Текст книги "Витамин любви"

9

15 февраля 2010 г.

Смалодушничал, позвонил. И теперь так жалел, что просто места себе не находил.

Хотя, если бы он не позвонил, это могло бы вызвать подозрение как у самой Лены, так и у ее сестры, которой Лена непременно расскажет сегодня о звонке, и они, две сестры, станут перемывать ему косточки и скажут друг другу о нем не самое приятное. Особенно постарается Надежда. Уж она-то точно не промолчит и скажет наконец Лене все, что думает о нем. О том, какой он скользкий тип, ненадежный, мутный, непонятный, а еще – трус и предатель. Конечно, он же исчез с горизонта своей невесты как раз в тот день, когда она узнала, что ее обвиняют в смерти ученицы.

Трус… А кто бы на его месте не испугался? Тем более есть вероятность, что его рано или поздно (и быть может, не без помощи Тины) вычислят и привлекут к ответственности.

Ответственность. Виктора прошиб пот. Он часто представлял себе, как однажды в его квартире раздается звонок, и люди с непроницаемыми лицами просят его пройти с ними. В ад.

В такие минуты смертельного страха он спрашивал себя, как много мужчин позволили себе перешагнуть грань, которую перешагнул он, тридцатипятилетний мужчина, открывший в себе жгучую сладость любви к школьницам? Он что, один такой в городе? Неужели надо, чтобы тебя непременно считали маньяком? Маньяк. Это как диагноз. А он-то совершенно здоровый, полный жизненных сил мужчина. Здо-ро-вый.

Когда он вспоминал, с чего все началось, то возбуждался так, что не мог совладать с собой, и ему приходилось в случае, если ни Тина, ни ее подружка Мила не были свободны, ехать к Елене, уговаривать ее отпроситься с работы, чтобы уложить ее в постель. Знал ли он, что поступает подло, пользуясь ею? Да все он знал, и в душе даже презирал ее за излишнюю доверчивость, наивность и определенного рода близорукость, которая не позволяла ей разглядеть в нем самого настоящего подлеца. Его страсть, направленную на нежную, с гладкой кожей и неразвитым телом, глуповатую и распущенную Тину, Елена принимала за любовь к ней. Больше того, она, дурочка, верила, что он мечтает стать ее мужем. Хотя на самом деле ему, холостяку, совершенно не приспособленному к ведению домашнего хозяйства и не представляющему себе, как заваривать чай или жарить яичницу, просто нравилось бывать у Елены в уютной квартире, особенно в кухне, где всегда можно было найти вкусную еду. В постели она была, как он сам про себя говорил, чуть теплее резиновой куклы, способной разве что утолить сексуальный зуд, не более.

Время шло, он стал привыкать к Елене, постепенно перевез к ней все свои вещи, в ванной комнате на полочке обосновались его зубная щетка и бритвенные принадлежности. Ему нравилось, когда Лена покупала ему белье, туалетную воду, вязала свитера, пришивала пуговицы, и иногда ему казалось, что он был бы и вовсе счастлив, если бы они сблизились настолько, что он смог бы рассказать ей о своих юных любовницах. Вот была бы настоящая жизнь! Она, понимая его и даже помогая ему в удовлетворении желаний, покрывала бы его в случае необходимости, предоставляла ему свою спальню для развлечений, готовила бы им – ему и его девочкам – еду, приносила чистые полотенца, покупала платья и помаду… И никогда не претендовала бы на него, не ждала от него любви и ласки, не покушалась бы на его свободу. Но его мечтам не суждено было сбыться уже хотя бы потому, что таких отношений в природе не должно существовать в принципе. И он это отлично понимал. Он читал, знал, слышал, что бывают такие матери, но, как правило, это женщины с психическими отклонениями, поскольку каждая мать желает для своего ребенка только блага, а поощрять его извращенческие желания нормальная женщина не станет. Каждая родительница мечтает о нормальной семье для сына, о внуках.

С Тиной он познакомился у друга, они тогда втроем крепко выпили, и когда Тина, худенькая девочка-подросток в рваных джинсах и майке, вышла из комнаты, друг сказал Виктору, что эта школьница без комплексов, с нею все можно. За деньги, правда. Она из неблагополучной семьи, где до нее никому нет дела.

