Текст книги "Северная дорога – II. Of that sort: предыстория об английской магии"

Глава 4
Неурожай

Драматические события в жизни Алана Сорсби до его переезда в Болотный край и знакомства с мистером Винтерсмитом делились на три вехи: уход из родительского дома и родного края, отъезд из Уэльса и вынужденное прощание с Лондоном. Сорсби никогда не был «человеком дороги» добровольно, он всегда мечтал прикипеть к чему-то, обосноваться на своем наделе земли (желательно, близком ему корнями – этим и объяснялось его стремление держаться регионов с исконно кельтской культурой), работать на одном месте. Однако события всегда складывались так, как волшебник менее всего желал.

После Уэльса, но до Лондона в его биографии был небольшой зазор, который нам следует рассмотреть внимательнее. Возможно, он мало примечателен декорациями и действующими лицами вокруг, однако может нам многое объяснить про магию мистера Сорсби и про дальнейший интересный вираж его биографии.

Итак, с валлийскими краями было покончено. Лорд Морган и его жена погибли, замок был уничтожен в огне, а у мистера Сорсби остались лишь собственный ум, наработанный жизненный опыт, да некоторое количество денег, одолженных у капитана Лувье.

Что же думал теперь делать волшебник? Какой работой собирался заниматься? Сказать по правде, он не знал. Прямиком из Кармартена он направился в Корнуолл, где рассчитывал-таки наладить отношения с родителями и вновь вернуться в свой дом. Однако, добравшись до Пензанса, он понял, что просчитался. Слухи разносились быстро, а семья Сорсби пользовалась в этих краях определенным авторитетом, поэтому исчезновение (и дальнейшая судьба) их единственного сына и наследника не могло пройти незамеченным в городе.

Остановившись в гостинице «Рыцарь и ключ», волшебник отправил посыльного к своей сестре, дабы встретиться с Кэтрин в приватной обстановке и уже от нее выяснить, как обстоят дела в доме.

Но сестра его вряд ли чем могла утешить. Как оказалось, отец уже давно отрекся от Алана перед всеми знакомыми – за то, что его сын посвятил себя делам, о которых нельзя упоминать в приличном обществе. Реджинальд Сорсби через своих поверенных даже отыскал где-то в Девоне дальнего кузена, на которого всерьез собирался переписать и особняк, и все остальное наследуемое имущество. К счастью, пока что это были лишь разговоры. Старшие сестры Алана, Люси и Эдна, уже давно жили в других домах со своими мужьями и детьми (оказалось, что мистер Сорсби аж трижды успел стать дядей за время своего отсутствия в Корнуолле!). А вот Кэтрин теперь, так как Алан больше здесь не жил, исполняла роль главной паршивой овцы в семье. Так и не выйдя замуж, не испытывая вовсе никакого интереса к матримониальным вопросам и вообще всем светским сторонам жизни, она проводила дни в своей комнате, чем вызывала постоянные упреки родителей, уязвленных тем, насколько им не повезло с потомством. Алан в их разговорах был неизменно «богомерзким шарлатаном», а Кэтрин удостоилась званий «старой девы» и «вековухи».

Сорсби ужасно скучал по сестре. Конечно, они обменивались письмами, когда он жил в Уэльсе, но разве могла переписка заменить живое общение? Когда Кэтрин навещала его в «Рыцаре и ключе», они вспоминали свои детские годы, шутили над общими знакомыми, пытались придумать планы на будущее… которое и он, и она уже представляли весьма смутно в нынешних обстоятельствах. Но, несмотря ни на что, брат с сестрой всегда могли друг друга воодушевить и поддержать.

На постоялом дворе поговорить в спокойной обстановке было не так и просто: отовсюду доносились чужие крики и возгласы, то и дело распахивалась и закрывалась дверь, звонили колокольчики, носильщики и прачки сновали туда-сюда по своим делам… в итоге Алан и Кэтрин отважились-таки выбраться из укрытия и начать встречаться в городе. В конце концов, он не был ни преступником, ни вором – почему он должен был стыдиться показаться на улицах города, где родился и провел свое детство?

