Текст книги "Витамин любви"

– Так вот. С тех пор как в квартире Тины поселилась ее мачеха, жизнь самой Тины сильно изменилась. Она стала нервная, очень много курит. Думаю, не обходится и без алкоголя. Но это вне школы. На уроках я ее пьяной не видела ни разу.

– Послушайте, но это действительно разительный контраст – Мила и Тина. Думаете, Мила училась у Тины выпивать за углом? И покуривать?

– Покуривать – это вряд ли. Если кто и мог ее приохотить к курению, так это Тамарка Шляпкина, соседка… Господи, как подумаю, что ни той, ни другой уже нет в живых, нехорошо становится… Вернее, до меня это еще просто не дошло!

– И все-таки… Какого рода отношения были между Тиной и Милой?

– Они дружили. Думаю, что Мила жалела ее, подкармливала, ссужала деньгами. Знаю точно, что покупала ей сигареты и пиво. Сама видела. Что же касается каких-то отношений вне школы, то затрудняюсь ответить…

– Оля, мы подошли к очень важной теме – мальчики. У Милы был друг?

– Нет, что вы! Она была такая… Как бы это сказать?.. Понимаете, если бы у нее кто-то и появился, то значительно старше и умнее ее. А так… Думаю, нашим парням она была не по зубам. Они ее обожали, уважали и так далее… Но не могу представить себе ни одного из наших рядом с нею… Все как-то понимали, что если уж она и станет с кем-то встречаться, это будет какой-нибудь ботаник-студент, и тоже из хорошей семьи. Видно было, что она еще не встретила своего парня.

– А что с Тиной? Ее личная жизнь… – осторожно спросила Лиза, понимая, что провоцирует девочку на то, чтобы та, в сущности, опустилась до сплетни.

– А… У Тины? Думаю, у таких с личной жизнью все всегда в порядке. До определенного момента…

– До какого?

– До серьезного, конечно, – пожала плечами девочка. – С такими, как Тина, гуляют, а на таких, как Мила, женятся. Хотя та же самая Лариса, к примеру, мачеха Тины. Вот ведь вышла же замуж. Правда, муж – так себе…

Лиза поймала себя на том, что разговаривает с Олей Николаевой, как со взрослым человеком. Во всяком случае, воспринимает ее именно так.

– Вы слышали когда-нибудь, чтобы Тина как-то дурно отзывалась о Миле?

– Никогда. Это вам любой скажет.

– Хорошо. Вы, я думаю, знаете о существовании предсмертной записки Милы. Что первое пришло вам в голову после того, как вы услышали об этом?

– Что физичка ни при чем. Да, она поставила Миле двойку. Но двойки получил почти весь класс. Там было какое-то нереально трудное задание. Думаю, Елена Александровна просто поставила эксперимент, устроив эту самостоятельную работу. Я тоже, кстати, получила двойку. И Тина, и многие другие… Но никто, скажу вам, особо не расстроился. Тем более что до конца года еще далеко, и эта двойка ну никак не отразилась бы на общей картине успеваемости.

– А Тамара? В каких отношениях она была с Милой? Или Мила с Тамарой?

– Они были соседками. И прекрасно ладили. Не дружили, нет… Хотя Тамара куда больше сгодилась бы на роль ее подруги. Конечно, у нее неполная семья, но очень хорошая мать. Жаль, конечно, что у нее жизнь личная не устроена. Но в целом этот факт ни на что не влиял.

– Оля, вас послушать, так в вашем классе очень хороший климат, и вы практически обходитесь без конфликтов. Однако сериал «Школа»…

– В «Школе» – все правда, – с готовностью выпалила Оля. – Но бывают разные классы, так подбираются… Да и люди тоже разные. Думаю, это зависит все-таки в большей степени от того, в какой семье кто воспитывается. Наш класс на самом деле какой-то спокойный.

– Задам такой вопрос: как вы думаете, Оля, кто мог бы желать смерти Миле? Или Тамаре?

– Понятия не имею. Думаю, произошло какое-то чудовищное недоразумение. У нас все так в классе думают. Вы будете опрашивать сейчас всех – вам никто другого не скажет.

