Текст книги "Абьюз. Питерские сны"
Автор книги: Анна Гаятри
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
***
Этот запах дождя,
Словно питерский сон,
Словно улиц родных
Золотой перезвон.
И театра огни,
И качели – на взлет!
Этот шелест дождя
О далеком поет.
Я усну навсегда
В колыбели дождя.
Под напевы судьбы
Тихо плачет дитя…
Этот запах дождя,
Словно питерский стон!
И звучит над Невой
Скорбный отзвук валторн…
И СВЕТ ВО ТЬМЕ СВЕТИТ
Чернильная тьма комнаты выплеснулась за окно и растеклась по улице зыбким пятном, образуя в воздухе неясный силуэт. Одинокий фонарь вспыхнул и погас. В тишине улицы раздался металлический скрежет, стук колес, неясное шуршание, и взметнулся к небу запах пыли и горелой бумаги…
По городу шел Мусорщик. Огромной метлой он сметал с площадей воробьев и голубей, смешивая их с кучей осенних листьев и клубами пыли. Он сжигал старые книги и старые игрушки, обращая их в жгучее воспоминание, а заблудившихся детей собирал в тележку и куда-то вез, а колеса постукивали и поскрипывали, заглушая стоны и плач. Мусорщик шел по спящему городу огромными шагами и бормотал: Все это грязь, грязь… Грязь…
Утром мама отвела Маню в детский сад. И убежала. Маня сначала плакала, а воспитательница сердилась на нее и кричала. И было плохо от ее крика. А потом Маня ходила среди детей и смотрела. Дети играли в свои шумные игры, смеялись, плакали, дрались. Жизнь была звонкой и бурной. Но Мане хотелось тишины. Каждый крик врезался ей в уши, и она шептала: тише, тише! Замолчите!
Но никто не слышал ее. Никто не видел ее. Маня была невидимкой. Ее не замечали, но она видела и слышала все. А ей хотелось ничего не слышать.
– Тише, тише, прошу вас! – шептала девочка, закрывая уши руками.
Дети играли, ели, спали, гуляли и опять играли. Так прошел день. И наступил вечер. Хотелось спать. Уснуть, чтобы исчезнуть. Раствориться. Оглохнуть.
И Маня выскользнула за дверь. И тихо шла по длинному-длинному коридору. Она забрела в дальнюю большую комнату, где сейчас было сумеречно и тихо. И залезла в огромный шкаф, где хранились игрушки. Закрыла за собой дверцу и села думать. А потом легла, чтобы думать было приятнее. А потом…
Она открыла глаза. Но ничего не было видно. Холодно. От холода захотелось писать. И Маня села, пытаясь понять, где она. Она нащупала рукой игрушку и вспомнила: шкаф!
Пора было возвращаться к жизни. Пора идти к детям. В мир резких звуков и невыносимого шума. Маня толкнула рукой дверцу и выбралась из шкафа. Вслед за ней выкатился мячик.
В комнате было пустынно и тихо. Пол призрачно светился от заоконного света луны. Маня вздохнула, и кто-то вздохнул тоже. По стене проползла тень, зыбкая и дрожащая, словно желе. И Маня почувствовала, как теплая струйка пробежала вниз по ее колготкам.
– Ну вот, мама теперь будет сердиться. А может, будет кричать… Где-то вдалеке эхом раздался резкий птичий крик. Он становился сильнее и звонче, до боли в ушах. И он приближался. На невыносимом пике птичьего гомона темная туча вонзилась в оконное стекло. И все стихло. Окно распахнулось, и ветер взметнул птичью стаю и бросил в оконный проем вперемешку с кучей сухих осенних листьев. Птицы упали на пол. Все они были мертвы.
Маня подошла к ним. Там были воробушки, были голуби – белые и сизые, маленькие ласточки и другие, неведомые птицы.
– Грязь. Все это грязь, грязь…
Сквозь стену просочилась огромная тень. И в комнате оказался человек в длинном темном плаще. Он держал в руках метлу и мел ею пол, взметая в воздух пыль, листья и птиц.
– Все это грязь, – повторил он и уставился на Маню.
– Ты заблудилась? – проскрипел его голос. И повеяло сыростью прелых листьев.
– Нет, – прошептала Маня. – Я иду к детям.
– Дети… Ты любишь детей?
