Текст книги "Прибой"

Прибой
Анна Чуланова

Очарованный песней прибоя,

Ты летишь, душа-пилигрим.

Пусть тебя успокоит море,

Пусть излечит ветром своим.

Тихо-тихо в утреннем платье

Над лазурью льется рассвет.

Возвращайся домой на закате

И увидишь желанный ответ.

Редактор Елена Дубровская

© Анна Чуланова, 2023

ISBN 978-5-0050-7127-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Ночной прибой, шумящий под светом луны, не давал спать измученному меланхолией Лорану. В подсвечнике догорала свеча, но на листе по-прежнему не появлялось чернильное кружево слов. Лишь под ногами хрустели измятые клубочки неудачных попыток.

Час. Два. Три.

Молодой писатель чувствовал себя слепцом, не видящим вдохновения, но ощущающим на себе его прохладное дыхание. По телу проносились пульсации рождающихся и тут же угасающих мыслей. Сотворение новых строк давно стало сладостной мукой для Лорана, но жизнь без писательства превратилась бы для него в сущий ад, лишив возможности говорить с миром из самого сердца.

Обладающий редким талантом и ужасно требовательный к себе, в последнее время Лоран Хокинс уничтожал все написанные рассказы, считая их несуразными опусами. Он говорил только сам с собой, изливая на бумагу сковывающие грудь чувства и рисуя словами мечты.

Нынешней ночью мужчина разгоряченно пытался поймать сияющую задумку за хвост и погрузиться в бездонный мир собственного воображения. Настойчивый ветер захлопнул хлипкое окно, бесцеремонно погасил свечу и омыл разрумяненное лицо Лорана морским ароматом ночи, на прощание поиграв со смоляными кудрями.

И тут в дверь постучало вдохновение.

Будущее

Где-то там, за семью морями, там, где над головой кружат чайки, а небо вот-вот разразится живительным дождем, одинокий художник нашел себя.

Небрежно накинув старый плащ и завязав длинные волосы в хвост, Милерто взял кисти и холст, масло и мольберт и отправился на берег.

Море волновалось. Вокруг потемнело, синюшные густые тучи проглотили солнце и загромыхали, предвещая грозу. С каждой минутой волны росли, пытаясь достать до небес.

Милерто, вооружившись палитрой и кистью, писал предштормье. На холсте черные, сизые и фиолетовые кляксы превращались в могучие морские воды. Его влекло море. С ранних лет и до сих пор морская пучина была главной любовью молодого художника. Бесконечно он мог прогуливаться по берегу, наслаждаться бризом и слушать песни прибоя. Долгими рассветными часами Милерто рисовал восход над водой, сохраняя каждую песчинку утреннего чуда на своих полотнах. Он жил морем, дышал им и не мог надышаться. Однако никогда и ни при каких обстоятельствах Милерто не отдавался воде. Он боялся плавать.

Порывы ветра с каждой минутой становились все сильнее и сильнее, сумерки накрыли художника с головой. Он стоял на берегу, у самой воды. Высокие волны, словно горы, возвышались над Милерто, раскрывая свои объятия навстречу юноше. Море манило и пугало, восхищало и отталкивало. Красота и величие бушующих вод удерживали на берегу, не оставляя шанса прервать работу над картиной «Будущее».

Волны звали Милерто, облизывая песок, баюкая неторопливыми песнями. Разумом художник понимал, что войти в воду в такой час значит отправиться на верную гибель. Но именно сейчас и именно здесь Милерто чувствовал, что пути назад нет. Вернуться в старый прохудившийся дом у маяка и прожить жизнь в вечном страхе перед величественным морем, ходить днями и ночами вдоль берега, упиваясь красотой, и неизменно отпрыгивать от облизывающей песок волны – такое будущее было не по душе живописцу.

Милерто оставил одежду близ мольберта, обернулся и окинул взглядом виднеющийся холм и старенький полуразвалившийся дом. Дом его прошлого и настоящего. Юноша глубоко вдохнул. Страх заставил глаза крепко зажмуриться… Милерто вошел в воду.

Сделав первый шаг, робкий художник почувствовал приятную прохладу, граничащую с нежной теплотой. Тучи столкнулись, обиженно грохнули и разбежались по сторонам. Гроза миновала. Осмелившись, Милерто лег на воду и вдруг понял, что она держит его. Лежа на спине, он посмотрел ввысь и восторженно воскликнул: «Я долго бегал от тебя, море! Восхищаясь твоей красотой и величием, написал сотни полотен. Я избегал тебя и хотел познать. И вот теперь ты держишь меня в своих объятиях, качаешь на волнах и шепчешь о любви. Ты – мое будущее, и я не боюсь, больше не боюсь тебя».