Оля оказалась права. Практически все одноклассники погибших девочек (в том числе и Тина, которую Лиза пока что решила не выделять) говорили одно и то же. Либо, думала Лиза, они сговорились молчать и не рассказывать правду, либо в этом классе на самом деле никаких видимых драм не было.

Девочки, однако, оказались намного разговорчивее ребят.

Что же касалось отношения класса к Елене Александровне, то и здесь чувствовалось единодушие – все как будто уважали физичку, высказывались о ней, как о чуть ли не самой любимой учительнице. Тем более непонятна эта предсмертная записка…

У Лизы промелькнула мысль и вовсе невероятная: а что, если у Лены Семеновой в школе была своего рода соперница, тоже учительница, которая завидовала ей? Может, как-нибудь на педсовете директор поставила Лену в пример этой сопернице. Чем не повод разозлить амбициозную коллегу, да к тому же еще старательную, трудолюбивую?

Был разговор и с директором школы в типично строгом костюме, немолодой, с усталым лицом. Та сказала только, что в школе говорят о самоубийствах. Почему о самоубийствах? Потому что так всем спокойнее? Или наоборот – неспокойнее, ведь теперь надо искать причины. И все как один удивляются выбранной мишени.

Сказать, что беседы с одноклассниками ничего не дали, значит, слукавить. Конечно, дали. Прежде всего ощущение, что все о чем-то умалчивают.

7

15 февраля 2010 г.

Было непривычно холодно. То есть она привыкла, конечно, к холоду. К физическому, ведь на улице ветреный февраль. Но холод был какой-то странный, внутренний, словно она замораживалась изнутри и ничего не могла с этим поделать. Стыли ноги, обутые в теплые меховые сапоги. И пальцы рук, самые кончики, стали, кажется, совсем ледяными… Наконец она увидела знакомое лицо. Лиза Травина. Какое счастье. Она думала уже, что никогда не отыщется человек, который встанет на ее защиту.

– Спасибо, что пришла, – прошептала Елена Семенова, давясь слезами, как если бы увидела, что в кабинет следователя, который тактично удалился, вошла мама. Вот точно такая же была бы реакция. На этот раз на месте мамы, которая все поймет и простит, оказалась Лиза.

– Успокойся, Лена. – Лиза улыбнулась так, как если бы они расстались только вчера, на школьном дворе. Она прекрасно выглядела: молодая, стройная, полная сил и на редкость румяная, что добавляло красок унылому зимнему дню. – Давай поговорим.

– Даже не знаю, с чего начать… Хочется твердить только одно: янивчемневиновата, янивчемневиновата… Без пауз. Но я на самом деле ни в чем не виновата. И двойки в тот день поставила многим. Ребята что-то недопоняли, так это не моя вина. Скажу даже, что оценки эти не пошли в журнал!!!

Удивительно, но вот об этой существенной детали никто из учеников не сказал. А ведь фраза «это не пойдет в журнал» воспринималась как подарок небес. Другими словами, что оценка как бы несерьезная, хотя и стоит призадуматься. Не более.

– Лена, прошу тебя, во-первых, успокоиться…

– Лиза! Да не могу я успокоиться! Меня обвиняют в доведении до самоубийства! Как я могу быть спокойна? Тем более что к Миле Казанцевой я относилась хорошо, она была способной, талантливой ученицей, и у нас с ней никогда не возникало никаких конфликтов. Вот скажи, если бы тебе предъявили такое обвинение…

– Лена, я все понимаю. Но записка есть. Мне позвонила Глаша и сказала, что почерк, которым она написана, действительно Людмилы Казанцевой! Понимаешь? Я еще надеялась, что это фальшивка, что кто-то просто хотел подставить тебя, но почерк, повторяю, ее, Милы! Постарайся вспомнить, что между вами могло произойти, чтобы она написала такое… Может, ты ее оскорбила, унизила. Ведь она же написала: «В моей смерти прошу винить Елену Александровну Семенову. Устала от унижений и оскорблений. Не поминайте лихом… Мила. Прости меня, мама…» Ты уж извини меня, что я напомнила тебе этот жуткий текст… Но нам надо будет с ним работать. Понять, что же могло случиться, чтобы девочка решилась… Я понимаю, что записка, быть может, и не имеет никакого отношения к ее смерти… Ее вообще могли убить, а записку она могла написать под давлением, понимаешь? А тебе, раз ты не чувствуешь своей вины, все же не стоит ударяться в панику. Жаль, что пока еще не готовы результаты вскрытия. Мне почему-то кажется, что ее смерть связана не с тобой, да и вообще не со школой или учебой, тем более что в школе-то у нее было как будто бы все благополучно.

