Текст книги "Абьюз. Питерские сны"
Автор книги: Анна Гаятри
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
***
Тихий свет золотых фонарей.
Спящий город уснул в колыбели.
Это отзвук печали моей,
Это звуки печальной свирели.
Я танцую в вечерней тиши,
Одинокая комната тает,
И из детской певучей души
Льется песня далекого рая…
ЛИСТОПАД
«Началось все с листа, трепещущего на ветру».
(Дж.-Р. Толкин)
«Каждый лист дерева становится страницей священного писания, если однажды душа научилась читать…»
(Неизвестный автор)
«Господи, может быть, и я, сама того не ведая, попирала ногами Твои всеблагие дары, может быть, и моя душа была заражена спесью, и только Твое милосердие не дало мне пасть ниже, но поддержало меня!»
(Г. – Х. Андерсен)
Как хорошо было в тот морозный осенний день! Воспитательница шла по улице, а за ней, словно воздушные разноцветные шарики, крутились и подпрыгивали от нетерпения дети. Среди них была и Маня.
Мимо спешили куда-то люди, и одна девушка задержала свой взгляд на Мане, улыбнулась ей и побежала дальше.
И вот, наконец, Парк! И аллея с высокими столетними кленами. Дети разбрелись по аллее, а Маня, застыв на месте, смотрела на небо. С неба падали листья. Они медленно кружились, словно легкие перышки, и тихо опускались на землю.
– Это заколдованные птицы, – шептала Маня. – Раньше они были дикими голубями, – объяснила она подошедшему мальчику. – Они были дикими и свободными. Я знаю, потому что я была их Королевой!
– И у тебя была корона? – простодушно спросил мальчик.
– Да. Маленькая золотая корона. И мы жили в лесу, но летали, где хотели. И однажды… – вокруг Мани стояло уже несколько детей. – Однажды злой волшебник поймал нас сетью. И всех голубей превратил в листья. И теперь они могут летать только, когда падают с дерева…
– А ты?
– А меня он превратил в девочку, ведь я была королевой! Но мне больше нравилось быть диким голубем… И летать.
Маня склонилась к черной влажной земле и подняла один лист – ярко-желтый, с красными прожилками. Поднесла к губам и поцеловала его.
– Я тебя помню, – прошептала Маня. – Ты был таким красивым!
– Они все красивые, – завороженно вздохнул мальчик. – Хочешь, мы соберем еще листьев и принесем тебе?
– Да, – важно кивнула Маня. – И получится стая. Стая прекрасных диких голубей. И я возьму их с собой домой, и им будет хорошо. Только выбирайте самые красивые, ладно?
И дети снова разбрелись по аллее. То и дело подходили они к Мане и показывали ей найденные сокровища.
– Красивый? Красивый? – спрашивали они, и Маня, с королевским величием, кивала в ответ или отказывалась взять лист.
В руках у нее был уже осенний разноцветный веер, а лицо сияло. Какая красота!
К Мане подошла девочка, которая издали наблюдала за детьми. Она улыбнулась и попросила:
– Можно мне подержать?
И протянула руки.
И Маня доверила ей на время свою трепещущую на ветру голубиную стайку.
А девочка, взяв листья, посмотрела на них, потом на Маню и, усмехнувшись, вдруг бросила их на землю и стала топтать.
– Вот тебе твои голуби! Ты все врешь! Врешь! Врунья!
Наступила глубокая звенящая тишина. Слышно было, как падают листья и, шурша, опускаются на землю. Дети обступили Маню и словно чего-то ждали. Весь мир, казалось, от нее чего-то ждет. И дети, и деревья, и само небо – все притихло в ожидании.
И Маня, вне себя от гнева, размахнулась и ударила девочку в лицо. По лицу потекла кровь. Она текла медленной струйкой, словно дождевая капля по оконному стеклу. А потом девочка заплакала, и к ней подбежала воспитательница. Дети взахлеб стали что-то говорить ей.
Маня не разбирала слов. Она слышала Тишину.
Потом воспитательница долго трясла ее за плечи и что-то кричала. А потом ее усадили на скамейку. И сказали сидеть смирно.