Они решили чаще гулять по набережной, однако, казалось, все вокруг сговорилось против них. Атмосфера у моря никак не располагала к беззаботным променадам: с самого начала наполеоновских войн77
  С ноября 1799 по июнь 1815.


[Закрыть] на южных берегах страны (где, естественно, и располагался Корнуолл) практически постоянно ожидали возможной высадки французов. Угроза военного вторжения ощущалась на всем южном побережье, а потому лавочки со сладостями и иные развлечения теперь отсутствовали. Жители, в свою очередь, тоже вскоре утратили интерес к приморским моционам. Когда в один из таких дней Алан Сорсби шагал под руку с сестрой по мерзлой набережной Пензанса (хотя барометр в гостинице с утра обещал ясную погоду, какой-то злой рок скрывал для волшебника даже солнце в родных краях), вокруг не было ни души, а их одинаково торчащие во все стороны каштановые волосы гневно колыхались на пронизывающем морском ветру, Кэтрин спросила:

– Ты не раздумал ехать в Лондон?

– А у меня что, есть выбор? – горько усмехнулся он. – В Лондоне хотя бы каждому найдется работа. А у меня уже не так много средств, чтобы ей пренебрегать.

Тогда сестра решила кое-что предложить:

– Я недавно говорила с мисс Хани… мамина горничная, помнишь ее? Которая читала нам сказки в детстве. Она сказала, что в Труро у нее живет двоюродная тетка, самая настоящая хитрая женщина. Я ведь правильно выразилась? Так вот, эта миссис из Труро полжизни прожила в Ирландии, своей семьи у нее нет, а помощь по хозяйству и всяким вашим… – Кэтрин потупилась, – вашим делам ей нужна. Мисс Хани сказала, что может дать тебе адрес, она всегда любила тебя, Алан, с самого твоего рождения.

Сорсби остановился прямо посреди набережной. Не веря своим ушам, он глухо переспросил:

– Вы это обсуждали?!

Сестра вновь опустила глаза.

– ТЫ это обсуждала? – сурово повторил он. – Со слугами?

Господи, когда он умудрился пасть так низко? Алан каждый раз не мог до конца осознать всю безнадежность своего положения, и каждый раз столкновение с реальностью больно ранило его.

Несколько раз глубоко вздохнув и немного успокоившись, ему стало совестно на этот раз перед сестрой – она ведь заботилась о нем и хотела как лучше. Да и разве мог он заниматься прикладным колдовством и при этом каким-то рудиментом своей детской выучки все равно чураться межклассового общения (конечно же, его уязвило не то, что Кэтрин обсуждала такой вопрос со слугами, а то, что это были слуги его отца – лишний повод позубоскалить над несчастьями волшебника)? Капитан Лувье был хорошим человеком, но его замечания по поводу выходцев из низов мистер Сорсби искренне не разделял. Тем более мисс Хани действительно всегда была с ним приветлива – уж точно куда более приветлива, чем родные мать с отцом.

Поэтому он поспешил скорее обнять сестру, укрывая ее от холодного ветра, и сказал:

– Прости. Я полный кретин. Ничего не имею, все потерял, а еще что-то из себя изображаю. Ты считаешь, вместо Лондона мне лучше будет поехать к этой ирландской ведьме?

– По крайней мере, так ты останешься в Корнуолле, – ответила сестра. В ее словах был смысл, поэтому Сорсби попросил:

– Принеси мне адрес той родственницы мисс Хани, хорошо? Я напишу ей, прежде чем оплачу карету из Пензанса до Труро.

На том и договорились. Зная, что их вновь ждет долгая разлука, брат с сестрой старались напоследок насладиться последними деньками вдвоем. Они заказали у художника вырезанные на черной бумаге профили друг друга и поклялись всегда носить силуэты с собой. Они пили разогретый эль с пряностями в «Рыцаре и ключе» и бросали в волны камешки наперегонки. А когда пришла пора прощаться, Алан купил у галантерейщика изящный кружевной воротничок и попросил сестру отнести этот подарок в свой дом, отдать его с благодарностью мисс Хани.

