Текст книги "Из высока-высока"

– Богослов, ведь смена сезонов – это ни плохо, и не хорошо. Просто есть. Их всего четыре. Легко сосчитать, что и зачем. Это просто последовательность.

– Лишь Богу ведомо, что и зачем в этой юдоли слез, – пробормотал Богослов.

– Но тебя ведь не пугает, что в нашем мире есть такая штука, как времена года? Не трусишь?

– Нет, конечно. Что, глупцом меня считаешь? – Богослов отодвинулся и неприязненно уставился на Атеиста. Несчастья наложили печать на его прежде открытый нрав и сделали чрезмерно подозрительным.

– Нет. Разумеется, нет. Осень– это просто период времени, с тучами и дождями. Потом будет период со снегом. Не особо я люблю этот снег– в гололедицу у лекарей самое тяжкое время; каждый день чиним разбитые лбы, руки и ноги. И день слишком короток, приходиться тратить ужасно много на свечи. И так три месяца. Да уж, дни будем считать, до весны. Потом придет март. Другой период времени. Там и первоцветы, и грязища под ногами. Никого ведь, кажется, не пугает?

– Нет. Совсем не пугает, – недовольно пробормотал пациент. Он хотел перейти к своей привычной «песне», как все безнадежно в этом мире, и нетерпеливо ждал, когда лекарь прекратит.

– А потом придет настоящая весна… – мечтательно сказал врач, заложив руки за спину, и разглядывая сад, в котором оставались деревья с несколькими листьями, и с одним-единственным, и совсем облезлые, и вместе они сосуществовали в едином прекрасном пейзаже. – А потом лето; тепло, жарко, солнечно, и много плодов. И потом опять и снова– осень. Один период сменяется другим. Но никто ведь не плачет по причине времен года?

Богослов молчал. Молчал и Атеист. И в этой тишине проявилось что-то, будто прорезался луч света, из небесных высот, или глубин разума, и мост протянулся от человека к человеку.

И совсем другим тоном произнес Богослов:

– Я совсем здоров, и скоро уйду. Освобожу место для тех, кто болен. А мне пора отыскать мое место. Тем более, что… – Тут он мягко усмехнулся, и продолжил: – Тем более, что совсем скоро, шести месяцев не пройдет, грядет весна.

И осознав, что Богослов понял, Атеист мягко проговорил:

– Природа мудра. В ней порядок. Она все устроит в нужное время.

– Да, – отозвался с силой и Богослов. – Богу угодна и изменчивость погоды. И нет в этом печального. В благоденствие мы верим в себя, в людей, в предметы. А в ненастье, когда ни в чем нет правды, и не на что опереться, обращаем взор к небу.

– Ну как может человек разумный верить в боженьку, который вознаграждает за поклонение? Человек надеется на иллюзию, и погибает. Я же верю в природу, и учусь ее понимать. Человек – часть природы. Изучив ее законы, человек направляет их себе на пользу. Мы уже используем силу вод и ветров, и они движут нашими судами, куда мы пожелаем. Вот где чудо! А знаешь, лишь тебе я могу сказать об этом, я верю, может быть, наступит даже такой век, что люди смогут смастерить крылья и летать. И произойдет это по причине изучения сил природы. Если позволишь себе мыслить, ты и сам это поймешь, – весело продолжил Атеист их спор.

Богослов помолчал и впервые с того дня, как был спасен, также от души улыбнулся, глядя другу в глаза:

– Многообразованный ученый! Всевышний создал множество миров, и природные явления этого мира – только часть Его общего плана. Ты сам молвил, что в окружающем мире, и в организме человека нет хаоса, все происходят с определенной последовательностью и имеет причину. Божественный разум создал и поддерживает баланс, порядок, только мы своим слабым умом постигаем его медленно, и шаг за шагом. Бог сотворил воздух и ветер, и волны, а человек учится управлять ими, как малое дитя постепенно учится, например, самому держать в ручке ложку. Мечта ваша о крыльях радостна и мне. Я бы и сам взлетел. Кто знает, может быть, человек и в самом деле сможет…

– Легко тебе на все тайны мироздания отвечать: «Бог так сотворил», – не сердито ответил Атеист.

