Текст книги "Я не сдамся. Дамасская сталь. Книга прервая"

Человек переступает внутреннюю черту не многократно в каждом отдельном случае, а только один раз. Самая первая любовь, самый первый секс, самый первая машина – мы все знаем, как первый раз отличается от всех остальных. Это правило работает и при спуске вниз. Самый страшный шаг в темноту – первый. Затем ты просто идешь. Так и с убийством. Человек договаривается сам с собой только один раз: почему ему надо это сделать; почему он не может этого избежать; почему его жизнь намного важнее жизни другого.

Бывало, убийца и жертва и в школе одной учились, и в одних соревнованиях участвовали, но сейчас, волею судеб, они в разных бригадах, и их главари конфликтуют. Простой случай – проститутку не поделили, устроили махач, результатами остались недовольны. Утром проспались, протрезвели – собирают свои бригады, чтобы объяснить друг другу, что у кого длиннее. Вот «шестерки» и едут на разборки, достают стволы… А в «их» мире, если ствол достал, то надо стрелять. Если не выстрелил, ты – последнее ссыкло, из бригады выставят с позором. А могут свои и насмерть забить, чтобы другим неповадно было. Пацан – значит пацан. «За базар надо отвечать», – это как раз про такую ситуацию. Про смерть.

Когда солдата убивают на поле боя, он имеет духовное и нравственное оправдание: война, противник с оружием, открытое противостояние. А вот глупому юнцу с пушкой в руках такого оправдания нет. Темной ночью он, достав ствол из кармана (может, от испуга), должен стрелять. И для него это – тот самый первый шаг. Он уже договорился с собой – его жизнь важнее чей-то чужой жизни. И он стреляет. Всё, теперь он убийца. Ему уже все равно, сколько будет этих трупов. Перед собой, перед Богом, в своем сердце он – убийца. Теперь море по колено. «Чем хуже, тем лучше». Выпивка, наркотики, проститутки, изнасилования, издевательства – ничто и никогда не заглушит правды о самом себе. Можно забыться, но нельзя забыть. Увы. Душа не позволит.

Даже сильного мужика с крепким стержнем вседозволенность развращает быстро. Что уж говорить о молодняке, который решил, что ему мешают старики. Паханы такие осторожные, такие медлительные, такие скупые и жутко строгие. Главари наказывали молодых ребят, как шкодливых котят, если «шестерки» вели себя развязно или по пьяни нарушали договоренности. И вот «шестерки» грохнули паханов. Всех. За одну ночь. «Твоя беда – моя радость». Начался быстрый карьерный рост, иногда чересчур стремительный. Сегодня на сходке назначают нового главного, а через пару дней его уже с почестями провожают в последний путь. Появились даже народные приметы. Если хоронят очень богато и бьют себя кулаком в грудь, обещая жестоко отомстить за смерть друга – точно, грохнули свои. По молодости лет к ним не приходило понимание, что дорогими гробами из красного дерева, шикарными поминками свои руки от крови друга, который еще вчера прикрывал тебе спину, не отмоешь. На воре и шапка горит. Чем больше памятник, тем ближе была дружба между убитым и убийцей.

Но мы еще были не при делах. Крыша решала свои внутренние вопросы. Как я сейчас понимаю, авторитеты осознавали, что нас трогать нельзя, молодняк за это наказывали серьезно. Зачем резать корову, которая дает молоко, сливки, масло, сыр и телят? Первой, второй, третьей волне руководителей было не до нас. Они толком даже не успели насладиться шальными деньгами, ведь многие из них вышли из «шестерок». Вечером ты еще ходишь в единственных спортивных штанах, а ночью, привезя руководителю долю и набравшись смелости, грохаешь его. Еще не успело взойти солнце, а весь мир уже у твоих ног. И баба босса, и тачка босса. Эти «жены» передавались у бандитов из рук в руки, как переходящее знамя. Красиво называлось – забота о вдове. А почему, собственно говоря, девушки должны были отличаться от юношей? Те хотят красиво и на халяву, и эти хотят на халяву. Теперь любой прыщавый качок-бычок, решив мочить всех, мог позволить себе красотку с шикарной фигурой, желаемым цветом волос и соответствующим уровнем интеллекта. Раньше он мог только смотреть на неё издали и пускать слюни, а теперь у него есть пистоль в кармане, и он король. Как говориться, «есть, чем потресть».

У мужчин, как показывает мой жизненный опыт, есть какой-то бзик на женщину более сильного самца. Вот хочет он чужое. Не другое, а именно чужое. Рядом будет стоять десяток таких же красивых, да еще свободных, как говориться, бери не хочу. Но нет, им подавай чужую. Лучше, чтобы это была женщина босса или друга, даже баба врага не так интересна. Надо у своего отнять… В общем, это не было редкостью, когда убитая горем молодая вдова на похоронах плакала на плече близкого друга почившего мужа. На следующий вечер глядишь – они уже вместе катаются в машине и веселятся. Все нужно было делать быстро: есть, пить, уходить в разгуляй. Не все доживали до рассвета. Слишком много «шестерок», слишком много стволов, а Москва не резиновая.

От моего первого дня в качестве товароведа до последнего спокойного счастливого летнего вечера прошёл примерно год. Наша «крыша» захотела со мной о чем-то поговорить и назначила встречу. Мы уже все спокойно приятельствовали друг с другом. В гости еще друг к другу не ходили, но члены семей знали друг друга по имени, и мы запросто болтали о своих делах: дети, сады-школы, машины.