Они сильно напоили ее в тот вечер, и Виктор сам сумел убедиться в правоте друга.

Отключив телефон, чтобы его не тревожила навязчивая Елена, он до утра был с Тиной. Когда же она ушла, он вдруг с ужасом понял, что если эта девочка не будет молчать и, к примеру, пойдет сейчас в милицию и напишет заявление об изнасиловании, его жизнь закончится. Причем самым отвратительным, трагичным и постыдным образом. Друг, словно прочитав его мысли, поспешил успокоить его, сказав, что он с Тиной уже целый год, она хорошая и послушная девочка, ей нравится то, чем она занимается, к тому же вполне довольна заработком. В слова друга Виктору верилось с трудом. Однако через неделю они снова встретились там же и весело провели время втроем. Елене он сказал, что навещал больную тетку в деревне, и эту ложь Лена проглотила со свойственной ей доверчивостью.

Мила появилась в его жизни спустя несколько месяцев после знакомства с Тиной. Виктор просто прогуливался летним вечером по городу и вдруг увидел сидящую на террасе кафе Тину. Девочка пила пиво, на губах ее цвела пышная белая пена. Она смеялась, рассказывая что-то своей подружке, девочке, внешне сильно отличавшейся от Тины. Если Тина больше походила на неприбранного джинсового растрепанного подростка, то подружка обладала изяществом, женственностью, и щеки ее, в отличие от всегда бледной Тины, просто полыхали здоровым румянцем. Каштановые локоны обрамляли красивое брюлловское лицо, маленький нос чисто блестел и так и просился, чтобы его поцеловали. Сочные губы она то и дело облизывала розовым языком.

Тина, увидев Виктора, сразу прекратила рассказывать, замолчала, брови ее взлетели вверх, словно она спрашивала, можно ли ей поздороваться с ним, и вообще как себя вести. Она была очень осторожна, впрочем, как всегда.

И тогда Виктор, обративший внимание на спутницу Тины, решил действовать сам. Подошел и, пользуясь тем, что свободное плетеное кресло стояло в тени (если он сядет, с улицы его никто не увидит), вошел под полосатый тент, сел между подружками и в темно-зеленом сумраке террасы принялся вести себя так, словно видит Тину впервые, то есть начал откровенно заигрывать с девчонками. Тина, подхватив игру, просияла. Она все поняла.

Понимая, что он старше девочки по имени Мила на целую жизнь, он тем не менее не мог отказать себе в удовольствии приударить за ней. Тем более что Тина не выказывала и тени ревности. Казалось, ей и это нравится, забавляет.

Рассматривая Милу, Виктор не мог не отметить, что она сделана из другого материала, нежели доступная Тина. Что ее воспитывали в других, оранжерейных условиях, в то время как Тину никто и никогда не воспитывал. На Миле была дорогая одежда, она благоухала сладкими духами, на ногах ее (Виктор сделал вид, что уронил салфетку, на самом деле он поднырнул под зеленую скатерть, чтобы рассмотреть стройные ножки девушки) новенькие, мягкой замши туфли.

Обманув подружек, сказав, что у него сегодня день рождения, он пригласил их к себе домой, но потом, вдруг с ужасом вспомнив, что у него жуткий беспорядок, воняет мусором, который он не выбрасывал уже неделю, грязные полы, повсюду пыль, передумал и сказал, что перенесет празднование на следующий день: ему нужно подготовиться к приходу таких красивых и нежных девушек. И чтобы они правильно поняли его, добавил, что собирается заказать какой-то необыкновенный торт.

И вообще, он в тот день нес всякую околесицу, рассказывал какие-то не очень-то смешные анекдоты (смешными, как ему казалось, могли быть только похабные, которые он приберег на потом), громко смеялся, отвешивал неуклюжие и грубоватые комплименты и под конец понял, что влюбился в эту хорошенькую чистую девочку по имени Мила.

Прижимистый от природы, он тем не менее, глядя на это олицетворение красоты и непорочности, готов был поделиться с ней всем, что имел, – квартирой, деньгами, даже подарить ей свою свободу. Больше того, его фантазия настолько разыгралась, что он, не спуская с нее глаз, видел ее своей женой, укачивающей на руках младенца – их ребенка!

