Текст книги "Загадочная женщина"

– Серьезной? – переспрашивает Луиза, ожидая дальнейших пояснений.

– Потенциально фатальной, – следует мрачный ответ.

Ей предоставляют в госпитале одноместную палату. Она принимает таблетку и получает разрешение отдохнуть, пока консилиум будет анализировать результаты всех обследований, которые она прошла. И пока врачей нет, как утверждает Йоахим, ему позволили ждать результаты вместе с ней. Он сидит на стуле возле ее кровати. Луиза просит его задернуть шторы и выключить свет. Она очень быстро устает, даже после лекарства. И у нее такое ощущение, словно она живет в колоколе, набат которого отзывается в ее голове, и скрыться от него невозможно. У нее нет сил ни на вопросы, ни на ответы. Она тут же засыпает. А когда просыпается, на улице уже начинает смеркаться. Йоахим сидит рядом, на стуле, и спит со слегка приоткрытым ртом, уронив голову на грудь.

Она поворачивается на бок, чтобы лучше его видеть, и лежит не шевелясь, опасаясь потревожить его сон. Кожа на его лице вся в морщинах – она огрубела от непогоды. Он прожил непростую жизнь, и это не прошло бесследно. В то же время в его морщинках есть нечто обезоруживающее. Интересно, как он выглядел, когда был маленьким мальчиком? Этот вопрос пронзает Луизу, словно жало. Они выясняют, есть ли у нее дети. Но… разве женщина может забыть, что у нее есть дети? Да нет же. А значит, она вовсе не эта… не Елена. Женщина не может забыть своих детей.

Когда наконец-то за ними послали, Луизе кажется, что все-таки время летит слишком быстро. Ей и хочется, и не хочется узнать результат. Их приводят в кабинет главного врача. У него угловой кабинет, где есть овальный стол для совещаний, письменный стол в самом конце и, кроме того, мягкий уголок. Полицейский садится с того края овального стола, на котором лежит стопка бумаг. Луиза пристраивается с противоположного края, спиной к письменному столу и при этом лицом к двери и окнам. Йоахим – рядом с ней.

Появляется Эдмунд. Его персона занимает много места, он очень важный, важнее, чем доктор. Неужели важнее, чем Йоахим?

Наконец доктор откашливается и смотрит прямо на Луизу.

– У нас нет сомнений относительно результатов анализов, – тихо говорит он, словно ему стыдно за полученный результат.

Луиза тоже смотрит на него все время, пока он рассказывает об анализах ДНК и минимальной статистической вероятности их ошибки.

Луиза всего этого не слушает: ее интересует только заключение.

Она – Елена Сёдерберг.

Женщина, пропавшая три года тому назад.

Луиза. Елена. Она сидит на стуле и чувствует свои ступни, упирающиеся в пол, бедра на сиденье, плечи, вдавившиеся в спинку стула, руку, лежащую в ладони Йоахима. И тем не менее такое впечатление, что она исчезла. Где-то парит. Просто растворилась. Елена. Луиза. То, что они ей рассказывают, означает, что она ничего о себе не знает.

Она сидит не двигаясь. Молчит. Она не убирает руки из ладони Йоахима, но, даже присутствуя там, она исчезает. Перестает существовать. Луиза. Елена. Йоахим. Эдмунд. Йоахим и Луиза. Елена и Эдмунд. София и Кристиан. Дети. Ее дети.

Она не одинока в этом мире. Не все так, как ей казалось. Она не оторвана от мира. Не воспитывалась в детском доме. Кто-то по ней скучал, тосковал, искал ее. Она их просто забыла. Забыла. А они ее помнят.

11

Место выбирал именно Йоахим, но теперь он жалеет об этом. Смотрит на Луизу… нет, на Елену. Она сидит перед ним бледная и измученная. Ресторан называется «The Real Chinese»[2]2
  The Real Chinese (англ.) – «Настоящий китайский».


