Текст книги "Загадочная женщина"

– А ты хочешь увидеть Лаки? – вдруг задает она вопрос.

– Лаки?

– Мою лошадку, она совершенно белая.

При этих словах лицо Софии засияло. Она уже совсем не стесняется. А когда они спускаются вместе по лестнице, она берет Елену за руку.

* * *

Они заходят на конюшню. Длинный коридор, наполняемый светом через большие окна в потолке. По обе стороны находятся просторные стойла, и когда они проходят мимо них, некоторые лошади высовывают головы. Маленькие треугольные ушки с любопытством повернуты в их сторону, умные глаза и широкие ноздри на тонко очерченных мордах. Лошади арабской породы. Насколько Елена может заметить, все лошади на конюшне одной породы.

У Елены появляется непривычное ощущение: здесь есть то, что ей хорошо знакомо, – это ощущение пробуждается впервые именно здесь, на конюшне. Запахи соломы, травы, лошадей. Она жадно вдыхает их, пытаясь впитать в себя все новые впечатления. В конце коридора молодая девушка принимается за уборку помещения. Красивая темноволосая девушка лет двадцати, ухоженная, с округлыми бедрами и полной грудью, которую подчеркивает костюм наездницы. Она приветливо здоровается с Софией, а с Еленой – довольно прохладно и сдержанно. Елена очень рада, что Эдмунд не выбрал эту девушку присматривать за детьми на время ее отсутствия. И все-таки Елена представляется и протягивает ей руку. Девушка неохотно протягивает руку в ответ, едва прикасаясь, пожимает ее и тут же отдергивает.

– Меня зовут Катинка, фру Сёдерберг, – говорит она.

Фру. Елена не ожидала, что ее так будут называть дома. Она это поменяет, ее не будут здесь называть фру. Как это смешно!

Пока Елена размышляет над этим, София уже тянет ее дальше. Белоснежная арабская лошадь уже смотрит на них в ожидании, высунув голову из стойла. София открывает дверцы стойла и забегает туда, как к себе в комнату.

– Мам, вот Лаки!

Елена улыбается. Она чувствует, как у нее на глазах появляются слезы, но сдерживает их. Мам.

* * *

После обеда Каролина забирает детей наверх, в их комнаты. Эдмунд говорит, что ему нужно поработать. «Всего лишь часок», – объясняет он извиняющимся голосом.

Елена остается одна. В первый раз за несколько дней она совершенно одна – здесь, в своей спальне. Она подходит к двойной стеклянной двери и видит, что та выходит на один из красивых балконов дома. Отсюда открывается восхитительный вид. Газоны со множеством клумб, озеро с белыми лодками, покачивающимися на нем, лес, окружающий его, красивые здания конюшен. Трудно поверить, что это ее дом. Она поворачивается и смотрит на кровать. Огромная двойная кровать. У нее захватывает дух. Подходит поближе и проводит руками по покрывалу из толстой ткани. Ложится для пробы, лежит на спине и смотрит в потолок. Потом снова поднимается с кровати, становится перед окном и прислоняется лбом к прохладному оконному стеклу. Ее прошибает пот; интересно, когда ее температура тела снова придет в норму? Эдмунд идет по газону к лодочному причалу, разговаривая по мобильному телефону и спокойно жестикулируя свободной рукой. Ее муж. Дети отдыхают в своих комнатах. Она в своей спальне. Дома.

13

За ужином Кристиан наконец-то оживился. От угрюмого, замкнутого мальчика не осталось и следа: он пересказывает услышанный в школе анекдот. Очень длинный анекдот об утке, которая приходит в цех по разделке птицы и просит попкорн. То, как он рассказывает, смешнее, чем сам анекдот, и София, которой сейчас веселее всех, чуть ли не падает со смеху.

