Текст книги "50 знаменитых загадок древнего мира"

Царственные «близнецы»

У истоков национальной истории евреев стоит личность Моисея, вождя и законодателя, который, согласно Библии, освободил свой народ от египетского рабства, предводительствовал в их скитаниях по Аравийской пустыне, дал ему установления и умер в преддверии Земли обетованной, ступить на которую ему было не суждено.

В последующие века легенду о Моисее, как это всегда бывает с легендами о национальных героях, расцветили пестрыми нитями фантазии; но эти позднейшие узоры не смогли изменить до неузнаваемости ее основных линий. Еще и теперь различаются черты человеческого лица в ореоле неземной славы, озарявшей лик пророка и святого, когда он спускался с горы, где беседовал с Богом и получил из его рук новый закон для своего народа. Примечательно то, что, хотя Моисей стоит к историческому времени довольно близко, в его жизнеописании элемент чудесного и необычайного занимает гораздо больше места, чем в сказаниях о еврейских патриархах. И они, по преданию, время от времени вступали в общение с божеством – то лицом к лицу, то в видениях; но ни один из них не изображается творцом таких чудес и знамений, какими изобилует жизненный путь Моисея. Он от первого до последнего дня своей жизни стоит особняком как носитель великой миссии. Его путь пролегает высоко над путями простых смертных, и в его образе нет почти ни одной из общечеловеческих слабостей.

Рождение Моисея, как и все события его жизни, окутано дымкой тайны. После смерти Иосифа и его братьев потомки их, сыны Израиля, так быстро размножились в долине Нила, что египтяне стали смотреть на них с недоверием и страхом и пытались положить этому предел, принуждая их к тяжелым работам. Но так как эта жестокая мера не привела к желаемым результатам, то властитель Египта издал приказ, чтобы все еврейские дети мужского пола умерщвлялись при рождении. Когда же фараон убедился, что его бесчеловечный приказ не выполняется из-за мягкосердечия повитух, которым было поручено это злое дело, он повелел бросать в воду всех новорожденных еврейских мальчиков.

Мать Моисея три месяца после рождения ребенка прятала его. Когда же стало невозможным скрывать его дольше, она сплела корзину из тростника, вернее из папируса, обмазала ее глиной и смолой, уложила в нее ребенка и отнесла с сердечным сокрушением на берег Нила в заросли тростника. Старшая сестра младенца стояла вдали, следя за тем, что произойдет с ее маленьким братом. И вот случилось так, что дочь фараона, царя египетского, пошла к реке купаться и, заметив в тростнике корзину, послала за ней одну из своих прислужниц. Когда принесли корзину и открыли ее, царевна увидела ребенка, который тут же заплакал. Она пожалела его и сказала: «Это из еврейских детей».

Тем временем сестра младенца, наблюдавшая за всем происходившим, подошла и обратилась к царевне: «Не сходить ли мне и не позвать ли к тебе кормилицу из евреянок, чтоб она вскормила тебе младенца?» И дочь фараона молвила: «Сходи». Девушка пошла и привела мать ребенка. Дочь фараона обратилась к ней со словами: «Возьми младенца сего и вскорми его мне; я дам тебе плату». Так мать получила своего младенца и вскормила его. Когда же ребенок подрос, она привела его к дочери фараона, и он стал сыном царевны; ему дали имя Моисей (Моше). «Потому что, – сказала царевна, – я из воды вынула его (от еврейского «машах», извлекать)».

На самом деле имени, данного герою при рождении, мы не знаем. Библейская этимология не выдерживает критики. Это имя почти определенно египетское, но оно не связано с солнцем, как утверждали некоторые, а означает родовую принадлежность: «сын того-то» или «рожденный тем-то». Оно являлось частью таких имен, как Яхмос и Тутмос. Вероятно, и имя Моисея, Моше, аналогичным образом имело предшествующий слог, указывающий на бога, сыном которого был провозглашен обладатель имени, и затем отброшенный, когда Моисей вышел из Египта.