[Закрыть], и они чувствуют себя совершенно не в своей тарелке, молча сидя среди людей, сделавших самую головокружительную карьеру в этом мегаполисе. Йоахим просматривает меню, его взгляд задерживается на слове «Real». Настоящий. Настоящее имя Луизы – Елена. Последние несколько дней они только об этом и думали. Лечение Луизы, нет, опять неправильно, Елены у самых лучших психиатров страны. Они настойчиво пытались вытянуть какие-либо отрывки воспоминаний о темной стороне ее жизни. Безуспешно. Но картины, фотографии, а также видеозаписи с ней самой переубедили ее. И переубедили Йоахима. Они проходили обследование в специализированной клинике при Королевском госпитале, в старом сером здании, прямо возле Института Нильса Бора, в одном из немногих красивых отделений этой громадной больницы. Йоахиму все-таки хотелось, чтобы она была жертвой какого угодно недуга, возможного в данной ситуации, но только не ретроградной или психогенной амнезии.

Но больше не остается никаких сомнений. Хотя доктор из Королевского госпиталя сказал это еще пару дней назад, истину было трудно принять. Особенно Елене – ей хотелось бежать, она умоляла Йоахима забрать ее отсюда. Но он противился: все же следует придерживаться здравого смысла. Снова и снова он уговаривал ее, что они должны быть благоразумными.

Именно она и предложила сходить куда-либо вечером. Поговорить в тихом и спокойном местечке. Но сейчас она молчит и избегает его взгляда. Йоахим нервно теребит палочки для еды, лежащие на столе, и нетерпеливо выискивает взглядом официанта. Ни один из них не знает, как начать разговор, ради которого они пришли. Что им теперь делать? У нее есть дети – и это все меняет. Йоахим так и не может себе представить, что это должно для нее означать. Для Елены. Интересно, она теперь будет пользоваться этим именем? Он вполне может привыкнуть к тому, чтобы называть ее так, он уже убедил себя в этом. Он может также привыкнуть к мысли о детях. Эти вопросы все время крутились у него в голове, пока она проходила обследование и ее осматривали психиатры и невропатологи.

Он представлял себе все это по-другому. Рассчитывал, что вечером наконец-то закончится тот кошмар, в котором она оказалась. Вернее они оказались. Наступит вечер, когда они смогут вырваться из всего этого. Практически как будто бы они уехали отсюда вместе. Это бы помогло. На какой-то миг он смотрит на них со стороны, как они выглядят в глазах других гостей. Бледные, подавленные, молчаливые. Он должен что-нибудь сказать. Нельзя же сидеть так, не говоря ни слова друг другу. Он должен, черт побери, придумать, как поговорить с женщиной, которую так сильно любит. Задать какой-нибудь вопрос. Обыкновенный вопрос, разве это может быть тяжело? Возможно, что-нибудь о другой женщине… о той, которую теперь разыскивает полиция. О настоящей Луизе Андерсен.

– Я нашел в твоем рюкзаке подставку для бокалов, – начинает разговор Йоахим.

– Подставку для бокалов?

– На ней был какой-то номер, – продолжает он и рассказывает о Петере из Министерства социального развития. Об их телефонном разговоре.

Он пристально смотрит на нее, пока перечисляет все то, чем там занимаются: социально неблагополучными гражданами, статистикой практически всего того, что есть в Дании. Но ни одно произнесенное им слово не пробуждает в ней каких бы то ни было эмоций, воспоминаний. Следует сказать, что он уже сообщил полиции о Петере из этого министерства, но они не установили какой-либо связи между этой подставкой для бокалов, Еленой и Луизой.

– Тебя сегодня допрашивали? – задает он ей очередной вопрос, почти не узнавая своего голоса.

Он кладет ладонь ей на руку, но она резко выдергивает ее и вообще убирает руки со стола, кладет их на колени. Йоахим понимает: с ней что-то не так. Что-то совершенно не так.

– О чем они тебя спрашивали? – настойчиво интересуется он после того, как она не ответила на первый вопрос.

– Они снова и снова расспрашивали меня о Луизе Андерсен, – вздыхает она. – Они совершенно уверены в том, что я все-таки должна что-нибудь помнить. Врачи утверждают, что память еще может ко мне вернуться. Но полицейские допрашивают так, словно полностью уверены, что я им все еще лгу.

– А они сами узнали еще что-нибудь о ней?

