Текст книги "Из высока-высока"

Дом судьи

И пусть не помешает тебе ни порок чужой, ни признание, ни речи.

(Марк Аврелий, римский император, философ. 161 до н. э —180 н.э)

Представительный мужчина всматривался в толпу, что собралась у ворот его резиденции. Он не знал пока, что день этот-особый.

«Нас здесь ненавидят. Я в город выхожу с охраной. Зато они там в столице прохлаждаются. А кто я для них? Осел, который пашет. А как врали! Шикарное место, шикарная должность. Статус… Перед кем?! Эти же… отсталые люди. А как здесь развлекаются, как одеваются…»

Глава представительства не одобрял местного населения, и в первую очередь– в стиле одежды. Однако попытки внедрить новые нормы наталкивались на жесткое сопротивление. Сам он – мужчина упертый, но в столице теперь грубые методы не одобряются. Чиновник снова вспомнил размеренные интонации босса, которыми тот напутствовал перед отъездом: «Ты форпост. Там меня представляешь, наше великое государство. Будь тверд, но лоялен. Особо не вмешивайся. Нам главное что? Чтоб налоги в казну поступали. Своевременно. Это твоя задача.» Своевременно! С трудом он тогда сдержался– на содержание полка, как обещались, и в этот раз доплат не выделили. «Шеф не глуп, но скопидомствует».

Во двор вошли мужчины, почти все немолодые. Лица у них были мрачные, что плохо сочеталось с роскошными костюмами. Глава представительства знал двоих– топ– менеджеры одной из местных компаний. Спускаясь навстречу посетителям, глава представительства делал приветственное выражение. Также и они демонстрировали вежливый настрой.

«Зачем пришли?» – размышлял глава представительства. Обычно эти типы отправляли подчиненных. А в этот раз сами заявились.

В первый год, вступив в должность, представитель столичной власти желал наладить с местными лидерами диалог, но… люди разных культур и традиций, получалось плохо. Однако сильнее всего лидеров раздражало снижение доходов– полноводные потоки теперь направлялись к другим берегам. Глава мог бы навести порядок, но дозволения не получал. А про доносы, и кто их пишет – знал. Вот эти визитеры. Жаловались, что взяточник, самодур, вор. «Собственные грехи описываете», – думал глава представительства.

– Слушаю, – сказал любезно, но с некоторым нетерпением. «Пусть не думают, что имею время рассиживаться». Топы воззрились на него с видом высокомерно-торжествующими. Казалось, их распирает от восторга, но какого-то опасного, нездорового. Они грубо вытолкнули вперед высокого светлоглазого мужчину. Глава отметил, как просто, даже бедно, он одет – в представительство приходили, надев лучшие наряды. Чего ж этого не приодели? Озвученная, наконец, тема посещения также вызывала недоумение-топы обвиняли этого человека в том, что проводит семинары без их лицензии.

«Из-за этого вы толпой явились?» Главный, имея вид сдержанный, смотрел настороженно. Во что его пытаются втянуть? И еще больше напрягся, когда услышал, что от него ждут суд и приговор. Притом суровый, несоразмерно ситуации. С чего бы это? Причина, по которой водилы бесятся, главному была очевидна– потеряли аудиторию, потеряли деньги. Все как обычно– жадность, имя ей алчность. «Но от меня что надо? Что за местный цирк? Какова цель шоу?»