– Нет. Не люблю. Они слишком кричат. Но я должна…
– Кричат. Да. Кричат, как глупые галки! – и он хрипло захохотал. А потом долго кашлял, пока хрип не перешел в сип и тяжелое дыхание.
– Так ты не любишь шум?
– Ненавижу, – тихо сказала Маня.
– О, так много шума в этом мире, да? Бедное дитя. Орут птицы, кричат дети, грохочут машины и поезда! Бедное-бедное дитя!
– Взрослые тоже кричат, – добавила Маня. – А ты? Ты кто?
– Я Мусорщик, девочка. Великий Мусорщик! Избавляю этот мир от грязи и мусора. И мне нужно было Дитя. Для помощи. Ты поможешь мне очистить этот мир от грязи и шума. Мне нужно было Дитя. И я тебя нашел… Иди ко мне.
Он взмахнул полой своего черного плаща над Маней, и девочка погрузилась во тьму. На мгновение. И тут же увидела себя идущей по темной улице, а рядом шла огромная фигура Мусорщика с лохматой метлой в руках. На стенах домов плясали тени и от них гасли огни в окнах…
Мусорщик протянул Мане нож. – Когда услышишь мерзкий, невыносимый шум, направь в ту сторону нож и скажи: Замолчи! Поняла?
– Да, – ответила Маня. – А когда за мной придет мама?
– Всему свое время, девочка. Всему свое время… – хрипло пробормотал Мусорщик. – Сначала мы очистим этот мир от грязи, деточка. Шум – это тоже грязь. Грязь, которая лезет в наши уши и проникает внутрь, отравляя, разрушая, делая больно… А я люблю порядок, девочка. Чтобы было чисто.
– И тихо, – добавила Маня. И взяла нож.
– Но сейчас и так тихо, – прошептала она.
И тут насмешкой прозвучало пронзительное карканье. Взъерошив перья и хищно наклоняя голову, огромная черная ворона смотрела на нее с вершины уличного фонаря и словно смеялась над Маней, оглушительно каркая. И Маня взмахнула ножом и направила его на хищную птицу.
– Замолчи! – приказала она. И птица тут же смолкла, замерла и рухнула вниз, на асфальт.
– Мусор, – презрительно отозвался старик и махнул метлой, взметнув ворону к небу, словно сухой лист.
Они шли по городу вместе, старик и девочка, как две тихие тени. Маленькая тень взмахивала ножом и шептала: Замолчи! Замолчи! А большая тень сметала метлой то, что стихало и лежало на земле неприкаянной грудой мусора.
Невдалеке за мусорным баком заорали вдруг два облезлых огромных кота. Они уставились друг на друга хищными янтарными глазами и взъерошили шерсть. И вопили дико и свирепо.
– Замолчите! – приказала Маня. – Замолчите!
И нож сверкнул, словно кошачий глаз в темноте.
Коты теперь лежали на земле тихо-тихо. И не дышали. Маня подошла к ним близко, наклонилась и дотронулась до потускневшей шерсти. Заглянула в открытые застывшие глаза.
– Они… умерли?
– Да, – прохрипел старик. – Сдохли. Все это грязь. Отойди, девочка.
– Меня зовут Маня. Маня.
Она отошла, и метла черной тенью взметнула к небу янтарную пыль. И снова брели две фигуры по тихому и чистому городу. Молча прошли они по огромной площади и свернули в узкий переулок. Тут же они услышали крики. Одно окошко на первом этаже светилось.
– Это же мой дом! – прошептала Маня. И кинулась к окну.
Там, в комнате за оконным стеклом, двое не спали. Они стояли друг напротив друга и кричали злые слова. Эти двое были ее родители.
Мама стояла в стареньком голубом платье, она кричала и плакала, отец орал и размахивал руками. Мане хотелось заткнуть уши, спрятаться, исчезнуть. Ей было страшно. И она крепко сжала рукоять ножа и подняла над головой.
И тут Мусорщик захохотал. Его черный плащ развевался за его спиной словно крылья. Он запрокинул голову и хохотал, издавая хриплые булькающие звуки. Маня вздрогнула и увидела вдруг родителей, лежащих на земле, затихших, потускневших, неживых. И метла Мусорщика смахивает их, словно пыль. Ужас захлестнул ее, и она развернулась и побежала к Мусорщику, направив нож на него.