– Нет. Любые ее следы исчезли, когда она убежала из той квартиры в Раннерсе. За исключением одного обыкновенного, короткого ареста, а потом – ничего до того самого момента, когда я сошла с парома в Рённе с ее рюкзаком.

– Рюкзак весь в ржавчине.

– Что?

– Ничего, – говорит ей Йоахим и пожимает плечами. – У него все дно было в ржавчине.

Она улыбается и качает головой:

– Вечно ты со своими подробностями.

– Рассказ и заключается в подробностях.

– Как и дьявол.

На мгновение кажется, что они все те же Луиза и Йоахим. Как это было до всего того, что произошло. Должно быть, она тоже это замечает? И поэтому она немножко откидывается назад?

– И тогда тебя положили в больницу? Там, в Рённе?

– Да.

– Ты можешь вспомнить, как это было?

– Я могу вспомнить, как я очнулась. И что у меня были головные боли.

– Это от удара, – подсказывает Йоахим, пытаясь вспомнить все то, что ему рассказали в полиции.

Как Елена сошла с парома в Рённе, как ее нашли без сознания на набережной, потом отвезли на машине скорой помощи в больницу. Там уже она пришла в себя, и у нее был рюкзак Луизы Андерсен. Врачи стали называть ее Луизой, и она откликалась на это имя, словно ее действительно так звали.

– Вы готовы сделать заказ? – прерывает их беседу подошедший официант.

Йоахим заказывает, словно на целый полк, слишком много блюд. Он догадывается, что они оба будут сидеть и тыкать вилками в пищу без всякого аппетита.

Когда официант ушел, она надолго погрузилась в свои мысли. Ему бы следовало окликнуть ее, чтобы привлечь к себе внимание, но он молчит. Каким именем ее назвать? Следует спросить об этом у нее. Но ему не хочется делать этого. Ему не нравится все, что произошло.

– Луиза? – обращается он к ней с опаской, и она отзывается. Она отзывается как ни в чем не бывало, но выражение ее лица какое-то непривычное. – Может, мне не называть тебя больше Луизой?

– Это так непривычно… Я… я не знаю. – Она закрывает ладонями лицо и сидит так некоторое время, а потом опускает их снова. – Я провела целый день, отвечая на вопросы о женщине с этим именем.

– Может быть, пусть тебя называют Еленой? Может, и мне так тебя называть?

Йоахим слышит свой собственный голос, и он также кажется далеко не привычным.

– Знаешь, есть кое-что, что я должна тебе сказать.

Она наклоняется вперед и тянется к его руке. Теперь уже он отдергивает руку. Она сидит с опущенной головой, волосы свисают вперед, так что ему не видно ее лицо. Это совершенно неправильно. Связь, которая все время существовала между ними, пропала.

– Йоахим… Я не могу больше продолжать жить с тобой. Теперь у меня целая жизнь, которая ждет меня в Силькеборге. Муж, двое детей. Я не могу так жить дальше.

– Разумеется, мы дальше не можем жить так, словно ничего не произошло, – отвечает он поспешно и с горячностью. – Конечно, это все меняет, но мы же найдем выход. Мы можем переехать и жить недалеко от них. Дети, разумеется, станут частью нашей жизни. Разумеется, я…

Она выпускает его руку, и он замолкает.

– Нет. Нет, ты не понимаешь. Я не могу так продолжать дальше. У меня появилась моя жизнь. Другая работа… У меня множество подчиненных, большая фирма. У меня есть муж. Эдмунд – мой муж. Ты и я… Мы не должны больше видеться.

– Да, я тебя понимаю, – соглашается Йоахим.

Но это все не так на самом деле. Она говорит, как полумертвая. Ясно, что она сама в шоке.

– Луиза… Ой, прости, я хотел сказать Елена…

Йоахим снова хватает ее за руку. Она испугалась. Конечно же, она испугалась, но теперь уже ничего плохого не должно произойти. Не нужно принимать никаких решений прямо сейчас.

– Елена, сейчас никто не ожидает от тебя, чтобы ты сказала, чего ты хочешь. Ты шокирована: все происходило настолько стремительно. Давай уйдем отсюда, это было большой ошибкой, что мы пришли сюда. Давай вернемся назад, в гостиницу.