Глава представительства переехал в эту отдаленную провинцию не так давно, и тосковал по веселью и роскоши столицы. Был он не стар, и за свои тридцать шесть повидал много, и мир, и войну. Хотя войну чаще. Столица. Окраины. Должности. Конкуренты. Товарищи. Враги. Убивали его друзей. Друзья пытались убить его. Сегодня ты на коне, а завтра тебя с коня скинули, и вороны жрут твой труп. Метафорично. Впрочем, и не метафорично… Кругом интриги. Не так скажешь, не с тем напьешься – и твоя карьера хлоп. Люди постоянно придумывают басни, про прежние времена, когда бабы были не меркантильные, мужчины не гулящие, а властители справедливые. Хорошая идея, но в реальности? Миф и реальность– разные вещи. И все же человек разумный в цепочке мироздания выше животных, и должны это доказывать. Справедливость, законы – у животных такого нет, а у людей есть. Пусть не утопия, не идеальное мироустройство – в утопии он не верил. Но жить не только ради собственного пупка. «Звери убивают за территорию, жратву, и самку. А у нас принципы». В его личном кодексе чести правильно не позволять трусам и клеветникам обделять храбрых и честных. А справедливый суд-то, что есть у людей, и нет у животных.

Он рано остался сиротой, рос в военной среде, и воевал уже с четырнадцати лет. Выработал у себя особую наблюдательность, и редко в людях ошибался. Как– то в бане сидели в хорошей компании, и к ним подсел пьяный сенатор. Уж как перед ними выпендривался, такой он прямо умный, его-то никто никогда не обманет. Спросили – это как? Говорит, когда врут, в глаза не смотрят. «Трепло. По одному признаку врет не врет – не понять. Обвиняемый в глаза не смотрит по разным причинам. Может, обвиняемый врет. Может, напуган. Или нервничает, по разным причинам. Зато аферисты прямо в глаза пялятся. И таким, как этот болтун-сенатор, доверяют управление государством!» Глава представительства обычно вздыхал, размышляя о несправедливости в раздаче должностей.

«Я, например, оцениваю все в целом. И куда глаза глядят, и как руки сложены, и как ноги поставлены. Поэтому я в людях не ошибаюсь. Вот и про жену – сразу понял, редкое сокровище» Главный посмотрел на жену, которая как раз вышла в сад, и поливала розы. Она с тревогой поглядывала на нервное собрание, которое с каждой минутой скатывалось в склоку. «Все чувствует, вот же умница», – с нежностью подумал, и взглядом показал, мол, все нормально, не беспокойся. Хотя ничего нормального– атмосфера в их прекрасном саду нагнеталась.

Глава представительства, подперев щеку, слушал вопящих обвинителей и рассматривал молчащего обвиняемого. Кого убил, что своровал? Криминала нет. «За какие преступления мне его судить? Пришли без каких– либо подтвержденных фактов нарушения закона. Как доносы писать, так я власть превышаю. А как невинного осудить-так превышай. Шумят, нагнетают. А нечего предъявить.»

Он сжал челюсти. «Скажи кто твой враг, и я скажу кто ты. Я здесь не для того, чтобы ваши делишки делать. Я не ваша марионетка». Так и высказал– не виноват. Но поднялся крик. «Много слов при отсутствии фактов является доказательством вины обвинителей, а не обвиняемого. Ну, хватит. Пора завершать. И сегодня же прикажу, пусть секретари подготовят пару новых параграфов, по каким вопросам ко мне положено обращаться, а по каким – нет.»

Главный выпрямился на своем жестком стуле, на котором сидел прямой и строгий. Строгим голосом учинил самый дотошный допрос, чтобы не врали потом, будто не объективен. Но обвиняемый молчал. «Знает, кто против него. Этим правда не нужна.» Главный знал, что он здесь главный. И от его решения зависит судьба человека. И не позволит на себя давить. В его дом пришли за судом-будет всем суд. Справедливый. И продолжал допрос, и становилось абсолютно ясно, что гражданин ни в чем не виноват.

– Ну, что мы видим, -глава представительства обратился ко всем. – Есть как будто преступник, но не преступления. Кого убили, что украли? Не виноват.» Какой же утомительный день… У него полно других дел. Но топы продолжали гнуть свою линию! Представитель закона внутренне сгруппировался, выпрямил плечи и тяжело прижал ноги к полу, готовый выносить их наезд.

Шум за воротами стал грубее и громче.

– Что такое? – чиновник недовольно покосился на визитеров. Главный из топов, он же главный манипулятор, отвечал, будто люди собрались и ждут осуждения опасного злоумышленника. И народу кажется странным, что меры не принимаются.