– Замолчи! – крикнула она в отчаянии. – Замолчи!!! Замолчи! Все стихло, и она провалилась во тьму. А потом во тьме вспыхнули звезды, и зажегся фонарик луны. Девочка плыла по небу над спящим городом. Было тихо и чисто. Тихо и чисто. И она увидела, как идет по улицам женщина, высокая, в светлом плаще.
Словно издалека донеслось пение птиц. Запахло свежестью и легким ароматом цветов.
– Бабушка? – прошептала девочка. Женщина увидела ее, замерла и протянула к ней руки. И Маня мягко опустилась на землю. Бабушка обняла ее, прижала к себе и обернула белым плащом. Наступил рассвет.
Девочку нашли утром спящей на полу в свете утренних лучей. За окном пели птицы, кричали вороны, мяукали коты, смеялись люди. Мир наполнялся жизнью. Светом. Теплом.
Великий Мусорщик до сих пор ходит по ночам и пытается навести свой порядок. Но каждое утро появляется Бабушка в белом плаще. И наступает Рассвет. Каждое утро.
***
Мне не хватает тишины,
Как птице – неба!
Той тишины, где рождены
Адам и Ева.
Звенят предвечные ручьи —
Истоки Рая.
В моих руках звенят ключи —
Как весть благая.
А на пороге – тишина.
За дверью – Небо!
И, словно выскользнув из сна,
Я стала Евой…
ДЕВОЧКА И СМЕРТЬ
Я сказала маме: «Отпусти меня на все четыре стороны». И мама сказала: «Иди».
Я вышла в прихожую, надела ботинки и пальто, и пошла.
Я была одинокой. Никого у меня не было. Я была дикой, как остроцвет, который цветет, но и колется, не давая никому дотронуться до себя.
Был последний день осени. Редкие фонари светили на влажный асфальт, и он искрился мириадами звезд. В воздухе висела изморось.
Я вышла за чугунные ворота и пошла по улице Рубинштейна. По узкому переулку я свернула на Владимирский проспект. Купола огромного собора мерцали на фоне темного тяжелого неба. И пока я смотрела вверх, на мое лицо упали первые снежинки.
Я дошла до Невского проспекта. И там можно было выбрать на перекрестке одну из четырех дорог.
На улицах было пустынно.
Я стояла под фонарем, подставив лицо снежинкам.
Они касались моей кожи мягко и тепло. Я забыла надеть шапку, и волосы мои становились влажными и белыми.
Я тряхнула головой, и снежинки легким вихрем вспорхнули к небу. И мне показалось, что они превратились в птиц, вольных и беспечных.
На перекрестке мне нужно было выбрать одну из дорог. И я свернула налево, в ту сторону, где билось сердце в моей груди.
«Подкрался неприметно
Тут некто страшный к ней,
Его обличье бледно,
Весь наг он до костей,
Волос и плоти вовсе нет,
К костям присохли жилы,
Сквозь кожу зрим скелет».
Я шла по заснеженному Невскому проспекту в сторону Зимнего Дворца. На своем пути я встретила каменных братьев, держащих своды здания. Раньше они были живыми и веселыми, и я кивнула им. На их головах снег лежал белоснежными венками.
А потом я встретила братьев на мосту. Они держали за поводья неистовых вздыбленных коней.
Я остановилась и затаила дыхание. Мне послышался тихий вздох за моим левым плечом. Я быстро обернулась, но увидела только легкую тень, словно Ангел пролетел за спиной.
Я встряхнула головой и ступила на мост. Я медленно шла по гранитным квадратикам его мостовой, стараясь не наступать на линии. Мост искрился инеем, и я приложила руку к замерзшей гранитной колонне. В ладошке закололо от холода, словно тысячи иголочек впились в нее. А потом рука примерзла к стене, и мне с трудом удалось отлепить ее ото льда. На ладони я увидела кровь. Кожица была содрана. Рука ныла от холода и боли. Я посмотрела на след, оставшийся на обледенелом граните. Там остались четкие очертания всей моей ладошки, всех пальчиков. Иней стал розовым от крови.
Я тихо пошла по мосту. И, когда перешла его, услышала громкое радостное ржание и топот копыт. Я быстро обернулась. Коней на постаментах не было.
«Ужасен был сугубо
Его зловещий лик,
Усмешкой скаля зубы,
Шагнул он в тот же миг
К прекрасной девушке в цветах
Над нею, полумертвой,
Великий веял страх».
Снег валил уже крупными влажными хлопьями. Мне захотелось спать. Голова стала тяжелой, как хмурое небо.
