Текст книги "Укромный уголок"

Глава пятнадцатая. Эмили

Следующее утро девушка провела, знакомясь с «Керенсией». Нина старалась изо всех сил завоевать ее симпатию и даже придумала экскурсию в форме игры – нужно было искать подсказки и призы. Первая подсказка озадачила Эмили на целых полчаса:

 
Моя пятая буква – в слове «цветок»,
И там же вторая, легка, как «голубок».
Третья с четвертой спрятались в ноте,
А первая – в «дикой» траве на болоте.
Еще эта буква есть в слове «детство».
У меня там кухня и формочки для кексов,
Заходи на огонек,
Посидим, попьем чаек.
 

Блуждая между оранжереей и спортивным залом (большой пристройкой позади семейного особняка с двустворчатыми дверями, ведущими в патио), Эмили наконец нашла детский игровой домик – и поздравила себя с правильной отгадкой. В домике были расписные ставенки, а вокруг стоял маленький заборчик. Внутри на столе под игрушечным кофейником и пластиковым треугольником тортика оказалась еще одна подсказка, которая привела ее к старой яблоне, усыпанной плодами. Потом она открыла для себя художественную мастерскую, большой домик на дереве и настоящий тайный сад за увитой плющом калиткой – такой, как в сказках.

Разгадывание подсказок Нины заняло у нее несколько часов, но в результате она прекрасно изучила весь участок – обошла его по периметру вдоль стены, которая была выше со стороны леса и понижалась к океану. Точно на западе участка, где стена становилась ниже всего, сад отступал в глубь территории, освобождая место для широкой мощеной площадки, где тоже была устроена лаунж-зона. «Та самая точка, откуда «открывается сказочный вид на закат», – вспомнила Эмили слова Скотта. Она бросила взгляд с густо поросшего травой края обрыва – там было нагромождение опасного вида скал, а за ними – безбрежная водная гладь до горизонта.

Знакомясь с участком, девушка сделала несколько снимков на телефон, но на фотографиях местные виды выглядели вполне банально. Фотокамера бессильна была поймать ее первые впечатления – игру света и теней, воздух, напоенный ароматами… Эмили казалось, она находится на острове, парящем в небе.

Последняя подсказка отправила ее обратно к гостиному дому, где Нина уже успела приготовить роскошный ланч. Целая россыпь местных сыров, домашний чатни[22]22
  Чатни – индийский соус из фруктов и овощей.


[Закрыть] собственного приготовления и мягчайший, теплый еще хлеб ждали Эмили на столе, за которым легко разместилась бы дюжина гостей. Бокал золотистого вина стоял рядом с вазочкой, в которой красовались изящные цветы – белые и пурпурные.

После ланча Эмили приступила к работе. Нина сказала, что всю первую неделю ей придется наводить порядок в гостевом доме (к величайшему облегчению девушки, речь больше не заходила о том, что ей нужно будет присматривать за Аврелией). Приехал Ив, все такой же угрюмый и молчаливый, как за день до этого. Он привез целый грузовик краски и с помощью Эмили затащил двадцать две банки на лестничную площадку второго этажа. В уборке и ремонте нуждалось огромное количество комнат, обставленных мебелью в чехлах от пыли, а также пустые помещения, которые, по словам Нины, со временем тоже можно будет оборудовать под жилые. Перед тем как приступать к ошкуриванию и покраске стен, надо было здесь все вычистить и вымыть.

В первый день Эмили была так очарована красотой всего участка, что даже не заметила, в каком запустении пребывают дома. Внимательный осмотр показал, что ставни рассохлись и покоробились, кафель растрескался, а дерево местами прогнило. Сточные трубы и канавки повсюду были забиты лиственной мульчей, овощные грядки заросли сорняками, брусчатка потемнела от мха, а в гостевом доме – прекрасном и хорошо обставленном – царили грязь и затхлость. Штукатурка на стенах пузырилась от сырости, и у Эмили появилась привычка проводить по ней пальцами всякий раз, когда она проходила мимо таких участков. К счастью, источник сырости удалось быстро установить и решить проблему, так что теперь задача состояла только в том, чтобы устранить ущерб. Больше всего, как выяснилось, пострадали комнаты, выходящие окнами на север.

Эмили все ломала голову, почему Нина не хочет нанять бригаду профессионалов, чтобы устроить тут капитальный ремонт, но через несколько дней она начала понимать желание хозяйки все сделать своими силами и на собственный лад. Удивительно приятно оказалось каждый день надевать спецодежду, работать руками, приводя дом, комнату за комнатой, в надлежащий вид, и видеть результаты своего труда – это приносило чувство глубокого удовлетворения.