– Почему сами не делаете? – Его голос прозвучал холодно и колко, что было для них нехорошим признаком, но они не поняли. Но они отвечали, что он обязан, на что он отвечал, если они забыли кто тут кому обязан, он напомнит.

«С нашей стороны, тот, кого вы выдаете за преступника, не совершил никакого нарушения. Но если по вашим порядкам виноват– наказывайте сами». Они отвечали, что в их законодательстве нет пока соответствующего закона. «Ну так разработайте» -, прорычал он, а они отвечали, что нет времени ждать. Надо судить, осудить, наказать прямо сейчас.

– Нет, – сказал он.

– Нет? – спросили они. Они были в такой ярости, что глава представительства даже смутился. Никогда он такими их не видел.

– Из какого области этот ваш гражданин? – спросил сурово.

Когда они ответили, главный даже обрадовался– на днях в город прибыл с визитом губернатор, руководитель той самой области, откуда обвиняемый родом. По всем законам, пунктам, положениям и параграфам губернатор имеет право допросить жителя своего региона. Однако имелась некая проблема– руководитель области и глава представительства недавно поссорились, хоть и не слишком серьезно. Губернатор, местный житель, не возражал против присутствия в стране иноземной армии. Население, конечно, противилось, но руководителю области солдаты вовсе не мешали, напротив, помогали удерживать власть от других амбициозных претендентов. Однако время от времени губернатора посещала мысль, что имеющихся полномочий и привилегий маловато, и он дерзко высказывался главе представительства, После очередной такой ссоры оба чиновника общались через подчиненных. Но судье сообщили, что руководитель области прибыл, чтобы помириться.

Судья принял решение и подозвал начальник охраны. Громко, чтобы все слышали, приказал доставить обвиняемого к губернатору, который с комфортом расположился в лучшем местном отеле. Не предполагавшие такого поворота топы опешили, но не возражали. Они кичились знанием законов, и понимали, что не имеют оснований препятствовать. К тому же губернатор человек сложный, и топы совсем не хотелось вступать с ним в конфликт.

А судье хотелось есть, и сиденье поудобней. Но он продолжил оставаться на жестком деревянном табурете, только приказал принести напитки похолоднее, нет, никакого алкоголя на работе. Пока ждали, набросал пару черновиков, пусть после этого кошмарного заседания секретари обработают, уже на подпись. «Что– то состав расслаблен. Дисциплина должна быть. Такой, чтоб хоть завтра в бой. Сегодня мирно-тихо, а завтра? Ко всему надо готовиться.»

Прошло пару часов. Стоявшие во дворе резиденции старались жаться к деревьям, но все равно, от жары становилось нечем дышать. Глава подумал вдруг, что розы, которая так любит жена, сникли, и могут совсем погибнуть. Наконец, они вернулись. Военный встал так, чтобы всем его услышать, и лаконично, но четко произнес :

– Губернатор допрашивал. Лично. Сказал, ни в чем не виноват.

Главный сразу встал, и почти приветливо обратился к топам:

– Ну, вот.

Но обвинители сказали зло:

– Он называл себя сыном царя. Ваш царь-наш царь. Он называл себя сыном царя, вы понимаете? Вы желаете освободить опасного мятежника. Вы представляете, какая будет реакция.

Вы представляете, сказали они. В этой фразе уже вопроса не было.

Чиновник беспокойно почесал затылок… начальство в столице привычно опасается переворота, и доносы читают. «Чужое племя. Пусть сами разбираются».

И все же… Не по закону, не по справедливости осудить невинного человека. Последний шанс.

– Теперь праздник. Ваш праздник. По вашему обычаю я могу помиловать одного преступника. Я помилую его. Этого человека. Согласны?

– Нет. Отпустите другого.

– Другого? Убийцу?

– Да. Его.