Кто-то шел за мной. Я слышала вздохи и видела легкую тень.
Я свернула на узкую улочку. Там была аллея с деревьями и кустами. И много снега. Целые сугробы!
Мне было зябко, а ноги отяжелели и не могли больше идти. И я решила сделать себе дом.
Я выбрала самый большой сугроб, встала на колени и стала рыть в нем проход. Руки скоро заныли, и я дышала на них теплом. Из моего рта шел пар. Белое облачко пара.
Кто-то так сильно вздохнул, что я обернулась.
Рядом со мной стояла туманная светлая фигура. Она была высокой и прозрачной. Мне показалось, что я увидела крылья и белый венок на голове.
– Какая красивая! – подумала я и улыбнулась ей.
А она вздохнула, и я услышала легкий шепот:
– Ты пойдёшь со мной?
«Рядись, рядись, красотка,
Пойдешь плясать со мной!
Я на тебя надену
Веночек не простой,
Он не из цветиков сплетен,
Травой благоуханной
Не перетянут он.
Венок, что возложу я,
Зовется – смертный час;
Всечасно, торжествуя,
Венчаю смертных, вас;
Кто здесь однажды был рожден,
Венком моим украшен,
Со мною спляшет он».
Снег вдруг прекратился, и надо мной засияла луна. Мой дом мерцал в ее свете. Я залезла в нору, которую вырыла в сугробе руками, свернулась калачиком и стала выдыхать белый пар. На меня светила луна. И прекрасная девушка в белом смотрела на меня и вздыхала.
– Ты пойдешь со мной?..
И я вспомнила свою комнатку, где я оставила маму. И ушла. Когда это было?
– Ты кто? – прошептала я, с трудом шевеля губами.
– Меня зовут Смертью, – отозвалась белая девушка.
– А зачем ты пришла?
– За тобой. Ты пойдешь со мной?
– Куда?
– Домой. Домой.
И долго еще звучало в воздухе: «Домой… Домой…»
И долго-долго билось мое сердце, выстукивая: «До-мой, до-мой…»
Хотела ли я домой? Там была моя мама, был мой отец. Там были слезы и крики. Были праздники и много гостей. Веселых и пьяных. Пахло вином и сигаретами. Звучала громкая музыка. Мама и папа танцевали, смеялись, ругались, мирились, обнимались, плакали и опять смеялись.
Я любила смотреть на светлый квадратик окна. За прозрачными занавесками мне виделась другая комната, где было много цветов, много солнца, и было тихо и спокойно.
– А там будут цветы? – спросила я у белой девушки.
Она кивнула, и я вдруг оказалась рядом с ней.
Она смотрела мне в глаза долго-долго. А затем обняла, окутав сыростью тумана, и я услышала ее вздох: «Боль, какая боль!..»
Она взяла меня за руку, и я почувствовала, что таю.
– Куда мы идем? – спросила я без слов, одним взглядом. И, быстро обернувшись, увидела себя лежащей на снежном полу своего зимнего дома.
«О, сжалься, – возопила, —
Над юностью моей,
Я б злого не свершила
Во весь остаток дней.
Меня тотчас не уводи,
Дай жизни хоть немного,
На время пощади!»
Ей Смерть в ответ:
«Все тщетно.
Уйти – не властен сам,
На просьбы нет ответа
Ни женам, ни мужам.
Малюток увожу с собой,
Любой послушен зову,
Лишь стукну в дверь косой».
Я очнулась в белой, залитой солнцем комнате. Я лежала на кровати. На стене искрились солнечные зайчики.
Рядом сидела мама.
– Куда же ты ушла? – тихо спросила она, увидев, что я проснулась. – Я волновалась.
– На все четыре стороны. Ты ведь разрешила.
– Я думала, ты шутишь. А потом ты исчезла. Я побежала на улицу, но тебя и след простыл…
Я смотрела на мамины руки. Они были такими родными. Голубые вены светились сказочными узорами. И я подумала, что готова всю жизнь пролежать в больнице, только чтобы мама сидела рядом. Просто сидела.
И я увидела, как Смерть тихонечко вышла за дверь…
ЧАСОВЩИК
«Уснуть – не больше, – и сознать – что сном Мы заглушим все эти муки сердца, /… /
Да, умереть – уснуть…
Уснуть. Жить в мире грёз…»
У. Шекспир «Гамлет» (пер. П. Гнедича)
– Тик-так, тик-так, – отстукивали часы свою музыку. И Маня прикладывала руку к сердцу.