Хотя наслаждаться процессом удавалось не всегда. Быстро выяснилось, что тут не обойтись без резиновых перчаток – в первую неделю ей в самых неожиданных местах то и дело попадались заплесневелые сэндвичи, несвежее белье и грязные чашки. Их словно нарочно разбросали по всему дому, чтобы застать ее врасплох. Всякой гнили тут было по колено, что, по мнению Эмили, и объясняло происхождение странного и довольно сильного запаха. К примеру, на третий день она почувствовала, что особенно невыносимо воняет от старинного платяного шкафа, открыла его и обнаружила внутри какое-то мертвое животное – то ли грызуна-переростка, то ли мелкую кошку. Выяснять, кто именно это был, она, разумеется, не стала – с визгом выскочила из комнаты и захлопнула за собой дверь, а открыть ее снова согласилась, лишь когда явился Ив в респираторе и с крепким мешком для мусора в руках.

Впрочем, большую часть времени работа действительно была ей в радость. Приятно было чувствовать себя полезной. Эмили включала музыку, делала звук погромче и принималась подметать, чистить, мыть под песни Леди Гаги и Бейонсе. Как сказала бы Джулиет, душа у нее отдыхала. Кроме того, девушке не приходилось трудиться в одиночку – молчаливый Ив все время был где-то рядом, решал собственные задачи и помогал ей то с одним, то с другим. Он, похоже, нешуточно принял обет молчания и держал язык за зубами, что бы ни происходило вокруг. При этом француз все подмечал и постоянно был настороже, озирался, будто искал разгорающуюся в праздничной толпе потасовку. По нескольку раз на дню, поднимая глаза, Эмили ловила на себе его взгляд – Ив стоял в отдалении, пристально изучая ее, но он никогда не улыбался и даже не здоровался. Пару раз, внезапно обернувшись, она заставала его с раскрытым ртом, будто он собирался что-то сказать. Однако Ив не произносил ни слова, а распознать выражение его лица ей не удавалось, потому что он всегда отворачивался в последнюю секунду.

Поначалу, решив, что они с Ивом в одной команде, Эмили пыталась как-то завязать дружбу – предлагала ему кофе, сэндвич или стакан воды, но в ответ получала в лучшем случае невнятное хмыканье и в конце концов признала свои попытки тщетными. Нина, похоже, пришла к тому же выводу уже давно – она никогда не приглашала Ива пообедать вместе с ними, не просила остаться после работы, чтобы выпить бокал вина, не расспрашивала о жене и детях. Таким образом, вскоре стало ясно, что команды у них все-таки разные. Если к Эмили хозяйка относилась почти как к члену семьи, Ива можно было бы назвать дальним родственником, которого все терпеть не могут. Он приходил и уходил, когда считал нужным, почти не разговаривал даже с Ниной, никогда не ел при них, выполнял самую тяжелую, шумную, грязную работу, и спустя некоторое время Эмили перестала обращать внимание на его присутствие.

Вместе с тем между ней и Ниной крепла своеобразная дружба. Нина часто заглядывала к ней в гостиный дом, приносила пару резиновых перчаток из собственных запасов и помогала убираться. Она смешно морщила нос от вони, когда они вытаскивали на крыльцо полусгнившие ковры и обследовали ящики в старых сервантах. За работой они болтали, обменивались разными историями из своей жизни и постепенно начинали чувствовать себя наедине непринужденно. Солнце сияло, вода сверкала, из колонок у бассейна неслась громкая музыка. Нина хохотала над анекдотами, которые рассказывала Эмили, потом сама позволила себе пару скабрезных шуток, и теперь им уже казалось, что они знают друг друга много лет.

Аврелия тоже была неподалеку – если не спала в доме, она усаживалась где-нибудь поблизости с раскраской или коробкой «Лего». А то вдруг показывалась на пороге, с безразличным видом наблюдала некоторое время за Ивом, Ниной и Эмили, а потом снова исчезала за дверью. Иногда она куда-то пропадала на довольно долгое время, но Эмили вскоре выяснила, что в обоих особняках множество секретных местечек и тайных убежищ. Сначала она с ужасом думала, что за стенами шуршат и скребутся крысы, а потом вспомнила, как Аврелия однажды вылезла из-за подвижной панели в стене столовой. После этого девушка нашла множество таких потайных дверок, и в нишах за ними всегда обнаруживались следы недавнего присутствия ребенка – забытые куклы или плюшевые медведи, занятые чаепитием.