В Труро он добрался относительно быстро – все-таки это было то же самое графство, к тому же за время его отсутствия в Корнуолле количество курсирующих с постоялых дворов дилижансов увеличилось в несколько раз – теперь уже по двадцать, а то и больше, экипажей в день были готовы доставить путешественника по выбранному маршруту.

Матушка Шивон (именно так звали местную колдунью) проживала недалеко от реки. Ей было около семидесяти лет, из которых сорок она провела в Ирландии, а потому она и Сорсби переговаривались между собой на причудливейшей смеси корнского, ирландского и английского языков. Женщина ни разу ни в одной из бесед не подчеркнула новое место мистера Сорсби (хотя ее родственница была его прислугой), за что он был ей очень признателен.

Едва он прибыл, пожилая колдунья предупредила лишь об одном:

– Никогда не попадайся на глаза мистеру Денби-Денби!

Однако о том, кто такой этот мистер Денби-Денби и чем он может угрожать Алану Сорсби, уточнять не стала.

Он провел в Труро всего два года, до самой смерти Матушки Шивон, однако за это время успел во многом облегчить жизнь пожилой женщины (мистера Сорсби уже давно было не напугать физическим трудом или помощью по хозяйству) и также многому обучиться. Обращая каждое свое приключение себе во знания и опыт, волшебник теперь с головой погрузился в ирландскую магию. Подумать только, все его переезды помогли нанизать на одну ниточку столько драгоценностей кельтской культуры – корнской, валлийской, а теперь еще и ирландской! Как здорово, что он выбрал это место для работы, а не поехал сразу в Лондон, как планировал.

Ведь именно у Матушки Шивон волшебник освоил древний (как и коэльбрен) оракул деревьев под названием огам. Согласно этой, тоже письменной, системе, каждое растение огама имело свое значение и могло быть использовано как в талисманах, так и в гадании. Мистер Сорсби не был бы собой, не попытайся он опробовать фэды (так назывались символы огама) в своей практике. Так, утесник с вырезанной одноименной фэдой на веточке отлично избавлял пришедших в Труро за знахарской помощью от сезонных болезней. Ивовые венки, подвешенные к столбикам кровати, приносили вещие сны и видения. А терновник, отвечавший в огаме за ужасные бедствия и катаклизмы, обрушил в домике Матушки Шивон крышу и принес наводнение, едва не лишившее их жилища. Колдунья, которая до этого только посмеивалась, слушая про курьезы Сорсби в практической магии, отныне запретила ему что-либо практиковать, не поставив перед этим ее в известность.

Но в целом он отлично справлялся с теми задачами, которые решал всю жизнь – обряды на здоровье, на любовь и на успех в деньгах. Малочисленные жители этого места скоро привыкли к новому хитрому человеку и были признательны ему за помощь, оплачивая в меру своих средств его услуги и неизменно прибавляя при этом:

– Храни вас бог, сэр. Пусть господь убережет вас от мистера Денби-Денби!

Все попытки разведать у местных подробнее про загадочного мистера Денби-Денби вновь ни к чему не привели («не мне вам рассказывать, сэр! Просто держитесь подальше от мистера Денби-Денби! Он отходит нас всех своей тростью так, что мало не покажется, если узнает, что тут происходит»), поэтому вскоре Сорсби счел это чем-то вроде локального суеверия, этакой особенности окрестностей Труро.

Да и помимо таких баек ему было о чем подумать и чему еще научиться. Однажды у волшебника зашел с Матушкой Шивон любопытный разговор. Алану все не давало покоя, почему заклинания в его исполнении срабатывают так ярко, а многие (очень многие!) колдуны, наоборот, для своих желаний говорят не то, что они хотят, а чего они не хотят. Это и впрямь был интересный момент. Ведь сколько раз он слышал привычное пожелание удачи «Сломай ногу!». Когда кому-то это говорили перед важным событием, было очевидно, что теперь точно все пройдет гладко и успешно. «Сломай ногу!» будто заблаговременно выражало в себе все зло, которое могло бы случиться и потому, будучи озвученным пожеланием, впоследствии уже уводило это зло заранее подальше.

