закрытый. Но ей совсем не нравилось, что дневник и граф находятся в непосредственной близости друг от друга. Это как хранить огниво в амбаре с соломой.

– Что вы здесь делаете? – спросил он тоном любопытным и укоризненным в равной мере.

Она захлопнула блокнот.

– Просто наслаждаюсь свежей красотой вашего сада. Здесь чудесно.

Он фыркнул в ответ. Фыркнул.

– Я в полной мере осознаю недостатки сада. Но, пожалуйста, не стесняйтесь смеяться надо мной: хоть это развлечение я могу предложить вам во время вашего пребывания здесь.

* * *

– Я не смеялась ни над вами, ни над вашим садом, милорд. – Мисс Хартли покачала головой, как будто не понимала, о чем он. Блистательная актриса. – Мне здесь действительно нравится. Кстати, я рисовала ваш фонтан.

Грэй сохранял спокойствие снаружи, но внутри его все кипело.

– Если в наших отношениях и есть что-то положительное, так это наше умение быть откровенными друг с другом.

– Я полностью согласна.

Она сидела на скале, как лесной дух, в то время как вечерний ветерок раздувал мягкие кудри, обрамляющие ее лицо, и это сильно мешало ему злиться на нее. Но он старался как проклятый.

– Тогда не оскорбляйте меня неискренностью, – сказал он. – Вы решили нарисовать засохший, разбитый, грязный фонтан. Зачем же? Чтобы показать рисунок друзьям в Лондоне и вместе похихикать над этой пародией на сад?

– Я бы никогда так не поступила. – Она покраснела, как будто была оскорблена. Или чувствовала себя виноватой.

Глупо, но он думал, что она отличается от Хелены. Что она окажется не такой поверхностной. Не столь узко мыслящей. Но она очень быстро доказала, что он ошибся.

– Этот сад когда-то не посрамил бы и королевский дворец; это была гордость и радость моей бабушки. Очевидно, его необходимо привести в порядок, но я добьюсь того, что он снова будет прекрасен, даже если придется вырвать все живое с корнем и начать с голой земли.

Она нахмурилась, засовывая карандаш за нежное ушко.

– Может быть, вы не замечаете красоту этого места, зато я замечаю. Оно не похоже на другие. Дерзкое. Не подчиняется правилам.

– Вот что происходит, когда кустарники оставляют на произвол судьбы на протяжении двух десятилетий или около того. Они начинают бунтовать, – ответил он сухо.

Она спустилась с камня и уперлась кулаком в бедро:

– Вы обвиняете меня в том, что я смеюсь над вами, но сейчас высокомерие проявляете вы, а не я.

– Возможно. – Она могла бы добавить в список его недостатков еще ехидство и цинизм. Лучше уж так, чем быть дураком. – Хорошо. Я высокомерен. А вы… вы опаздываете на ужин.

– Проклятие, – пробормотала она себе под нос, – я так и знала. Лили, должно быть, волнуется.

– Позвольте мне проводить вас обратно в дом и подальше от этого дикого места, – холодно сказал он. Несмотря на ее явную бессердечность, она его прельщала. Больше, чем он готов был признать. Даже сейчас он представлял ее с волосами, разметавшимися по плечам, и платьем, упавшим к ее ногам, словно некую эротическую версию Евы. Он видел, как кладет ее на мягкую траву и целует, ласкает ее, пока они оба не начинают задыхаться от желания.

Вместо этого он предложил ей руку.

– Подождите. – Она нервно сглотнула, а потом медленно выдохнула. – Через минуту пойдем. Но сначала я хочу, чтобы вы посмотрели мой рисунок. – Она открыла блокнот и повернула его к нему нужной страницей.

Грэй собирался бегло взглянуть на рисунок и сказать что-то из вежливости, чтобы они могли выбраться к чертовой матери из этого забытого богом эдема, прежде чем он сделает что-то, о чем вечно будет сожалеть.