Судья не желал показывать, как сильно его задевает эта ситуация. Справедливо-отпустить праведника на свободу. Ведь он праведник, он это сразу увидел. Пусть идет, пусть проповедует, и может, в мире станет больше порядка. Праведник-мост между небесами и землей. Но… император придет в ярость, если дойдет до того, что в Иудее вспыхнет восстание. Нет, римлянам не стоит вмешиваться в распри иудейские. Печально, но люди уж так устроены, всегда хотят кого– то принести в жертву. И там, где пески, и там, где снега, во дворцах и хижинах, люди, как будто разумные, имеющие знание о законе, убивают и чужих, и своих. И своих…»

Понтий Пилат обратился к фарисеям:

«…Пилат говорит им: что же я сделаю Иисусу, называемому Христом?

Говорят ему все: да будет распят.

Правитель сказал: какое же зло сделал Он? Но они ещё сильнее кричали: да будет распят.

«Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего;»11
  Евангелие от Матфея.


[Закрыть]

В чаше еще была вода, и он ее вылил в песок, и безучастно смотрел как она лишь смачивает, но не утоляет сухую землю. Вы это сделали, думал Понтий Пилат, наместник Рима в Иудее. «Вы это сделали. Ваш праздник. Радуйтесь. Впрочем, мы тоже любим „позабавиться“. Великий Рим, ты имеешь на своих арендах воистину много „развлечений“. Нам праздник– цирк, смотреть, как дикие звери разрывают живых рабов. Да уж, воистину, цивилизация. Подлость! Мы даже жен и детей берем на представление. Великий Рим, чему мы учим тех, кого завоевали!»

С отвращением он вспомнил и другую жестокость, которую видел в Колизее; рабов облачали в специальные туники, что возгоралась от соприкосновения с телом, и горящие люди метались по аренде, словно живые факелы.

Сидя тяжело и устало, с лицом безучастным, смотрел прокуратор как наспех сколоченный крест водрузили Иисусу на плечи, и Он согнулся, но не упал, стоял на ногах, вжимаясь в дерево. И тогда Понтий схватил нож и пошел к Нему. И все отошли на шаг или два, испугавшись. А он, вцепившись с силой в дерево, резал на нем: Иисус Христов, Царь Иудейский.

И то увидев, фарисеи настаивали чтобы он не делал, и говорили :

– Как ты пишешь? Что он Царь?

Но он был как вепрь несущийся, и они заткнулись, убоявшись его ярости. О, с какой силой резал он ножом твердое дерево. Написал бы и другие, достойные невинности Его слова, на иных языках. Но он не знал… А солдаты отвели Человека в преторию, и одели в багряницу, и сплели терновый венок, и надев на голову, били по голове палкой, и смеялись. Пилат смотрел. И когда повели солдаты Иисуса по дороге страданий, сопровождали Его толпы. Иные шли, потому что любили зрелища, другие – потому что любили праведника. Шли и просто равнодушные, кто не горяч, и не холоден.

Прокуратор заперся в доме. Не желал ни слышать, ни видеть, ни иудеев, и ни римлян. Лишь жене, которая честна и сострадала о семье распятого, дозволил быть рядом. Но потом, когда уже было после часу шестого, вышел во двор претории, и глядя на небо, без надежды на солнечное, спросил :

– Я мыл руки, но мне кажется, до сих пор руки в крови. Посмотри, Клаудия.

А она сказала:

– Нет. Они не в крови. Но вонь есть.

Жена принесла ему чашу, и он вымыл руки снова, а часть воды вылил в сухую землю под ногами. И безучастно наблюдал, как вода лишь смачивает, но не утоляет… Потом они вернулись в дом, потом жена ушла. Подлый день завершался. Надо было находить какой– то смысл в дне завтра. Прокуратор подумал, как все, и всё ему противны. А потом он ходил по комнате, бия кулаками по всем поверхностям, и хрипло выкрикивал слова той книги, что пока не проявилась в мире, но слова ее уже начертались:

«Фарисеи, лицемеры, поедающие дома вдов, и лицемерно при этом молящиеся. Уподобленные окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты. Лицемеры, выглядящие праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония. Змии…»22
  Евангелие от Матфея.