– Тук-тук, тук-тук, – отзывалось внутри. И Мане казалось, что там бьётся какая-то птица и всё хочет и хочет вырваться на волю. Но Маня знала, что если клетка откроется, и птица улетит, то она, Маня, перестанет быть живой. И часы остановятся.
Родители спали. Их дыхание сбивалось с ритма часов, было беспокойным и тяжёлым. Мама иногда постанывала во сне. В воздухе стоял запах табачного дыма. Было душно, и Мане захотелось пить.
Отсвет луны серебрил комнату, и на полу пролегли длинные полосы света. Где-то вдалеке гудели и шелестели проносящиеся за окном машины. Маня опустила ноги на лунную дорожку, скользнула в мягкие тапочки и тихонько вышла за дверь.
На кухне Маня включила свет, и тараканы россыпью бросились по зелёным стенам огромного кухонного чрева. Метнулась вдоль плинтуса крысиная тень. Маня забыла о том, что хотела пить. Ей стало интересно, куда делась крыса. И она приоткрыла дверь кладовки и заглянула внутрь.
– Тик-так, тик-так.
На стуле сидел крошечный старичок, а перед ним на столике лежали непомерно большие часы.
Он склонился над ними, что-то подкручивая и подлаживая.
И вдруг испуганной птицей забился маятник. И воздух задрожал от гулких вибраций звона.
Старик метнул мрачный взгляд на Маню и вдруг указал на неё пальцем.
– Час Совы! – провозгласил он хрипло, словно ржавый часовой механизм. И, торжественно улыбаясь, повторил:
– Ты пришла в Час Совы! И ты – должна – искать! Ты… должна… искать! И найти.
– Что найти? – еле слышно спросила Маня.
– Сердце! Сердце! Ищи сердце! – голос старика таял, и таяла комната в белом тумане.
Маня почувствовала лёгкость во всём теле. Её тело уменьшилось и стало птичьим. И она взлетела. Ветер подхватил её и понёс в темноту. Он нёс её долго, а потом вышвырнул в звёздное пространство, где было безветренно и тихо. Маня расправила крылья и полетела.
– Угу! Угу! – вырвалось из её клюва. Она была совой. И бесшумно летела над чёрным лесом, зорко всматриваясь в его глубину.
Её глаза выхватывали из темноты любое чуть заметное движение, она видела влажные пересверки на листве, шевеление голубой травы, колыхание паутинок…
Она впитывала в себя острый запах грибной сырости и влажной земли. Птицы молчали, и в притихшем лесу то и дело слышался треск и шелест, вздохи и редкие всплески озёрных рыбок.
Уловив быстрое движение, Маня-сова резко полетела вниз и вонзилась в непроглядную темь.
Пролетев сквозь узорные прорези листвы, она села на чёрный блестящий сук и увидела бегущую по лесу фигуру.
Это была девочка. Такая же, как сама Маня до того, как она стала птицей. Только высокая и худая, в круглых очках и с длинными тёмными косами.
– Угу! Угу! – глухо вскрикнула Маня-сова.
Девочка испуганно посмотрела вверх и побежала быстрее.
Она бежала и всхлипывала. Споткнувшись, она упала на чёрные корни деревьев, но тут же вскочила и помчалась дальше. На коленях была кровь. А на земле, посверкивая, остались лежать круглые очки с разбитыми стёклами.
– Угу! Угу! – Маня-сова скользила среди веток и листьев, бесшумно взмахивая крыльями.
В просвете среди стволов показались кресты и каменные надгробия. Девочка побежала между рядами могил. Отсвет луны серебрил траву между плитами и было видно, как поднимался с земли предрассветный белёсый туман.
Девочка подбежала к одной из могил, где ещё не лежала давящая плита, и земля была рыхлой и влажной.
Резко схватила она блестящий венок из мёртвых цветов и отбросила его в сторону.
– Ты плохой! – вдруг крикнула она. – Ты плохой! Ты нас бросил! Ты ушёл от мамы, ушёл! Так тебе и надо, что ты умер! Так тебе и надо!
Она пинала землю ногами, и комья земли разлетались тёмными призраками ночи.