Такое случилось с ним впервые, и он только теперь начал понимать, что же это за чувство такое, когда хочется заполучить женщину, сделать ее своей собственностью, раствориться в ней, стать ее частью, хотеть от нее, наконец, детей! Вероятно, с ним случилось то же, что в свое время с Еленой, страстно пожелавшей выйти за него замуж и родить ему детей. Однако вместо того чтобы понять Елену и посочувствовать ей – ведь и он теперь испытывал такие же сильные и болезненные чувства и желания, – он, отлучившись на минутку, позвонил Елене и попросил ее помочь привести в порядок его квартиру.

– Понимаешь, дорогая, считается, что для того, чтобы привести в порядок чувства и мысли, надо навести порядок в квартире, в вещах… Но у меня так мало времени. Не могла бы ты сегодня приехать ко мне и помочь… Ключи у моих соседей, ты знаешь, у каких, я тебе показывал. Я сейчас очень занят, у меня крайне важная встреча… Но я был бы тебе обязан. К тому же ты не забывай, что это и твоя квартира. И ты там полная хозяйка.

Говоря это, он даже глазом не моргнул. Знал точно, что она сделает все самым лучшим образом, что к его возвращению все будет сиять чистотой, на кухне на плите будет ждать кастрюля с тушеным мясом, а в холодильнике – пара вкуснейших салатов.

Странная мысль промелькнула: а ведь если он женится на Миле, вряд ли ему светят такие семейные качества, какими обладает Елена. Скорее всего, Мила станет много учиться по настоянию родителей, работать, и дома-то он ее не увидит. Зато будет изнывать от ревности, прислушиваясь к шагам за дверью… Да и детей она подарит ему не скоро. Ей всего-то лет шестнадцать. К тому же ее родители не позволят им быть вместе. И отчего-то ему стало так грустно, что он не заметил, как издал звук, напоминающий стон.

Вернувшись за столик, он продолжил разговор ни о чем. Задавал девчонкам какие-то вопросы и, не дожидаясь ответов, задавал следующие. Он вообще не понимал, что с ним происходит и почему ему одновременно и хорошо и страшно.

В какой-то момент Мила взглянула на свои маленькие золотые часики, ахнула и сказала, что ее давно ждут дома. Заторопилась, засуетилась, хотела расплатиться, достала маленький розовый кошелечек, но он элегантным мужским жестом поймал ее руку и этим как бы призвал к спокойствию. Ему так и хотелось сказать ей, что теперь и до конца дней он сам будет заботиться о ней, что именно он, и никто другой, оплатит ее счета, купит ей не только сок и пирожные, но и золото, платья, туфли, шубки… Он даже видел себя седовласым богачом, подписывающим чеки… И это при том, что он был заместителем директора одной из строительных фирм, но никак не собственником. И его денег хватило бы на безбедную, но не роскошную жизнь для Милы.

В тот день они расстались, договорившись встретиться на следующий день, чтобы отметить его день рождения.

Как он и предполагал, Елена со своей ролью справилась прекрасно, и вечером он, понимая, что не сможет избежать встречи с ней, вернувшись домой и обнаружив ее там, сделал вид, что потрясен ее хозяйственными способностями, не узнает свою квартиру… Он ходил по комнатам, охал и ахал, говорил, что и не предполагал, что можно вот так вот всего за несколько часов превратить запущенную берлогу в образчик чистоты и уюта. Подтвердилось и его предположение относительно ужина. Картофельное пюре с мясом, салат и теплый яблочный пирог. Жаль, жаль, что Мила еще молода и не сможет радовать его домашней едой, не говоря уже о том, что вряд ли когда-нибудь посмотрит на него таким преданным, собачьим взглядом, как Елена.

Сидя за столом и уплетая вкуснейший ужин, он старался не смотреть на свою так называемую невесту. Конечно, рано или поздно она узнает о существовании в его жизни молоденькой возлюбленной, но это лишь планы и мечты, а пока он еще не овладел ею, он сможет какое-то время пользоваться любовью и доверчивостью Елены.