Но картинка с ее смелыми штрихами и тонкими оттенками, разнообразной текстурой и эффектным освещением привлекла его внимание. Не позволила отвернуться. Русалка выглядела не каменной, а живой, очаровательной. На ее лице играла кокетливая, довольная улыбка, как будто она была королевой пышного, дикого рая, который ее окружал.

Грэй смотрел завороженно. Конечно, на него произвел впечатление рисунок, но не только он – рисунок открыл ему глаза на сад, на Фиону… на себя самого.

– Набросок очень приблизительный, – сказала она, забирая у него блокнот. – Обычно я не рисую пейзажи, так что это не лучший мой…

– Я должен перед вами извиниться. – Он взял альбом из ее рук и более внимательно изучил рисунок. – Я предположил, что вы видите здесь то, что видят все остальные: засохшие и разросшиеся растения, задушенные сорняками. Но вы увидели нечто другое. Нечто большее. Что-то, чего даже я не заметил.

У нее увлажнились глаза:

– Спасибо. Иногда величайшая красота прячется в самых неожиданных местах.

Грэй посмотрел на ее блестящие каштановые волосы, густую бахрому ресниц и случайный рисунок веснушек, усеивающих нос:

– Действительно.

Прежде чем он понял, что делает, он положил блокнот на скалу и сорвал фиолетовый цветок с куста рядом с ней. Он стоял прямо перед ней, держа цветок между ними:

– Хотел бы я сказать, что это редкое, экзотическое растение. Но оно вполне может оказаться сорняком.

Она улыбнулась:

– Тогда это красивый сорняк.

– Пожалуйста, примите этот неопознанный образец флоры в качестве скромной, но искренней пальмовой ветви.

В уголках ее глаз заиграли лучики, и она кивнула в знак прощения:

– Конечно.

Когда она потянулась к цветку, он покачал головой:

– Подождите. У меня есть идея получше.

Он осторожно достал карандаш, который был спрятан у нее за ухом, и заменил его цветком, позволив руке задержаться возле ее уха, а пальцам – коснуться нежного изгиба ее шеи.

Ее губы приоткрылись, дыхание стало прерывистым, глаза потемнели от нахлынувшего желания.

Он вдруг почувствовал, что падает головой вниз с холма, скатываясь слишком быстро, чтобы остановиться.

Черт. Сейчас он ее поцелует.

Он сделал шаг к ней, а она к нему. Их тела столкнулись: она была столь же податлива, сколь он – неуступчив. Он наклонил голову и коснулся ее лба своим, позволив им обоим насладиться осознанием – и неизбежностью – того, что должно было случиться.

Вздохнув, она растворилась в нем. Он запустил пальцы в ее шелковистые волосы. Его сердце застучало быстрее, губы нашли ее губы… и все было потеряно.

Этот поцелуй был полной противоположностью прошлого. Дикий, животный, безыскусный – как и сад вокруг них.

Грэй провел языком между ее губ и попробовал ее на вкус, как он мечтал с той неловкой встречи в карете. Он подозревал, что когда речь зайдет о страсти, она быстро научится, и не ошибся… Ее язык жадно сцепился с его языком; ее обнаженные руки обвились вокруг его шеи и ласкали его затылок – как будто он нуждался в ободрении.

Она была сладкой на вкус, как жимолость, сорванная с ветки. Ее аромат смешивался с запахами цветов и зелени, которые их окружали, как мощный древний афродизиак. Она была сиреной, как та, которую она нарисовала сегодня; ее красота была неожиданной и ослепительной. Даже святой поддался бы этому искушению.

Но Грэй не мог себе этого позволить. У них ведь не было будущего. Вместо этого он удовольствуется одним идеальным, совершенно чарующим поцелуем.

Он уже поздравил себя с тем, что восстановил некое подобие самоконтроля, когда она нерешительно и неумело провела рукой по его лицу вниз, к шее, ослабляя шейный платок. Вызывая его на продолжение поцелуя.