В рассказе о рождении Моисея нет ничего сверхъестественного, но в нем можно различить черты, более характерные для фольклора, чем для истории. Чтобы подчеркнуть необычайность судьбы своего героя, рассказчик представляет дело так, что великий человек при рождении был обречен на неминуемую смерть, но его спасло некое обстоятельство, которое обыкновенному человеку может показаться простой случайностью, а на самом деле – это указующий перст провидения, сохранившего беспомощного младенца для предназначенной ему высокой доли. Такими эпизодами повествователь, стремится усилить эффект рассказа, чтобы сделать его достойным величия своего героя. В греческих мифах так спасаются Эдип и Персей, в римских – Ромул и Рем.

Оракул предостерег фиванского царя Лаия, что он погибнет от руки собственного сына, который впоследствии женится на его жене и собственной матери Иокасте. Ужаснувшись предсказанию, Лаий приказал проколоть новорожденному сыну пятки железными спицами и бросить в горах. Ребенка нашли пастухи и отнесли к царице Коринфа, у которой не было своих детей. У мальчика ноги опухли от проколов, поэтому его прозвали Эдип – «человек с распухшими ногами». Он стал один из самых несчастных правителей во всей истории человечества.

Судьба Персея была более счастливой. Его дед, царь Аргоса Акризий, убоялся предсказанной ему смерти от руки внука, поэтому заточил свою дочь, Данаю, в подземной темнице (или в медной башне). Зевс проник в заточенье в виде золотого дождя – и родился Персей. Акризий, опасаясь за свою жизнь, приказал упрятать дочь и внука в ящик и бросить в море. Спасшийся по воле богов

Персей не только убил чудовищную горгону Медузу, но и спас Андромеду, а также, по одной версии, основал знаменитые Микены (не этот ли миф так очаровал А. С. Пушкина, что он отправил по волнам бочку с царевичем Гвидоном?).

История Персея во многом напоминает историю троянского царевича Париса. Накануне его рождения царица Гекуба увидела во сне, что родила факел, от которого запылал весь город. Прорицатели объяснили, что сын, которого она родит, станет причиной гибели государства. Мальчика отдали пастухам, чтобы те отнесли его в ущелье горы Иды и оставили там. Через несколько дней один из пастухов, проходя мимо места, где был оставлен ребенок, увидел, как медведица своим молоком кормит младенца. Царевич был спасен, а государство все-таки погибло.

Согласно римскому преданию, основатель Рима тоже был в младенчестве брошен на погибель и неминуемо бы погиб, если бы волей судьбы не вмешались волчица и зеленый дятел. Вот что произошло. На склонах Альбанских гор стоял «длинный белый город» – Alba Longa, и в нем царствовала династия царей Сильвиев, что значит «лесные». На холмах нынешнего Рима еще паслись стада и волки рыскали среди болотистых низин. Один из царей Альбы, по имени Прока, оставил после своей смерти двух сыновей – Нумитора и Амулия. Нумитор был старший и должен был по воле отца унаследовать его престол. Но младший брат, честолюбивый и бессовестный, не постеснялся прогнать силой своего старшего брата и сам стал царем. Не довольствуясь этим, он задумал укрепить узурпированную власть и довершить злодеяние над братом, лишив его мужского потомства.

С этой целью он приказал убить единственного сына Нумитора, а дочь его, Рею Сильвию, убедил, а может быть, насильно заставил сделаться жрицей богини Весты и тем самым дать обет вечной девственности. Но обет этот был нарушен. Девственница-весталка забеременела и в урочное время родила двух мальчиков– близнецов. Она указала на бога Марса как на их отца, но жестокосердный дядя отказался верить ее словам и велел бросить обоих мальчиков в реку. Случилось так, что Тибр вышел из берегов, и слуги, которым было поручено утопить детей, не смогли добраться до главного русла реки и оставили корзину с близнецами на отмели у подножия Палатинского холма. Здесь их нашла волчица, привлеченная их плачем. Она накормила их своим молоком и начисто вылизала тину, которой были покрыты их тела. Вплоть до времен империи под Палатинским холмом в память об этом событии стояла статуя, изображавшая волчицу (дети под ней появились значительно позже). Она до сих пор хранится в Капитолийском музее в Риме. Некоторые добавляют, что зеленый дятел помогал волчице кормить и оберегать покинутых близнецов, а так как зеленый дятел, как и волчица, был посвящен Марсу, то народ усматривал в этом лишнее доказательство божественного происхождения Ромула и Рема.