Будто заново родившись, Милерто вышел из морских вод с чистым, омытым от страха сердцем. В тот же вечер художник уничтожил старые картины, вычистил до блеска каждый уголок дома, подлатал отцовский парусник и собрался в путь. Завтра он отправится в плавание.

Теперь его не страшит большое и великое будущее.

Глава 2

– Написал, наконец-то написал! – радовался взлохмаченный бессонной ночью Лоран, разглядывая исписанные листы. Чувство удовлетворения работой заполнило каждую клеточку усталого тела писателя, он тотчас захотел взбодриться и продолжить рукопись. Прогоняя сон, Лоран помчался к морю, на ходу стянул с себя рубашку, сбросил башмаки и погрузился в ласковую лазурь.

Жить на берегу моря вольным творцом, проводить дни и ночи за работой, слушать прибой и никуда не спешить – мечта юного Лорана стала явью, и теперь он не помнил даже собственного возраста, считая себя лишь душой, пришедшей в этот мир со светлой целью – писать о вечном.

Откуда приходили к нему все эти мудрые строки? Ответа никто дать не мог. Лоран благодарно записывал слова, надиктованные кем-то, сидящим в его голове. Иной раз, думая, что рассказ приснился ему, писатель просыпался и находил на столе готовый текст. И теперь, спустя месяцы молчания, Лоран надеялся сохранить огонек вдохновения, теплеющий в груди.

Утреннее море приятно холодило кожу, наполняя легкие заряженным воздухом. Лоран улыбнулся новому дню, встретил всплывающее из-за горизонта солнце и нетерпеливо направился к берегу.

Кажется, к нему снова заглянул гость.

Вопреки

Доктор Хилтон взглянул на часы: стрелки показывали без четверти три. Густая ночь накрывала дом старого доктора и его жены, притаившийся в глубине крошечного городка. Крепкий сон Хилтона нарушил громкий и решительный стук в дверь. Выскочив из спальни, доктор мигом зажег свечу и впустил незваного гостя.

– Что стряслось, мистер Эванс? – спросил хозяин дома, глядя в безумные глаза молодого человека в расстегнутой рубашке, прилипшей к спине.

– Сэр, началось! Нельзя медлить, вы нужны нам! – воскликнул банкир.

Доктор Хилтон молниеносно скинул халат, схватил саквояж с инструментами, набросил плащ и запрыгнул в карету Эванса.

В большом доме банкира никто не спал. Нынешней ночью миссис Эванс, женщина в расцвете лет, но со слабым здоровьем, почувствовала, что ребенок стремительно желает выбраться из ее чрева. Доктор застал пылающую Элинор в кровати. Худые ноги заметно опухли, живот, тугой и твердый, опустился. Горячее лицо осунулось, на глади лба то и дело собирались морщины.

Сухие губы из последних сил прошептали:

– Помогите ему родиться, доктор, он хочет скорее выйти.

– Что же вы тянули так долго?! – воскликнул доктор Хилтон, начиная осмотр. – Ребенок уже на подходе!

– Мы ждали повитуху, сэр. Элинор думала, что старая Пегги примет ребенка, – начал было оправдываться Эванс, держа жену за руку.

– Принесите еще простыней, быстро! – приказал доктор. – И выйдите: так будет лучше и вам, и миссис Эванс.

С каждой минутой боли тело обессиленной женщины охлаждалось, по лицу побежали прохладные капли пота. Элинор перестала часто дышать, на мгновение замерла и в последний раз напряглась, чтобы помочь ребенку появиться на свет.

Крохотный малыш оказался в руках доктора. Маленький, легкий и розовый младенец закричал и тут же притих, впервые оглядывая мир.

– Это девочка! – с улыбкой произнес доктор Хилтон, укутал малютку в широкие простыни и положил на грудь матери. В голове мужчины пронеслась тревожная мысль, но он решил проверить догадку, прежде чем делать поспешные выводы.

Счастливый отец, узнав о рождении дочери, влетел в комнату и кинулся к жене.

– Какая она крошечная, дорогой! Посмотри на эти маленькие пальчики, —промурлыкала миссис Эванс, целуя ноготки дочери.

– Бетти! Мы назовем ее Элизабет, – решил банкир и погладил жену по волосам.