[Закрыть]

Пилат замолчал. Правда в том, что он осудил человека, в чью вину не верил. Он осудил обвиняемого, чья вина не доказана. Прокуратор схватился за голову и зарыдал: «Горе и мне, фарисею и лицемеру, что собирает подати с мяты, аниса, тмина, но оставил важнейшее в законе: суд, милость и веру».33
  Евангелие от Матфея.


[Закрыть]

Эпилог

О судьбе Пилата, прокуратора Иудеи в период правления императора Тиберия, точных сведений нет, есть версии, основанные на упоминаниях о нем других известных людей античности. Указывают, что из– за доносов фарисеев Понтия Пилата сместили с должности и отозвали в Рим. Также пишут, что прокуратор раскаялся в том, что осудил праведника и утопился. Некоторые верят, что Пилат и его жена Клаудия приняли христианство.

При написании данного рассказа я не пыталась изобразить какую-то новую историю Иисуса из Назарета – она записана евангелистами Матфеем, Марком, Лукой и Иоанном.

На примере самого известного в мире суда мне хотелось показать процесс принятия решения.

Для всех нас, имеющих различные верования и воззрения, история этого суда – напоминание.

Мост

Нездраворассудителен математик, ежели он хочет божескую волю вымерять циркулом. Таков же и богословия учитель, если он думает, что по псалтире научиться можно астрономии или химии. (Михаил Васильевич Ломоносов.

Из статьи «Явление Венеры на Солнце» 1761 год)

Я утверждаю: медицина – наука, познающая состояние тела человека, поскольку оно здорово или утратит здоровье, для того, чтобы сохранить здоровье и вернуть его, если оно утрачено.

(Абу Али ибн Сина (Авиценна) (980 – 1037) Канон врачебной науки)

Итак, нами перекуплен тот ценный фолиант, о котором я сообщал прежде. Отправляю, с моим искреннем расположением, в кратком пересказе одну из историй. Сюжет про Богослова и Атеиста, и помимо нравоучительной пользы, имеет удивительное завершение.

Времени и страны не указано. Однако ясно, что все произошло в городе, что на пути торговых дорог. В городе имелась особенность, а именно – ров, который протянулся до самых окраин, и даже дальше. И хоть имелся какой-никакой спуск, но в непогоду редко кто рисковал. Кто спустился и разбился– помощи ждать не дождаться. Потому осенью и зимой почти всякое передвижение меж частями сходило на нет. Если же кому и была нужда перебраться, просили у неба помощи, и при этом же проклинали тех с той стороны, за нежелание сделать переправу.

И так все и шло, и люди падали в эту бездну, и ломались, и умирали, и несчастье стало привычным. Объяснения, по какому плану так настроили, не указано. Видимо, как обычно, тупость либо мздоимство. И все ж город, поначалу не слишком примечательный, заслужил поучительного повествования.

Богослов и Атеист проживали на одной стороне, но меж собой не были знакомы и даже не встречались до нужного часа. Богослов – единственное чадо знатной семьи, известной благочестием. Без молитв в их роду ничего даже не пытались делать. Мальчик, имея перед глазами хороший пример, с малых лет проявил склонность к познанию божественных истин. Сам тоже, ростом высок, превосходно образован, и притом не чванлив, и к несчастьям сострадателен. Впрочем, про любое горе он знал только понаслышке, так как рос, защищенный от мира стенами отцовского покровительства. Учился превосходно и преуспел в ботанике, математике, поэтике, философии и других науках. К несчастью, родители Богослова умерли один за другим, и отрок слишком рано стал хозяином имения, и слуг, и сам решал, как жить. И последующие годы тратил состояние на пиры, хотя и без пития и распутства. Цель Богослов имел – создать привлекательную обстановку, чтобы совместно читать и обсуждать святые тексты. Не всем сотрапезникам благочестие по нраву, но до поры до времени скрывали. Про щедрость молодого богача в городе быстро прознали. Дня не проходило, чтобы выйдя из ворот дома, он не узрел толпы, просящей милостыню, и раздавал во все протянутые руки, и многих спас от бед. И многие благодарили от всего сердца. Однако были и такие, что получив милостыню, тайно кололи руку благодетеля припрятанной иглой. Однако Богослов не замечал, и только рад был, что имеет накопленное родом состояние для дел благих. Однако предки Богослова были люди закаленные, и видели изнанку каждого костюма. Они перепахали вздыбленные воды морей, и просеяли раскаленные пески пустынь и могли отличать правду жизни, очищенную близостью смерти, когда всякое лицемерие отпадает. Богослов же знал только одну сторону жизни, а именно, счастливую. И не замечал ненависти тех, кто презирает власть даже Высшего судии.