Понимая, насколько же он мерзок и циничен, Виктор тем не менее весь вечер предавался мечтам, как они поженятся, сколько у них будет детей и даже как они будут их воспитывать. И, что самое удивительное, разговаривая с несчастной Еленой в таком духе, он представлял себя на съемочной площадке какого-нибудь сериала и сам поражался своей способности входить в образ положительного героя-жениха. И, главное, никаких угрызений совести, абсолютно.

Лена сидела перед ним такая счастливая, с влажными глазами и мысленно тоже была далеко, быть может, прогуливалась с коляской по парку или варила на кухне кашку для малыша…

Виктор же представлял себе, как завтра в этой же квартире, среди этих вот отмытых до блеска декораций он будет соблазнять Милу. Как постарается поскорее избавиться от Тины, как будет угощать тортом Милу, рассказывать о своих чувствах. О своей первой любви.

Он так увлекся своими мечтами, что позволил Елене остаться у него на ночь и, обнимая ее, представлял на ее месте повзрослевшую Милу.

Утром, проводив великовозрастную и серьезную Елену, он позвонил в кондитерскую и заказал торт. Потом поехал в парикмахерскую, привел себя в порядок. Вернулся домой, принял душ, надел на себя все самое новое и чистое, пару носков и старый галстук вообще выбросил в мусорное ведро и только после этого сел перед телевизором, поджидая гостей.

Тина позвонила ему за полтора часа до назначенного времени и сказала, что Мила очень расположена к нему, что он ей понравился и она непременно будет. Еще Тина хихикнула и произнесла довольно туманную фразу типа: она в деньгах не нуждается, ей от тебя нужно совсем другое.

Виктор просто голову сломал, что же может понадобиться молоденькой девушке, школьнице, от него, зрелого мужчины, как не деньги? Уж не влюбилась ли Мила в него так же, как он? С первого взгляда?

Когда же наступил назначенный час, нервы его были на пределе. Ему вдруг стало как-то плохо. Слабость и головокружение – он волновался перед свиданием с Милой. И ему, в общем-то, развратному типу с гнусными желаниями и безалаберной жизнью за плечами, вдруг захотелось чистоты – и физической, и душевной. Он вдруг испугался, что Тина успела рассказать Миле о том, чем они занимались вдвоем в последнее время. Как развлекались, до чего доходили в своих фантазиях… Он испытал чувство, похожее на стыд. Ему заранее стало стыдно перед Милой.

Однако не заткнешь же Тине рот. Что теперь делать? Надо было в свое время позвонить ей и предупредить о том, чтобы лишнего не болтала. Хотя… Она могла рассказать подружке о своей активной сексуальной жизни еще сто лет тому назад, когда только начала заниматься проституцией.

…Раздался звонок. Сердце Виктора часто заколотилось, а на лбу выступила испарина. Вот. Все. За ним пришли. Сейчас начнут допрашивать, в каких отношениях он был с Милой… Господи. Мила. Нет, не может быть, что ее больше нет. И что ее тело, холодное и мертвое, сейчас исследует какой-нибудь алкоголик-эксперт. Они все алкоголики, эти судмедэксперты. Да и патологоанатомы тоже. Да и как тут не спиться, когда каждый день сталкиваешься с таким…

Звонок повторился. А он еще не готов к разговору. К допросу. Что он скажет им? В чем признается? Да и признается ли…

– Иду, иду… – ответил он, словно звонившие могли слышать его. – Говорю же, иду, не звоните… Да еще так громко, прямо по нервам…

10

15 февраля 2010 г.

– Вы Виктор Сыров?

– Да, это я, – ответил высокий, миловидный мужчина с каштановыми послушными волосами, испуганно разглядывая Лизу.

– Добрый день, моя фамилия Травина. Я адвокат, которого наняла ваша хорошая знакомая – Елена Александровна Семенова. Мне надо с вами поговорить, Виктор. Думаю, это и в ваших интересах.

– Да-да, проходите, пожалуйста. Чем смогу – помогу. Извините, я не расслышал ваше имя.

– Елизавета Сергеевна Травина, я адвокат…

– Да-да, все понятно. Вот, здесь комната… Хотите чаю?