– Тогда с чем?

– Я сегодня больше двух часов беседовала с ее одноклассниками, с классным руководителем – бледная, на мой взгляд, и слабая личность, вообще никакая и мало что может сказать о своих учениках, – и мне показалось странным, что все как один утверждают, что у Милы не было никакой личной жизни. Словно она была… как бы выше всех романтических отношений, и вся жизнь ее сконцентрировалась на учебе, на медали… А что ты можешь об этом сказать? Твои наблюдения?

– Я же не была классным руководителем, виделась с Милой лишь на уроках физики. Могу сказать, что она производила впечатление девочки умной, доброжелательной, неконфликтной и очень замкнутой. Конечно, не могла не бросаться в глаза ее дружба с Тиной Неустроевой.

– А на уроке физики можно было определить, кто с кем дружит?

– Мало того что они сидят вместе, а это тоже, как ты знаешь, показатель определенных отношений, ну, хотя бы симпатий, так еще они постоянно на переменах рядом. Не могу сказать, что ходят, вернее, ходили взявшись за руки, это было бы слишком. Хотя в младших классах эту картину нередко можно увидеть. Но их дружба все равно бросалась в глаза. Все в школе знали Милу Казанцеву, и многие недоумевали, что между ними может быть общего. Однако они прекрасно ладили и были, я думаю, интересны друг другу.

– Может, Мила вляпалась в какую-нибудь историю, связанную именно с Тиной?

– Да все может быть! Но никак не могу понять, при чем здесь я!

– Тогда расскажи о вашей последней самостоятельной. Что произошло, почему Мила получила двойку и, главное, как на нее отреагировала?

– Да в том-то и дело, что никак. Совершенно спокойно восприняла… А вот Тина, кстати говоря, как будто расстроилась. Сказала, что у нее и так полно двоек. Но зато я отнеслась к этому весьма спокойно, поскольку понимала, что она шутит и ей на самом деле глубоко наплевать. Она-то не собиралась идти ни на какую медаль, а уж то, что получит аттестат, – все понимали. Говорю же, эта самостоятельная работа ничего не решала, и ни с кем из-за нее никаких конфликтов не могло возникнуть!

– Ничего не понимаю… – развела руками Лиза. – Но тогда что это – шутка такая идиотская? Смертельная?

– Лиза, пожалуйста, сделай все, чтобы я не осталась здесь…

– По-моему, тебя просто вызвали сюда на допрос, и серьезных оснований для того, чтобы тебя задержать, не существует.

Зазвонил телефон, Лиза посмотрела на вздрогнувшую Лену, которая нервным движением принялась открывать телефон.

– Да, слушаю… Извини, не могу сейчас говорить, я на допросе… Да, вот так… не забрали телефон… Что? Да, вот и я тоже так думаю. Все, дорогой, целую…

Она захлопнула крышку телефона и поспешно, словно боясь, что его отберут, спрятала в карман.

– Ты встречаешься с кем-то? – предположила Лиза, не собираясь смущаться оттого, что ей приходится задавать этот вопрос именно в связи с расследованием дела, а не из чистого любопытства.

Елена порозовела.

– Да, у меня есть жених.

– Ты извини меня, Лена, но я должна с ним встретиться и поговорить, – проговорила Лиза бесстрастно. Работа научила ее в некоторых ситуациях быть жестокой. Вот и сейчас она продемонстрировала Лене свою холодность вместо того, чтобы проявить видимое сочувствие, то, чего ожидала от нее Лена, ее подзащитная.