Она качает головой, и Йоахим замечает, что он весь разгорячился, вспотел и что у него появилась боль в груди.

– Это из-за денег? Потому что он богат?

– Как ты можешь такое говорить? – сразу же резко отвечает она с искренним негодованием.

Разумеется, она не та, кто будет думать только о деньгах. Йоахим теперь сам себе противен за то, что сорвалось у него с языка.

– Прости, я не хотел этого сказать.

Он может попросить прощения, но вернуть сказанное уже нельзя. Она долго молча сидит перед ним. Потом снова начинает говорить, но уже другим голосом. На этот раз она говорит так, чтобы было понятно, что она действительно тщательно обдумала то, о чем сейчас пойдет речь:

– Если я этого не сделаю, если я не вернусь всем своим существом в свою прежнюю жизнь, я никогда себе этого не прощу. Мне становится страшно от мысли о том, что я уже упустила. Я ненавижу себя за то, что бросила своих собственных детей. Сколько лет прошло впустую! Три года жизни моих детей – тебе этого не понять… Они думали, что мать умерла.

Она наклоняется вперед, закрывает лицо ладонями и плачет. Йоахим поднимается. Его тело сделалось каким-то оцепенелым, будто оно стало чьим угодно, но только не его – ему видно это словно со стороны. Он садится на корточки и обнимает ее. Потом поднимается, тянет ее за собой, держа за руку, пока они выходят из ресторана подальше от посторонних взглядов.

На улице он снова обнимает ее. Замечает, что она не сопротивляется, доверяясь ему. Они долго так стоят – пока оба уже не в состоянии плакать. Он вдыхает сладкий нежный запах, исходящий от нее. Он прекрасно ее понимает. И это самое страшное. Он понимает, что она должна это сделать.

– Неужели это нужно сделать так поспешно, неужели ты уже все решила? – все-таки спрашивает он.

– Для нас это единственный вариант.

Он кивает. Это невыносимо. Он не хочет ее отпускать.

– А теперь я должна идти, – шепчет она, потихоньку высвобождаясь из его объятий, и что-то говорит о том, что ей еще предстоит пройти несколько тестов завтра.

Но Йоахим уже не слушает, у него слишком тяжко на душе. Она заправляет прядь волос за ухо, а он старается запомнить этот жест. Неужели он действительно больше никогда не увидит, как она это делает? Он больше не будет видеть ее мирно спящей рядом, просыпаясь каждое утро.

– Они ждут меня. Машина ждет…

Она смущенно потупила взгляд, а он понимает, что она имеет в виду Эдмунда. Значит, она об этом уже договорилась с ним. С Эдмундом.

Человек три года разыскивал свою пропавшую Елену. Во вторник утром он получил сообщение от бизнес-партнера: тот видел женщину, похожую на его супругу. Эдмунд не стал терять времени и в тот же вечер отправился на остров на своем самолете. Ночь он провел на скамейке перед кафе в костюме, сшитом по индивидуальному заказу и стоящем несколько тысяч крон. Проснулся с первыми лучами солнца и не отводил глаз от кафе, спрашивал о своей Елене, звал ее, пока не встретился с ней.

Йоахим покачал головой.

– А то время, которое мы провели вместе… Ты ведь не забудешь его? – шепчет он.

– Нет, я никогда не смогу забыть тебя… Конечно же, не смогу, – отвечает она так же тихо и нежно.

Ее взгляд наполнен любовью, и ему приходится взять себя в руки, чтобы снова не обнять ее. Он засовывает руки в карманы. Стоит возле нее с опущенными плечами и говорит – она слышит в его голосе горе:

– Я понимаю, что ты должна так поступить, я действительно это осознаю… Но я отдал бы все на свете, чтобы этого не случилось. Я буду всегда думать о том, как бы сложилась наша совместная жизнь. Ты должна об этом знать. Каждое утро, когда ты будешь просыпаться, я буду сидеть и думать о том, что ты уже проснулась. Мне будет не хватать тебя. – Он ненадолго замолкает. – Я не останусь на Кристиансё. – Произнесенные слова изумляют его самого: это решение он принял вот только что; но так и должно было быть, он уверен в этом на все сто процентов. – Я перееду в Копенгаген, я больше не смогу жить там, без тебя не смогу. Но ты всегда сможешь найти меня. Если только…

Он так и не закончил фразу. Луиза ничего не говорит, лишь начинает с беспокойством переминаться с ноги на ногу. Пришло время расставания, они должны расстаться. Ему хочется снова обнять ее, но она упреждает его, отступая на шаг. Она силится улыбнуться, но вместо этого получается какая-то гримаса.