Дети молча ходили вокруг, и Маня ловила на себе их восторженные взгляды. В их глазах она была героем. Но внутри себя Маня чувствовала страх и растерянность. Она посмотрела на свои руки, все еще сжатые в кулаки. Потом – на растоптанные листья. Эти смятые и порванные листья – были души голубей. И Маня ощутила слезы на своем лице – они текли, словно струйки крови, словно дождевые капли по окну.
Кулаки разжались. И она увидела детей. Они робко приближались к ней. В их руках трепетали листья – желтые, красные, зеленые. Королевские дары. Вдруг налетел ветер, и вырвал листья из их рук, и вихрем поднял с земли те, растоптанные, – и все они взвились к небу и взлетели, словно кусочки яркой мозаики. Маня смотрела на них и видела, как у них вырастали крылья. И она долго следила глазами за стайкой диких голубей…
– Голуби, голуби! – восторженно закричал мальчик.
И Маня улыбнулась. Она еще не думала о том, умирает ли красота, можно ли разрушить мечту, и нужно ли защищать добро кулаками. Она была просто ребенком, следящим за полетом диких голубей в высоком бирюзовом небе…
***
Осенний дождь
Звонил в колокола.
Земля меня укрыла
Листопадом.
А за спиной
Сияли два крыла,
И песню пел
Мой ангел
С тихим взглядом.
И боль, и муть,
И слезы ноября —
Все, что саднило,
Мучало и тлело, —
Под перезвон
Ночного звонаря
Покинуло
Измученное тело.
И ангел тихий, —
С тлеющей лампадой —
Поцеловал меня,
Сказав: Лети! Лети!
Но прошептала я:
Прости. Оставь.
Не надо.
Ты просто К Богу
Путь мой освети!..
ПОД СТОЛОМ
Маня мечтала о своей комнате. Конечно, лучше было бы жить во дворце. Вот когда она вырастет и станет королевой, так все и будет. А пока она мечтала о небольшой комнате, где сможет побыть одна. Там будут ее любимые игрушки, книжки со сказками и она сама.
Однажды, когда родители кричали и ссорились, Маня от страха залезла под стол и спряталась там. Стол был большой и одним концом упирался в стену. Края скатерти свешивались до самого пола. Было темно и безопасно. Никто и не заметил, что она там. И Мане это понравилось. Она сидела под столом и мечтала о своем королевском будущем. О том, как будет гулять в огромном саду, где всегда светло и тихо, и поют прекрасные птицы. О том, как возьмет золотой меч и поедет на верном коне сражаться с драконом, чтобы спасти маму, которую он украл. Дракон дохнет на Маню огнем и серой, но она победит его! Золотой меч сверкает в ее руке, на голове сияет корона, и она очень сильная, очень!
Маня улыбалась и кивала: да, так и будет! Так и будет.
Каждый раз, придя после школы домой, Маня незаметно скрывалась под столом. Она уже обустроила там свой маленький уголок, – постелила на пол большое полотенце, добытое ею из шкафа, принесла туда все любимые игрушки и книжки, бумагу и карандаши. Там же хранился маленький фонарик, свет которого в вечерние часы создавал уют. Наконец-то у нее есть своя комната! И Маня была совершенно счастлива, укрывшись там и предаваясь фантазиям. Каждый раз она мечтала о том, как спасает маму. И всегда сверкал в ее руке золотой меч. А она оставалась королевой, храброй и сильной. Маня настолько уходила в мир своих грез, что забывала о еде, да и вообще о том, где она находится. Иногда, правда, она запасалась черным хлебом с солью, и ела его, когда в мечтах ей следовало отдохнуть и набраться сил.
Вот и сейчас она с наслаждением грызла соленую горбушку, когда под столом вдруг посветлело. Кто-то приподнял скатерть. Затем появилась голова. Она уставилась на Маню покрасневшими глазами, а рот на голове открылся и дохнул сигаретным дымом.
– Ого! Вот ты где! – усмехнулся отец. Затем скатерть опустилась, но не успела Маня вздохнуть, как отец рухнул на четвереньки и заполз к ней под стол. – Вот ты где обитаешь! – протянул отец и вновь усмехнулся. Его лицо было багрово-красным, глаза затуманены, а изо рта тянуло смесью табака с кислым запахом алкоголя.
Маня застыла и настороженно смотрела на отца. А он подполз к ней поближе и улегся на полу, положив голову к ней на колени.