Такого рода удивительные истории рассказываются, по-видимому, чаще всего про основателей царств и династий в тех случаях, когда происхождение их стерлось из памяти народа или законность пребывания на престоле вызывала сомнения.

В истории Древнего Востока мы находим еще один яркий пример того, как затерявшееся во мраке веков начало могущественного государства облекается покровом чудесного. Первым семитским царем Вавилонии был Саргон Древний, живший около 2600 г. до н. э. Грозный завоеватель и деятельный строитель, он создал себе громкое имя, но имени своего собственного отца, по-видимому, не знал. Возможно, мать его была жрицей, которая не должна была иметь детей. Так, по крайней мере, мы можем судить по надписи, вырезанной, как говорят, на одной из его статуй. Копия этой надписи была сделана в VIII в. до н. э. и хранилась в царской библиотеке в Ниневии, где она была найдена уже в новейшее время. В этом документе царь следующим образом описывает свое происхождение:

 
Я – Саргон, могущественный царь, царь Агаде (Аккада).
Моя мать простого звания, отца своего я не знал,
А брат моего отца живет в горах.
Мой город Азуриану лежит на берегу Евфрата.
Моя бедная мать зачала меня и втайне меня родила.
Она меня положила в тростниковую корзину и горной смолой
закупорила мою дверь.
Она бросила меня в реку, река меня не потопила.
Река меня подняла и понесла к Акки, оросителю.
Акки, ороситель… вытащил меня,
Акки, ороситель, как своего сына… воспитал меня,
Акки, ороситель, назначил меня своим садовником.
 

Сделавшись взрослым, Саргон поступил на службу к царю Киша и благодаря своим заслугам сделался самым доверенным лицом из всех подданных царя. Доверие было,

очевидно, обмануто. Там, где царь слаб, а первый министр силен, как это слишком часто случалось в истории, царя свергают и новым царем становится министр. Так было и в случае с Саргоном.

 
Когда я был садовником, богиня Иштар меня полюбила.
Я… четыре года управлял царством,
Я управлял черноголовыми народами, я властвовал над ними.
Людьми черноголовыми я владел и правил.
Могучие горы топорами медными сровнял я,
Я поднимался на высокие горы.
Преодолевал я низкие горы.
 

Вполне вероятно, что Саргон, сделавшись царем, умышленно принял новое имя в качестве средства пропаганды (имя это означает «законный царь», которым он как раз и не был). Очевидно, даже в древности люди знали, что, какой бы возмутительной ни была ложь, она будет принята, если повторять ее достаточно громко и достаточно часто.

Как узурпатор Саргон чувствовал, что лучше было бы основать новую столицу, где можно было бы начать заново, с самим собой в главной роли, чем оставаться в старой, полной памятников и воспоминаний о прежней династии. Поэтому он основал где-то на семитской территории город Агаде. Он прославил этот город и стал известен в исторических книгах как Саргон из Агаде (Саргон Аккадский или Саргон Древний).

Этот рассказ о царе Саргоне, в младенчестве брошенном в реку в тростниковой корзине, вполне совпадает с библейским рассказом о младенце Моисее, оставленном на произвол судьбы в зарослях на берегу Нила. Принимая во внимание, что вавилонская легенда много старше еврейской, можно предположить, что авторы книги Исход создали свою версию по образцу вавилонского оригинала. Но также возможно, что обе легенды – как вавилонская, так и еврейская – совершенно независимо друг от друга выросли из одного общего корня – из народной фантазии.