– Так неужели ты скажешь, это просто совпадение, что, когда я погибал, в тот день в том рву появился тот человек? И в ту пору года. И в то время ночное, когда там и людей не бывает? Неужели нет в том божественного плана?

– Просто совпадение.

– И то, что матушку человека, меня спасшего, звали так же, как и мою?

– Просто совпадение, – задумчиво проговорил Атеист. – Впрочем, я чувствую, в этом скрыт какой-то пока неизвестный закон природы.

– Что ж, думай так, если твоему упрямству требуется не замечать того, что не укладывается в ваши идеалы. Я же знаю: милостивый Всевышний направлял и матушку того человека, и человека самого. И означает это, что у Создателя есть план на мой счет, – с воодушевлением произнес Богослов.

– Друг мой, думай так. Твоя мысль поддерживает твое тело. И я не стану утверждать, будто все мне все известно. Ведь ты теперь здоров, и это важнее.

– Богу угодно было вернуть меня к жизни. Бог послал мне, обездоленному, утешение в скорбях, доброе отношение мудрого врача. А ведь прежде, хотя мы и жили рядом, но не знали друг друга. Теперь же многое обсуждаем, и хоть случаются меж нами споры, но как много меж нами согласия. Может быть, у неба есть план, для нас двоих?

Атеист от души расхохотался:

– Ты упрямец. Не надейся, что комплиментом откупишься от моих здравых рассуждений. Ничего там в небе нет, кроме явлений природы.

– Врачу – исцелися сам! Ты смотришь на мир с предубеждением, будто тебе все истины открыты. Но ведь мы – дети неразумные, малые, перед высшим разумом того, кто сотворили небеса и нас. Всевышний не дает нам сразу познаний, чтобы мы не соблазнились обратить их во вред, другим, и себе. Такое, увы, происходит от начала времен. Дано было человеку знание, как ковать железо-так он сделал плуг, а потом и меч. Всякий раз, как человек познавал что-то новое, он искал обратить это против тех, кого считает врагом. Увидь не частицы– но в целом, развитие людей в истории мира. Не разрозненные рисунки– но целостную картину.

– Так и я тебя к тому же призываю, – улыбнулся Атеист.

– Ты говорил, что был обижен в своем сиротстве, теми, кто лишь болтали о милосердии, но не делали. Однако ты теперь возвышен– так почему отказываешься видеть в ЭТОМ промысел? Упрямцы – люди, застывшие в предубеждениях. Ты говорил, некоторые процессы болезни и исцеления выходят за рамки твоего понимания, потому что выходят за рамки все канонов медицины. Ты видишь порой исцеления, которым нет объяснения. Почему человек, который совсем безнадег, встает и уходит на своих ногах? А другой, который утром распевал и бегал, вдруг умер, не имея ни единого повреждения? Прими хоть раз как аксиому, что есть Высший порядок, поживи с этой мыслью – и ты заметишь еще и многие чудеса под небесным управлением. Ты мечтаешь о полетах-молись. Что, скажешь невозможно? Но Богу это может быть угодно. А если Ему угодно, то и произойдет.

Атеист, пожав плечами, согласился на полеты, хоть Богом, хоть кем управляемые. Богослов пообещал молиться, дабы в чудесный полет приняли Атеиста, несмотря на его неверие, которое все же не тяжкий грех, а лишь заблуждение.