– Нет, спасибо.

Лиза уверенным шагом вошла в прибранную квартиру Сырова, про себя отмечая, что порядком эти комнаты обязаны, скорее всего, Лене Семеновой, и почему-то сразу почувствовала, что начинает потихоньку ненавидеть этого ухоженного, с неторопливыми, плавными движениями мужчину. С чего бы это? Быть может, на нее повлияло то, что она только что узнала – он предал Лену, бросил ее как раз в тот момент, когда она больше всего нуждалась в поддержке? Или ей не понравился запах в квартире? Смесь застарелого табака, мужского парфюма и невидимой глазу грязи?

Он усадил ее за стол, сам сел напротив в кресло. Получалось, что Лиза оказалась намного выше его. Зачем он это сделал? Чувство вины? Или просто случайность?

– Вы знаете, наверное, что случилось с вашей невестой. Я могу ее так называть? Лена сказала мне, что вы собираетесь пожениться.

– Да, это так, – ответил Сыров, нервным движением поправляя ставший сразу тесным галстук. – Собираемся.

– Я бы хотела поговорить с вами о Лене, тем более что вы для нее, по ее словам, самый близкий человек. Ну, не считая, конечно, сестры. Но вы же понимаете, что мужчина и женщина все равно куда ближе, чем сестры. Хотя Надя, моя одноклассница, тоже довольно много рассказала мне о Миле…

Она нарочно произнесла другое имя, в надежде, что Виктор как-то выдаст себя. Это сработало. Он резко дернул головой, потом замотал ею и посмотрел на Лизу так, словно хотел спросить, показалось ли ему, что она произнесла имя «Мила», или же она на самом деле случайно оговорилась.

Он промолчал, Лиза же поняла, что он просто делает вид, будто не обратил внимания на оговорку. Пусть. Хорошо. Она посмотрит, что будет дальше.

– Виктор, вы, близкий Лене человек, не могли не заметить, как вела себя она в последнее время. Может, сильно нервничала или рассказывала вам, как обстоят дела в школе? Хотя, может, я, конечно, и ошибаюсь, и у вас вообще не было принято делиться проблемами на работе… Словом, расскажите все, что могло бы иметь отношение к тому, что произошло в школе.

– Но я ничего не знаю! Абсолютно! Разве что Лена работает преподавателем физики в старших классах. Это все. Она никогда ничего мне не рассказывала, да я даже не видел, чтобы она проверяла тетрадки или что-нибудь в этом духе. Мы занимались только друг другом. Я часто бывал у нее, она кормила меня, мы мечтали о нашем будущем, о детях. Вы поймите, разве стал бы я соединять свою жизнь с Лениной, если бы не был уверен в том, что она – самая лучшая из женщин, добрая, мягкая, ласковая?! Все, что произошло с ее ученицей, имеет отношение исключительно к этой ученице. Кажется, ее звали Мила? И тот листок, эта ее предсмертная записка, – трагическое стечение обстоятельств, чья-то глупая и страшная по своему цинизму выходка.

– Кто рассказал вам о записке?

– Лена. Она позвонила мне, захлебываясь слезами, рассказала, что ее, быть может, посадят в тюрьму, что это будет роковая ошибка правосудия, поскольку она никого не доводила до самоубийства. И что Мила – одна из многих учениц, с которыми она прекрасно ладила. И что двойка, которую получила Мила, ничего не значила. Таких двоек за ту контрольную или самостоятельную, не знаю уж… Словом, все это ерунда, и Мила, девочка умная и взрослая, вообще не обратила на нее внимания. Эта двойка не пошла в журнал, чему есть доказательства, – на тот день в журнале ни у кого не проставлены оценки.

– Ваша реакция?

– Реакция? Шок! Потом, сообразив что-то, я предположил, что у нее, быть может, есть враги в школе? Реальные, тоже из учителей, которые завидовали, что она в школе на хорошем счету, что она получает, возможно, больше других, ведь у них там специфическая система зарплаты. Знаете, что она мне ответила? Что это – чушь собачья! Что никаких завистников у нее нет и не может быть, в школьном коллективе вполне здоровая обстановка.