Несмотря на компанию, Эмили часто бывало одиноко. Не то чтобы она чувствовала себя всеми заброшенной, нет, просто участок был такой огромный, и порой здесь наступала такая тишина, что не составляло труда вообразить, будто вокруг на расстоянии многих тысяч миль, кроме нее, нет ни одной живой души, что Ив, Аврелия и Нина исчезли вместе со всей цивилизацией, а она, Эмили, – последний человек, оставшийся на этой планете. К тому же, несмотря на зародившуюся между ними дружбу, Нина все-таки расставила для нее некоторые воображаемые барьеры.

На пятый день своего пребывания в «Керенсии», к примеру, Эмили несколько часов не могла никого дозваться. Ей нужна была помощь, чтобы разобрать кровать в одной из комнат и вынести раму вместе с матрасом, но Ива на этот раз нигде поблизости не наблюдалось, поэтому девушка вышла из дома поискать его на участке. Так и не обнаружив француза, Эмили направилась к семейному особняку. Она обошла вокруг дома дважды, прежде чем собралась с духом постучать во входную дверь. Никто не ответил, и девушка, не решившись войти без спроса (слова Нины о запретной зоне звучали у нее в голове как сирена, предупреждающая об угрозе), заглянула в патио и позвала хозяйку еще раз. Ответа опять не последовало.

Эмили охватило зловещее чувство, будто она тут одна-одинешенька (может, наниматели решили оставить ее на время одну в качестве дурацкого розыгрыша, или это некая проверка, ритуал посвящения?). Она открыла дверь дома, ведущую из патио на кухню, и снова позвала Нину. В доме было тихо – ни звука, ни шороха, указывающего на то, что здесь кто-то есть. Девушка оглядела кухню – антикварную мебель и посуду, огромную раковину в деревенском стиле, – в очередной раз подумав, что здесь всё, как на какой-нибудь картинке из журнала интерьеров: идеально, словно этим никто никогда не пользуется. И снова она уловила тот самый запах, едва пробивающийся сквозь дымок ароматических свечей, но все-таки различимый. На сей раз, впрочем, он был чуть сильнее, чем раньше. Запах, похожий на дух гниющего дерева, но в нем была странная горечь с примесью запахов земли и тухлого мяса. Эмили зажала нос пальцами.

И вдруг сзади кто-то положил ей руку на плечо, прямо над ухом раздался голос, и девушка отпрянула от неожиданности.

– Все в порядке? – поинтересовалась Нина, обнимая ее за плечи.

Эмили рассмеялась и кивнула, прижав руку к сердцу – мол, какое облегчение! Она так старалась оправдаться за свой испуг, что не обратила особого внимания на странное выражение лица Нины и слишком крепкую хватку на своих плечах. Лишь поздно ночью, когда все разошлись по своим спальням, Эмили вспомнила, как стремительно Нина вытолкала ее с кухни. Чуть ли не пинками выгнала за порог с ловкостью профессионального вышибалы в ночном клубе. Ей почему-то нужно было избавиться от чужого присутствия в доме как можно скорее.

«Наказ получен и усвоен, – подумала девушка, засыпая. – «Частная зона» означает «частная зона».

Ребенка положили мне на грудь и укутали нас теплыми одеялами.

У мужа на глазах слезы.

– Здоровенькая девочка, – говорит он.

Мне трудно дышать, и я отстраненно фиксирую этот факт, словно играю роль в кино.

– Девочка, – выдыхаю я.

Моя дочь издает тоненький беспомощный всхлип и вертится у меня на груди. Лицо у нее раздутое и в складочках, словно кочан капусты; она багрового цвета и вся вымазана ржаво-красной слизью, а голова у нее вытянутая, как у пришельцев на картинках, но для меня это самое прекрасное создание в мире.

Позже возле моей кровати появляется прозрачный пластиковый бокс, установленный на металлическую раму с колесиками, так что я могу возить его по комнате как коляску. С тыльной стороны к нему приклеена розовая прямоугольная карточка, на которой нарисован розовый медвежонок и написаны всякие буквы и цифры.

Аврелия Элоиза Денни.

7,8 фунта[23]23
  Примерно 3,5 кг.


[Закрыть].

Род. 16 мая в 5.18 утра.

* * *

Моя комната завалена подарками. Вазы со свежими цветами громоздятся на всех плоских поверхностях, розовые воздушные шарики покачиваются под потолком на конце блестящих ленточек.

Я провожу пальцем по бровкам дочери и задыхаюсь от счастья каждый раз, когда они расходятся и снова движутся навстречу друг другу, как крошечные гусенички.