Потом заходит Каролина и отводит детей наверх: им пора принимать душ, а потом ложиться спать. Странно, но Елене хочется еще посидеть. Однако она замечает, что дети вымотались. Будет лучше не нарушать их ежедневный распорядок. Ведь, в конце концов, это ее первый вечер дома. Дети подходят к Эдмунду пожелать спокойной ночи. София садится ему на колени и обнимает его, а Кристиан просто говорит «Спокойной ночи». На мгновение София останавливается в нерешительности, но потом подходит к Елене. Та раскрывает объятия, и девочка быстренько забирается к ней на колени, обхватывая ее руками. София крепко стискивает ее, и Елена закрывает глаза, наслаждаясь ароматом, исходящим от этого маленького теплого тела. Она снова открывает глаза и видит, что перед ней стоит Кристиан. Он тоже в замешательстве, не знает, что делать, но стоит и ждет. Она обхватывает его одной рукой и притягивает к себе. Он прижимается к ней, и его серьезные голубые глаза смотрят прямо в ее глаза. Они впервые посмотрели прямо друг на друга. Это ее сын.

– Спокойной ночи, мам, – произносит мальчик.

Елена крепко прижимает его к себе и долго не отпускает. Мам. Ей приятно, что ее так называют. Что ее вообще как-то называют. А может быть, она – это не она, а самая мимолетная и обезличенная персона в мире. Но, по крайней мере, она может быть чем-то для тех, кто ее как-то называет. Мамой, женой, наследницей. Что касается последнего, то пройдет еще много времени, прежде чем она к этому привыкнет. Всякий раз, когда Эдмунд пытался завязать с ней разговор о фирме, она тут же останавливала его. Это для нее пока слишком. Нужно все делать постепенно и начинать с самого важного.

– Спокойной ночи, мое сокровище, – эмоционально говорит она.

Некоторое время они сидят молча, Эдмунд теребит салфетку.

– Как тебе ужин?

Елена смотрит на свою тарелку. Она почти не притронулась к еде. Только попробовала свиное жаркое с картофелем и соусом из белой спаржи.

– Это было одним из твоих любимых блюд.

– Неужели? – Она с удивлением смотрит на мужа.

На глазах у нее слезы, и она сама не понимает, отчего они появились. Возможно, от этого любимого блюда, которое ей не нравится. На острове она никогда не готовила такую тяжелую пищу.

– Тебе не хотелось бы посмотреть фотографии? – спрашивает Эдмунд, поднимаясь из-за стола.

Он не видел ее слез, ему это совершенно не нужно. Елена кивает и следует за ним в комнату, выходящую на террасу. Створки большой стеклянной двери открыты, и вечернее солнце освещает помещение. Снаружи, в самом конце парка, видна вода: может, это море, а не озеро? Два больших дивана, обитые зеленоватым плюшем, стоят посреди комнаты, между ними журнальный столик. Вдоль стен расставлены узкие белые столы со свежими цветами в античных вазах, а сверху над ними висят картины. Это обычные пейзажи, и в таких же мрачных красках, как те, что висят в спальне. Захотелось выяснить: неужели это она сама выбрала художника?

– Мы разместили их по порядку в альбоме после того, как ты исчезла, – сообщает Эдмунд.

Елена внимательно смотрит на него, а потом на фотоальбом в переплете, лежащий на журнальном столике.

– Так нам было удобнее сидеть за столиком и рассматривать твои фотографии по вечерам. – Добавляет: – Мне и детям.

Елена опускает глаза. Эта картинка стоит у нее перед глазами. Эдмунд и дети вечер за вечером сидят и рассматривают старые фотографии своей пропавшей мамы, в то время как она накрывала столики в кафе в Гудйеме и занималась любовью с Йоахимом. Что она за человек? Наверное, было бы лучше, если бы она умерла.

Она устраивается на диване, а он открывает первый альбом с фотографиями, подвигаясь ближе к ней, и кладет ей на колени. Показывает первую фотографию, на которой изображена она, радостно улыбающаяся, сидящая в синих вельветовых брюках на гнедом коне арабской породы.

– Тебе приходилось ездить верхом после того, как… того несчастного случая?

Елена качает головой, вспоминая, как сегодня днем ходила с Софией на конюшню. Она не боялась лошадей, но и горячего желания подойти к ним поближе у нее не появлялось.

– Ты ездила верхом каждый день. Лошади твои, – продолжает он.