– Может быть, ты сможешь мне написать как-нибудь… со временем, – отвечает она, пытаясь говорить бодрым голосом.

Йоахим смотрит на нее. Затем его осеняет. Она тоже подумала о том, что он будет сидеть там, в своем кабинете, расстроенный, злой. И это будет по ее вине.

– Да плевать я хотел на эту писанину! Я просто хочу, чтобы ты была моей, – шепчет он.

Его голос недостаточно силен, чтобы были слышны все слова, и они теряются на полпути. И она отступает еще на один шаг.

– Луиза…

Она качает головой. Это уже ничего не даст. Она поворачивается и уходит. Йоахим продолжает стоять, хотя ему тоже следовало бы уйти, вместо того чтобы провожать ее взглядом: это почти мазохизм – смотреть, как она идет вдаль по улице, не оборачиваясь, как садится в огромный автомобиль. Она знала еще в ресторане, что уедет сейчас. Автомобиль ждал ее, а теперь он разворачивается и проезжает мимо Йоахима. Луиза сидит на заднем сиденье, а впереди сидит мужчина, которого он раньше не видел.

В это время на светофоре загорается зеленый. Наконец-то Йоахим снова может двигаться. Он проходит несколько метров вслед за автомобилем по направлению к Ратушной площади, его взгляд прикован к красным точкам его задних огоньков. Может быть, есть такие слова, которые смогли бы вернуть ее к нему, только вот он пока их не нашел?

Йоахим останавливается. Красные огоньки смешались с огоньками прочих автомобилей. Луиза уехала.

12

В этот день солнце сияет в безоблачном небе. В такой день она должна возвращаться домой. Елена сидит в автомобиле и не может решить, в какое окно выглядывать, ведь она даже не знает, где находится ее дом, и тем более, как он выглядит. Но ее не покидает мысль: а что, если она опознает его? Что, если они приедут, и она поймет, что видит это все не в первый раз, а это и есть ее родной дом? Поместье Силькеборг. Она шепчет это слово самой себе и замечает, как водитель поглядывает на нее в зеркале. На нем костюм, в котором, как ей кажется, он больше похож на банкира. Но это личный водитель Эдмунда, который уехал заранее, чтобы подготовить детей к ее приезду. Последние дни без Йоахима были самыми ужасными. Она совершенно не знала, что ее ждет. И психиатры не оставляли попыток восстановить ее память.

Врачи надеются, что возвращение к детям поможет в этом. Такие примеры известны за границей, пояснял Ханс Петер Росенберг, один из самых известных психиатров Дании, к которому обратился Эдмунд. Росенберг принимал участие в научных конференциях за рубежом по самым различным формам утраты памяти, связанными со стрессом, с травмами, как физическими, так и психологическими. В отношении Елены он был убежден, что это случилось из-за травмы головы. Должно быть, это двойной удар, двойная травма. Вполне вероятно, что это случилось после того, как она упала с лошади, утверждал Росенберг. Эдмунд нашел ее защитный шлем. Это первый удар. Может быть, второй был во время падения на пароме по пути на Борнхольм?

Она качает головой. Она больше не в состоянии думать об этом, обо всем, чего она не знает, что ее так утомляет. Она рассматривала возможность пообщаться с кем-нибудь, кто пережил нечто подобное. С человеком, который потерял самого себя, забыл, кто он такой. Она чувствует себя самым необычным человеком в мире и считает, что оставить Йоахима было огромной ошибкой. Но все было ошибкой – ей приходится выбирать между ошибками. Нет, она должна думать о детях и ни о чем другом.