Теория самостоятельного происхождения обеих легенд подтверждается до некоторой степени существованием сходного рассказа в великом памятнике индийского эпоса, в Махабхарате, так как трудно допустить, чтобы авторы последнего были знакомы с соответствующими семитическими преданиями. Поэт рассказывает о том, как царская дочь Кунти, или Притха, сделалась возлюбленной бога Солнца и принесла ему сына – «прекрасного, как небожитель, облаченного в воинские доспехи, украшенного блестящими золотыми серьгами, с глазами льва и бычьими плечами». Но царская дочь, стыдясь своего греха и в страхе перед гневом отца и матери, «посоветовалась со своей кормилицей и уложила дитя в непромокаемую корзину из ивовых прутьев, удобную, мягкую, выстланную простынями и с нарядной подушкой в изголовье. Со слезами на глазах она препоручила младенца водам реки Асва».

После этого она вернулась во дворец с тревогой в душе, боясь, как бы разгневанный родитель не открыл ее тайны. Но корзина с ребенком плыла вниз по реке до самого Ганга, пока ее не прибило к берегу около города Чампа, на территории племени сута. Случилось так, что по берегу реки гулял человек из этого племени со своей женой. Они заметили корзину, вытащили ее из воды и, открыв, увидели мальчика – «прекрасного, как утреннее солнце, в золотых доспехах, с дивным лицом и с блестящими серьгами в ушах». Чета была бездетна, и, когда мужчина увидел прелестное дитя, он сказал своей жене: «Поистине боги, видя, что у меня нет сына, послали мне этого младенца». Они его усыновили, вырастили, и он стал великим стрелком. Его звали Карна, а царственная мать его получала о нем вести через своих соглядатаев.

Подобного же рода предание рассказывает про злоключения царя Трахана в его младенчестве. Трахан был царем в городе Гилгите, расположенном в самом сердце снежных Гималаев на высоте около 5 тысяч футов над уровнем моря. Обладая прекрасным климатом, удобным местоположением и значительными пространствами плодоносной земли, Гилгит, по-видимому, с древних времен был резиденцией целого ряда удачливых властителей, которым более или менее безропотно покорялись соседние земли и города. Трахан, царствовавший в начале XIII в., оставил о себе особенно громкую славу. Он был самым могущественным и самым гордым царем Гилгита, и его богатства и подвиги до настоящего времени служат сюжетом многочисленных легенд. Рассказ о его рождении и опасностях, которым он подвергался, таков. Его отец, Тра-Трахан, царь Гилгита, женился на девушке из богатого дома в городе Дарел. Будучи страстным игроком в поло, царь еженедельно отправлялся в Дарел, где предавался своей любимой игре совместно с семью братьями своей жены. Однажды, играя, они пришли в такой азарт, что поставили условием игры право победителя убить проигравших. Состязание было долгим и велось с большим искусством, но в конце концов царь победил и, согласно условию, как настоящий игрок, убил своих семерых шуринов.

Возбужденный победой, он вернулся домой и поделился с женой печальными, но неизбежными результатами игры. Жена не только не разделила радости царя, но исполнилась враждой к нему за убийство ее братьев и решила отомстить. Она подсыпала в пищу царя мышьяк, который скоро свел его в могилу, и стала царствовать вместо него. В то время, когда она предприняла этот решительный шаг, она была беременна от царя и через месяц родила сына, которого назвала Трахан. Но ее скорбь была так глубока, что она не в силах была видеть сына убийцы своих братьев. Поэтому, заперев ребенка в деревянный ящик, она тайком бросила его в реку. Течением его отнесло вниз по реке до деревни Годар в округе Чилас. Когда он проплывал мимо деревни, два брата-бедняка собирали на берегу хворост. Увидев ящик, они подумали, что в нем находится клад. Один из братьев бросился в реку и вытащил ящик на берег. Чтобы не возбудить жадности других, они его не стали открывать, а, прикрыв хворостом, отнесли домой. Там они открыли ящик, и каково же было их удивление, когда вместо клада глазам их представился миловидный ребенок, еще живой. Мать их заботилась о маленьком найденыше, и казалось, что вместе с ребенком в дом их вошло благословение богов, потому что насколько они были раньше бедны, настолько теперь становились все богаче и богаче. Благополучие это они приписывали своей чудесной находке.