Мне под нос подсовывают чашку с чаем, и я трясу головой – нет, спасибо. Я не хочу ни есть, ни пить, потому что для этого потребуется освободить руки, а они у меня слишком заняты – прижимают к груди тугой теплый сверток. «Если что, – говорю я мужу, – руки у меня будут заняты этим до конца жизни. Никаких больше чашек чая или там кофе или чего еще. Я ее не отпущу».

Он вздыхает. Сердится на меня. У нас случилась ссора – первая после родов и по совершенно дурацкому поводу. Разразилось прямо-таки побоище из-за температуры воды в ванночке и способов правильного купания младенцев. Виновата была я, конечно, – по причине недосыпа. Пробовала извиниться, но сделала только хуже.

Если бы он знал, каково это – быть мной. Иногда мне хочется, чтобы мы поменялись телами и он почувствовал то же, что чувствую я.

* * *

Мы сворачиваемся в клубок под одеялом – только я и она, – и я в семьсот двадцать пятый раз рассказываю историю ее рождения. Теперь это мое любимое занятие. Я каждый раз обнаруживаю в памяти новые подробности. Задача не из легких – как будто пытаешься вспомнить сон. Я изо всех сил стараюсь облечь в слова то магическое действо, но рассказ всегда получается обыденным и банальным. «Эй, мир! – хочется мне заорать в окно, чтобы этот крик пронесся над крышами в небо. – Эй, мир! Знаешь что? Я вырастила внутри себя живое существо, настоящего человека с ногами, руками, ресницами и ногтями! Господи боже ты мой, да ЗОВИТЕ ЖЕ СКОРЕЕ РЕПОРТЕРОВ!» Пусть узнают о Чудо-женщине.

В памяти клубится туман, в ней будто остались только отголоски прошлой жизни. Я помню себя в большой надувной ванне – корчусь там на боку, цепляясь за бортик, дрожу, сотрясаясь в конвульсиях. Были вопли и хрипы, обжигающая боль, и всё мокрое, очень мокрое, и он, он всегда был со мной, рядом, впереди, за спиной, держал меня и поддерживал, и отступал подальше, когда его прикосновения становились невыносимыми, и возвращался, когда я в нем снова нуждалась. Он массировал мне поясницу большими пальцами, когда схватки уже не было сил терпеть, массировал без передышки, согревал и растирал, унимая боль, спасая меня от той агонии, которая теперь кажется выдумкой. Мой мозг стер кошмар из памяти. Стер все подчистую. Если бы не пятна, оставшиеся на ковре в гостиной, я бы решила, что ничего и не случилось.

Я целую дочку в нежные, как лепестки, губки, вдыхаю ее молочный запах, и меня накрывает волна радости, такая мощная, что кажется, будто стенки моего слабого сердца лопнут под ее напором.

Такого острого ощущения близости с кем-то у меня давно не было. Наверняка моя мать вот так же обнимала меня когда-то, но я этого не помню. Зато помню, как сама обнимала ее. Помню, как баюкала на сгибе локтя ее голову и гладила по волосам. Но это не считается. Это происходило в самом конце и никакой радости не приносило. Рукам было липко от крови.

Нет, такой любви я не испытывала никогда прежде. Теперь у меня есть чувство полноты и завершенности.

Глава шестнадцатая. Скотт

Человек, севший рядом со Скоттом, оказался болтуном.

В таких заведениях никогда не угадаешь, как пройдет вечерок: либо удастся примоститься в тихом уголке наедине со своими мыслями и безмятежно потягивать бурбон, либо тебе на нервы будет действовать какой-нибудь жалкий тип, которому нужна компания. В большинстве случаев такие парни довольно безобидны – им не требуется твоя реакция на их откровения, и если ты сможешь абстрагироваться настолько, чтобы эта болтовня звучала как ненавязчивый звуковой фон, тогда все счастливы. Но этому конкретному гражданину приспичило во что бы то ни стало завязать разговор.

У Скотта он вызывал легкую жалость – из обрывков женоненавистнического монолога следовало, что мужика только что бросила жена или он вроде как застал ее со своим братом. Что-то типа того. Но жалость жалостью, а мужик был взъерошен, небрит и залил в себя уже как минимум восемь порций виски – каждое из этих обстоятельств предвещало неприятности, без которых Скотт прекрасно мог обойтись, поэтому он решил говорить поменьше, пить побольше, а в нужный момент тихо свалить из бара.