– И как вы поступили?

– Знаете, мне стало как-то не по себе. И я смалодушничал, признаюсь, вдруг понял, что не знаю, как себя с ней вести. О чем говорить. И в тот вечер я к ней не приехал…

– У меня нет права осуждать вас, хотя, как женщина, я считаю, что вы не просто смалодушничали, а предали ее… Но, повторяю, это ваши личные отношения. Меня интересует другое. Лена и Мила – что еще могло связывать их, помимо школы?

– Помимо школы? – Он густо покраснел, и Лиза вдруг поняла, что попала в самую точку. Случайно! Иначе откуда эта кровь, которая бросилась ему в лицо? И почему он так разволновался? Нет, конечно, ни на какие признания она не рассчитывала, да и вообще приехала сюда лишь для того, чтобы исключить версию реальной связи личной жизни Милы и личной жизни ее преподавательницы – Елены. И вдруг он сказал, мгновенно побледнев:

– Извините, я снова запамятовал, как вас зовут…

– Елизавета Сергеевна, можно просто Лиза, я не обижусь. Фамилия моя – Травина.

– Послушайте… Мне кажется, что я уже слышал вашу фамилию. Да, точно, от Лены. Она как-то рассказывала мне, что вы вели какой-то громкий процесс… И что вы преуспели в своем деле.

– Виктор, может, не будем обо мне? – холодновато попросила она. – Не время сейчас об этом…

– Вы – Елизавета Травина, и мне кажется, что после того разговора с Леной я даже заглянул в Интернет и поискал там вашу фамилию… И нашел. У вас еще помощница с таким экзотическим русским именем… Варвара, кажется?

– Нет, Глафира.

– Вот! Точно!

– Виктор, не думаете же вы, что я и дальше намерена выслушивать…

– Да подождите вы… – простонал он, хватаясь за голову. И жест этот, к удивлению Лизы, был вовсе не театральный, а какой-то не в меру отчаянный, почти трагический!

– Что с вами? Вам есть что мне рассказать?

– Для начала я хотел бы выяснить, вы что, на самом деле являетесь адвокатом Лены? Насколько я понимаю, она не настолько богата, чтобы нанимать одного из самых дорогих адвокатов города.

– Вам не кажется, что мы с ней сами как-нибудь разберемся?

– Да-да, извините… Просто я хотел бы тоже попросить вас стать моим адвокатом, – сказал он таким тоном, словно с каждым произнесенным словом терял уверенность в себе и под конец вовсе чуть ли не пожалел о сделанном предложении.

– Вам нужен адвокат? – Лиза вдруг поняла, что поймала крупную рыбу. Пожалуй, самую крупную за последние годы. И теперь важным было – не спугнуть. А ради этого можно пожертвовать и большими деньгами. Главное – набраться терпения и выслушать его, не перебивая, и попытаться понять, насколько будет серьезным дело, ради которого он решился на такой отчаянный шаг. Ведь, судя по обстановке квартиры, Виктор Сыров не был богатым человеком. Так, менеджер среднего звена, для которого поужинать раз в неделю в «Тройке» – дело престижа.

– Теперь думаю, что да, – произнес он уже совсем убитым голосом. – Так вы согласны?

– Чтобы принять какое-то решение, я должна знать, о чем идет речь. Не могу сказать, что я не берусь за проигрышные дела. Это не так. Берусь за разные. Но если вы убили пятьдесят человек и хотели бы (к примеру, за пятнадцать тысяч рублей), чтобы с помощью моих профессиональных способностей вас оправдали и отпустили в зале суда, – это не ко мне…

– А к кому? – машинально, как показалось Лизе, спросил он.

– К Господу Богу.

– А… Понятно. Нет, я не убивал пятьдесят человек. Я вообще не убийца. И не уверен, что могу оказаться в зале суда. Я читал о вас, что вы не только защищаете в суде, но и сами проводите расследования, помогаете людям еще на стадии следствия избежать суда…

– Рассказывайте.

– Но я должен быть уверен, что все, что я сейчас скажу, останется между нами.

– Если бы я не умела молчать, меня давно бы прибили, молодой человек, – обиделась Лиза.