Теперь об Атеисте. Он возрастом был старше Богослова лет на пятнадцать. И о ту пору, когда юный богач собирал пиры, Атеист уж был известен в городе как врачеватель. Указано, что практика его составляла минимум сотню, а обычно до пятисот пациентов в день, и все находили для себе улучшение или полное даже исцеление, кроме тех, кому пришло время умереть.

Атеист рано потерял родителей, и лишь благодаря деду, единственному родичу, был принят в городскую школу. Дед через некоторое время тоже скончался, и быть бы мальчику изгнанному, но он успел показать редкое усердие и способности, и учитель поручал ему обучать нерадивых и тупых, тем самым сберегать драгоценное время наставника (о, нам бы Бог послал помощника).

Уже в юности он был определен составлять план города, с чем справился блестяще, и получил некоторое вознаграждение. Конечно же, сей благоразумный отрок не спустил на питие, азартные игры, или разврат. Атеист отправился путешествовать, дабы изучать медицину. А когда странник вернулся, то имел уже приличную одежду, и репутацию, однако главным приобретением считал полученные знания. Он быстро заслужил самую положительную репутацию и в своем городе. Определял болезни по пульсу, по блеску глаз, по цвету кожного покрова и по цвету мочи. Атеист понимал, какой хворью кто страдает, даже если болящий намеренно скрывал. Однако ничьей тайны не выдавал. Пишут, что сам правитель жаловал полезного человека. Атеист лечил и богатых, и бедных, кого угодно, не изгонял самых падших, веселых девиц, что простительно целителю.

Теперь, когда мы уже так образованы, что стали понимать математическую символику умножения, деления, функций синуса и косинуса, все же в медицине наши познания меньше того, что знал великий врач. (Увы, не все могут понять и простое умножение). Атеист даже без микроскопа знал, что у человека внутри. Про печень, сердце, и прочие органы объяснял, что видит их будто карту, с морями, материками и островами, которые соединяются меж собой проливами. Также он утверждал, что некоторые болезни возникают из-за невидимых мелких тварей, вроде мошек, только еще мельче, и лупой не углядишь, но они перелетают от больного к здоровым, и тех делают больными. И те тварные мошки портят воду

Про внутренних козявок утверждение действительно странное, и может показаться не совсем пристойным, (кто знает, может и этому ученому мужу докучали невежи?), однако ереси в том нет, ведь Атеист путешествовал и получал знания в других странах, где подобное давно известно. Кроме того, никому не хотелось портить отношения с лучшим в округе лекарем.

Как всякий практичный, Атеист не смущался называть плату за лечение для имеющих хоть какой– то доход, и быстро заимел собственную лечебницу, которую разместил в доме с садом. В саду отчего —то велел помощникам прогуливать выздоравливающих, утверждая, что это им в пользу. (Спорное утверждение, ведь свежий воздух мог бы убить! Полагаю, здесь виноваты переписчики, переписали неправильно).