Таких примеров была масса в народном колдовстве. Сама Матушка Шивон плевала по сторонам и ругалась, когда что-то шло хорошо и ладно, дабы не сглазить. Дельцы нарочито громко называли открытие чего-то нового «провалом» или «грядущим разорением», ведь, похвали они это, тогда уж настоящего провала точно не избежать. Эти неписанные правила пронизывали все общество. Да и кто из нас с вами не отвечал на комплимент отрицанием? Кто не опасался похвалы соседей и спешно не пытался опровергнуть нахваленное? Именно так работала древняя, как сам мир, магия отрицания, магия шиворот-навыворот, магия, отводящая дурной глаз загодя, нанося дурному глазу превентивный удар.

Вот и Алан Сорсби начал задумываться, а вдруг все проблемы в его ритуалах были из-за того, что он просто говорил, что хотел получить? Вдруг ему следовало помнить о народной мудрости и самому назвать себя никому не нужным разорившимся неудачником, чтобы больше никогда не быть им в реальности?

И это он решил проверить в Труро. Как-то раз в августе он вышел в поля, где совсем скоро трудящимся на земле предстояло собрать то, что выросло за лето. Он знал, что Матушке Шивон платили за благословение полей дважды в год – весной и ближе к осени. И если весной нужно было благословить будущую плодородную землю, то теперь надо было не сглазить уже существующее. Для этого колдунья ходила по возделанной земле и говорила лишь одно заклинание: «Неурожай! Неурожай!». Именно то, что казалось со стороны настоящим проклятьем, по сути беды и отводило (по тому же принципу, что и острая булавка либо гвоздь, носимые при себе, отпугивают дурное, будучи сами по себе не менее острыми и «злыми»). Популярность подобного метода в народе была столь велика, что даже простые крестьяне, узнавая благостную весть – например, о свадьбе, рождении ребенка либо получая денежную награду – спешно восклицали «Неурожай!», чтобы не сглазить свершившееся.

И вот, Сорсби стоял у самого края участка Риверсов – они арендовали здесь земли еще со времен королевы Анны. Летний вечер сумерками растекался по долине. И глаза, и кожа Алана Сорсби были всегда чувствительными – от жары он испытывал иногда предобморочное состояние. А потому пришлось дождаться, когда температура немного понизится, станет комфортной и… Волшебник зажмурил глаза, вознес правую руку и прошептал:

– Неуро..

Порыв ветра заставил его открыть глаза. Ну и ну! Не успел он произнести слово до конца, как уже было заметно, что на поля легли огромные черные тени, земля стала трескаться, а колосья овса и пшеницы целыми рядами пожухло и безжизненно падали вниз.

Не ведая, что кто-то шел следом за ним, мистер Сорсби уже в следующее мгновение принялся думать, как исправить положение. Однако на этот раз ничего делать не пришлось – сзади к нему кто-то подобрался и закрыл костлявой морщинистой рукой рот, не давая больше ничего сказать.

Он понял, что это была Матушка Шивон. Она, по-прежнему закрывая ладонью его рот, сказала то же самое:

– Неурожай, неурожай!

И буквально на глазах колосья распрямились, налились силой, а из-за туч выглянуло закатное солнце.

– Ты обещал мне не колдовать без моего ведома, – опустив руку, посетовала Матушка Шивон. – Но тебе ведь вовсе никто никогда не указ, верно? Такой уж ты человек.

Сощурившись на солнце, Сорсби спросил:

– Какой я человек? У всех работает эта «магия наоборот», почему же у меня не получается?

– Потому что ты прямой, как полотно, сынок, – вздохнула колдунья. – Никакие народные хитрости у тебя не выйдут, потому что хитрости и изворотливости в тебе нет совсем.

– Тогда что мне делать?

– То же, что и раньше: говори все как есть и называй вещи своими именами.

– Даже если последствия не понравятся?

Матушка Шивон пожала плечами:

– О последствиях любого толка надобно думать прежде чем вообще обращаться к магии. Вот и вся наука. А теперь давай-ка возвращайся домой. Я отправлюсь к Риверсам, их хозяйка занедужила совсем – боюсь, сегодня там и заночую. Отправлю к тебе Герти, их младшенькую, чтобы забрала крапивный отвар… ты же сможешь приготовить его?