– Хорошо… – растерянно проговорила Лена, вновь доставая телефон. – Вот, записывай номер…

Лиза записала. Затем подняла глаза и посмотрела на Лену долгим внимательным взглядом.

– Лена, прошу тебя, постарайся вспомнить, что вообще происходило в этом классе в последнее время. Ведь погибла еще она девочка – Тамара Шляпкина, ты же знаешь… И как не увидеть связь между двумя смертями? Одноклассницы, соседки. Может, ты что знаешь об отношениях девочек? Или что-то слышала?

– Да нет же! Я абсолютно ничего не знаю и не слышала! Мне важно было подготовить их к выпускным экзаменам! Это сейчас для нас самое важное! Мне звонила директор и просила пока не появляться в школе, сказала, что я временно отстранена от преподавания и она передает мои часы другой учительнице… А я переживаю, мне далеко не все равно, как сложатся отношения моих классов с этой учительницей, насколько хорошо она подготовит их к экзаменам.

– Как зовут твоего знакомого?

– Виктор.

– Фамилия?

– Сыров. Виктор Сыров. Вообще-то, это ужасно, что ты пойдешь к нему разговаривать обо мне. Без этого никак нельзя?

– Не переживай, если он любит тебя, то всегда будет на твоей стороне, сделает все, чтобы защитить тебя…

– Не знаю… Во всяком случае, бурную деятельность, связанную с моим домашним арестом и подозрениями, развила моя сестра, а не он…

– Но он знает?…

– Да, конечно, я сама сказала ему. И знаешь, с тех пор я его не видела… Он позвонил только что… Первый раз.

Она сказала чистую правду, словно призналась в самом главном Лизе, человеку, к которому чувствовала доверие. Словно пожаловалась. И почему-то, назвав Виктора женихом, словно обманула, причем не только Лизу, но и саму себя. Еще недавно, до трагедии с Милой, она мечтала выйти за него замуж, понимала, что дело идет к свадьбе, тем более что они вместе с Виктором и платье выбирали в каталоге, и обсуждали, в каком ресторане будут отмечать, но после того как он исчез, перестал звонить и отвечать на ее звонки, она засомневалась в нем. И в своих чувствах тоже.

Как могло случиться, что все в ее жизни рухнуло в одночасье? В ту минуту, когда ей позвонила директор школы и сказала, что из-за нее покончила самоубийством, приняв яд, Мила Казанцева?

Она тогда была дома одна. Закончив проверять школьные работы, уютно расположилась на диване перед телевизором, представляя себе завтрашнюю встречу с Виктором. Что она наденет? О чем они станут говорить? Стоит ли спросить его, нет ли у него детей на стороне? Был ли он женат? И как спросить – в шутку или всерьез?

Он наверняка поинтересуется, откуда такие вопросы, и тогда она просто ответит, что они же собираются жить вместе, вот она и хочет узнать больше о своем будущем муже. Это же так естественно.

На самом же деле она чувствовала сердцем, что у него кто-то есть помимо нее. И не обязательно другая женщина. Возможно, какой-то близкий человек, ребенок… Она не могла ответить себе, откуда взялось это чувство. Быть может, просто не могла представить, что такой красивый и умный молодой человек до встречи с нею ни с кем не пытался устроить свою личную жизнь, не влюблялся, наконец.

А еще он постоянно опаздывал. И редко называл ее по имени. Словно боялся перепутать. Или же все это лишь ее болезненная мнительность? Ведь она так любит его! И боится потерять.

– Лена… Ты, главное, наберись терпения и переживи трудное время. Уверена, ты не имеешь к смерти Милы никакого отношения. И вполне допускаю, что твое имя было использовано тем, кто диктовал Миле это письмо. Просто так, первое, что пришло в голову. Другое дело, кто и зачем это сделал.

– Я смогу оставаться дома? – повторила Лена свой вопрос, чувствуя страх вместе с желанием вернуться домой. Ей казалось, что дома она уже никогда не сможет чувствовать себя так спокойно и уютно, как прежде. Ведь именно там она услышала по телефону ужасные слова, произнесенные директором.

– Думаю, да. Сейчас придет следователь и начнет тебя допрашивать. Все отрицай, разговаривай с ним так же, как сейчас со мной, тем более что ты ни в чем не виновата и тебе не в чем признаваться. А я буду рядом.