Лети оно все к чертям. Он никогда не отказывался от брошенного ему вызова.

Он взял в руки ее голову и прижался губами к ее губам, не сдерживаясь. Глотая ее тихие стоны, он провел ладонями вниз по спине ее платья, через округлый изгиб ее бедер, прижимая ее тело к себе. Позволяя ей почувствовать, как он возбужден.

И даже тогда она продолжала отвечать на поцелуй, как будто тоже была не в силах остановиться.

Он хотел снять с себя и с нее всю одежду до последней нитки, положить Фиону прямо на длинную, ароматную траву и медленно взять ее. Заниматься с ней любовью, пока она не закричит от наслаждения.

Он напомнил себе, что она не хочет настоящего брака. А он и подавно.

Постепенно, неохотно он прервал поцелуй. И мягко отпустил ее.

Глядя в ее изумленные глаза, он молча проклинал себя.

– Я вынужден просить прощения во второй раз за сегодняшний вечер. Я забылся. Простите меня.

Она убрала завиток за ухо, туда, где раньше был цветок, а затем прикоснулась кончиком тонкого пальца к распухшим губам:

– Нет. То есть мне нечего вам прощать. – Грэй сомневался, что она сказала бы то же самое, если бы могла проникнуть в его грязные помыслы.

– Спасибо, – сказал он искренне, – за то, что показали мне набросок. Я знаю, что он не был предназначен для меня, но это был настоящий подарок. Меня настолько ослепили крошащиеся кирпичи и протекающая крыша, что я не заметил…

– Русалку? – спросила она.

– Точно. – Он улыбнулся ей. – Я не заметил русалку.

– Теперь, когда вы знаете, что она здесь, – произнесла она игриво, – возможно, вы захотите навещать ее время от времени. Цветы и поэзия, конечно, строго по желанию.

– Не волнуйтесь. У нее будет масса поклонников. В свое время.

Внезапно ее лицо стало серьезным:

– К сожалению, милорд, время – это та роскошь, которую она не может себе позволить.

– После такого поцелуя не обязательно обращаться ко мне «милорд». По крайней мере, наедине. Меня зовут Рэйвенпорт. – Тут он импульсивно добавил: – Или Грэй, если хотите. Так меня зовет бабушка.

– Грэй, – произнесла она, будто пробуя на вкус. – Красивое имя.

– Как и Фиона, – его голос звучал слишком хрипло даже для него самого. – Это подходящее имя для русалки… и для красавицы.

– Я не красавица, – запротестовала Фиона. Она знала это так же точно, как и то, что ее платье зеленого цвета, а лимоны кислые. Лили красива, Софи красива. А вот она… она не была страшненькой. Но, скорее, ее правильно было назвать интересной.

Лорд Рэйвенпорт – то есть Грэй – возмущенно поднял брови.

– Похоже, я не единственный, кому нужно преподать урок красоты. Если бы я мог рисовать вполовину так же хорошо, как вы, я бы это доказал. Но вам придется поверить мне на слово. Вы прекрасны, Фиона.

Он прикоснулся ладонью к ее щеке и провел большим пальцем по нижней губе. Медленно. Благоговейно.

– Никогда не забывайте об этом.

Фиона кивнула, думая, что будет помнить каждую деталь того, что сейчас происходит. В течение нескольких дней он всеми возможными способами избегал ее, создавая отчетливое впечатление, что не испытывает к ней влечения; но этот поцелуй говорил о другом. Она до сих пор трепетала, вспоминая это ощущение – его губы выжигают отпечаток на ее губах, его руки обнимают ее за бедра, его сердце колотится под ее ладонью.

Граф желал ее. Но не соглашался жениться на ней.

– Как любезно с вашей стороны сделать мне комплимент, – ответила Фиона. – Возможно, мы более совместимы, чем вы считали раньше?

Рука Грэя оторвалась от ее лица:

– Я не передумал насчет вашего предложения. Хотя теперь вы могли бы заставить меня, если бы пожелали.