Спустя несколько минут нежный покой семьи нарушил доктор Хилтон. Он вежливо постучался и попросил малышку, чтобы осмотреть ее после тяжелых родов.

Опасения подтвердились. Хрупкие ножки девочки в утробе Элинор не развились до конца. Врожденная болезненность матери или злой рок – доктор не знал виновника болезни. Рожденная семимесячной, Бетти никогда не сможет догонять сверстников, танцевать на балу и уверенно шагать по жизни. В лучшем случае – хромота, в худшем – полное отсутствие движения.

Доктор Хилтон глубоко вздохнул и вошел в спальню мистера и миссис Эванс.

– Выйдем на минутку, Эванс.

– Спасибо вам, доктор! Кто знал, что девочка родится так скоро… Я обещаю, в больнице вам утроят жалование, – щедро уверил банкир, наливая в бокал вино из толстостенной бутылки.

– Мне нужно кое-что сказать. Только, прошу, сядьте, – вздохнул доктор Хилтон и подошел к окну, повернувшись спиной к Эвансу. За окнами разгорался новый день, голубая акварель неба наполнялась цветом, солнце медленно нагревалось, меняя цвет от рыжего к золотому.

– Ваша дочь родилась недоношенной. Все органы здоровы, но…

– Говорите же!

– Ноги Элизабет плохо развиты. Чувствительность одной стопы почти отсутствует. Мне жаль, никто не мог предугадать этого. Малышка полностью здорова, сердечко бьется очень бойко! Только ноги… Ваша дочь, может, и научится ходить, но каждый шаг будет даваться ей с трудом. Мы будем наблюдать за ее развитием и сделаем все, что в наших силах.

– Как такое могло произойти? Почему это случилось? – завопил отчаявшийся мистер Эванс и выронил бокал с вином. Осколки разлетелись в разные стороны, на пронзительный звук прибежала горничная.

– На определенном этапе развития ребенку не хватило сил и питания для правильного формирования тканей. Возможно, ваша жена в тот момент была слишком слаба и…

– Как мне, Мартину Эвансу, жить с этим?! Вы представьте, только представьте картину: в наш большой дом съезжаются нарядные гости и видят больного ребенка, сидящего в кресле! – от боли и злости Эванс сжал кулаки настолько сильно, что его пальцы побелели.

– Вам придется научиться любить дочь безусловно, мой друг, – доктор положил большую ладонь на плечо несчастного банкира. – В моей практике были случаи, когда конечности вдруг обретали чувствительность. Возможно, и Бетти однажды сможет шустро передвигаться. Лучшее лекарство для ребенка – безусловная любовь и забота родителей. Еще четверть часа назад вы, обезумевший от счастья, были готовы расцеловать малютку просто за сам факт появления ее на свет. Она ведь еще не знает о своем диагнозе. Роды были сложными, вашей дочери повезло выжить, будучи такой крохой. Благодарите Создателя и помните – любовь исцеляет боль.

– Я… Я должен сказать жене, – севшим голосом прошептал Эванс, вытер лицо и исчез за дверью.

Спустя пять лет в особняке Мартина Эванса устраивали бал по случаю дня рождения хозяина. Со всей округи были приглашены самые достойные семьи, влиятельные чиновники и старые друзья банкира. Они вальяжно прогуливались в большой зале, обсуждали свежие светские новости и оживленно любезничали друг с другом, рассказывая о своих приобретениях и удачных вложениях. В тот вечер на пороге вновь показался доктор Хилтон.

Дверь семейному доктору открыла малышка Бетти. Обутая в крошечные туфельки, она уверенно шагнула навстречу Хилтону и подарила ему самую очаровательную улыбку.

Глава 3

Книги рождаются в миг, когда в душе писателя сливаются воспоминания и мечты, страхи и ожидания.

Лоран, прожив на свете двадцать пять лет, испытал столько, что впечатлений хватило бы на целую библиотеку. Рожденный от случайной любви солдата и служанки, он воспитывался в лоне материнской ласки и был для одинокой женщины счастьем и смыслом жизни. Хозяин дома, узнав о новорожденном, с позором выгнал юную Марию на улицу в промозглый ноябрьский вечер. Но по воле Бога милосердная хозяйка помогла служанке пристроиться в дом к одинокой состоятельной старухе.

Долгих двадцать лет Лоран с матерью жили под скромным покровительством миссис Периш. Мальчик рос одиноким и замкнутым, днем лазал по крышам, а ночами взахлеб читал старые, выпрошенные у хозяйки книги. Одну, про талантливого башмачника, Лоран хранил в своем сердце всю жизнь.