– Это племенные лошади? – с любопытством спрашивает она.

– Не совсем. Главным образом это лошади для занятий спортом, для конных пробегов… всего лишь хобби. – Эдмунд равнодушно пожимает плечами, ему хотелось бы рассказать о чем-то другом.

Он показывает Елене следующую фотографию, где она стоит возле коня более темной масти.

– Это твой любимый конь. Самир. Именно на нем ты ехала верхом в тот последний день.

Несчастный случай. Она ударилась головой. Об этом-то он и хочет рассказать ей. Елена рассматривает фотографию и себя на ней. И она, и конь выглядят совершенно расслабленными и спокойными.

– Ты отрабатывала езду на большие расстояния, и не было ничего необычного в том, что ты долго отсутствовала, даже несмотря на то, что уже стемнело. Но потом Самир примчался из лесу один. Работавшие на конюшне пришли за мной, и мы поскакали искать тебя. Я прочесал все тропинки, по которым ты имела обыкновение ездить. Всю ночь я провел на лошади, окликая тебя.

Сейчас голос у Эдмунда спокойный, но руки, держащие альбом, слегка дрожат. Елена пытается представить себе, как он верхом скачет по лесу с фонарем в руках, ищет ее повсюду, зовет и боится найти всю в синяках, а может быть, даже мертвой.

– Твой шлем лежал совсем рядом с ручьем, в зарослях травы.

Больше он ничего не говорит. В гостиной царит тишина. Солнце садится все ниже, и свет в комнате становится оранжевым, легкий ветерок приносит едва ощутимый аромат. Чем это может пахнуть? Конечно же, озером. Это запах пресной воды, такой непохожий на тот запах моря, который прежде окружал ее и к которому она привыкла. Этот запах скорее напоминает… что? Может быть, перегной? Эдмунд поднимается и идет закрыть дверь. Елена открывает следующую страницу. Там тоже полно фотографий с ней, сидящей верхом на различных лошадях. То же самое и на следующей странице, и во всем альбоме. На большинстве фотографий она с этим конем темной масти. С Самиром. Эдмунд включает люстру, отрегулировав интенсивность света, возвращается к дивану и садится рядом с ней. На этот раз на несколько большем расстоянии.

– Полиция тоже прочесала все окрестности, но не нашла никакого следа. Мы искали тебя в течение нескольких дней по всей округе с собаками и вертолетами. Даже в озере. Полиция предполагала, что это самоубийство, но… – тут Эдмунд вздыхает, – тебя объявили в розыск по Дании и даже за границей. Никакой информации не поступало, не было никаких зацепок. Ты просто исчезла. В полном смысле слова исчезла.

Елена слушает. Он рассказывает сейчас историю, произошедшую с ней.

– А чем я еще занималась? Если лошади были моим хобби, то какая у меня была работа? – с нетерпением задает вопрос Елена, которой теперь захотелось узнать все.

– Ты помогала вести дела на фирме. Это была фирма твоего отца. Он создал компанию «Сёдерберг Шиппинг», был основателем всего. Мы просто продолжаем его дело.

– Мой отец, – повторяет она и чувствует, как это слово пробуждает внутри нее ощущение тепла.

Это слово снова потрясает ее. Значит, она не детдомовская, не сирота, у нее есть своя биография.

– Расскажи о моей семье. Кто были мои отец и мать?

– Ты родом из хорошо известной семьи. Твой прадед был одним из основателей Химмельбьергских собраний…

Елена замечает, что Эдмунд все время что-то ищет, какую-нибудь искорку прозрения в ее глазах. И всякий раз остается немного разочарованным. Он продолжает:

– Химмельбьергские народные собрания… в целях установления демократии в Дании…

Она кивает: кое-что из того, о чем рассказывает Эдмунд, она знает. Те факты и события, что известны всем. Она также знает, что Монтевидео находится в Уругвае, что Дания стала демократическим государством в 1849 году, что жасминовый рис более клейкий, чем прочие сорта риса. И ему отдают предпочтение, когда едят палочками. Она знает много чего и может месяцами рассказывать обо всем, что знает. Только лишь информация о ней самой и о том, что с ней случилось, стерлась из памяти.