Она подумала об этом… и эта мысль показалась ей более соблазнительной, чем следовало бы. Но она не хотела женить его на себе под принуждением.

– Я не буду этого делать. Тем не менее вы не можете винить меня за попытку убедить вас. – Она смело обвила рукой его шею и запустила пальцы в его густые, длинные волосы.

Он то ли усмехнулся, то ли выругался себе под нос. Его тяжелый взгляд заставил все у нее внутри перевернуться. Его глаза остановились на ее губах:

– Я начинаю понимать, сколь убедительной вы можете быть, сирена. Я не лучше моряка, который направляет свой корабль к верной гибели. Признаюсь, в вас есть что-то, что я нахожу совершенно неотраз…

– Фиона? – позвал со стороны террасы взволнованный женский голос. – Ты здесь?

Боже милостивый. Лили. Грэй отскочил от Фионы так, будто она внезапно заразилась чумой.

– Да, – ответила она сестре, благодаря Бога за то, что густая поросль и деревья заслоняли их от взгляда Лили. – Я рисую сад. То есть рисовала. Теперь я закончила. – Просто замечательно… звучит как бред сумасшедшего. – Неважно, мы уже идем.

Вот черт, она что, правда сказала мы? Грэй прижал тыльную сторону руки ко лбу и посмотрел на нее с ужасом. У Фионы полыхали щеки.

После небольшой паузы Лили задала неизбежный вопрос:

– Кто с тобой?

– Это я, Рэйвенпорт, – сказал Грэй спокойно. – Я застал вашу сестру здесь, с блокнотом, и как раз собирался проводить ее назад в дом.

– О, – задумчиво произнесла Лили. Как если бы она начинала понимать, что происходит. – Слава богу, вы ее нашли. Я дам матушке знать, что волноваться не о чем, и мы все скоро встретимся в гостиной, полагаю?

– Да, – ответила Фиона. – Я потеряла счет времени, но мы уже идем. Я только освежусь перед тем, как присоединиться к тебе. – Она уже спускалась со скалы, подбирая карандаш, блокнот и…

Боже правый. Где дневник? У нее сердце ушло в пятки, и она упала на колени, судорожно разыскивая его.

Грэй помахал дневником у нее перед лицом:

– Вы это ищете? – Он посмотрел на обложку и корешок тетради с любопытством.

– Да. – Она вырвала тетрадь у него из рук чуть яростнее, чем собиралась.

Он повел бровью, помогая ей встать на ноги, но не стал настаивать на пояснении.

– Мы вернемся к этому разговору в другой раз. – Он оглядел поляну. – Ничего не забыли?

– Думаю, нет. – Собрав оставшееся у нее чувство собственного достоинства в кулак, она вытащила из волос какой-то листок и направилась к дому.

– Следуйте за мной. Я провожу вас к черному входу. Оттуда вы сможете быстро добраться до своей спальни.

Через несколько минут Фиона уже была одна в своей комнате, брызгая прохладной водой себе на щеки. Матушка не обрадуется, если она опоздает на ужин, тем более что она считает Фионино рисование неподходящим занятием для леди. Времени переодеться не было, но она поправила волосы, как могла, схватила тонкую шаль и надела блестящие серьги, надеясь, что никто не заметит, что она все еще в дорожном платье.

Она уже выходила из комнаты, когда поняла, что оставила дневник на кровати. Она бросилась к шкафу, достала саквояж и закинула в него дневник. Как раз когда она собиралась запихнуть сумку под кровать, она вспомнила о компрометирующей записке. Она собиралась перечитать ее в саду, но так и не перечитала.

Фиона пожала плечами. Раз уж она опаздывала на полчаса, почему бы не опоздать еще на минутку? Она вытащила дневник из сумки и открыла его…

Вот только записки там не было.

Она проверила заднюю обложку. Пусто.

Она в ужасе пролистала страницы. Взяла дневник за корешок и встряхнула его.