После последней фразы Лена почувствовала, как по щекам ее потекли слезы.

8

15 февраля 2010 г.

– Герман, привет! – Лиза поприветствовала своего знакомого судмедэксперта Германа Турова. – Как поживаешь?

– Да разве ж это жизнь, когда вокруг одна смерть, – сказал он невесело, что-то записывая, сидя за своим столиком. – Сразу две девочки. Им бы любить и любить, рожать и рожать.

– Это они? – Лиза кивнула на прикрытые простынями тела на столах. – Казанцева и Шляпкина?

– Да. А ты здесь при чем?

– В доведении до самоубийства обвиняют мою знакомую. Сам понимаешь, не могу не помочь. Так что там?

– С кого начать?

– С Казанцевой.

Герман встал, потянулся, как человек, долгое время находившийся в неподвижном состоянии, вздохнул и довольно энергично прошел в конец просторного, залитого молочным светом зала, остановился возле стола и приоткрыл лицо покойницы.

– Совсем девочка, – сказал он. – В ее крови я обнаружил яд адилин-супер – препарат так называемого списка А, вызывающий как у животных, так и у людей мучительную смерть от удушья в течение десяти минут! Агония начинается после введения уже через четыре минуты. Паралич дыхания, судороги, остановка сердца.

– Какой ужас! Постой, ты сказал – адилин. Мне кажется, таким препаратом усыпляют животных в ветеринарных лечебницах, так?

– Совершенно точно.

– Другими словами, яд при желании можно найти без особого труда.

– И я о том же. Но введен он был в организм не с помощью инъекции, а очень оригинальным способом – сначала его смешали с гранулами витамина С, а потом уже поместили в крупные капсулы желтого цвета, такие продолговатые, в которых и продается чистый витамин С – Cetebe.

– Не слишком ли сложный путь? И если у девочки был этот самый яд, не проще ли было принять его, растворив в воде?

– Абсолютно верно. Это никак не суицид, уж поверь мне. Я, конечно, не следователь, но обеих девочек убили.

– И Шляпкину тоже?

– Безусловно. Они погибли от одного и того же яда. Причем ни одна из них не сопротивлялась, понимаешь? Девочки приняли этот яд самостоятельно, но, вероятно, не зная, что это такое. Думали, витамины. Ни следов борьбы, ни чужого эпителия под ногтями, ничего. Впечатление, будто бы они скушали смертельные дозы в спокойной домашней обстановке. Знаешь, встала девочка Мила утром, зашла на кухню, достала капсулы, выпила, запив водой, и… умерла.

– А как же записка?

– Да, мне сказали, что на столе в кухне Казанцевой была обнаружена записка недвусмысленного содержания, мол, прошу винить в моей смерти учительницу по физике. Бедная женщина! Вероятно, и есть твоя одноклассница. Конечно же, она ни при чем.

– Герман, расскажи мне… В школе мне сказали, что Мила была увлечена учебой, такая серьезная девочка, потенциальная золотая медалистка. И полное отсутствие личной жизни.

– Отнюдь. Она жила активной половой жизнью.

Лиза, которая и без того предполагала, что дружба с Тиной Неустроевой не могла не повлиять на моральный облик отличницы, тем не менее удивилась.

– Активной, значит?

– Да. Но в день смерти у нее не было полового контакта.

– То есть изнасилована она не была.

– Нет.

– Что еще?

– Совершенно здоровый ребенок.

– Да, конечно, ребенок. Хорошо, а что с Тамарой Шляпкиной?

– А вот она была девственницей. В крови, помимо этого яда, не было обнаружено ни наркотиков, ни алкоголя… В общем, нормальные школьницы.

– Спасибо, Герман.

Лиза вышла из морга, села в машину и позвонила Сергею Мирошкину, знакомому следователю.

– Сережа, привет! Я сразу по делу. Ты не знаешь, кто ведет дело о самоубийстве двух школьниц – Казанцевой и Шляпкиной? Ты? Вот это настоящая удача! Послушай, Сережа, мне очень нужна твоя помощь… Можно, я к тебе подъеду? Прямо сейчас? А лучше всего, если мы с тобой пообедаем где-нибудь. Я угощаю. Заодно расскажу тебе все, что знаю.