Так, они разошлись с поля в разные стороны – Матушка Шивон побрела в сторону хозяйского дома, а Алан Сорсби отправился домой. По дороге он все думал о словах колдуньи. С чего она решила, что ему подходит, а что – нет? Почему все используют магию отрицания, а он не может? Ладно-ладно, эксперимент с полем был слишком масштабным, это надо признать. Но разве не мог он хотя попытаться использовать «обратные» заклинания на более мелких объектах? На ком это было бы испытать безобиднее всего, если не на себе самом?

Памятуя о пожелании удачи «Сломай ногу!», он вдруг в голос рассмеялся главной страшилке этих мест и, сконцентрировавшись на каждом выдыхаемом слове, отчетливо произнес в вечерних сумерках:

– Я никогда не встречусь с мистером Денби-Денби!

После этого Алан Сорсби еще бодрее зашагал в свой крохотный домишко.

Покидав в котел над очагом огромное количество крапивы и добавив еще несколько трав, колдун залил все это водой и принялся ждать. Помешивая длинной деревянной ложкой варево, он вздрогнул, услышав стук в дверь.

– Герти, это ты? Отвар уже готовится! – крикнул он, торопясь открыть.

Но на пороге была не Герти. Там стоял мужчина такого исполинского роста, что волшебник тут же вспомнил детскую сказку про великанов. Но, в отличие от великанов, незнакомец опирался на трость, был худой, почти костлявый, с взлохмаченными слипшимися волосами, и одет в дорогой костюм, безошибочно выдававший высокое происхождение.

Понятия не имея, кто такой высоченный, словно церковная колокольня, пожаловал в столь поздний час, Алан Сорсби сделал предположение, что один из посетителей колдуньи, должно быть, только что приехал из какого-нибудь городка неподалеку:

– Эээ… сэр? Мне жаль, но Матушки Шивон сегодня не будет дома, вы можете обратиться за услугой в другой день. Пока здесь только я, – извиняющимся тоном объяснил колдун, представляясь: – Я мистер Сорсби, сэр.

Незнакомец посмотрел на него снизу вверх (иначе при его росте было попросту невозможно) и ответил таким голосом, словно у него был заложен нос:

– Приятно познакомиться, мистер Сорсби. Я мистер Денби-Денби.

О нет. О боже, нет.

Мистеру Сорсби пришлось напомнить себе, что нужно дышать.

– Вы…?

Незнакомец кивнул:

– Здешний землевладелец, да. Позволите мне пройти?

– Да, конечно, – занервничав, мистер Сорсби едва не отпрыгнул от двери, впуская гостя: – Проходите, сэр. Желаете чай? Меня не предупредили, что может прийти… Значит, вы владеете всеми местными землями, мистер Денби-Денби?

Тот, стуча тростью по полусгнившим половицам, прошел внутрь и устроился на колченогом стуле. Когда мистер Денби-Денби вытянул свои до гротескного длинные ноги, больше похожие на ходули, он объяснил:

– Именно. Но большую часть времени я проживаю в Лондоне. А что это у вас там в котле?

Проклятье! Крапивный отвар, уже кипящий и булькающий, был готов. Пробормотав какие-то нелепые извинения, Сорсби снял котел, перелив его содержимое в темный кувшин, затем достал две кружки и налил себе и гостю крепкого чая, приготовленного еще утром. Он искренне надеялся, что второй раз про варево в котле мистер Денби-Денби не спросит.

Однако тот, заметив, что его вопрос проигнорировали, сказал кое-что похуже:

– Вы знаете, чем занимается жительница этого дома, мистер Сорсби?

Волшебник сглотнул:

– Да, сэр.

– И вы промышляете тем же? Вы тоже творите богомерзкие вещи в этом доме?

– О нет, сэр, – спешно замотал головой колдун. – Нет!

Мистер Денби-Денби, сделав глоток из кружки, брезгливо сморщился:

– Потому что я не потерплю на своих землях богоотступников. Или как там говорят, хитрых людей. Я сыт по горло тем, во что эта старая ведьма превратила деревню в мое отсутствие. Но скажите, сэр, вы тоже из этого сорта? По вашей манере говорить и держать себя я поначалу решил, что вы джентльмен… и… о, сэр, с вами все нормально? – вдруг в замешательстве уставился на колдуна мистер Денби-Денби.