Боже правый. Письмо с требованиями вымогателя пропало. Она умудрилась потерять его где-то между домом и садом. Она почувствовала приступ тошноты. Лили не должна найти его раньше, чем она сама.

Сначала Фиона хотела вернуться и поискать среди сорняков и камней в саду. Но было темно, и все ждали ее в гостиной.

Все, что ей оставалось, это дождаться рассвета и надеяться, что никто не обнаружит письмо раньше.

Глава 10

О поцелуе с джентльменом

(вопрос пересмотрен)

По моей предыдущей записи могло создаться впечатление, что поцелуй – это элементарное занятие, которое легко освоить.

Я чувствую себя обязанной исправить запись.

Похоже, поцелуй – дело гораздо более тонкое, чем я себе представляла. Если все делать правильно, то получается ужасно неприлично. И потрясающе.

Настолько, что теперь я понимаю, почему в целом благоразумные молодые девушки счастливо игнорируют бесчисленные предостережения…

Как оказалось, Фионе не стоило беспокоиться о том, что матушка отругает ее за позднее появление за ужином. Она была слишком поглощена ветхим состоянием столовой. Казалось, она глаз не могла отвести от облезлых обоев у потолка – разве только чтобы посмотреть на мышиную нору в плинтусе.

Недостатки дома ставили перед матушкой очевидную дилемму. В иной ситуации она сочла бы такое отсутствие удобств неприемлемым, но тут дом принадлежал графу. Кроме того, графу, который, очевидно, ухаживал за ее дочерью.

Два этих смягчающих обстоятельства позволяли ей простить множество грехов, но выражение ее лица намекало, что отсутствие роскоши все же вызывало у нее несварение.

Действительно, она, казалось, не могла удержать нить беседы с лордом Данлопом, виконтом, сидящим слева от нее. Когда он поинтересовался, чем занимается ее муж, матушка ответила, теребя в руках вилку: «О, поездка вполне приятная. Всего три часа или около того».

К его чести, виконт кивнул головой и продолжил есть свой суп, как будто бессмысленный ответ матушки был весьма содержательным.

Но этот красивый и благородный джентльмен внутренне все же осудил матушку, и Фиона не могла его за это винить. На этом ужине впервые собрались все приглашенные, и вполне естественно, что гости оценивали друг друга.

Грэй, конечно, сидел во главе стола, но Фиона не осмеливалась посмотреть на него, опасаясь, что покраснеет до корней волос. Одни только воспоминания о его руках на ее лице и теле заставляли ее тянуться за бокалом вина. И хотя она не была полностью уверена в этом, ей казалось, что он украдкой смотрит на нее. Она понимала это по покалыванию кожи и по тому, как закипает в ней кровь.

Это было очень хорошее начало как для домашнего приема, так и для попыток сделать его своим мужем. Она могла бы насладиться этой маленькой победой, если бы не была так озабочена потерей записки от шантажиста.

Но поскольку теперь с этим ничего нельзя было поделать, Фиона большую часть обеда провела, наблюдая за остальными гостями. Бабушка Грэя, вдовствующая графиня, сидела справа от него в крайне элегантном фиолетовом платье с кружевным воротником. Она сняла чепец, который был на ней до этого, решив уложить волосы в гладкий пучок, обнаживший проседь в ее темных волосах. Гладкая серебряная дорожка, которая начиналась от макушки и терялась в узле у затылка, гордо сияла при свечах, словно каждая блестящая прядь была заработана ценой смелых приключений и захватывающих подвигов.

Хотя графиня была довольно сдержанна во время ужина, Фиона смогла прийти к двум заключениям по поводу нее. Во-первых, пожилая женщина, наблюдая за всеми за столом с большим интересом, похоже, сосредоточилась на Фионе, Лили и Софи. Во-вторых, она обожала своего внука, гордо улыбаясь каждый раз, как смотрела на него.