– Не обижайтесь, просто я не мог не произнести эту фразу… Я напуган, мне плохо… И вы, быть может, поможете мне… Что же касается оплаты ваших услуг, так я готов заплатить вам любую сумму, даже продать квартиру!!!

Лиза была потрясена поведением Виктора и теперь молча ждала, когда же этот странный и неприятный тип разродится каким-нибудь гнусным признанием.

Он вдруг встал и бросился в прихожую, через мгновение вернулся и плотно затворил за собой дверь, словно ему важно было убедиться, что они в квартире одни и их никто не сможет услышать.

Лиза поудобнее устроилась на стуле.

– Понимаете, Лиза…

Он выбрал это обращение, как она поняла, лишенное всякой официальности, чтобы было проще доверить ей нечто такое, что заставляло его сейчас так сильно волноваться, что омрачало его жизнь – он готов расстаться со своей квартирой! Заплатить столь высокую цену! Не значит ли это, что он знает о себе нечто такое, за что ему светит тюрьма?

Лиза, которой довольно часто приходилось встречаться с людьми, попавшими в экстремальные обстоятельства, почувствовала и здесь аромат преступления.

И вдруг не выдержала. Словно разгадывая в уме сложный и запутанный ребус, она вдруг вместо того чтобы все же дотерпеть и дождаться его признания, тихо спросила:

– Мила?

И совсем не удивилась, когда он легко, осторожно кивнул головой.

Мысли ее заработали еще быстрее. Он не убил ее, нет. Иначе не стал бы признаваться. Слишком это опасно. Нет никакой гарантии, что она будет его покрывать. Защищать – да, но, если убийство очевидно, как бы она его ни отмазывала, ничего не сделаешь. Особенно если обнаружатся улики.

Значит, не убийство. Но что-то, что могло подтолкнуть Милу Казанцеву к самоубийству.

– Вы думаете, я не понимаю, зачем вы ко мне пришли? Уж, во всяком случае, не для того, чтобы расспрашивать меня о поведении Лены в последние месяцы… Вас это вообще не интересует. К тому же она женщина положительная, открытая, и все, что вы хотели бы узнать, уже давно узнали, не так ли? У нее в школе все в полном ажуре. Она на хорошем счету, и это предсмертное письмо, как я уже говорил, не имеет к Лене никакого отношения. Во всяком случае, я так думал… Но теперь, – Сыров говорил быстро, проглатывая слова и чрезвычайно нервничая, вращая глазами, как если бы проверяя их на прочность и невозможность все же вылезти из орбит. – Но теперь, после того, как до меня начало доходить, что Мила мертва и что убить ее могла именно Лена… Словом, я уже и не знаю, что мне думать. Но я не виноват. Не виноват!!! Я знаю, почему вы пришли сюда, мы живем в современном мире, все смотрят криминальные сериалы… Мы все знаем, до какой степени элементарно сейчас найти биологические следы и все такое… Значит, вы нашли и пришли ко мне… Но сразу скажу, в ее квартире мы бывали редко, очень редко. Мы же понимали, что нас там могли застукать. И инициатива, как ни странно, принадлежала Миле, а не мне!

Лизе показалось, будто бы ее окунули головой в воду, а потом позволили вынырнуть – настолько ей не хватало воздуха.

Ну вот и все, собственно говоря. Она и сама не могла понять, как могло получиться, что ее визит к Сырову, который, как она ранее предполагала, явится лишь потерей времени и констатацией факта, что Лена связалась, мягко говоря, с «не тем мужчиной», явится для самого Сырова настоящей бомбой, сигналом к действию!

Она собиралась обманным путем собрать в этой квартире следы Милы Казанцевой – волос, заколка, носовой платок, пятна на простыне или полотенце… Она готова была уговорить Глафиру (хотя ее на это и уговаривать-то не надо было!) выманить Сырова из дома, чтобы предоставить самой Лизе возможность тщательно осмотреть квартиру и личные вещи, а тут вдруг такой подарок судьбы! Еще минута, и он признается в том, что совратил девочку.

Она решила ему помочь:

– Скажите, Виктор, как долго продолжалась ваша связь с Милой Казанцевой?