Итальянские пуанты

Жаркое сицилийское солнце залило всю мастерскую Маттео, не оставив молодому башмачнику ни капли тени. Шершавыми пальцами юноша прилаживал каблук орехового цвета к кожаному сапогу. Работа спорилась, гвоздики послушно соединяли каблуки с обувью, а мастер, довольный результатом, легко смахивал капельки пота со лба.

Обучаясь башмачному делу, Маттео целых пять лет был подмастерьем у синьора Коррадо. За эти годы он научился шить башмачки и сапожки, растягивать ботинки до подходящего размера, полировать кожаные носы и чинить поломанные каблуки.

Все годы обучения Маттео бережливо копил деньги, чтобы однажды открыть свою мастерскую. С малых лет он мечтал повесить над собственным заведением большую металлическую вывеску-сапог, чтобы издалека прохожий мог увидеть: «Башмачная Маттео Костри». Его мечта исполнилась, и теперь, в этот самый день, наш башмачник трудился над сапогами для одной миловидной сеньориты.

Натирая сапожный нос лаком, Маттео услышал, как зазвенел колокольчик над дверью и в мастерскую вошел Коррадо. В руках он держал утонченные, обтянутые пепельно-розовым атласом танцевальные туфельки.

– Гляди-ка, Маттео, что продает наш французский мсье! Дидье только что приплыл, а вся округа уже собралась возле его лавки. Витрина уставлена этими… А! Пуантами! Туфлями для танцев. Искусная работенка, не находишь?

Маттео отложил молоток, обтер перепачканные руки ветхой тряпицей и принялся разглядывать туфельку. Атлас сказочно переливался на солнце, а крохотная россыпь жемчужинок придавала пуантам очаровательный вид.

– Да, очень достойный экземпляр. И сколько же мсье хочет за эти туфли? – Маттео настороженно взглянул на учителя.

– Триста лир, синьор.

– Триста? Какой чудак! Неужели Дидье думает, что местные работяги могут позволить себе такую роскошь?! Глупец! – рассмеялся молодой башмачник и бросил мимолетный взгляд на улицу.

Прямо перед окнами проходила или, лучше сказать, пролетала сеньорита, крепко сжимая в руках заветные пуанты. Неподалеку от нее почтенный дон вел за руку внучку, которая в свою очередь тоже сияла от счастья, рассматривая розовые туфельки на маленьких ножках. Видно, ей настолько не терпелось примерить дедушкин подарок, что она натянула пуанты прямо на улице! Маттео, с каждой секундой вскипая все сильнее и сильнее, с удивлением смотрел на осчастливленных французской диковинкой людей. Неужели у него, любимого всеми башмачника, появился конкурент?!

Мастер обувных дел решил наведаться в торговую лавку мсье Дидье, чтобы убедиться, что увиденные обладатели пуантов – единственные, и спросом подобная чепуха точно не пользуется. Каково же было удивление Маттео, когда, подойдя к французской лавке, он не смог даже пробиться ко входу. Вся улица близ магазинчика была заполнена желающими приобрести «очаровательные туфельки». Сердце башмачника забилось тревожными ритмами, и он побрёл в мастерскую.

Целую ночь расстроенный Маттео не сомкнул глаз, то и дело вспоминая злосчастные пуанты. Переосмыслив свое ремесло, он решил научиться изготавливать самые красивые танцевальные туфельки и заслужить всеобщую любовь и славу. Задолго до рассвета башмачник нарисовал эскиз будущей туфельки, нашел в шкафу своей жены-портнихи отрез молочного атласа и принялся за работу.

Он кроил и вырезал, шил и стучал, сшивал и красил с невероятным усердием и желанием. К обеду в мастерскую заглянула донья Дебора с просьбой перешить ремешок у сандалии, но Маттео отказал женщине, ссылаясь на занятость. Следом за расстроенной доньей пришел синьор Мартино с прохудившимся сапогом, но и для него башмачник не нашел времени.

Всю неделю Маттео корпел над пуантами. Уставший, измученный сложной работой, он отправился к старому сапожнику – учителю синьору Коррадо. Всецело доверяя ему, мастер надеялся услышать похвалу. Но не тут-то было. Коррадо долго смеялся над попыткой Маттео повторить изделие французских обувщиков. Он искренне хотел направить ученика на истинный путь, поддержать и успокоить, но не смог сдержать смеха.

– Ха, ха-ха-ха! Прости меня, мой дорогой друг, но это не туфелька, а настоящая лодка! И зачем ты приделал ей такой высокий задник? – заливался хохотом седой сапожник.