– А мой отец? Он тоже этим занимался?

Эдмунд улыбается:

– Твой прадед жил в сороковых годах девятнадцатого столетия. Твоего отца звали Аксель. До своей смерти он был одним из наиболее влиятельных предпринимателей в Дании.

Он говорит так, словно читает по книге, размеренным и лишенным всяких эмоций голосом. О фирме, о том, как ее отец курсировал по озерам, перевозя главным образом лес и туристов. О том, как он вовремя понял, что будущее за перевозками не по озерам, а по морям, и стал расширять свою деятельность, начал строить собственные корабли в Фредериксхавне. Но он обосновался в Силькеборге, где они всегда находились, хотя многие на фирме годами пытались уговорить его перевести главный офис в Копенгаген, Орхус или даже на Филиппины.

– Есть фотографии с ним? А моя мать? У меня есть братья или сестры?

Эдмунд берет альбом, переворачивает в нем несколько страниц то вперед, то назад и вручает его Елене открытым на странице со старыми черно-белыми фотографиями.

– Вот твои родители. Ты была их единственным ребенком, – отвечает он довольно формальным, обезличенным тоном.

Она рассматривает фотографии. Вот старый свадебный снимок: на нем молодая девушка, сидящая на стуле в простом белом платье и фате, спускающейся ей на плечи, со смущенным, несколько застенчивым выражением лица.

Эдмунд осторожно пододвигается к ней и кладет свою ладонь ей на руку, но быстро убирает ее назад.

Елена опять сосредоточивается на фотографиях с отцом. На свадебной фотографии он возвышается над всеми, стройный и властный. Он был гораздо старше своей невесты. Ему где-то за пятьдесят, – оценивающе думает она. Она узнает в нем свой подбородок и глаза, густые брови. Пересматривает все фотографии, одну за другой, перелистывает весь альбом, видит, как протекала жизнь ее родителей. Сначала ее мама совсем молодая, потом она становится серьезнее. Затем родилась Елена, у ее родителей появляются животики. Фотографии меняются, становятся цветными, меняется и стиль одежды, а у родителей появляются морщины. Елена продолжает листать альбом. Ее пальцы замечают прежде, чем глаза, что внутри фотоальбома, где склеены страницы, чувствуются зазубрины.

– Здесь не хватает одной страницы.

– Неужели?

Эдмунд проводит по этому месту пальцами:

– Да. Это старый альбом.

Он перелистывает дальше. Следующая страница. На ней Елена видит новорожденную – это она сама. Видит, с каким теплым и полным любви выражением лица глядит на нее мать. Смотрит, как подрастает, учится ходить, как сидит верхом на первом пони в своей жизни.

Она долго рассматривает каждую фотографию, Эдмунд, сидящий рядом, молча дает ей возможность листать не спеша. Она ощущает тепло, исходящее от его ноги, слышит его дыхание. Досматривает альбом до конца, закрывает его и глядит на кипу других, лежащих перед ними. Их так много, и так много в них фотографий за все эти долгие годы! Все то, что она забыла, начинает возвращаться к ней.

– Мои родители умерли? – спрашивает Елена, хотя и сама знает ответ: если бы они были живы, они бы тоже сейчас были здесь. Они бы тоже тосковали по ней.

– Да, они уже умерли. Хочешь посмотреть фотографии детей, когда они были маленькими?

– А как насчет… двоюродных братьев и сестер… в этом плане.

Эдмунд засомневался:

– Да. Разумеется. Но…

– Но?

– Ты же знаешь, как бывает, когда речь идет о деньгах.

– Нет.

– Родственники… все деньги, заработанные твоим отцом, – отвечает Эдмунд, слегка пожимая плечами. – Полагаю, твои родственники рассчитывали на значительно большую сумму, чем он был готов дать.

Елена молча кивает. Чувства переполняют ее, когда она открывает следующий альбом.

– Кристиан? – шепчет она.

Эдмунд утвердительно кивает. Сейчас уже слезы выступили на глазах у них обоих.