– Ох, Манька, Манька… Подожди, дай закурю… – он чиркнул спичкой, сделал затяжку и выдохнул едкий серый дым. – Любишь папку, Манька? – Девочка кивнула. – А? И пьяного любишь? – Маня с трудом сглотнула и кивнула. – Люби! И пьяного люби! Думаешь, чего я пью? – он выдохнул дым прямо ей в лицо и уставился немигающим взглядом. – А попробуй с твоей матерью пожить, и не спиться. Понимаешь, да? Сука она, твоя мать. Ей только деньги нужны, деньги, – и он мрачно усмехнулся. – А я ей нафиг сдался. Ох, голова трещит! – он затушил сигарету об пол и снова улегся к ней на колени. – Погладь меня, Манька. Давай, погладь папку по голове, пожалей. Мать твоя меня не жалеет, сволочь! А ты жалей. Жалей!
Тело Мани одеревенело, внутри все сжалось в тугой комок, и она едва могла пошевелить рукой, но она послушно гладила его волосы, послушно кивала, послушно улыбалась. В эти минуты она представляла себе, как выбирается из-под стола, идет на кухню, выбирает самый острый нож, а потом возвращается и вонзает нож ему в грудь. И тогда они с мамой будут свободны! Но она продолжала гладить его черные слипшиеся волосы и кивать.
– Какие у тебя ручки нежные! – и отец принялся целовать ей ладони мокрыми губами. – Какая ты сладкая, Манька! дурочка моя, ничего еще не понимаешь. Гладь меня, гладь! За мамку свою гладь, от нее ведь ласки не дождешься! Сука она, убить ее надо. Где вот сейчас шляется?! – его глаза бешено сверкнули и он уставился на девочку. – Знаешь, где она? – Маня испуганно замотала головой. – Ну и дура! Ладно, гладь давай, гладь. Ох, Манька! Ну, давай, иди сюда. – Он сгреб ее в охапку и прижал к себе. – Люблю я тебя, Манька. Хоть ты и дура, а люблю! Ну, давай, поцелуй папку. Целуй, целуй!
Тело Мани было тяжелым и неживым. Но она послушно потянулась к нему, чтобы поцеловать.
Послышались шаги. Дверь открылась и кто-то вошел.
– Ну и кто здесь есть? – раздался веселый мамин голос.
– А мы вот тут! – ответил отец и на четвереньках выполз из-под стола, – с Манькой играем!
– Ну и хорошо! Поиграли и хватит. Садитесь-ка за стол, скоро есть будем!
Маня лежала на полу под столом и ее трясло. С трудом она села и пустым взглядом уставилась в темноту. Под столом царили холод и мрак. Пробежал таракан.
– А ты чего? – заглянула под стол мама. – Вылезать-то будешь? Давай, иди руки мой.
Маня кивнула и вылезла наружу. Улыбнулась маме, сходила вымыла руки, чисто-чисто. А потом они ели. Мама с папой то громко смеялись, то вдруг начинали орать друг на друга.
Шла обычная жизнь.
Ночью, когда все уже спали, Маня встала и вышла в длинный коридор. За другими дверями слышалось громкое дыхание и храп соседей по коммуналке. На кухне было тихо, но когда Маня вошла, метнулась в сторону серая крысиная тень.
«Как в заколдованном замке, – подумала девочка. – А я – королева. И мне нужно, мне нужно…» Она прошла к столу, выдвинула ящичек, и в сумерках засеребрились вилки, ложки и ножи.
– Нож, – прошептала Маня. – Нож… – Она провела пальцами по лезвию и судорожно сглотнула. – Какой холодный…
Она провела ножом по деревянному столу, оставляя на нем царапины. Потом положила его и, выйдя в коридор, надела пальто и открыла входную дверь. А потом вышла на улицу. Морозный воздух обжег ей щеки, а на небе застыл огромный шар луны.
Ей было всего восемь лет. Она шла по едва освещенной улице, не понимая, куда и зачем. Ей хотелось потеряться в лабиринте улиц, раствориться в этих ночных сумерках, растаять, как сахар в чае.
Какие-то люди изредка проходили мимо нее. Потом она услышала злые крики, и на соседней улице началась драка. Маня поспешно свернула туда, где было тихо. Но там стоял возле подворотни какой-то старик в грязном мятом пальто. Увидев девочку, он направился к ней, шатаясь, и начал манить ее пальцем.