– Я изготавливал каждую деталь подобно пуантам Дидье, сверял каждый сантиметр! Не понимаю, где же я оплошал, – понуро ответил Маттео.

– Посмотри только, что стало с твоей мастерской! Ты совсем забросил работу, отказываешь людям в ремонте и пошиве. На этой неделе трижды ко мне заглядывала донья Дебора с причитаниями о порванных сандалиях. Чего уж там – я выполнил несколько предназначенных для тебя заказов. Мой мальчик, жизнь устроена так, что стать лучшими во всех областях нам не под силу. Но, отказавшись от попыток превзойти чужой успех и занявшись любимым делом, любой мастер может необычайно вырасти в своем творчестве. Делай то, что приносит тебе удовольствие и радует окружающих, и обязательно добьешься успеха в своем ремесле.

Слова учителя упали в сердце молодого башмачника, словно семечко в плодородную почву. Вдохновленный на новые свершения, Маттео помчался в любимую мастерскую, распахнул окна и впустил ароматный сицилийский воздух в душную каморку. Он аккуратно сложил добротные инструменты, очистил стол от обрезков кожи и деревянных стружек и принялся за дело, ведь всю неделю его заказы пролежали у синьора Коррадо. А темпераментные итальянцы, как известно, не любят ждать.

Глава 4

«Ничто человеческое не чуждо писателям!» – подумал Лоран, прислушиваясь к недовольному бурчанию живота. Он откинул крышку тяжелого деревянного ящика, сгреб в ладонь несколько монет и грустно вздохнул. Книга должна появиться на свет как можно скорее, ведь от нее зависит дальнейшее существование бедного писателя. Хочешь есть – берись за дело.

Набросив на плечи прохудившийся плащ, Лоран побрел к пристани, что находилась в трех верстах от старого домика у моря. К вечеру местные рыбаки раскладывали улов на усыпанных сверкающей чешуей столах и надеялись выручить за свой труд хоть немного денег, чтобы не тащить домой полные мешки рыбы.

Лоран любил гулять в приморской деревушке, разглядывать каменные дома и черепичные крыши, подмечая разницу между постройками. Как настоящий творец, он придумывал истории о жильцах каждого дома, составляя портреты героев по внешнему убранству жилища.

Маленький дом с нежно-голубой дверью и кружевными занавесками на окнах мог принадлежать премилой старушке с добрым нравом. Крохотный горшок с бархатными фиалками, спящий на подоконнике кот и аромат печенья с корицей, льющийся из окна, не оставляли сомнений – в этом доме царит уют и хозяйничает заботливая женщина.

А в другом высоком доме из красного кирпича давно не мыли стекла. Запачканные темными разводами, окна мрачно тускнели, не пропуская солнца. Крыльцо было усыпано сухими листьями, ветками и мусором, принесенным ветром. В будке неподалеку спал грязный пес с колтунами в шерсти. Заброшенный дом, вероятно, был собственностью одинокого мужчины, давно позабывшего о радости и легком дыхании перемен.

Пристань укрылась платком серой шерсти неба. Рыбацкие лодки, привязанные к берегу, тихо покачивались на волнах, бьющихся об камни. Горько пахло табаком и свежей рыбой. Заметив оставленную без охраны кучу макрели, компания жирных чаек жадно кричала, хлопая крыльями прямо над сетью. Лоран, озираясь по сторонам, направился к старику, довольно причмокивающему трубку и пускающему кольца синеватого дыма.

– Сэр, я хочу купить несколько штук макрели, – обратился он к старому рыбаку.

– Джек! – крикнул тот и повернул голову в сторону, – принеси рыбу этому господину.

Из лодки выпрыгнул худенький мальчик лет восьми, схватил сеть, вытащил охапку макрели и молча протянул Лорану. Писатель вручил оборванцу несколько пенсов, мальчишка с улыбкой схватил монеты и побежал прочь.

– Говорить не может, а какой ловкач! Золотой ребенок. По хозяйству помогает, рыбу продает и слова против не скажет. Ха-ха-ха, – довольно рассмеялся старик, стряхивая табачную пыль с трубки.

«Уверен, ему есть что сказать тебе», – подумал Лоран, разозлившись на ехидные слова старого рыбака. Ему не понаслышке было известно, что чувствует немой человек в окружении сильных и коварных хозяев.

Мужчина сложил рыбу в мешок и поспешил домой – записывать историю из своего прошлого.