Через три дня Богослов ушел. Поскольку он имел отчетливый и красивый почерк, его приняли в дом судьи младшим писарем. Атеист и Богослов виделись редко, но когда выпадала минута, вели научные разговоры. Богослов ни на что не жаловался, но врач понимал тяжесть его положения. Богослов, от рождения знатный господин, ни перед кем прежде шапку не ломил, и приниженное положение в доме судьи было мучительным для мужа гордого. Однако он не роптал, а лишь трудился, изучая стили письма, и попутно вникая в законы. Вскоре, имея замечательную, к тому же, память, Богослов мог предложить самое устраивающее все стороны написание прошения, чем избавлял и истцов, и ответчиков от долгих разорительных судов. При любом сомнении, страшась стать невольным соучастником несправедливости, вчитывался в сложные параграфы. И так изучил, что при сложном вопросе стало привычно идти к нему. Патрон – старший писарь, который сперва хотел его загнобить из зависти, вскоре оценил, увидев, что Богослов не претендует на место, но может выполнять его работу без дополнительной оплаты. Те первые годы были тяжелыми, однако показали, что не место украшает человека, а человек поступками место, и каждый может служить Богу, пусть даже и пером судейского писаришки. Богослов переносил непогоды тех дней стойко, понимая, что все это —просто отрезки. Не самое приятное время года. Но оно пройдет.

А Атеист понял – впервые в жизни у него появился друг. Богослов, конечно, не человек науки, но свободен от пустых страстей и черпает из источника знаний. И его несогласие с оппонентом не принимает форму ненависти, редкое это свойство. Атеист надеялся, что друг сам придет к логичному выводу, относительно необоснованности мнения про Создателя, который заставляет солнце и луну вертеться. И что не существует никакого человекообразного Бога, а есть светила, которые составляют свой порядок. Но Атеист не насмехался над людьми вообще, и уже тем паче над «заблуждениями» друга Богослова.

Врач стал к тому времени богат, имея, помимо лечебницы, еще и прославленную врачебную школу. Учиться к нему приезжали с Запада и Востока. За обучение он брал плату, но принимал не всех, а только после экзамена, дабы убедиться в имеющихся способностях, усердии и моральных принципах. При входе в медицинскую школу начертал своей рукой из клятвы Гиппократа: «Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости».

Атеист требовал, что молодые лекари соблюдали сию клятву во все дни жизни своей. Обещал проклясть тех, кто клятву позабудут, и наслать на них невозможность вспомнить и применять полученные знания. Также обучал, что не позволительно отказать в лечении страдающим неимущим. Ученики почитали Атеиста как великое светило, он же ко всем – и к ученикам, и к больным – относился ровно, не допуская ни вражды, ни дружбы.

Лишь к Богослову относился с уважительной дружбой, и ему рассказывал о радостях и печалях, и спрашивал советов. Эти беседы стали для друзей редкими минутами отдыха в их многих трудах и заботах. Более они не препирались по поводу веры в загробную жизнь (когда умрем, станет очевидно), но находили иные темы для обсуждения.

Так прошло десять лет, мирных и плодотворных для обоих. Атеист, к тому времени уж муж шестидесяти лет, имел такой статус и признание, что когда проходил по городу ногами (он внедрял любовь к пешим прогулкам для пользы здоровья, правда, с трудом находил понимание у людей богатых), так вот, прогуливаясь, везде его встречали почет и приветствия.

Богослов тоже вступил на путь возвышения. Про него знали, что он лучше всех разбирается в духе, и сути законов: от самых древних, до принятых нынешним правителем. И судья, которому надоел глупый как пень старший писарь, того сместил, а заменил его Богословом. Теперь Богослов, имея помощников, мог себе позволить больше времени отводить молитвам и чтению богословских трактатов. С изумлением он увидел, что теперь прежние тексты понимает иначе, и больше, как если бы пелена спала с глаз, которые страданиями очистились от суеты. Происходило в Богослове потрясение от нового понимания, но благое.

И прошло еще десять хороших лет. И с Богословом произошло новое чудо. Так случилось, что городские стражники выследили разбойников, которые устраивали набеги на дома и лавки, но будучи наглы и ловки, уходили, а теперь уж не удалось. Между стражами и грабителями произошла стычка, в которой пострадали обе стороны.