Это было решение Елены: приехать утром, а не заявиться после обеда или вечером. Так было совершенно правильно. Следует приехать с первыми лучами солнца – новое начало. Это означает, что ей придется выехать из Копенгагена среди ночи, но она в любом случае не могла бы нормально поспать. Она все время смотрит в окно и пытается понять: почувствует ли она что-нибудь, узнает ли?

Они едут по длинной аллее, и она видит высокую ограду, окружающую дом. Утреннее солнце отражается в больших окнах этой огромной виллы или, лучше сказать, дворца? Она точно не знает, где проходит граница между этими двумя понятиями. Единственное, что она понимает точно: этот дом она не узнаёт. В полном разочаровании она еще крепче сжимает ручку сумочки. Учащенно вдыхает и выдыхает, глядя на белоснежные стены, три этажа, два балкона с тонкими изогнутыми перилами из кованого черного чугуна, широкую каменную лестницу, ведущую ко входу с высокими распашными дверями. Перед домом разбит ухоженный парк с подъездной дорожкой и маленьким фонтаном в центре. Пока автомобиль проезжает последние метры пути, Елена напряженно вглядывается в изящную мраморную рыбку, из которой вырываются небольшие струйки воды, искрящиеся на утреннем солнце. Пробуждаются ли в ней хоть какие-нибудь воспоминания об этом? Это она выбирала эту скульптуру? Совсем не похоже, чтобы она могла такое выбрать: это абсолютно не в ее вкусе. Да и Йоахиму такое бы совсем не понравилось. Нет, об этом ей сейчас совершенно не стоит думать.

Она не успевает открыть дверцу автомобиля самостоятельно – здесь уже стоит Эдмунд. Она даже не видела, как он вышел из дома.

– Добро пожаловать домой, – говорит он, выжидающе улыбаясь.

Он протягивает ей руку, и она ее принимает после некоторого колебания. Они впервые прикасаются друг к другу. Точнее, она впервые прикасается к нему добровольно. В кафе Эдмунд хватал ее за запястье. Кафе сейчас закрыто, но Лина получила зарплату за три месяца вперед, договор аренды не расторгнут: его приняла на себя компания «Сёдерберг Шиппинг», – Эдмунд позаботился обо всем этом.

– У тебя была тяжелая поездка?

Она лишь пожимает плечами. Да. Тяжелая. С каждым километром она отдалялась от Йоахима, и от этого становилось все тяжелее на душе. Но не настолько тяжело, как это должно было быть детям, когда она пропала. Она снова и снова повторяет это самой себе, пока поднимается за ним по лестнице. На полдороге он останавливается.

– Дети еще спят… Может быть, ты осмотришь территорию вокруг дома, или тебе хотелось бы сначала войти в дом? – спокойно и располагающе задает он ей вопрос.

– Я бы с удовольствием осмотрела территорию, я не устала, – отвечает она с некоторым чувством разочарования: ей не удастся сейчас же встретиться с детьми.

Эдмунд показывает ей всю территорию за домом. Елена с удивлением смотрит на озеро за лужайками сада: они совсем недавно здесь появились? Она знала, что есть люди, которые так живут. Богатые люди. Но когда она сейчас стоит и осознает, что это ее собственный сад, озеро… Это представляется чем-то неправдоподобным.

Чуть выше дома расположена терраса, окруженная оградой из натурального камня. Елена вздрагивает. Она узнает террасу. Узнает двустворчатую входную стеклянную дверь, ведущую в дом. Вспоминает фотографию, которую ей показывали в полицейском участке. Фотография с дня рождения, на которой она идет с подносом в руках. Ей приходит в голову мысль, что она так и не помнит, чей день рождения они праздновали тогда. Может быть, одного из детей? Кристиана или Софии. Она повторяет их имена, и ей страшно, что она может их снова забыть. Бред какой-то. Она же сама выбирала им имена.

– Когда дети обычно просыпаются?

– Бывает по-разному. Вчера они с трудом заснули, и я думаю, следует дать им поспать. Но вполне может быть, что они проснутся рано: им так не терпится увидеть тебя. – Эдмунд пожимает плечами, как бы извиняясь за свой неопределенный ответ.