Нет. Для мистера Сорсби сейчас ничего не было нормально. В который раз он оказался между молотом и наковальней – между миром честных, достойных, богобоязненных людей и верой в колдовство. Между тем, кем он родился, и тем, кем он всегда был. И он обнаружил, что его переполняет столько стыда при мысли о своих ответах мистеру Денби-Денби, и такой страх при мысли о последующих расспросах мистера Денби-Денби, что он вообще не может ни на чем сконцентрироваться.

О, позор! Позор, если мистер Денби-Денби узнает правду. И позор – видеть отвращение Матушки Шивон, когда Сорсби расскажет ей о своем малодушии. Позор, когда мистер Денби-Денби выселит его и колдунью на следующий же день и распорядится никого из местных больше не пускать в такое мерзкое место. Эти события, по мнению мистера Сорсби, являлись уже почти несомненными.

Какое множество мыслей! Бедный мистер Сорсби сидел за столом, охваченный отчаянием, спешно придумывавший, как себя обезопасить, и еще терзаемый чувством вины за такие размышления.

– Так кто вы, мистер Сорсби? – донесся сверху, словно труба Страшного Суда, голос мистера Денби-Денби. – Что вы здесь делаете? Надеюсь, ничего предосудительного?

Бедный мистер Сорсби не испытывал такого страха с момента пожара в Уэльсе или своих разговоров с отцом в молодости.

– Я исследователь, сэр, – жалобно вымолвил он. – Я изучаю кельтскую культуру и собираю народные традиции для своего исследования. Вы правы, я родился в хорошей семье в Пензансе. Потом некоторое время жил в Уэльсе, где местный лорд помогал мне в моей работе. В Труро я приехал также изучать быт кельтской глубинки. Вот и все, сэр. На самом деле я… историк. И писатель. Своего рода… учитель.

Господи, зачем он, ради всего святого, нагородил сейчас всю эту чушь?! Историк, писатель, учитель… Алан Сорсби не был НИКЕМ из перечисленных профессий.

Однако, как ни странно, эта речь удовлетворила сурового мистера Денби-Денби.

– Пишете о кельтской культуре и преподаете историю этих земель? – оживился он. Теперь даже вкус чая не вызывал у гостя таких гримас, как до этого. – Я впечатлен, мистер Сорсби! Премного впечатлен. Но… позвольте спросить, вы точно не разделяете взглядов женщины, живущей здесь?

– Нет, сэр, – заверил его мистер Сорсби. – Как я уже сказал, мои интересы носят сугубо исследовательский, этнографический характер.

– Это хорошо, – мистер Денби-Денби был доволен. – Ведь вы знаете, что все эти так называемые «хитрые люди» – не более чем шарлатаны и обманщики, наживающиеся на необразованных селянах. Во что только не готов поверить народ! В Лондоне не так давно толпы людей платили деньги, только бы посмотреть на женщину, утверждавшую, что после выкидыша, который с бедняжкой произошел из-за погони за кроликом, она теперь беременеет и производит на свет одних только кроликов88
  История о Мэри Тофт из Годалминга на юго-востоке Англии.


[Закрыть]! В банях на Лестер-Филдс ее осматривали самые знаменитые доктора! Все известные акушеры и хирурги дежурили вокруг нее днем и ночью, а праздные зеваки готовы были заплатить сколько угодно, лишь бы пощупать ее живот, да услышать там мифические шумы или кроличье урчанье. Видите, мистер Сорсби, народ готов поверить в любое надувательство, в любое суеверие, отрицая учение Господа нашего и попирая его законы. Даже в таком большом городе, как Лондон, если у кого над головой пролетит ворон, человек тут же опускает взгляд. А что уж говорить о доверчивых жителях Труро?! Вы понимаете, почему я хочу покончить с этими ведьмовскими сплетнями раз и навсегда и потому пришел сегодня…

Так-так-так, вновь начал судорожно размышлять Сорсби. Кроличья история его, бесспорно, позабавила, но она не имела ничего общего с тем, чем занималась Матушка Шивон. Которую, судя по услышанному, мистер Денби-Денби на правах землевладельца собирался выгнать.