Главарь злодеев, старик с рыжей поддельной бородой, также был ранен и мучился от многих ран, и просил обезболивающее питье. Но обозленные из-за товарищей стражи отказали, и плюнув, собрались бросить его подыхать. Однако один стражник решил сделать по другому. Сам он в юные годы был обвинен в грабеже богатого дома, хотя в тот час просто стоял рядом, и с открытым ртом глазел на изобилие, какое в своей деревне не видал. И краденного при нем не нашли, и члены шайки парня не знали, и все же быть бы отроку клейменным как вор, если бы не дотошность Богослова, который записав обстоятельства для суда, увидел и показал обвинителям ошибку. Юношу отпустили, и от облегчения от пожелал сам быть стражником, и дело исполнял исправно. Он взялся на своем горбу дотащить главаря банды в лечебницу, рассудив здраво, что злодей может сообщить о других преступлениях. И так и случилось. В лечебнице злодею по слову Атеиста выдали успокоительное лекарство, и боль прошла. Понимая, что умирает, старик слабым голосом, но связно, сообщил о преступных делах, за всю свою нечестивую жизнь. И поведал также о преступлении, когда к нему обратились двое мужчин из того города. Они заплатили вперед и заказали убить человека, называемого Богослов, а дом сжечь. И злодеи все выполнили, о чем старик сожалеет. Он в подробностях описал и год, и день, и час, и также подробно описал пару ценных вещей, золотых кубков, которые заказчикам же и продал. После чего еще раз попросил прощения и умер. Атеист, предложил стражникам не медлить и произвести допрос тех негодяев, и обыск в их домах. Один из заговорщиков умер, а другой вазы нагло держал на виду, думая, что за давностью лет никто не опознает вещи Богослова. После ударов палкой он во всем сознался, и его судили. Согласно закону, все его имущество распределили между правителем и Богословом. Как же Богослов возблагодарил небо! И уж собирался уйти из судейства, и основать собственную школу богословия, но тут к нему обратились горожане и просили быть судьей. Богослов отказался, не желая взваливать на себя бремя– вместо чтения и обсуждения мудрых святых текстов вникать в тяжбы, где что ни слово-так вражда и клевета. Однако горожане всех сословий настоятельно просили не бросать на произвол. Богослов вздохнул и запросил время обдумать. Он постился, и молился, и ему дано было прозрение: справедливости в мире мало, а книг есть, и желающие прочесть —прочтут, и праведность не в написании или прочтении, а в делах. Так он стал судьей, потому что правосудие-путь служения небу.

Теперь про Мост. По истечении еще десяти лет в тот город пришла зараза. Чума, или что-то иное – не сказано, указано, что началось в августе, и тянулось до самого снегопада. Люди умирали поначалу сотнями, а потом и тысячами. Лечебница Атеиста и самые искусные лекари были а одной стороне, и крайне затруднительно им стало в непогоду переходить ров. Атеист сам приходил и побуждал других лекарей, но они мялись, и редко кто шел, имея убедительное оправдание, что и в их стороне имеется многие, кому нужна забота.

Но была и другая сторона вопроса, как и рва. Трава.

Трава, из который изготовляли самое действенное средство, от этой заразы, и еще лихорадки, произрастала на другой от лечебницы стороне. В самой лечебнице запас еще был, но заканчивался, так как те, что богаче, тайно перекупали траву впрок. Так получилось, что на одной стороне города – ни лечебниц, ни лекарей. А на другой стороне – нехватка травяного лекарства. А скользкость во рву такая, что не всякую неделю спустишься. И хоть зараза почти прекратилась, но жители озлобились, и искали на ком бы выместить боль от потери близких и страх перед возможным повторением бедствия. Ссоры случались по многим поводам, и в том числе по религиозным. В городе том придерживались одной веры, но от отдельных тем происходили скандалы; якобы в старину начинали молитву другими словами, или что не так складывают руки, когда молятся-и так далее. И несогласия перерастали в кровавые драки.