Первые две из поставленных целей были благополучно достигнуты, и Скотт уже собирался перейти к третьей, как вдруг мужик ткнул пальцем в сторону телевизора над барной стойкой:

– Дерьмовая история, скажи, чувак, а? Прям хуже не бывает.

Скотт понятия не имел, о чем идет речь в передаче, но все-таки поднял голову. Показывали новости – что-то о трупе, найденном в лесу. На экране были размокший берег реки, отмеченное полицейскими лентами место преступления и белый фургон.

– Эй, бармен, сделай погромче, – потребовал мужик и наклонился к Скотту: – Поганое дело, говорю. Я прав, а?

Звук усилился, стал слышен рассказ репортера. «Трагедия… Местные жители… Труп… Зарытый… В лесу…»

– Прав, говорю, или нет? – не отставал мужик.

– Прав, – отозвался Скотт, не отрывая взгляда от телевизора. – Что там случилось?

– Какую-то туристку искали несколько недель. Вот теперь нашли.

На экране появилась фотография молодой женщины. Широкая улыбка, волосы песочного цвета, карие глаза. Она стояла на брусчатой дорожке с баскетбольным мячом в руке.

– Прикинь, каково было родственникам об этом услышать… – Мужик повесил пьяную голову и, к ужасу Скотта, разрыдался. Здоровенные плечи затряслись, в носу захлюпало.

Скотт снова повернулся к телевизору. С экрана на него все еще смотрела молодая блондинка.

– Как дальше-то жить? – сквозь слезы вопросил мужик.

Скотт покосился на него, положил на барную стойку несколько банкнот, соскользнул с высокого табурета и зашагал к выходу.

На улице он сразу достал из кармана мобильный телефон.

Нина ответила после седьмого гудка.

– Ты не вовремя, Скотт.

– Перезвонить?

В динамике слегка потрескивало, но в целом связь была хорошая – должно быть, Нина находилась где-то в доме.

– Нет, не надо, если ты на пару слов. Мы собираемся обедать.

На дальнем плане Скотту были слышны всякие кухонные звуки: плеск льющейся из крана воды, звяканье кастрюль и сковородок.

– Как там у вас дела?

– Хорошо.

Последовала долгая пауза – Нина, как всегда, была не намерена облегчать ему задачу.

– Есть проблемы?

– Нет.

Он вздохнул:

– Слушай, прости меня. Я давно вас не навещал…

– Пять недель.

Скотт знал, сколько прошло времени. Он правда собирался к ним съездить. Бронировал билеты на каждый уик-энд, но всегда отменял бронь в последнюю минуту. Звонил Нине бессчетное количество раз и понимал, что этого недостаточно.

– Слушай… – опять начал он и откашлялся. – Я просто хотел сказать… Понимаешь, я тут кое-что увидел в новостях.

Звук льющейся воды смолк. Скотт представил себе жену, стоящую у раковины. У нее с пальцев, наверное, капает мыльная пена; светлая прядь волос упала на лоб, как обычно. Будь он сейчас рядом, отвел бы эту прядь с лица и заправил ей за ухо.

– Что ты увидел?

«Труп. Зарытый. В лесу».

– Неважно. Просто это навело меня на некоторые мысли. Я мог бы внести изменения в свой рабочий график, чтобы проводить с вами больше времени. Может, приезжать во Францию каждый месяц на целую неделю?

Нина тяжело вздохнула:

– Конечно. Здорово.

Опять последовала долгая пауза. Скотт, запрокинув голову, уставился в серое небо.

– Никаких проблем, стало быть, на этой неделе не было?

– Нет, никаких. Все идет хорошо.

Скотт немного воспрял духом:

– Это замечательно. А как себя чувствует Аврелия?

И снова пауза.

– Не на «отлично», но все же чуть получше. На этой неделе почти каждый день гуляет в саду.

Скотт поколебался.

– Каждый день? Ты думаешь, это хорошая идея?

Нина молчала настолько многозначительно, что он поспешил добавить:

– Ладно-ладно, это я так… Прости. – Скотт знал, что, когда речь заходит об Аврелии, с женой лучше не спорить.

Из крана опять полилась вода.

– Мне пора. – Теперь голос Нины звучал сдавленно – видимо, она прижала телефон к уху плечом, чтобы освободить обе руки.

– О,кей, не буду больше отвлекать.

– До встречи.

Пора было уже ее отпустить.

– Нина!

Из динамика раздалось потрескивание – начались помехи на линии.

– Да?

– Я приеду в следующие выходные. Обещаю.

– Конечно. Как скажешь.

«Я люблю тебя», – хотел сказать он, но мобильная связь уже прервалась.