Не зная, как заставить его изменить это решение, Алан Сорсби вдруг выпалил:

– Вообще-то я тоже думаю вскоре переехать в Лондон!

– Вот как? – осторожно ответил мистер Денби-Денби, слегка сбитый с толку переменой темы.

– Именно так, сэр. Я бы и раньше туда поехал, да вот решил задержаться здесь. Но в Лондоне у меня нет знакомых… что вы можете мне рассказать об этом городе? Есть ли что-то, что мне следует знать?

Мистер Сорсби думал отвлечь долговязого хозяина окрестных земель от разговоров про Матушку Шивон, однако услышал кое-что вовсе неожиданное:

– О, сэр! Вы правильно сделали, что решили спросить меня об этом, – начал мистер Денби-Денби. – Боюсь вас разочаровать, но следует сказать сразу: Лондон – грешный город, полный нечестивцев. Там всюду сплошные пороки и сладострастие. Бордели, падшие женщины, джин льется рекой, вонь и шум, нищие и калеки… всего и не перечислить. Отовсюду там слышны проклятья, ругань и богохульства. Для столь утонченного и чистого человека вроде вас, сэр, Лондон может стать серьезным испытанием. Не позволяйте этому городу запятнать вашу душу и сбить вас с пути!

Так, о Матушке Шивон и колдовстве речь больше не шла. Алан Сорсби, стараясь подавить любой намек на улыбку, с готовностью заверил:

– Не позволю, мистер Денби-Денби.

– Обещайте мне.

Стоп. А вот это было уже серьезно. Колдун не мог нарушить свое слово. Слово колдуна всегда должно быть исполнено. На этом зиждилась магия как таковая: чего стоит произнесенное заклинание, если тот, кто эти слова вымолвил, может их опровергнуть?

Но мистера Денби-Денби было уже не остановить:

– Мистер Сорсби, вы обещаете мне, что свяжетесь со мной, как только приедете в Лондон? Поймите, я всерьез переживаю за вашу душу. Вы человек невинный, но учитывая, в чьем доме я вас застал… подобное может скомпрометировать вас и как джентльмена, и как христианина. Вы даете мне слово, что мы встретимся в Лондоне, когда вы поедете туда?

Ох. Ставки были очень высоки. И все же мистер Сорсби решил рискнуть:

– Да. Я обещаю вам это. А вы можете в ответ пообещать мне, что позволите Матушке Шивон спокойно дожить на этом участке отведенный ей срок?

Раздался недовольный вздох. Землевладелец поджал губы.

– Я вижу, вы привязались к местным, хотя некоторые из них и…

Но волшебник перебил его:

– Она хорошая женщина, и я не прощу себе, если не буду уверен, что с ней все в порядке, когда придет моя пора уехать. Я внял вашим предостережениям насчет Лондона и обязался выполнить то, что вы просите. А вы, мистер Денби-Денби, можете гарантировать мне то, что я попросил?

Несколько секунд они смотрели друг на друга неотрывно. Наконец, вердикт был вынесен:

– Да, мистер Сорсби. Могу. Ради спасения чистой души в таком рассаднике грехов, как Лондон, я готов на многие уступки. Что ж, сэр, пожалуй, мне пора, – неожиданно ему перехотелось и пить чай, и разговаривать, и вообще находиться в этом доме. – Вы сможете найти меня в методистской церкви в Ислингтоне, боро Лондона. Спросите там мистера Денби-Денби. Вы запомните мое имя?

О, я выучил наизусть твое имя еще когда едва сюда приехал. Колдун кивнул:

– Да, сэр.

Ну конечно, методистская церковь. Наконец до Алана Сорсби начало доходить. В отличие от стандартного англиканства, учение методистов, появившееся менее века назад, широко распространялось в самых несчастных регионах страны: в промышленных регионах северо-востока и на севере в целом: рыбацкие поселки и угледобывающие городки были в основном фокусе внимания методистов. Желая держаться подальше от официальных властей и государственной церкви, методисты облюбовали также и юго-запад: Уэльс и Корнуолл уже несколько десятилетий были центрами их доктрины. Ведь методизм в куда большей степени, чем англиканство, делал упор на сохранение национальной самобытности (именно поэтому интерес Сорсби к собиранию народных традиций так и расположил мистера Денби-Денби). Методисты сочувствовали кельтам и иным угнетенным народам острова, а их проповедники в Уэльсе читали свои обращения к пастве исключительно на валлийском языке.