Чего уж говорить про вопросы жизни и смерти. И другой причиной споров, конечно, стала та трава. Притом, что наступила весна, и в ров могли переходить. Живущие на стороне лечебницы настаивали, чтобы жители другой стороны собирали траву, и передавали бы лекарям, которые приготовят лекарство, и по чести разделят. Живущие на другой стороне настаивали, что за траву должно платить. Каждый грозился, при отказе, чем-то обделить ту, другую сторону. С обеих сторон прекратили и женитьбы, и торговлю. И притом, что сами все от того страдали. И сам правитель не знал, как народ исправить. Люди собирались в шайки, и бились с особой ненавистью. Стражники уже с ног сбились, успокаивая смутьянов пиками и дубинами, но уже было очевидно, что идет к войне. И теперь мы подошли к описанию событий необычайных.

Богослов в любое время года порой спускался в ров, дабы поразмышлять откуда вышел, и куда пришел. Такая у него была духовная практика. И в один из дней, когда он был во рву, случился сильный ветер, и произошло движение почвы, и Богослов заметил отличие. Он искал Атеиста, и врач, явившись на другой день, подтвердил, что, да, и цвет, и состав другой. Показал Богослов и другое необычное дело – плесень, и чудо, которое он нее произошло. Вчера он ел и оставил в яме кусок хлеба. Рядом с куском лежала птица, с виду почти мертвая, но поклевывая плесень, ожила. Неужели плесень может излечить? Собрав эту плесень, Атеист провел в лечебнице опыты, и поразился – она вытягивал из тела гной, и раны затягивались в разы быстрей. С тех пор Атеист начал делать их заплесневевшего хлеба средство от воспаления, и как-то сказал, что оно может вытягивать тех самых мелких заражающих мошек из внутренностей больного. Но рецепт плесени в фолианте не указан.

Главное, что произошло из их посещений, друзья поняли, что во рву можно выращивать и ту траву, из-за которой был спор, ибо там почва благоприятная.

– Я нашел место, но пользу его понял ты, – произнес благодарно Богослов.

– Я понял пользу, но место отыскал ты, – ответил благодарно Атеист.

Так появилась идея Моста, и собирались использовать то место, но обдумывали, как справиться с таким тяжелым спуском и подъемом. Своими только средствами не справиться, очень дорого. А они к тому же замыслили и другое полезное дело. Созвали Богослов и Атеист из всех сословий и гильдий, и объяснили свою мысль которую надобно претворить в дело.

– Мы можем построить Мост, и сделать переход легким. И сделаем настоящую, на века, с перилами каменную лестницу Внизу же посадим сад лечебных растений. Трава там произрастает высокого качества, и достаточно для нужд города Для всех. И так для всех всего станет достаточно..

То было первое собрание, и что вы думаете, люди обрадовались? Как бы не так. Узнав, что почва в яме может быть использована, они принялись спорить, кто будет той ямой владеть. Про мост и лестницу промолчали. А Богослов и Атеист смотрели на них в печали…

После того дня произошел припадок алчности у горожан, и произошла кровавая бойня. Убили три сотни числом за раз, с обеих сторон. Правитель требовал, чтобы стражники смутьянов, кого увидят с оружием, ловили и отправляли в тюрьму, но поскольку горожане боялись насилия, то мужчины не выходили из дома без мечей кинжалов, и скоро тюрьмы стали заполнены до предела. Сам же правитель своих денег на городские нужды вкладывать намерения не имел. У него имелись свои лекари, сколько угодно травы и великий врачеватель Атеист, который был в его подчинении. Потому Мост для правителя не имел значения. Если построят, то за счет горожан, этого он милостиво не запрещал.