Фионе понравилась графиня. Что было очень хорошо, потому что если у нее была хоть какая-то надежда выйти замуж за Грэя, было ясно, что ей придется заручиться одобрением пожилой леди.

Лорд Данлоп, отец мистера Кирби, сидел между графиней и матушкой. Виконт был приблизительно матушкиных лет и почти полностью лыс, но ему это шло. У него были длинные и совсем не модные усы, но он покорил Фиону своей способностью оставаться вежливым и бесстрастным перед лицом матушкиной экстравагантности, которая зачастую выражалась слишком прямо.

Леди Каллахан, мать Софи, сидела слева от Грэя в матушкином платье прошлого сезона. Ей пришлось сильно ушить бледно-голубое платье, чтобы оно село на ее худенькую фигурку, но его цвет прекрасно оттенял ее светлые волосы и кожу, и она была признательна за прекрасное платье, учитывая более чем отчаянное материальное положение своей семьи. Она и ее муж, барон, возлагали надежды на удачные партии для дочерей, но старшая сестра Софи до сих пор не заинтересовала ни одного джентльмена. Или, возможно, никто не заинтересовал ее.

В любом случае становилось все более очевидно, что именно на плечи Софи легла обязанность спасти семью от работного дома. И Фиона, и Лили, и Софи прекрасно знали об этом, но никто это не обсуждал по той же причине, по которой никто не комментировал склонность лорда Каллахана злоупотреблять спиртным. С этим ничего нельзя было поделать, и обсуждение этого вопроса только заставляло всех страдать.

Фиона была рада, что леди Каллахан и Софи смогли присоединиться к ним и насладиться парой дней передышки от постоянного беспокойства.

Лорд Пентам, друг Грэя, сидел между леди Каллахан и Софи. Учитывая дорогой сюртук маркиза, его очаровательные манеры и заботливое отношение к окружающим, Фиона задавалась вопросом, что может быть общего между ним и Грэем. Хотя оба были красивы, лорд Пентам хорошо смотрелся бы в пышных бальных залах и гостиных, в то время как привлекательность Грэя была более первобытной и дикой и больше подходила для темных лесов и ветреных пустошей.

Но, возможно, она была не самым объективным судьей, учитывая ее недавнюю встречу с графом. Она задалась вопросом, что Лили думает о маркизе… и не смогут ли они приятно провести время за легким флиртом во время домашнего приема.

Мистер Кирби и Лили сидели напротив Фионы. У него была модная прическа и красиво повязанный шейный платок, как и у всех молодых щеголей. Он развлекал Лили и Фиону слегка непристойными историями о том, как они с Грэем проводили время в Итоне.

Фиона была рада сбежать в гостиную с дамами после десерта, но как только старшие женщины остались достаточно далеко, чтобы их не услышать, Лили и Софи засыпали ее вопросами.

– Граф всегда так неприветлив? – спросила Лили, присев на край изношенного дивана. – Мне он показался довольно угрюмым за ужином.

– Он не был груб, – размышляла вслух Софи, – но я надеялась, что он будет более обходителен, по крайней мере, по отношению к тебе. – Вы поссорились?

– Вовсе нет, – заверила их Фиона. – Он просто очень сдержан. Не выставляет чувства напоказ.

Лили скептически изогнула свои темные брови:

– Он написал тебе романтическое стихотворение и прислал великолепные цветы. Недвусмысленно заявил о своих намерениях.

Господи. Как она могла забыть? Она сама создала у всех ложное впечатление, что Грэй с ума по ней сходит!

– Он, должно быть, занят своими обязанностями хозяина, но я не обижаюсь.

Софи нахмурилась:

– Ты заслуживаешь внимательного поклонника, Фи.

Фиона почувствовала необходимость защитить его:

– Он упомянул, что хочет покатать меня в своей коляске.

Лили фыркнула:

– Возможно, тебе стоит отказаться от этого приглашения. Просто чтобы он понял: ты хочешь, чтобы за тобой ухаживали по-настоящему.