– Пойдем со мной, деточка, – пробормотал он. – Тебе будет хорошо, тепло. Я тебя согрею, лапочка.
Он пошатнулся, громко икнул и хотел взять Маню за руку, но она увернулась и побежала.
Она всхлипывала и бежала обратно, к дому. Черный липкий страх сковывал ее сердце и путал мысли. Задыхаясь, Маня влетела в подъезд, скользнула в дверь, и вновь оказалась в коридоре своей коммуналки. Сняла пальто, вернулась в комнату и нырнула в свою постель. Дыхание ее прерывалось, она дрожала. В комнате стоял кислый запах алкоголя. Родители спали. Маня вылезла из кровати, подошла к спящей маме, встала на колени возле нее и тихонько неслышно поцеловала.
– Я спасу тебя, мамочка! Я спасу тебя! – прошептала девочка.
Мама заворочалась во сне, потом повернулась к отцу и обняла его, уткнувшись лицом ему в спину.
КУКЛА
Серое небо искрилось от дождя. Я шлепала по лужам тяжелыми промокшими ботинками и, высунув язык, ловила колкие капельки. Купола Владимирского собора взирали на мою детскую фигурку со своей сияющей высоты, и кресты их сверкали, словно молнии среди тяжелых туч.
Мне сказали пойти погулять. Видимо, взрослым нужно было побыть без меня. И я наслаждалась прогулкой под дождем, лавируя между хмурыми прохожими, словно легкое суденышко между грузовыми судами. Меня восхищали зонтики, скользящие надо мной: черные были парусами пиратских кораблей, но были и цветные, под которыми плыли мимо меня отважные путешественники.
Потом я устала и решила заплыть во дворик и поискать пристань – скамеечку, чтобы передохнуть.
Из водосточной трубы хлестала вода. Это был водяной дракон, и я решила с ним подружиться. Погладила его по жестяной голове, умылась его водой. А потом залезла на скамейку. Ботинки так отяжелели, что я стащила их с ног и отбросила в сторону. И носки тоже. И стала рассматривать свои мокрые распухшие ступни. Побелевшая кожица кое-где начала слезать, и я с наслаждением занялась обдиранием лишних «кожурок».
Через какое-то время мне показалось, что кто-то смотрит на меня.
Я подняла глаза и увидела куклу, сидящую возле мусорной урны и глядящую прямо на меня. Лицо ее было в черных полосах грязи, бледно-розовые губы полуоткрыты в улыбке, желтые всклокоченные волосы вились на голове словно банная мочалка. Легкое платьишко едва прикрывало ее и, казалось, что она дрожит. А глаза… Глаза ее, светло-голубые, светились, словно алмазы, – я однажды видела алмазы, нарисованные в книжке, и знаю, о чем говорю. Они смотрели на меня с мольбой и укором. А еще – с затаенной болью. И мое сердце откликнулось.
Я спрыгнула в лужу, и от босых ног взвился фейерверк брызг.
Схватив куклу, я прижала ее к себе. Руки и ноги ее были твердыми, но лицо мягким. И это было приятно. Я окунула ее в лужу и принялась отмывать своими холодными непослушными пальцами.
Дождик почти закончился, только изморось висела в воздухе. От холода я описалась прямо в лужу, и тут же прошептала кукле: ты тоже пописай, ничего страшного, никто не увидит. Мы все равно с тобой мокрые!
И кукла мне улыбнулась.
Я увидела воткнутый в урну сломанный зонтик, вытащила его и соорудила из него укрытие на скамейке. Мы забрались туда с куклой и легли, обнявшись.
Мы лежали на холодной скамейке во дворе-колодце среди серых домов. Я прижимала куклу к себе и шептала ей в ухо: вот теперь ты чистенькая, моя девочка, и я тебя люблю. Ничего не бойся, я с тобой. Я буду кормить тебя с ложечки, и никому тебя не отдам. Я буду любить тебя больше всех на свете! Но не больше, чем маму, ладно?
Я заглянула в ее голубые глаза и утонула в ее любви. Она никому не даст меня в обиду, никому, даже папе!
Я прижала ее покрепче и стала напевать ей колыбельную, которую слышала от бабушки.
«Спи, младенец мой прекрасный, баюшки-баю.