Но Атеист и Богослов собрали еще собрание, и еще, и люди по-прежнему на них больше орали, чем размышляли, думая, что криком и оскорблениями выбьют себе больше привилегий, а другой стороне шиш. А вот однажды на третьем по счету собрание общин Атеист и Богослов встали рядом плечом к плечу, и лица их были как никогда неприступные.

– Исчерпав разумные аргументы, я решил общаться на языке вам известном. И чтобы сделать его более наглядным, сейчас мы вам и скажем, и покажем.

И Атеист схватил и поднял перед толпой своего шестилетнего внука, которого, наконец, увидел. Мальчик, хорошенький и кудрявый, извивался, и издавал крики, но Атеист держал его крепко, и при том громко восклицал:

– Не будет Моста, и детей у вас не будет. Они все умрут. Не будет моста, не будет детей. Они все умрут.

И тут же и Богослов поставил на постамент некоторых детей, и таким же нетерпимым тоном высказал предложение, посмотреть на потомство.

– Не построите мост – некому потом жалиться, что не знали, как оно потом будет. Вам не снискать прощения ни в этом мире, ни в том. Гореть вам в аду. А пока глаза ваши не лопнули от адова пламени, глядите. Может, в последний раз видите живое здоровое дитя.

Горожане были ошеломлены, что оба самых добронравных и разумных мужа, от коих всегда они узнавали правду, и видели лишь полезные дела, стали так грубы и безжалостны. Люди умолкли, и стеснительно взирали на Атеиста и Богослова. Те оставались холодны, и несговорчивы. И немного жалобно пороптав, жители города в тот же час дали согласие совместно строить мост, и очищать землю для семян. И почти сразу выдохнули с облегчением, потому что после всех этих страшно тяжелых месяцев впервые меж ними снова возникло подобие прежнего согласия. Они начали обсуждать лепту, сроки, и нужные вещи для постройки, прочие разумные дела, и порешили, что все имущие вносят лепту монетами, а неимущие отработают.

И работа кипела и вверху, и внизу, где во рву расчищали почву и высаживали сад лечебных цветов и растений. И когда почти в одно время выстроился Мост, и проявились первые ростки, горожане, видя такие примечательные события, ликовали и обнимались, и думали, ведь давно могли бы все это иметь. Народное ликование того дня вошло в историю города, а Атеист и Богослов стали всеобщими героями. Впрочем, они, как всегда, были поглощены трудами.

Как они умерли – доподлинно неизвестно. В фолианте есть две записи, одна в самом фолианте, а другая на листке. Так, в основательном варианте сказано, первым умер Атеист, и это вполне может быть, так как летами он был старше. И пришедший с ним проститься Богослов стоял и не плакал, а лишь молился, чтобы Господь милостивый не обращал внимания на безверие Атеиста, но был благосклонен к благодетелю для столь многих исцеленных. Друг Атеист оставался в сознании и не мешал ему молиться, а лишь со слабой улыбкой слушал. Его последними словами стали: «Не верю. Но благодарю…». И так и ушел, с улыбкой.

Богослов прожил еще, и судил как следует. Уже понимая, что дни его сочтены, он вызвал законников, и составил четкие и ясные указания, как справедливо завершать дела судейские, также он удостоверился, что его завещание, в котором он все оставлял на благие дела, понято правильно и будет исполнено. Вскоре после того ослаб, и более не покидал стен дома. В последний день в дом пришли посетители, и он научал, какого справедливого следует избрать на должность судьи. Потом слушал молитвы лиц духовных, и умер, как жил, с верой и молитвой.