Фиона кивнула головой, как будто обдумывала совет. Она стояла у камина и смотрела на портрет, висящий над ним. Если она не ошибалась, на нем была изображена вдовствующая графиня в молодости, возможно, в возрасте Фионы. На других стенах висели классические картины с пейзажами, но портретов матери и отца Грэя почему-то не было… как будто их никогда не существовало.

– Мои дорогие, – матушка подошла к Фионе, Лили и Софи, обняв их, как утка-мать утят, – как вы себя чувствуете? – Она задала этот вопрос так, будто они прожили неделю в заброшенном доме без еды, пережидая снежную бурю.

– Мы в порядке, матушка. – Фиона погладила ее по руке.

– Ты моя умница. – Ее глаза увлажнились. – Держишься молодцом, как всегда. Но пока мы все вынуждены это делать. Как только ты выйдешь замуж за графа, сама позаботишься о том, чтобы этот дом и мебель привели в порядок.

О боже. Матушка забегала вперед.

– Вообще-то, я не уверена, что он…

– Тем временем, – продолжила матушка, – мы должны вести себя так, как будто отсутствие комфорта не причиняет нам ни малейшего беспокойства. Если вы в состоянии, мои дорогие, я предлагаю вам забыть о влажных разводах на стенах или о дверях, падающих с петель, или… с другой стороны, лучше нам вообще воздержаться от разговоров о таких вещах. – Она окинула гостиную взглядом с явным беспокойством.

– Сомневаюсь, что граф ожидает от нас, что мы не будем замечать недостатки дома, – сказала Фиона, – но я согласна, что нам не следует постоянно говорить о них.

– Только подумай, Фи, – размышляла Лили вслух, – однажды ты можешь стать графиней.

– Такое возможно, – признала Фиона. – Я надеюсь, что мы все сделаем отличные партии.

Проблема заключалась в том, что шансы Лили на такое развитие событий упадут до нуля, если шантажист раскроет ее секрет, о котором не знает даже сама Лили. Ни один джентльмен не станет ухаживать за дочерью хозяйки борделя.

Фиона подумала про записку вымогателя. Только бы вечерний ветерок не унес ее по саду или через лужайку прямо под ноги другому гостю! Прижав кончики пальцев ко лбу, она сказала:

– Я очень устала. Как вы думаете, будет невежливо с моей стороны пойти наверх пораньше?

– Вовсе нет. – Софи обвила своей тонкой рукой плечи Фионы. – Я провожу тебя до спальни.

– Нет, спасибо, – быстро ответила Фиона. – Я бы предпочла выскользнуть незаметно, если не возражаешь. Принесешь мои извинения графине и своей матушке? Я уверена, что почувствую себя лучше, хорошенько выспавшись.

– Конечно, – ответила Софи, – они всё поймут, как и джентльмены.

Лили ласково обняла Фиону:

– Иди, отдыхай. Когда я присоединюсь к тебе через пару часов, я надеюсь, ты уже будешь крепко спать.

– Спасибо за понимание. – Фиона поцеловала матушку в щеку и поспешила наверх.

Но она не собиралась ложиться спать. Не раньше, чем найдет записку.

Она сменила туфли, накинула синий плащ поверх платья и схватила фонарь, прежде чем выйти на улицу.

Она планировала быстро вернуться к русалке той же дорогой… но во тьме все изменилось до неузнаваемости. Лили вернется в комнату через час или около того, а Фионе, вероятно, понадобится больше времени, чтобы отыскать потерю.

Поэтому она вернулась в свою спальню и придумала новый план. Она подождет, пока все уснут, и выберется в сад до рассвета.

Это ужасно рискованно, но она должна попытаться.

Потому что Фиона никогда не простит себе, если кто-то из гостей выяснит правду.

А правда в том, что женщина, которая родила Лили и оставила ее на пороге дома Хартли, – мадам, пользующаяся в Лондоне самой дурной славой.