– Я ведь просила тебя остаться! Я ведь стояла на коленях! Забыл? А ты дурной, плохой! Ты нас не любил! И я тебя больше не люблю! Ты мне больше не папа, понял? Я проживу и сама! Я буду вместо тебя, сильной, сильной! Или умру.
Воздух задрожал от гулких вибраций звона. И Маня услышала скрипучий голос часовщика:
– Сердце! Сердце! Ищи сердце!
Тук-тук, тук-тук, тук-тук…
Под острым взглядом Мани-совы фигурка девочки вдруг стала приближаться и таять. И в самой глубине грудной клетки Маня-сова увидела сердце, а в сердце была дыра, и Маня полетела в эту дыру, и увидела дом с золотыми окнами. Там, за стеклом, горел свет, и Маня влетела в этот свет и увидела женщину и девочку с тёмными косами.
Женщина сидела на диване и плакала, а потом вдруг вскочила и бросилась к девочке.
– Ты должна удержать его! Только ты можешь упросить его! Только тебя он послушает!
Она трясла плечи девочки, и взахлёб говорила:
– Прошу тебя! Прошу! Иди к нему, скажи, как ты его любишь, как я люблю его!
– А если он не послушает, если он не вернётся? – дрожа, спрашивала девочка.
– Тогда я умру. Умру.
Женщина вдруг сникла и легла на диван, словно жизнь покидала её.
– Я верну папу! Верну!
И девочка выбежала из дома.
Золотые окна погасли.
И Маня-сова вылетела из чёрной дыры и увидела, как сердце девочки истекает кровью. И бьётся быстро, тревожно, – испуганной птицей над бездной тьмы. Девочка стояла над могилой.
– Ты разбил ей сердце, – прошептала она. – И мне не жалко, что ты умер. Не жалко. И никто, никто, никогда не разобьёт моё сердце! Я закрою его на семь железных замков!
В глубине леса вспыхнул огонёк и послышался далёкий голос, зовущий: «Лиза! Ли-иза! Ли-иза!».
Пятно света становилось ближе, и Мане-сове показалось, что стало теплее, и что мгла – тяжёлая и влажная – тает, словно далёкое неясное воспоминание.
Она увидела пересверк круглых очков и, подлетев к земле, схватила их клювом, чтобы отнести девочке.
Но тут вихрь закружил её, подхватил и вознёс ввысь. И белый облачный туман поглотил её.
Маня стояла в полутьме кладовки. В руках она держала круглые очки с разбитыми стёклами. На столе лежали большие часы в деревянном каркасе. Маятник не двигался, и было очень тихо.
Маня подошла к часам и увидела на них узор в форме сердца. А вокруг сердца вились полевые цветы, так искусно нарисованные художником, что казались живыми.
Маня положила круглые очки на часы.
И тихо вышла за дверь.
Отсвет луны серебрил комнату, и на полу пролегли длинные полосы света. Где-то вдалеке гудели и шелестели проносящиеся за окном машины.
Родители спали. Дыхание их было ровным и спокойным.
Маня тихо лежала на своей кровати и наблюдала, как полосы лунного света сменяются золотистым потоком предрассветного утра.
– Смотрите! Смотрите, что я нашла! – радостно воскликнула мама, войдя в комнату.
В руках она держала круглые детские очки.
– Я их потеряла тогда… – она запнулась и умолкла.
Отец взглянул на неё и спросил:
– Когда «тогда»?
– Тогда, в детстве. Но ведь они разбились!.. А эти…
– Ну, так это не твои, – проворчал отец. – Давай пить чай уже!
– Мамочка, я знаю! Знаю! – встрепенулась Маня и подбежала к ней.
– Это я их нашла! Ночью, когда ты спала! Я летела и…
– Не выдумывай. Фантазёрка!
Мама вышла на кухню. И Маня пошла за ней. Подойдя к двери кладовки, она заглянула в приоткрытую дверь.
Огромные часы кто-то повесил на стену.
– Тик-так, тик-так, – бился маятник, словно крылья птицы.
А сердце часов светилось ясным тёплым светом.
И от цветов, узором вьющихся вокруг сердца, шёл запах полей, бескрайних, напоённых журчанием ручейков и пением птиц…
Маня выбежала на кухню, подошла к маме и прижалась к ней всем телом. И почувствовала, как их сердца бьются в едином ритме.
Раздался бой часов, радостный и звонкий.
– Пойдём уже пить чай, – тихо сказала мама.
И улыбнулась.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