Но на этом все сходства Алана Сорсби и методистской церкви благополучно заканчивались. Частым явлением на собраниях методистов были такие проявления истового фанатизма, как истерический смех, вопли, приступы плача, крики. Подобная духовность была в порядке вещей в прежние столетия, но сейчас она нередко приводила обычных граждан в недоумение. Теперь понятно, почему местные предостерегали Сорсби насчет землевладельца! Но все же колдуны не были основной мишенью методистов – наиболее усердно те боролись с распространением пьянства. А так как пьяниц в Англии было всяко больше, чем волшебников, мистер Сорсби не особо переживал насчет себя: наверняка, когда дело дойдет до переезда в Лондон, одиозный мистер Денби-Денби уже будет занят другими делами!

Выпроводив нежданного гостя с его тростью и все-таки дождавшись Герти, Алан Сорсби хотел как-то подытожить произошедшее за последние часы.

Ну и дела. Во-первых, он только что дал слово волшебника посетить собрание методистов. Ох! Что ж, с этим он разберется как-нибудь потом. Ведь, во-вторых, он понял самое главное: даже в его исполнении магия отрицания все-таки работала! И, как всегда это с ним случалось, работала до предела буквально.

Алан Сорсби знал, что не останется в Труро надолго, и что в конце концов ему действительно придется ехать на восток, в Лондон. Несколько месяцев после визита мистера Денби-Денби он регулярно перебирал мешочек, где хранил палочки разных деревьев – свой набор огама, и то и дело вытаскивал бузину. Фэда бузины означала смерть, естественное старение и уход. Он знал, что Матушке Шивон осталось недолго – ее издавна мучили болезни, не поддающиеся лечению ни снадобьями, ни заговорами, да и сама она предчувствовала смерть. Знал Сорсби и то, что после смерти колдуньи ее домик у реки будет разрушен – так практически всегда поступали местные с жилищами хитрых людей.

Когда же это случилось в действительности, он вместе с несколькими жителями окрестностей, особо благодарными за помощь, оказанную им уже покойной Матушкой Шивон, похоронили ее у подножия холма, рядом с одиноко растущей черной бузиной. На похороны, невесть как о них прознав, приехал также и маленький черноусый человечек, представившийся братом колдуньи. Его звали Темный Патрик99
  Персонаж ирландских сказок, живущий в маленькой хижине у картофельного поля близ холмов в Донеголе. Обычно изображается как скромный бедный человек, наделенный невероятной мудростью, способной разрешать споры королей и т. п.


[Закрыть], и за те несколько вечеров, что они успели пообщаться, мистер Сорсби получил много мудрых наставлений на будущее («У нас в старину говаривали так – трех вещей опасайся: копыт лошади, рогов быка и улыбки англичанина. И тебе, господин из Корнуолла, я бы тоже посоветовал это запомнить»).

Итак змея сызнова закусила свой хвост, монетка вновь упала другой стороной, ветер поменялся, и все снова выталкивало волшебника прочь с едва насиженного места. Однако он уже давно был морально готов к такому повороту и часть его даже предвкушала новую, городскую жизнь, где он надеялся все начать с чистого листа. Пусть там и придется опасаться улыбок англичан. Ведь теперь Алану Сорсби пришлось окончательно прощаться с «кельтскими» землями и вновь отправляться в путь. Он оплатил фунт за запряженную шестью лошадьми почтовую карету – легкий дилижанс, выкрашенный в канареечно-желтый цвет, и в окружении огромных мешков с письмами и посылками, поехал с самой быстрой скоростью на северо-восток. После многих остановок на постоялых дворах, мистер Сорсби покинул дилижанс окончательно уже там, куда приезжали все кареты, обслуживающие запад страны – у погребка «Белая лошадь» на Пикадилли в Лондоне.