Хозяйство Атеист имел скромное, занимая в своей лечебнице небольшие жилые комнаты. Был одинок – жена, родив единственного сына, умерла. Повторно брачный союз не заключал, будучи всегда занять в больнице, где и проходила вся жизнь. Однако имел тайну, которую тщательно от всех скрывал – Атеист в бога не верил. Если о таком прознали, то казнили бы. И потому не открывался никому. Однако не верил Атеист не из ненависти, не в яростном неприятии Бога, а в излишне рассуждательном бесчувствии. Наука стала ему кораблем, на котором он плыл. Верующих же жалел, думая, что по привычке, из невежества, из страха смерти себя обманывают. Сам же смерти не боялся, и даже размышлял, как было бы замечательно все записывать, все ощущения, чтобы оставить потомкам, последователям науки.

Грехи и страсти людей ему представлялись не абсолютной испорченностью, а больше хворями, кои подлежат классификации. Атеист даже написал трактат о взаимосвязи между грехом и болезнью, но зашифровал. Во всем, что не касалось излечения, Атеист оставался сторонним наблюдателем. Однако в единственном случае оставаться бесстрастным не получалось – из-за сына.

Тот рос умным и смелым, но к медицине склонности не имел. С детских лет направлял свое внимание лишь на торговые дела, на создание богатства. В школе тоже не преуспевал, но товарищам клялся, что отправиться с купцами перевозить товары, получая за то хорошую прибыль. Как ни пытался отец приобщить мальчика к медицине, тот лечить никого не желал, и не терпел даже в своем окружении людей хилых. И много было меж родственниками стычек и обид. В конце концов, Атеист, изучавший особенности темпераментов пациентов, понял, что у наследника он другой. Тогда отец дал позволение сыну плыть с купцами в заморские страны, и с тех пор меж ними воцарилось согласие. Как оказалось, это было верное решение. Атеистов сын быстро занял свое место в купеческой гильдии, удваивал и утраивал доходы, притом и родителя не забывал, и навещая, жертвовал на лечение неимущих, ради отцовского благословения. Все же купец больше странствовал, чем дома сиживал, и потому отец и сын не виделись годами. Однако Атеиста неустанно оповещали, как молодой купец, не имея супруги, завел несколько детишек, и не одной стране. Атеист же говаривал, что имея внуков разного пола, цвета и веса, мечтал всех обнять, и также исследовать, какие черты лица и характера переходят по наследству.

Но вот пришло время для рассказа, как случилось знакомство Богослова и Атеиста. Произошло довольно драматично. Ночью, когда Богослова спал в своем доме, отпустив на ночь слуг, злоумышленники вошли, без усилий открыв дверь ключом, и замотав в мешок, избили до полусмерти, после чего облили вином, и скинули в ров. Дом же ограбили и подожгли. Умысел был представить, будто пьяница, потерявший способность рассуждать, сам свой дом поджег, и сам в ров скатился. Но Богу все известно, и он милостив. В ту осеннюю стылую непогоду, в самую ночь, в самое темное ее время, спускался не по своей воле в ров единственный человек. Матушка его, которая вдруг занемогла, стенала и молила прям теперь направиться в лечебницу за успокоительным. Сын колебался, ибо опасно, но решился, потому что поразился – ведь матушка, всю жизнь стойкая и предостерегающая сына от опасного, в тот странный раз просила идти не медля. Как в дальнейшем стало известно, эта тонко чувствующая родительница имела такое же имя, как и у покойной матери Богослова!.

Итак, честный тот сын медленно и осторожно ступал со светильником, и вдруг остановился, узрев тело мертвого, как ему показалось, человека. То был Богослов, почти труп. С трудом, но поднял человек несчастного, а наверху ему уж помогли дотащить до лечебницы. К тому времени рассвело, и получив лекарство для матушки, добрый человек отравился домой. Каково было изумление, когда он узрел матушку, совершенно вдруг выздоровевшую.