Когда мальчику исполнилось двенадцать лет, ему захотелось посетить Гилгит, о котором он так много слышал. Вместе со своими назваными братьями он отправился туда; по дороге они остановились на несколько дней на вершине холма, в месте, называвшемся Валдае. Мать Трахана еще продолжала царствовать в Гилгите, но к тому времени она тяжко заболела, и, так как в Гилгите ей не нашлось преемника, народ стал искать себе царя в других местах. Когда весь народ не знал, как ему быть, однажды утром в городе запели петухи, но вместо своего обычного «кукареку» они прокричали: «В Балдасе есть царь». Тотчас отрядили туда людей с приказом задержать и привести в Гилгит всех новоприбывших в Балд ас, кто бы они ни были. Гонцы поймали троих братьев и привели их к царице. Так как Трахан был красив и статен, царица с ним разговорилась, и во время их беседы ей открылась истина. К своему удивлению и радости она убедилась, что этот прелестный отрок ее собственный сын, которого она в необузданном порыве горести и гнева бросила когда-то в реку. Она прижала его к груди и объявила законным наследником гилгитского царства.

Существует мнение, что в преданиях, подобных рассказу о младенце Моисее, брошенном в воду, отражается древний обычай, когда для испытания законнорожденности ребенка его бросали в воду на волю судьбы. Если ребенок всплывал, его признавали законнорожденным; потонувший же объявлялся незаконным. В свете такого предположения может показаться знаменательным тот факт, что во многих из этих легенд рождение ребенка объясняется сверхъестественными причинами, и таким образом деликатно прикрывается его незаконнорожденность. Так, согласно греческой легенде, Персей был сыном Зевса; в римском сказании близнецы Ромул и Рем были зачаты их девственной матерью от бога Марса, а в индийском эпосе царская дочь объясняет рождение своего ребенка ласками бога Солнца. С другой стороны, в вавилонской легенде царь Саргон, менее счастливый или, быть может, более откровенный, чем его греческие, римские и индийские собратья, прямо признается, что отец его ему неизвестен.

Библейское предание не дает никаких оснований предполагать существование каких-либо сомнений в законнорожденности Моисея. Но его отец Амрам женился на своей тетке по отцу. Моисей был отпрыском этого брака. Впоследствии еврейский закон стал признавать такие браки кровосмесительными, поэтому можно предположить, что мать Моисея, бросая его в воду, имела для этого причины более личного характера, чем общий приказ фараона, относившийся ко всем еврейским детям мужского пола.

Царь-библиотекарь и его воины

Страну, которая когда-то была известна как Ашшур, мы называем унаследованным от греков названием Ассирия. Но важно не имя, а то, что дали эта страна и этот народ миру.

Вот несколько цитат, показывающих, как восхваляли себя ассирийские цари.

«Воинов его я заколол 4 раза по 3600 человек; тех, кто остался в живых, я, выколов им глаза, взял в плен».

«Жители города Хиримм, моего заклятого врага, были зарезаны, ни один из них не остался в живых. Трупы их, повешенные на столбах, стеной окружали город».

«34 сильных города, а также небольшие города, которым и числа нет, я осадил, захватил, опустошил, разрушил, сровнял с землей, предал огню. Дымом от пожаров, как страшным ураганом, покрыл я свод широкого неба».

«Я засыпал вражеских воинов дождем стрел, превратив их тела в решето… Я перерезал им глотки, как баранам. Как нить, перерезал я их драгоценную жизнь. Как бурный поток, разлившийся от дождей в пору созревания, так текла по широкой земле их кровь, пролитая мной. Горячие кони моей упряжки шли в потоке их крови, как по реке. Колеса моей боевой колесницы, давящей все злое и плохое, купались в их крови и испражнениях. Трупы их воинов, как трава, завалили поле. Срезав, как огурцы, их детородные члены, в ничто превратил я их детородную силу. Руки им я отрезал».