Вторая же запись гласила, что зная о приближении скорой смерти, Атеист через его знание медицины, а Богослов по воле божьей, и приведя в порядок все земные дела, но не простившись, словно уходили просто прогуляться, вышли в один и тот же час из своих домов и пошли медленно, с удовольствием глядя на все по сторонам, к мосту. И стояли они там несколько часов, и о чем-то тихо говорили, и улыбались. Видевшие их, не зная о том, что скоро простятся с ними, недоумевали, почему они так долго там. То был долгий летний день. Светлый, и не слишком жаркий. И уже когда начинался вечер, над Мостом из неоткуда объявился в небе круглый предмет, похожий на золотой диск, с выходящими боковых лучами. Загадочный диск тот, не делая никакого шума, опустился над местом, где Атеист и Богослов, и скрыв их из вида, вертикально взлетел. Мост стал пуст. Горожане желали бы найти ответ, что сталось или хотя бы осталось от их старших наставников, но не могли сдвинуться с места, и заговорить, чувствуя, впрочем, не боль, но слабость во всем теле. Так в безмолвии прошли часы, а затем круглый предмет снова возник над Мостом и приблизился до него самого, но вскоре взмыл в небо и пропал из видимости. Как бы и не было. Городские кинулись на Мост, ибо теперь увидели Богослова и Атеиста, но как не живых. Так и оказалось, оба умерли, но с лицами умиротворенными. Из– за события искали в их облике необычного, но не нашли– покойники как покойники. (Впрочем, имелась все же необычайность в обстановке– на Мосту и рядом несколько дней после того держался необычный, но вполне приятный запах, будто в раскаленное железо покидали цветы). Городские люди в тот же час унесли любимых предводителей в их дома, до дня прощания. Подлинные имена Атеиста и Богослова будто бы записаны на том Мосту, но где сам мост? Такова история дружбы граждан, совершивших многие достойные дела. Ты, конечно, понимаешь, отчего из всего ценного фолианта я выбрал эту историю для тебя. Надеюсь узнать обоснованное мнение– что ты думаешь о золотом диске, который, если на миг поверить фолианту, взял Атеист и Богослова в полет?

Когда ты навещал нашу школу прошлый год, ради нашего просвещения твоими превосходными лекциями, (за что мы искренне благодарны), мы заговорили о том, что может, наступит время, и как нынче люди переплывают моря, в будущем смогут пересекать облака. Дерзость– но разве не простительная? Суди сам, сколько всего открыто от начала времен до наших дней. То, что древним невозможно было и представить, стало явью. И даже уникальная в своем сумасбродстве идея посещала наши головы, что будут полеты не только в пространстве, но и во времени. Помечтав о том, сами над собой расхохотались. Но после ты стал замкнут и хмур. Я понял, тебя тревожит нетривиальность беседы, и потом уж старался не размышлять вслух.

Вообрази же мое изумление, когда после многих хлопот мы перекупили ценнейшую книгу, и я увидел историю (или басню), про полет, на который приняли Богослова и Атеиста. В прошлый раз ты вежливо, но с неодобрительным видом высказал, что не подобает, и не позволительно о таком и помышлять, даже тем, кто изучает науку и обучает. Но, уважаемый, мы с тобой не атеисты, и всем сердцем веруем во Всевышнего. И знаем, что Он господин миров. Миров– не одного мира.

За сим скажу: слава строителям Мостов.

1567 год

От автора

Средневековые художники были внимательны к деталям. Люди, дома, фонтаны и площади – все выписывалось тщательно. Благодаря их творчеству мы имеем представление о том, как жили в то время. При написании религиозных сюжетов все соблюдали традиционную каноническую символику, где каждая деталь, и даже цвет имеет свой смысл.

Однако есть несколько картин, которые нарисованы в принятой манере и канонам соответствуют, но все же выделяются, из-за необычного изображения традиционных символов, или из-за выбора места действия. Современные любители фантастики (или исследователи непознанного), верят, что таким образом средневековые мастера изображали НЛО. И эти предметы на картине действительно выглядят как НЛО, как мы сейчас про НЛО думаем. Если допустить, что в те далекие века кто-то увидел или узнал про путешественников во времени и пространстве, то… что видел, то и рисовал. Картины эти известны.

2024 год