Светит месяц, светит ясный, в колыбель твою».
Мокрая серая кошка мягко вспрыгнула к нам под зонтик и устроилась в моих ногах.
«Буду сказывать я сказки, песенку спою.
Ты ж лежи, закрывши глазки, баюшки-баю»…
Кукла закрыла глаза, и я провела пальцем по ее пушистым ресницам. Кошка мяукнула и, потянувшись, громко замурлыкала. Мне хотелось кушать. Нужно было встать, пойти домой. Но я охраняла сладкий сон своей куклы. Мое тело отяжелело, обмякло. И мне казалось, будто это я мурлыкаю. Что-то булькало у меня в груди, вырываясь наружу с хрипом и свистом.
Я с трудом подняла тяжелые веки и увидела белый крест нашего окна и батарею, на которой лежали мои ботинки. И вода струйками стекала с них на пол. По стене полз клоп, он был ярко-красным. Значит, напился уже моей крови, – мелькнуло в голове. И тут же: кукла! Где моя кукла?!
Я лежала в сухой горячей постели. Было тихо и пусто.
В груди булькало и сипело.
Куклы не было.
И я провалилась в горячую тишь пустыни.
Когда я снова открыла глаза, то увидела нависшего надо мной отца, он смотрел на меня красными воспаленными глазами и курил. Встретившись со мной взглядом, он мрачно усмехнулся и выпустил мне в лицо струю табачного дыма.
В следующий миг я увидела себя лежащей на льду. Было холодно и колко. Когда я ворочалась, льдинки впивались мне в грудь и в спину.
Я приподнялась и увидела, что лежу на ледяном покрове реки. Наверное, это Нева. По обеим сторонам возвышались серые каменные дома. И свинцовое небо над головой.
Невдалеке я увидела желтое пятно среди льдин. Это была моя кукла! Она провалилась под лед и не могла выбраться. Ее глаза ждали меня, звали меня. И я встала.
Я шла по льдинам, они резали мне ступни до крови. Я стонала, плакала, но шла.
Когда не смогла идти, я легла на живот и поползла. И вот я уже держу ее в руках, свою родную, милую куклу! И прижимаю к сердцу. Она смотрит на меня небесно-голубыми глазами и шепчет: Ты спасла меня. Я могу исполнить твое желание. Что ты хочешь?
Я хочу, чтобы мама любила меня.
Кто-то положил мне теплую руку на лоб. Открываю глаза. Мама укутывает меня одеялом. И опять темно.
Ночь, брызги темноты, духота. И вдруг – порыв сквозняка, скрипят двери. Я открываю глаза и вижу, как по длинному коридору идет кукла. Из глаз ее капает кровь.
– Кап-кап-кап, три капли на пол… – шепчет она и приближается к моей кровати.
– Кап-кап-кап, три капли на кровать…
И вот она смотрит мне прямо в глаза, ее нежные розовые губы улыбаются.
– Ты отдашь мне свое сердце?
Моя кукла, моя любимая кукла, конечно, отдам! Ведь я так люблю тебя! На, возьми…
Я поднимаю свою рубашку на груди, чтобы она смогла достать мое отчаянно бьющееся сердце.
– Спасибо, моя девочка, — шепчет кукла и прижимается лицом к моей груди. – Ты даришь мне жизнь. У нас будет одно сердце на двоих.
Я опустила рубашку и увидела три капли крови на ней.
Ты можешь сказать мне свое желание, девочка.
Спаси мою маму… от папы. Пусть она никогда не плачет.
Хорошо. Но твоя любовь ей не поможет.
Я буду любить ее всем сердцем!
Ей нужно другое сердце, одно на двоих. Не твое. Ты еще не поймешь.
Пусть! Просто сделай ее счастливой!
Да. Хорошо. И помни: у нас с тобой теперь одно сердце на двоих. Мы с тобой близнецы. Знаешь, что это значит?
Что?
Я всегда буду помогать тебе. Всегда буду рядом, даже если ты не видишь меня. Даже если ты забудешь меня. А теперь прощай.
– Не уходи, кукла!
Она присела на подушку рядом с моим лицом и погладила твердой ладошкой меня по щеке.
И я погрузилась в сон.
Сон был очень длинным. А когда я проснулась, в окошко светило солнце…
***
Я уехала в Питер,
К золоченым мостам.