Елена медленно перелистывает этот альбом. При этом она переворачивает страницы своей собственной жизни, которая не должна была исчезнуть таким образом. Снова и снова она пытается напрячь мозг: она хочет вспомнить. Ей не хочется просто сидеть и смотреть: хочется знать, как она себя чувствовала, когда делались эти фотографии.

– Ты что-нибудь вспоминаешь? – спрашивает Эдмунд, очевидно, думая о том же самом.

Елена с сожалением качает головой.

– Может быть, мне поможет, если я снова начну лечиться, – отвечает она, но сама мысль об этом приводит ее в ужас.

Эдмунд обратился к лучшим психиатрам и терапевтам страны, чтобы они вернули ей память. Но врачи в Королевском госпитале уже пытались это сделать. И это действовало на нее так угнетающе, словно каждая такая попытка угрожала ее жизни.

Неожиданно Эдмунд берет ее руку и прижимает к своему лицу. Елена в испуге пытается забрать руку назад, но он держит крепко.

– Елена, мне тебя очень не хватало, – говорит он и прижимается к ней.

Она чувствует его мягкие губы на своих губах, гладко выбритые щеки. Он – ее муж, красивый мужчина. Она кладет ладонь ему на грудь и, ощущая твердые мускулы на ней, останавливает его.

– Пока еще слишком рано, я не могу…

Он отпускает ее и встает.

– Прости.

– Ты не должен просить прощения, это я должна. Просто я так измучена. – Елена тоже поднимается и стоит в смущении перед ним.

* * *

Они молча готовятся ко сну – лежат друг возле друга. На широченной двухместной кровати между ними остается еще много места. У каждого из них свое пуховое одеяло.

– Спокойной ночи, – говорит Эдмунд и ложится на бок, повернувшись спиной к ней.

Его дыхание становится спокойным, но у Елены нет уверенности: возможно, он только делает вид, что спит. Сама она еще долго не засыпает. Прислушивается к новым звукам. Это слабое гудение может исходить из дымохода через открытый камин. За домом шумят деревья. Но прежде всего она слышит дыхание Эдмунда. С этой ночи она будет слушать, как он спит – каждую ночь. Каждую божью ночь. Он ведь ее муж. Когда-нибудь она будет готова к нему. Она должна быть готова. И все-таки она скучает за Йоахимом. Интересно, он уже снова пишет?

14

Йоахим просыпается с резкой болью и привкусом скумбрии во рту. Скумбрия? Он еще долго продолжает лежать на матрасе, не раскрывая глаз, у него нет сил смотреть на то, что его окружает. Жалкая однокомнатная квартира в Нёрребро[3]3
  Нёрребро – один из районов Копенгагена.


[Закрыть] с отклеившимися обоями на стенах и линолеумом на полу. В комнате стоит затхлый запах, а из углов тянет чем-то кислым – наверное, здесь держали кота. Перед окном щит с надписью «Продается» тихонько качается от утреннего бриза. «Ах, черт», – шепчет Йоахим. Ему бы следовало быть признательным и за такое жилье. Это Гудрун из издательства предложила свою помощь: пожить здесь, пока квартира не будет продана. Она купила ее для своего сына, но он поедет в Нью-Йорк, чтобы учиться дальше. Йоахим продолжает лежать, не открывая глаз. Как же это далеко от его собственной жизни! Жизнь с детьми, которые учатся в американском университете. Жизнь для людей с настоящей работой, с настоящими отношениями.

Он поворачивается на бок и все-таки открывает глаза. Смотрит на не распакованные ящики с вещами, стоящие вдоль стен один на одном. Единственное, что он сделал, – устроил себе ложе из матраса, положив его прямо на пол, и поставил ноутбук на красном журнальном столике, оставленном сыном Гудрун. Возле ноутбука стоят две пустые бутылки и стакан с недопитым вином. Так закончилась его вчерашняя попытка что-нибудь написать.

Шатаясь, он поднимается на ноги и идет в крошечный санузел: туда следует заходить почти боком, и кажется невероятным, что там есть место еще и для душа. Он старается не смотреть на себя в зеркало, поскольку и так знает, какой у него вид после этой ночи. Одутловатое и красное лицо – он выглядит старше своих пятидесяти двух лет.