Они спускаются к озеру, шагая плечом к плечу, и Елена удивляется, насколько естественно это у них происходит, в то время как сама ситуация кажется ей такой нелепой.

– Ты что-нибудь узнаешь?

Она оборачивается к дому, смотрит на яркую черепицу, побеленные стены, фонтан, который ей не нравится. Узнает ли она все это? Она опять поворачивается к Эдмунду, ожидающему ее ответа.

– Быть может, общий вид, – с осторожностью отвечает она, хотя это и не так. Ей очень хотелось бы дать ему положительный ответ.

– Общий вид?

– Ну да. Вода. Может быть, именно поэтому я выбрала себе точно такой же вид на Кристиансё.

Они идут дальше все так же рядом, спускаясь все ближе к озеру. На другом берегу озера, чуть повыше, ей видно стадо пасущихся коров. Она украдкой поглядывает на Эдмунда. Она ведь о нем ничего не знает. Следовало бы кое о чем у него спросить. Но о чем? Как начать? Времени у них достаточно. Сейчас ей предстоит еще осмотреть дом и окрестности. Вот причал, но не видно ни одной лодки. На поверхности озера все время появляются круги, расширяются и пропадают.

После этого Эдмунд водит ее по дому. Одно помещение с высоким потолком следует за другим, в каждом стоит массивная, обитая бархатом мебель, фарфоровые вазы и висит люстра. Елене так и не удается признать в этом стиле что-либо свое – дом какой-то обезличенный. Он совершенно не похож на место, в котором кто-то живет. Скорее на музей… Нет, даже не на музей, а на дом, где основная цель – продемонстрировать такой стиль жизни. На Кристиансё у нее было все совершенно по-другому. Там была квартира, которая никогда не выставлялась напоказ, а была просто местом, где они жили с Йоахимом.

Если квартира над кафе была ее и его норой, то что же тогда это? Елене в голову приходит мысль об усыпальницах египетских фараонов. Все то, что они должны были взять с собой после смерти, невиданные богатства. Неужели этот дом – усыпальница? Ей не стоит сейчас так думать. Не стоит вспоминать о Йоахиме. И мысль о том, что она – единственная наследница всего здесь, кажется ей невозможной. Она должна принимать реальность маленькими кусочками. Сейчас речь идет только о детях. Когда же они проснутся? Когда она сможет их увидеть? Услышав шаги на лестнице, она вздрагивает. Эдмунд кладет ей на плечо руку, и она прилагает старания, чтобы не сбросить ее.

– Это всего лишь Каролина, она присматривает за детьми, – успокаивает он.

В гостиную входит женщина. С виду ей около семидесяти. На ней розовый костюм с юбкой до колен. Распущенные длинные волосы, что необычно для женщины ее возраста. Но это ей идет. Женщина пожимает руку Елене и представляется.

– Мы встречались с вами ранее? – с сомнением в голосе спрашивает Елена.

– Нет, меня взяли на работу уже после вашего исчезновения, фру Сёдерберг, – вежливо, но дружелюбно отвечает Каролина.

Елена смотрит на Эдмунда. Похоже, он подобрал отличную замену на время ее отсутствия. Конечно, это не новая мама, но женщина, полная любви к детям.

– Дети уже проснулись. Они готовы к встрече с вами, если вам угодно, – сообщает Каролина, от чего Елена вздрагивает.

Итак, сейчас это произойдет. Наконец-то. Эдмунд опять кладет руку ей на плечо, чтобы успокоить, и на этот раз она благодарна ему за это.

– Тогда приведите их к нам, Каролина, – просит Эдмунд.

И когда пожилая дама ушла, добавляет:

– Она хотела уехать еще вчера.

– Чего это вдруг?

Он пожимает плечами.

– Она совершенно не хотела присутствовать при встрече детей с мамой. Но я упросил ее еще ненадолго остаться, – говорит он, осторожно улыбаясь.

Елена опускает глаза. Ну, разумеется, она должна задержаться еще на некоторое время, если вдруг мать снова не найдет саму себя или снова пропадет.