Когда воины древнего Ашшура в XIV в. до н. э. при царе Ашшурубаллите двинулись в свой первый завоевательный поход, чтобы наконец вступить на равных в большую игру тогдашних великих держав, они и ведать не ведали, что их марш будет продолжаться семь столетий. К этому времени в междуречье Тигра и Евфрата господствовал Вавилон, в Малой Азии силу набирало Хеттское царство. Ассирия же еще не возвысилась, и небольшому городу-государству Аттттттур приходилось выживать в очень сложной международной обстановке. Вглядываясь в темный колодец истории, нам не только неимоверно тяжело различить обстоятельства, сформировавшие эту обстановку, трудно даже отчетливо припомнить, чем, собственно, отмечена та эпоха в некоем гипотетическом списке итогов человеческих цивилизаций. Клинопись? Древняя астрономия? Исполинские зиккураты, где возжигали жертвенный огонь давно забытым богам? Или крылатые быки – керубы – охранители царских врат, которые по странной иронии истории после долгих превращений стали херувимами, представляющими собой высшую категорию ангелов в ангелическом многообразии Ветхого Завета? Еще труднее представить себе, что и намного раньше, за 10 веков до летописного начала собственной ассирийской истории, здесь, в Месопотамии, история уже шла, уже были города, развитое ирригационное земледелие, торговля и работорговля, войны, дворцовые интриги – весь комплекс признаков, характеризующих цивилизации древности вплоть до Рима.

До начала истории Ассирии минула почти тысяча лет истории Двуречья. Возвысились и пали Ур, Лагаш, Киш и Урук, была создана единая система мер и весов, расчислен годовой календарь, провозглашены законы Уруиним-гины, царя Лагаша, с которых, по логике приоритетов, следует начинать изучать право, и, наконец, написано самое древнее произведение мировой литературы – «Эпос о Гильгамеше».

Парадокс истории древнего Междуречья заключен в том, что творилась она двумя народами – шумерами и аккадцами, – совершенно не родственными друг другу, но, тем не менее, считавшими себя единым народом – «черноголовыми».

Аккадцы были семитами, шумеры – нет, но они прекрасно уживались бок о бок, с детства учась языку друг друга, и впоследствии, когда цивилизация Шумера пала, ослабленная внутренними интригами, аккадцы впитали в себя шумерскую культуру, сохранив в том числе и знание шумерского языка как «языка для посвященных».

Месопотамия оказалась разбитой на множество царств и городов-государств, между которыми после очередной смуты в правление великого Хаммурапи возвысился Вавилон, власть которого над собой вынуждена была признать и Ассирия. Сердце будущей Ассирийской державы – город Ашшур в то время оставался еще сравнительно небольшим, хотя и крепким центром маленького государства. И хотя ассирийские купцы уже знали ростовщичество и имели опыт создания международных торговых «компаний» на стратегически важных торговых перекрестках, во внутренней жизни города много было еще неизжитой архаики. До XIV в. до н. э. Ассирия называлась «алум Ашшур», то есть «община (бога) Ашшура»: в древней Месопотамии главным признаком самоидентификации была не национальность, а принадлежность к общине и государству. Также «общинным» было владение землей. Черты «общинности» прослеживаются и в организации власти. И хотя народное собрание «малых и великих» уже утратило свое значение, высшим органом власти все еще оставался «дом города» – совет знати. Совет избирал сроком на один год городского казначея, а также судью-администратора государства. И хотя в Ашшуре существовала наследственная должность правителя – ишшаккума, до эпохи больших военных походов никто не считал его «царем», и он исполнял в основном жреческие функции.