Белоночный мой ветер
Дует к детским мечтам.
Там, по улочке бледной
С куклой ветхой иду,
Там колышется небо,
Словно в сонном бреду.
Там летит занавеска
Полуночного дня,
Там сияет, как фреска,
Боль, клинками звеня.
Я там сердце оставлю —
Возле серых домов.
И вздохну, и растаю,
Не оставив следов.
Только ветхая кукла
Среди серых снегов,
Вдруг заплачет – без звука —
И задремлет – без снов…
БЕДНАЯ ЛИЗА
«Вечер весенний,
Он курит Бездумность мою —
Исполняя Любовь Ароматами Рая».
В. Балан
Пьяный ветер распахнул окна и дохнул в сумерки комнаты ароматом дождя и сирени. Лиза проснулась от дождевой мороси на лице и влажного ветра. Бросив быстрый взгляд на спящую Маню, она побежала к окну и ухватилась руками за мокрые ставни. И охнула, разглядев в темноте его фигуру.
– Лиза… Лиза, иди ко мне!
– Ты с ума сошел?! Такой ливень! Ночь! Что ты тут делаешь?
– Лиза! Ты не понимаешь. Дурочка. Я люблю тебя.
– Зайди. Я открою сейчас. Ты весь промок!
– Лиза! Слушай!
– Ты помнишь, Лиза, помнишь?
– Зайди в дом, Саша! Я открою…
– Нет! Иди сюда! Дождь уже на исходе, а ночь… Она наша, Лиза! Наша! Идем ко мне. Я не могу без тебя!
Он чиркнул спичкой. Погасла. Еще раз, еще. В темноте вспыхнул огонек, потянуло дымом.
– Одевайся, Лиза. Я жду.
***
Из дневника Лизы:
«Если бы я была сильная и могла бы его спасти! Но ведь я слаба, в нем ищу забвение, укрытие от одиночества. Он тяготит меня, как что-то душное, страшное, от которого никак нельзя освободиться без боли, без страданий. Его лицо вызывает у меня жалость, боль, ненависть. Все вместе. Мне жаль, как ни странно, его душу, тонкую и поэтичную. В нас много общего духовно. Если бы я его любила, я была бы счастлива. Мы бы слились с ним в одно существо. Я бы открылась ему…»
***
Он шел по узкой старой улице огромного города и размахивал руками:
«Как слезы, капли дождевые
Светились на лице твоем,
А я еще не знал, какие
Безумства мы переживем»!
– Лиза, Лиза, этот дождь! Это звездный дождь, Лиза, моя Лиза!
Он схватил ее за руки и закружил, а потом неистово прижал к себе и стал целовать ее мокрое лицо.
– Зачем ты ушла от меня, моя девочка? Кто тебя сможет так любить?
– Саша, перестань. Идем.
– У тебя кто-то есть?
– Перестань.
– Есть, я знаю. Ты красивая. Если я его увижу с тобой, – убью. Передай ему. Передашь?!
– Саш, ну хватит. Мы идем? Или мне вернуться домой?
– Идем, Лиза! Сегодня ты моя! Наша ночь, Лиза!
Он взял ее руки в свои и стал целовать, шепча:
– Лиза, Лиза, ты мне нужна, если ты оставишь меня сегодня, мне будет плохо, очень плохо. Я повешусь, Лиза…
Он схватил ее за руку и побежал вперед.
– Смотри, Лиза, смотри вокруг. Запомни эту ночь! Эти фонари в брызгах дождя – они спасают от одиночества. Это наши маяки в темноте души. А мы, как мотыльки, должны лететь на их свет! И сгорать, сгорать…
***
Ветер всколыхнул занавеску, оконные ставни резко захлопнулись и вновь распахнулись, словно крылья огромной белой бабочки. Маня открыла глаза и обвела взглядом сумеречную комнату.
– Мама! Мама?
Девочка откинула одеяло и ступила босыми ногами на холодный пол, мокрый от дождевых брызг. В окно лился бледный свет уличных фонарей. Маня подошла к маминой кровати. Там было пусто. Тогда она подбежала к окну и стала отчаянно всматриваться в глубину ночи.
– Ма-а-ама!