Слышно, как они спускаются по лестнице. Мягкие неспешные шаги Каролины и еще двоих человек. У одного шаркающие шаги, а у другого подпрыгивающие. И вот они заспанные, в пижамах, появляются в дверном проеме. Елена затаила дыхание. Она не знает, как они отреагируют, когда увидят ее. В ней борются противоречивые чувства: радость и разочарование. Она их не узнаёт, будто никогда раньше не видела. И тем не менее…

Девочка похожа на нее, в этом невозможно ошибиться. Мальчик, Кристиан, высокий. Он хорошо сложен и в свои восемь лет выглядит выше детей своего возраста. Это папин сын. Такие же темные волосы, такой же прямой довольно крупный нос, такие же густые брови. Красивый мальчик, и совершенно ясно, что он станет привлекательным мужчиной. А девочка…

Ошеломленная, Елена не сводит с нее глаз, пытаясь рассмотреть каждую черту ее лица. Светлые взъерошенные волосы, а глаза – они точно такие же, как и у Елены, неопределенного серовато-зеленого цвета. Она стоит, приподняв плечи до самых ушей, держит за руку Каролину и застенчиво косится на Елену.

Кристиан так и стоит в дверном проеме, угрюмый, нерешительный. Ему, без сомнения, хотелось бы снова уйти отсюда.

Она должна что-нибудь сделать, что-нибудь сказать. Она же их мать. При этом слове у нее голова кругом идет, и только сейчас она осознает, насколько это серьезно. Она приходится матерью двум живым, мыслящим, совершенно независимым людям. И ее здесь с ними не было. Она осторожно подходит и присаживается на корточки перед Софией.

– Здравствуй, София. Ты наверняка меня не помнишь, ты ведь была совсем маленькой, когда я… – Она смутилась. Какое бы слово подобрать? Быстро поворачивается к Эдмунду, но, судя по выражению его лица, ждать помощи от него не приходится. – Я ударилась головой, возможно, тебе об этом рассказывали, и все забыла. Я потерялась, но, к счастью, ваш папа нашел меня. И вот теперь я дома, и у нас будет достаточно времени, чтобы снова познакомиться друг с другом. Много-много времени.

Елена берет девочку за руку, слегка пожимает ее, поднимается и поворачивается к Кристиану, который внимательно слушал все, что она говорила.

– А ты помнишь меня? – спрашивает она с нежностью в голосе.

Мальчик в замешательстве, не смотрит на нее, а лишь бормочет:

– Я думал, что ты умерла.

Такие серьезные слова не очень соответствуют тонкому голоску ребенка. Они причиняют Елене боль, настоящую физическую боль. Он всего лишь маленький мальчик. Его внешность обманчива, она должна помнить, что ему всего лишь восемь лет. Маленький мальчик, который потерял маму.

– Можно мне посмотреть ваши комнаты? – Она меняет тему разговора.

Никто из них ничего не ответил. Елена не знает, что ей делать.

– Пойдемте. Давайте покажем маме ваши комнаты, – вступает в разговор Эдмунд.

У Елены отлегло от сердца, когда он выходит из гостиной и дети следуют за ним. Она поднимается по лестнице позади всех и смотрит на эту троицу, идущую перед ней: на свою семью. Это ее семья.

* * *

Вот уже два часа Елена сидит на полу в комнате Софии. Кристиан после короткой экскурсии по его убранной и хорошо обустроенной комнате заявил, что ему нужно делать уроки. Эдмунд запротестовал, но Елена поспешила согласиться: он, разумеется, имеет право, чтобы ему не мешали, и она не собирается этого делать. Он старший ребенок, в тот период ему было пять лет, и он переживал ее исчезновение по-своему. Нужно время, чтобы он осознал, что она на самом деле вернулась. К счастью, Эдмунд поддержал ее, когда София ответила согласием на предложение Елены немного поиграть с куклами в ее комнате. Это красиво обставленная комната принцессы. Мечта любой девочки. Елена на секунду задумалась: приходилось ли ей самой что-нибудь подбирать для этой комнаты или здесь все появилось уже после ее исчезновения? Пока они переодевают кукол и обсуждают, кто с кем дружит, малышка время от времени поглядывает на Елену.