По привычке считая древних властителей Востока деспотами, мы глубоко ошибаемся. Даже в более позднее время царей Ассирии и Вавилона никто не считал непререкаемыми самовластными владыками, свободными по своей прихоти казнить или миловать. Царь все равно оставался ответственным перед народом и «общиной» – об этом говорят сохранившиеся в письменности «самооправдания» при самовосхвалении царей Египта, хеттов и Междуречья, в которых первым делом указывалось, что в правление такого-то царя народ не голодал и благодаря удачным военным походам только умножил свое богатство.

Еще более яркий пример подотчетности царя народу являет обычай «обновления сил царя», бытовавший и в Вавилоне, а в смягченной форме и в Ассирии. Смысл его в том, что один день в году царь должен был пройти особое очищение: его подвергали унизительным обрядам – водили по улицам, обливали водой, высмеивали или ругали, плевали в лицо и вообще всячески над ним глумились. Царь, безропотно прошедший через это, считался полностью обновленным и очищенным и с почетом возвращался на трон. Иногда цари на этот день на словах отказывались от власти и ставили вместо себя подменных правителей из простолюдинов, они и проходили сквозь тяжкий обряд, а сила считалась обновившейся у настоящего царя. На следующий день правитель возвращался к власти, с которой на самом деле и не расставался. Прием этот, правда, не всегда сходил с рук. Один из вавилонских царей не пожелал подвергаться унижениям и вместо себя отправил на поругание толпы своего садовника. Но пока того высмеивали и оплевывали, спрятавшийся во дворце царь подавился кашей и умер, а садовник так и остался царем и правил не хуже своего бывшего господина.

По мере усиления власти правителя обычай этот уходил в прошлое – особенно быстро в Ассирии, чьи цари с началом эпохи походов стали всевластными командующими армией, «шутить» с которыми стало небезопасно. И все же самовластья древняя Месопотамия не знала никогда, хотя ассирийские цари и приблизились к нему на деле.

Восхождение Ашшура началось при неблагоприятных исторических обстоятельствах – фактическая зависимость от Вавилона и враждебное окружение почти полностью задушило международную торговлю. Ассирия в XIV в. до н. э. сделала ставку на Египет, который противостоял другим великим державам Ближнего Востока, угрожавшим ассирийцам. При фараоне Эхнатоне в Египте с почестями было принято ассирийское посольство, и хотя грозный окрик Вавилона должен был прервать переговоры зарвавшихся вассалов Вавилонии с Египтом, этого не произошло. Послы обменялись с фараоном щедрыми дарами и заручились его поддержкой.

Зачем было Египту портить отношения с могучим Вавилоном из-за какого-то Ашшура? Эхнатон, по-видимому, что-то разглядел в посланцах Ассирии. И фараон не ошибся. За следующие сто лет страна ассирийцев, захватив обширные земли, превратилась из города-государства Ашшур в империю Ассирия и усилилась настолько, что с ней вынуждены были считаться все ее соседи. Время исторического изгойства прошло. Более того, уже основатель этого великодержавия Ашшурубаллит I устанавливает родственные связи с вавилонским царским домом и всеми правдами и неправдами добивается того, чтобы на трон Вавилона воссел его внук – отныне Ассирия никогда не откажется от мечты о контроле над Вавилонией – величайшей страной месопотамской культуры.

В XIII в. до н. э. Ассирия начинает мощную военную экспансию, ломает хребет одному из давнишних своих врагов – царству Миттани – и при Тикультининурте I вторгается в Сирию. Это было началом бессчетного перечня кровавых побед и военных добыч, которые в конце концов и превратят ее в страну с «военной экономикой»: в Сирии было захвачено 30 000 пленных. Их обратили в рабов, которые отныне будут работать на величие сынов Ашшура. Больше того, Тикультининурта первым захватывает Вавилон, низлагает вавилонского царя и увозит из города статую бога Мардука – покровителя Вавилона; на севере он разбивает коалицию 43 князей Наири и, захватив некоторые области Закавказья, вновь подступает к Малой Азии. Поразительнее всего, что все эти победы выпали на долю города-государства – коренная Ассирия была очень невелика по территории и населению.