Через полчаса они уже сидели в ресторане «Тройка», ели куриный суп и поджидали кулебяку.

Сергей Мирошкин, скромный, с бледным лицом и умными карими глазами следователь прокуратуры, ел вяло, чувствовалось, что он очень устал и несколько дней толком не высыпался.

– Что с тобой? Ты очень плохо выглядишь, – сказала Лиза.

– Работа, – ответил Мирошкин со вздохом. – Ты знаешь, мне очень нравится моя работа, но иногда такое впечатление, будто бы у меня батарейки садятся, понимаешь? Так много всего за последнее время навалилось, и хотя дела идут неплохо, то есть я хочу сказать, два дела, на которые я трачу все свое время, продвигаются, явно не висяки, я точно знаю, кого ловить, но у меня просто не хватает доказательств… Такое чувство, будто бы меня водят за нос. Но я все равно схвачу этих мерзавцев…

– А я тебя еще нагружу, хорошо? Ты ешь, ешь и слушай. Значит, так. Думаю, что официального заключения судмедэкспертизы по этим двум девочкам у тебя нет, а к Гере ты зайти еще не успел, так вот, я тебе кое-что расскажу…

И она рассказала о своем визите к Турову.

Мирошкин присвистнул:

– Хочешь сказать, что смерть этой… Казанцевой может быть связана с ее личной жизнью?

– Я больше чем уверена. Конечно, если бы она была беременна, то мотив убийства был бы еще более понятным. А так… Мне бы очень хотелось узнать, кто ее любовник, понимаешь? Поскольку в день смерти она не имела полового контакта, то и взять ДНК человека, с которым она находилась в связи, невозможно, но все равно где-то он наследил, понимаешь меня?

– А что говорят ее подружки?

– Все врут, говорят, что у нее вообще не было никакой личной жизни, что она думала только об учебе и вообще была пай-девочкой. Вот так-то. Я запланировала более подробную беседу с Тиной, ее самой близкой подругой, с которой они были неразлейвода, но сейчас речь идет о вполне конкретных биологических следах любовника Милы.

– Так возьми на экспертизу ее белье, которое мама не успела постирать, поищи в ее сумочке презервативы, а когда найдешь – покажи опять же маме, чтобы объяснить ей, что у Милы был мужчина, и возможно, что в смерти ее дочери виновата не учительница физики, а любовник. Уверен, мама после таких слов сама сообразит, где можно найти эти самые следы… Другими словами, начнет помогать тебе. Не удивлюсь, если Мила приводила его домой – опроси соседей. Помоги мне, а я помогу тебе с ДНК. Глядишь, вместе и найдем, кто виновен в смерти девочки. Ну хорошо, предположим, мы нашли этого мужчину. А Шляпкина? Она-то при чем?

– Вариантов множество. Самое простое – могла быть соперницей, мужчина встречался одновременно с двумя девочками, а потом отравил их…

– Нет-нет, исключено. Тамара Шляпкина в отличие от Милы Казанцевой была девственницей, у нее не было любовника.

– Она могла с ним не спать, но быть влюбленной… К тому же, сама знаешь, между ними могли быть определенные сексуальные отношения, которые просто не успели перерасти в более близкие… Я даже не удивлюсь, если выяснится, что в случае с Милой Казанцевой это суицид, то есть она узнала, что Тамара встречается с ее любовником, и сначала отравила себя, но перед этим предложила сопернице капсулы с «витаминами»…

– Да уж, вариантов, как могли разворачиваться события, на самом деле много. Значит, советуешь взять в союзницы маму Милы?

– Начни с нее. И непременно опроси соседей. Если Мила приводила своего любовника домой в отсутствие родителей, его могли увидеть. И даже если никто ничего не видел, не исключено, что он вообще мог жить где-то поблизости, даже в одном подъезде.

– Вот пусть Глафира этим и займется, – пробормотала Лиза задумчиво. – А я все-таки еще раз поговорю с Тиной.