Ответа не было и Маня зарыдала, опустившись на пол. Ее белая ночнушка, словно парус, надувалась от ветра, и становилась влажной от слез дождя… В комнату вливался пьянящий аромат сирени.
***
Из дневника Лизы:
«А дождь все лил и лил, навевая тоску и мрачные, отрешенные от всего мысли… Я пошла с ним. Мы шли по темным улицам черного города.
– Скажи, ты любишь меня? – спрашивал он. – Любишь меня? Если нет, то не нужно, не нужно ничего…
– Люблю, люблю прежней любовью, люблю, как раньше. Я видела тебя во сне.
– Да?!
– Видела. Нам было хорошо.
– Хорошо? И сейчас хорошо, Лиза. Давай не пойдем сразу в дом, давай представим, что мы – влюбленные, впервые встретились. Мы еще не знаем друг друга. И нам кажется, что огни на улице – это луны, много-много лун, и туман, молочный туман, который окутывает нас и улицу… И мы не знаем, что делать, как вести себя…
– Нет, Сашенька, не получается. Наверное, мы старые с тобой.
– Пойдем, Лиза, пойдем в дом.
И мы идем. Идем в его комнату, где были многие. И где так часто была я – как друг, как близкий друг. А сейчас я шла как любовница, как нежно любимая, как возлюбленная. Нам было хорошо вдвоем, было полное слияние духа и тел – в любви, скорби и тоске… В любви».
***
Маня шла по городу, тревожно всматриваясь в тишину улиц. Она накинула на плечи старенькое серое пальто, и ногами в стоптанных босоножках шлепала по стальной поверхности луж. Было пустынно и зябко. И нужно было найти маму. Мане казалось, что желтые шары фонарей светят ей словно луны, давая надежду и утешение.
– Я найду, найду. Мама не могла умереть. Ее кто-то украл, просто украл, похитил, как в сказке. И я ее найду. И она вернется ко мне, и ляжет спать. И все будет как раньше. Все будет хорошо, как и всегда…
Ее слезы смешивались с дождем. Она обошла уже много улиц. Первые прохожие спешили мимо нее, чужие, ненастоящие, как в кино. Фонари начали гаснуть. И Маня вернулась к подъезду. И вот – счастье! … мама шла к ней, шла не одна. Рядом с ней был Манин папа, которого она не видела давно.
Мама подбежала к Мане, обняла ее, и бросила виноватый взгляд назад, на папу. Он постоял немного и пошел по улице, закуривая на ходу, медленно растворяясь в дыму… Маня сияла от счастья, но она разглядела в утреннем свете капли на мамином лице. Дождь или слезы?
***
Из дневника Лизы:
Маня, Манечка, не у той ты родилась. Что ты будешь вспоминать о детстве? Совсем ничего светлого нет. Будешь ли ты помнить о детстве как о безоблачном счастье? Ведь счастья-то у тебя не было. Не было хорошей, милой, дружной семьи. Были вечные ссоры из-за безденежья.
Прости меня, доченька. Прости, что я не живу тобой. Я еще не нашла свой путь в жизни, саму себя. Я завязла в этой бытовой трясине, и нет сил выбраться… Ведь вопрос стоит так: или ОН или ТЫ. Пожалею отца твоего – погибнешь ты. Выберу тебя – погибнет он. Итак, что нас с тобой ждет? Умный, но нищий, не умеющий жить отец, или какая-то судьба вдвоем, но что я могу одна сделать для тебя? Я чувствую себя одинокой, слабой и всеми покинутой и забытой, потому что, как и твой отец, твоя мать не умеет жить!..
***
Лиза спала, вздрагивая иногда всем телом и что-то бормоча во сне. Маня сидела на кровати, поджав ноги, в своей белой призрачной ночнушке. Она смотрела на спящую маму, и ей хотелось обнять ее, прижаться к ней и застыть навсегда, навсегда! Но она боялась разбудить маму, и сидела, не шелохнувшись.
Ей казалось, что дом дышит. Вздыхает, кряхтит. За окном шумел весенний ветер и шелестел серебряный дождь. Через оконные щели в комнату струился легкий, светлый аромат сирени…
Издалека, издалека доносились сквозь ночь слова:
«Я голос твой далекий слышу,
Друг другу нам нельзя помочь,
И дождь всю ночь стучит о крышу,
Как и тогда стучал всю ночь».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