Несколько минут он ищет таблетки от головной боли, но так и не находит их. Он не сам упаковывал свои вещи: попросил об этом Лину.

У него не было сил оставаться на Кристиансё одному, без Елены. Его старенький «вольво» так и стоит на Борнхольме. Грузчики доставили его вещи на следующий день. Старую одежду и старые рукописи.

Что ему теперь делать? Что с ним теперь будет? Оставаться одному в этой квартире в Копенгагене и каждое утро просыпаться вот так? Ждать и надеяться, что любимая женщина передумает и вернется к нему назад? Но у нее же теперь есть семья. Она получила предложение, которому он не мог ничего противопоставить. Муж, дети и дом. Что он мог ей предложить взамен?

Он должен попытаться начать писать. Сейчас он чувствует себя несчастным. Нужно только начать писать. А может быть, такой поворот жизни это Божье благословение.

Йоахим сидит перед включенным компьютером, тупо в него уставившись. Потом поднимается, прохаживается по комнате и выглядывает из каждого окна. Ему не хватает Луизы. Елены. Ему не хватает ее физически, словно у него отняли часть его самого, и теперь у него постоянная ноющая боль. Он хочет позвонить ей. Ведь можно же позвонить? Просто сказать, как ему не хватает ее, и спросить, как у нее дела. Он думает о том, как она выглядела, когда они стояли друг перед другом возле ресторана. Она заплакала и попросила оставить ее в покое.

Он снова идет к ноутбуку. Сеть «Free-wifi-fuck» не появляется в списке доступных, как это было вчера вечером. Вместо этого есть сеть соседки, Ребекки Фискнет, с хорошим доступом. Йоахим раздумывает, натягивая рубашку через голову и вставляя ноги в изношенные туфли, затем спускается по лестнице на девять ступенек вниз и стучится в дверь к Ребекке. Через некоторое время дверь открывается. Ей лет двадцать, она – студентка, хорошенькая… И что дальше? Она не такая красивая, как Елена.

– Добрый день…

– Привет, Ребекка, – здоровается Йоахим, слегка покраснев и растерявшись от этого. Может быть, она его узнает? – Я живу здесь, немного выше. Просто проходил мимо и хотел поздороваться.

– Окей, привет, – улыбается девушка.

Красивые зубы, ярко-красный лак на ногтях, который начинает шелушиться, тушь для ресниц, нанесенная еще вчера… всякие дурацкие подробности. Зачем они ему нужны?

– Ты… Можно я немного попользуюсь твоим вай-фаем? Мне должны дать доступ на следующей неделе.

* * *

Вернувшись в квартиру, он залогинивается в сети Ребекки и какое-то время сидит, уставившись на логотип «Гугла».

– Ну, давай же, – шепчет Йоахим.

Он должен написать о своем несчастье. Он больше не пойдет к Елене, не станет тратить время на нее… Он вводит «Елена Сёдерберг» в поле поиска. Выскакивает целый ворох ссылок о ее фирме, о ее прадеде, который был одним из организаторов собраний национального возрождения в Химмельбьерге, одним из тех, кто боролся за демократию в Дании. Эта информация не радует. Он чувствует себя ничтожеством, и эта микроскопическая однокомнатная квартирка кажется ему подходящей для него. Семья Йоахима едва ли может называться родом, сравнимым с Сёдербергами.

Он читает дальше. Информации о ней на удивление мало. Находится одно интервью пятилетней давности в каком-то женском журнале. Там есть и фотография. У нее совсем другая прическа, гладкие волосы более светлого цвета. Стопроцентная блондинка – должно быть, это парикмахер постарался. Она красивая и… настоящая леди. Стиль одежды тоже совершенно другой: более строгое платье темно-синего цвета и простая тонкая цепочка на шее. Есть также фотографии ее дома внутри и снаружи. Все такое помпезное, кричаще роскошное. Такое далекое от той жизни, которую она вела с ним на острове. Он читает статью. Елена рассказывает журналисту о своих глубоких, романтических и прежде всего датских корнях… как будто Дания появилась на свет в этом долбаном Химмельбьерге. Йоахим продолжает терзать себя и читает дальше. Елена несколько раз упоминает об Эдмунде, называя его мой муж. Она приводит его в качестве примера мужа, понимающего, насколько важно делить с женщиной домашнюю работу: это современный мужчина, который не только утверждает, что он за равноправие, но и подтверждает это своими поступками.