Установление контроля над горными краями северо-запада дало Ассирии одно неожиданное сокровище, сыгравшее в истории ее бесчисленных войн решающую роль. Этим сокровищем было железо. Постепенно ассирийцы выучились обрабатывать его и незамедлительно применили в военном деле. Ясно, что воин в железной кирасе был практически неуязвим для бронзового оружия, а стрела с железным наконечником и железный меч способны были сокрушить самые мощные бронзовые доспехи.

Наивысшего своего расцвета Ассирия достигла в начале XI в. до н. э. при Тиглатпаласаре I. Это было время мощных изменений в Древнем мире: «старые древние» царства не выдержали натиска «новых древних» и, как Миттани и Хеттское I царство, просто исчезли, уступив им место. Вавилон переживал затяжной политический и экологический кризис (поливное земледелие за много веков привело-таки к засолению почв, и плодородные прежде поля Вавилонии обратились в довольно скудные житницы), а Египет в очередной раз точили междоусобицы. В этой обстановке Ассирия недрогнувшей рукой подхватила роль мирового лидера.

При Тиглатпаласаре I воины Ашшура совершают более 30 походов на запад, захватывают северную Сирию, Финикию и некоторые провинции Малой Азии. Пучок торговых путей, связывающих Запад с Востоком, вновь оказывается в руках ассирийских купцов. В честь своего триумфа после завоевания Финикии Тиглатпаласар I устраивает демонстративный выход на финикийских военных кораблях в Средиземное море. Из Египта триумфатору незамедлительно были присланы богатые дары. Предчувствия не обманули великого фараона Эхнатона, принимавшего когда-то ассирийское посольство: горстка не знающих страха пассионариев, воспользовавшись моментом, действительно перевернула мир.

Наибольшей проблемой Ассирии на протяжении всей ее истории был Вавилон. При этом он не являлся проблемой только внешней, политической или военной – на определенном этапе наращивания ассирийской военной мощи Вавилон больше не представлял для армии Ашшура серьезной угрозы – его «брали» множество раз, но тем в большей степени он превращался в проблему внутреннюю, в глубокий, неискоренимый невроз, любовь-ненависть, которую нельзя утолить. С Вавилоном ассирийцев связывает такой узел чувств, что расплести его под силу разве что какому-нибудь историческому психотерапевту. Если бы цари Ассирийской державы просто превратили бы Вавилонию в одну из своих провинций, дело, возможно, разрешилось бы проще. Но они не хотели овладевать им грубой силой. Каждый раз после очередного «взятия» Вавилону оставлялся статус самостоятельного вассального царства, а если не царства, то, по крайней мере, вольного города. Ассирийцы словно бы демонстрировали вавилонянам свое великодушие, прося: «О, искушенные дети Мардука, полюбите нас, богатырских сыновей Ашшура, живите в ладу с нами, и мы охраним ваш волшебный город от любых посягательств извне…» В требовании этой невозможной любви заключалось, помимо прочего, настояние признать родство (этнически ассирийцы и вавилоняне были очень близки, они говорили на разных диалектах одного языка) и если не равенство, то хотя бы соразмерность силы Ассирии пленительной красоте Вавилона. Но «любви» так и не получилось. И когда Вавилон в очередной раз восстал, призвав в союзники халдеев и эламитов, ассирийский царь Синаххериб в 689 г. до н. э. стер Вавилон с лица земли, пустив по его улицам воды из открытых шлюзов Евфрата. Так отчаявшийся влюбленный убивает свою возлюбленную. Но Ассирия не простила своему царю утраты Вавилона. В свою очередь Синаххериб был убит в своем же дворце во время молитвы, а его преемник Асархаддон восстановил Вавилон, вернул ему прежние привилегии, ввел в пользу вавилонских храмов новые налоги по своей огромной державе. И в это же время он, не зная жалости, прорубался через дружественный когда-то Египет, пока не довел границы Ассирийской державы до первого порога Нила.