Однако же Богослова дела были таковы, что умирал. И даже великий лекарь Атеист не верил, что с такими ранами кто -то жилец. Но глаза боятся, а руки делают. Атеист чистил раны, накладывал швы и повязки, и озабоченно смотрел, как Богослов угасает. Но для Бога нет невозможного– Богослов пришел в себя, и первым делом произнес небу молитву.

Стражники к нему приходили, и вопрошали каковы рожи разбойников, однако болящий ничего не мог сказать, потому что били его через мешковину, а потом он потерял сознание. Поджог с разбоем -страшное дело, и преступников искали, но не нашли. Богослов лежал в лечебнице, еле дыша, и никем не навещаемый, ведь он обнищал. К тому же в городе кем-то распространялись слухи, будто никакого преступления не было. А было якобы так, будто Богослов давно уж проиграл все имущество в азартные игры, и желая это скрыть, сам поджег дом, но будучи совсем пьян, свалился в ров. И в доказательство приводили, что нашли его вином провонявшим. А прежние сотрапезники отходили в сторону, дабы не быть в плохом обвиненными, и говорили – может и так, мы не знаем, нас с ним не было.

Прошли месяцы, как Богослова принесли в лечебницу. Он уж мог ходить сам, но, пережив несчастье, стал крайне раздражен, и на все жаловался: на еду, на помощников в лечебнице, и лекарства. Атеист не сердился, понимая, что пациенту, прежде богачу и любимцу, горько увидеть жизнь во всей неприглядности. К тому же этого пациента вытащил с того света, а такие врачам особенно дороги, как подтверждение их искусства. Для Атеиста всякий спасенный казался как бы разбитым сосудом, который он воссоздавал заново, и он не собирался терпеть, чтоб после всех его трудов выздоровевшие снова бы растрескались на осколки. Потому он часто подходил в Богослову, и вступал в диалог. Вскоре Атеист понял, что Богослов превосходно образован, и отвечает аргументированно. Они обсуждали ботанику, математику и философию, во многом приходя к согласию, кроме одного вопроса. Суть – Богослов и Атеист.

Атеист лишь плечами пожимал, когда Богослов отвечал просто на сложные вопросы бытия. Вместо опытного изучения и подтверждения, вместо хотя бы обоснованных теорем, что, просто вот так, взять и поверить? Богослов головой качал – как нелепо, игнорировать незримое, но явное присутствие божественных сил. И солнце не всякий момент видишь, однако есть. И луны не изучили, не потрогали, и не приблизились даже, однако делаем на основе существования небесного светила выводы про земное циклы. Оба приводили примеров сотни, но никто никого не убедил. И оба удивлялись, как у умного человека вдруг странный такой пробел. Но все же чаще они находили много общего, и поджидали, когда можно обсудить ту или иную тему. Но Богослов, который почти поправился, вдруг снова слег. Стыдясь и страшась уйти в мир, он намеренно мало ел, и терял силы. Имевший от рождения знатный чин и богатство, ныне не знал, где найдет средства к пропитанию. Что его ждет? Лишь череда унижений и мучительное голодное угасание. И от таких мыслей он слабел, и смерть, наблюдая за ним, довольно потирала лапы, видя, что добыча снова близка.

И вот однажды в тоскливое осеннее утро Атеист смотрел, как Богослов хмуро наблюдает за дождем, который не переставал который день подряд. На душе у Богослова было еще более пасмурно. И тогда Атеист увидел подходящий момент…

Он сказал краткие, но поворотные слова:

– Какая сегодня непогода. Дождь так и льет.

– Да уж. Мир никогда не был так сер.

– А еще недавно цвели сады. А как птички пели… ну, ты помнишь.

– Пели, – безучастно отозвался Богослов. – Все улетели и все улетело.

– Повезло, что в этом лете было так много солнечных дней. Замечательное выдалось лето.

– Может быть, – сварливо отозвался Богослов. – Но ведь те дни прошли. А теперь дожди, дожди… Каждый день эти мерзкие тучи. А потом будет еще хуже. Зима грядет. Нет, ничего хорошего нас не ждет.