Звонок в дверь. Йоахим бросается открывать, неужели это она? Уже? Перед дверью стоит мужчина в костюме с портфелем в руке.

– Добрый день! Моя фамилия Шмидт, я адвокат семьи Сёдерберг. Вы позволите мне войти? Я ненадолго.

Сбитый с толку Йоахим пожимает руку адвокату и приглашает его войти. Шмидт заходит и осматривается в комнате: матрас на полу, бутылки из-под вина на журнальном столике, ящики с вещами, часть которых валяется на них после того, как Йоахим там лихорадочно рылся в очередной раз. Ему становится стыдно, и он поспешно выносит на кухню бутылки и закрывает ноутбук.

– Простите, я совсем недавно переехал, здесь небольшой беспорядок… – Он не знает, что сказать.

Адвокат вопросительно смотрит на стул. Йоахим кивает. Шмидт садится, кладет на столик портфель и раскрывает его.

– В чем, собственно, дело?

– Я должен поговорить с вами об этом деле. Давайте попытаемся найти решение, которое устроило бы обе стороны. Может быть, вы тоже присядете? Здесь у меня кое-какие документы, которые я бы хотел вам показать.

У Йоахима снова наступает похмельный синдром. Вероятно, он все еще немного пьян. Адвокат семьи Сёдерберг? Он кивает головой, словно обращаясь к самому себе, подвигает один из ящиков к столику и усаживается. Оказывается слишком низко по отношению к столику. Встает и кладет еще один ящик сверху – и теперь уже слишком возвышается над столиком и адвокатом. Но лучше уж так. Семейный адвокат… Ну, разумеется, у семьи Сёдерберг есть свой адвокат.

– Не понимаю… Решение, вы говорите?

Адвокат откашливается и с некоторой нервозностью достает из портфеля листы бумаги.

– Вы ведь знаете семью Сёдерберг? Эту историю… деликатную. То, что Елена исчезла, утрата памяти, это все ужасно, но…

Адвокат передвигает бумагу по столику, и Йоахим начинает ее рассматривать. Название «Договор о конфиденциальности» написано вверху заглавными буквами. Он читает дальше. Становится ясна причина прихода адвоката. «Договор заключается между сторонами», а дальше следует его собственное имя и имя господина Сёдерберга.

– Для семьи Сёдерберг было бы очень неприятно, если бы эта история со всеми подробностями о том, как фру Сёдерберг жила с другим мужчиной в период своего исчезновения, стала достоянием гласности… Нам следует подумать о Елене, пощадить ее чувства.

Адвокат выжидающе смотрит на Йоахима, пока тот читает договор.

Он должен подписаться под тем, что не расскажет о своих отношениях с ней никому, не только прессе, но и никому другому, ни своей семье, ни друзьям. И что он не имеет права писать о Елене. Все это перечислено отдельно: ни в виде книги, рассказа, статьи, обзора, интервью и т. д. Это хорошо проработанный договор. Он смотрит на сумму, указанную на последней странице, и изумляется. Пятьсот тысяч крон. Полмиллиона.

– Нам понятно, что это неприятно для вас, и мы охотно это компенсируем, – резюмирует адвокат.

Компенсируют? У Йоахима возникают сомнения, за что, собственно, ему предлагают такие деньги. За молчание? Идет ли речь о том, чтобы не было неприятных интимных подробностей об исчезновении и жизни Елены на острове… Или же они хотят быть уверенными, что он не упомянет о ней вообще и больше не появится в ее жизни? Они ему платят, чтобы он совсем забыл о ней?

– А если Елена решит уйти от Эдмунда? Я буду ждать ее.

Йоахим кладет договор о конфиденциальности на столик. Его рука немного дрожит.

Адвокат хмурит брови и сам выглядит сбитым с толку.

– В договоре речь идет о том, что вы отказываетесь от права рассказывать о чем-либо, что происходило в течение последних трех лет. Вы подписываетесь под тем, что вы не будете никому ничего рассказывать о Елене…

– Я хочу быть уверенным, что это не означает моего полного отказа от Елены. Я люблю ее и знаю, что она любит меня. Понимаю, что она должна была вернуться в семью. Безусловно. Но ведь она может передумать.

– Совершенно не понимаю, о чем вы говорите. Елена Сёдерберг вернулась в свою семью, и теперь семья хочет быть уверенной, что все кончено и что эти неприятные истории не станут достоянием гласности.

Неприятные истории. Ощущение, как при болях в животе. Йоахима свели до уровня неприятных историй. Каких-то семейных страхов. Досадные обстоятельства, которые могут нарушить их спокойную жизнь. Будут ли у Елены снова брать интервью для женских журналов? Станет ли она рассказывать, какой была несчастной без своей семьи… но ее муж с современными взглядами, к счастью, в конце концов нашел ее? Вот такую историю будут рассказывать для публики? Йоахим чувствует, как у него что-то переворачивается в животе, и опять этот вкус скумбрии во рту. Скумбрия? Он терпеть ее не может. Или он ел ее ночью?

– Я не могу это подписать. – Он решительно отодвигает бумаги от себя.

– Но… – Адвокат явно в недоумении.

Йоахим поднимается.

– Сожалею. Мне очень досадно, что это неприятно для семьи, но я не могу. – Он замолчал, а потом продолжил чуть тише: – Я не желаю создавать проблемы для Елены, не собираюсь говорить что-либо, что могло бы создать ей проблемы. Но также не могу торговать тем, что пережил вместе с ней. Время, которое мы провели вместе, – это часть моей жизни тоже. И это не то, о чем я хотел бы забыть. Писатель не может торговать событиями своей жизни: это единственное, что у него есть.

Йоахим чувствует свою правоту. Воспоминания о жизни с этой женщиной – единственное, что у него есть.

Адвокат встает, но продолжает стоять перед ним в нерешительности. Йоахим протягивает ему документы, но адвокат поднимает руку в знак отказа.

– Оставьте их у себя, подумайте немного. Может быть, вы передумаете. Тут есть еще дело о Луизе, – добавляет адвокат и пристально смотрит на Йоахима.

– Что еще за дело?

– Вообще-то полиция также подозревает фру Сёдерберг… в деле об исчезновении Луизы Андерсен. А в этом случае было бы лучше, если бы не слишком много подробностей попало в прессу.

Йоахим рассматривает адвоката и пытается понять, что эта бумажная душа говорит. Ну да, Луиза Андерсен, давно пропавшая без следа… Елену подозревают? Но неужели для нее будет меньше риска попасть в тюрьму, если Йоахим подпишет договор?

– Я не передумаю, – в конце концов произносит он и настойчиво протягивает бумаги назад.

Но адвокат закрывает портфель и поспешно проходит мимо него прямо к двери, повторяя:

– Подумайте все-таки об этом. Номер моего телефона и мой адрес есть в договоре. Позвоните мне, когда передумаете. Не пройдет и часа после того, как вы подпишите договор, и деньги окажутся у вас на счету.

Йоахим решительно рвет договор пополам. Звук разрываемой бумаги заставляет адвоката повернуться. Он с изумлением смотрит на половинки листов формата А4, падающие на пол. Качает головой и выходит из квартиры, громко хлопая за собой дверью.

Йоахим снова в одиночестве. Совсем один.

Это правда: Елена не выбрала его – у нее есть дети. Но он сделал для себя выбор: ждать ее. Даже если ему придется ждать ее всю оставшуюся жизнь.

Кроме того, он уверен, что в этом деле что-то не так. Как появилась Елена на Борнхольме с рюкзаком Луизы Андерсен? Что же тогда произошло с настоящей Луизой? Как пересеклись пути этих двух женщин: воспитанницы детдома и представительницы высшего общества? Нужно выяснить это. Выяснить истину.