Я помню этот вечер, было примерно часов пять, теплый такой, но с легким ветерком, ласковым, нежным. Хороший спокойный летний вечер. Ребята подъехали все вместе, вчетвером. Они поделились своими планами ближайшего развития. Мне они предложили, ни много ни мало, заняться ювелирной торговлей в центре Москвы. Им, за «хорошую работу» и регулярный вклад в общак (а этому способствовала наша с Кирой успешная деятельность), выделили крупный магазин на Тверской между станциями метро Охотный ряд и Пушкинская. Меня спросили, будет ли мне интересно этим заняться. Они очень хотели эту точку. Они были уверены, что я всё организую по высшему разряду, а значит, им выделят ещё больше помещений в самых крутых местах. Они просили меня подумать, все взвесить и назавтра дать ответ.

Я ехала домой, голова разрывалась в предвкушении возможностей. Уже видела огромные подсвеченные витрины с такими изделиями, каких Москва еще не носила. Я уже стала обдумывать вопросы: «Как мне выйти на настоящих ювелиров? Где мне найти художников, которые смогут создавать рисунки, из которых ювелиры сделают шедевры?» Мне не спалось всю ночь – какой тут сон?!

А ребята поехали в ресторан, где их уже ждали жены, – отмечать день рождения одного из них, его звали Денис. Он у них был самым уравновешенным, вдумчивым – ребята его уважали. Утром поселок гудел от новости, которая, даже по тем временам, была за гранью добра и зла. Ребята не пришли из ресторана домой, все четверо. Как рассказали жёны, они вышли покурить и не вернулись. Я думаю, что они вышли покурить травку, потому что обычные сигареты все курили в ресторанах, прямо за столами. Ужас был в том, что они вообще никогда не вернулись. Их тела так и не нашли. Их не смогли похоронить, им не поставили памятники. Нет для них места последнего пристанища. Эти четверо – молодые, веселые – были из последней волны приличных и видящих будущее «крыш» того времени – начала лихих девяностых. В период своего становления они еще застали живыми своих былых авторитетов, они еще успели с ними пообщаться.

Наступило время отморозков. У этих не было ничего святого. Если «своих» они оставляли без памяти и могил, так что говорить о «чужих». Управы на них не было. Они убивали вышестоящих, потом убивали их самих. За год такого вот «карьерного роста» они сами себя вырезали. Не осталось тех, кто бы не был отморозком. Менты их боялись. Чиновники их боялись. К власти над обществом пришли самые настоящие бандиты – молодые, отчаянные, безжалостные. Готовые убить любого просто так. Не было больше законов. Прав был тот, кто быстрее стреляет. Вот и весь закон. Мафия родилась.

Глава 4. Идущие сквозь ад

ИТАК, наша «крыша» в полном составе исчезла, выйдя покурить в перерыве между сменой блюд. Жены, проведя в ожидании у припаркованных возле ресторана машин всю ночь, утром разъехались по домам. Все надеялись, что ребята или вернутся, или обнаружатся их трупы.

Их ждали родные и друзья, но не криминальные структуры. Такой жирный кусок, как наш с Кирой бизнес, хотели все. На нас устроили самую настоящую охоту. Кто только не пытался поговорить с нами об этом деле! Приезжали по-хорошему и не по-хорошему, местные и не местные. Мы держали оборону: уверяли, что наши покровители, наверняка, живы и вот-вот появятся.

Однажды у меня даже был разговор с товарищем, который забил стрелку и приперся на нее с арбалетом. Я так разозлилась. «Ну, – думаю, – спёр, наверное, дурень где-то ржавый арбалет и даже не знает, как называется эта штука, которой он пытается меня испугать. Как они меня уже все достали!» Можете себе представить «крышу» в лице одного молодца, бегающего по поселку между палатками, которые расположены друг от друга в паре километров, и размахивающего ржавым арбалетом? Я была в таком гневе, что встала напротив него и сказала: «Давай, Робин Гуд, вперед! Пускай стрелу! Но если ты промахнешься, я тебе твои… оторву голыми руками прямо здесь. А если не справлюсь, позову подмогу. Или ты живой, или я».

Конечно, я не могу помнить всё в своей жизни, но есть моменты, которые отпечатались в памяти в мельчайших подробностях, например, этот момент моей ярости. У меня ноздри раздувались, как у быка на корриде. Мне казалось, что если он только попробует нажать на спуск, то всё, я его разделаю под орех. Иначе невозможно с такими отморозками.

Мы не сидели сложа руки– подняли всех своих знакомых, у кого были хоть какие-то связи в криминальных структурах. Надо было выяснить, кто на меня наехал. Как понять, разговаривая с человеком, насколько у него в порядке голова? Кто за ним стоит? С кем он работает? Кто его «шестерки»? Ведь дело до такого доходило – сидит группа ребят во дворе, лузгает семечки и решает: «А не пойти ли нам развести лоха? Скажем, что мы „крыша“ – и вперед». Они одалживали тачку у знакомых на пару часов, золотые цепи, и уже ехали «стрелки забивать» и «терки тереть». Они ведь все были на одно лицо: молодые, наглые, обкуренные, в спортивных штанах «Адидас». Кто настоящий, а кто так, «лоха развести» – с первого взгляда понять было сложно.

На финишную прямую в гонке за жирный куш вышли несколько бригад: одних порекомендовали по моим каналам; другие были местные, самовыдвиженцы, их продвигал кто-то, кто курировал «общак». Хотя во второй группировке и были все местные, но бригадиром ставили парня, который только что вернулся после отсидки. Так сказать, ему выделяли «подъемные». Меня не устраивал ни тот, ни другой вариант. Собственно говоря, никакой вариант не устраивал, но время на принятие решения истекало.

Днем угнали мою машину, и на следующее утро она стояла возле подъезда вся искореженная так, что восстановлению не подлежала. Вечером того же дня, когда мы ехали по делам на Кириной машине, в нас стреляли. Не совсем в нас – по капоту машины. Мы решили провести ночь у Киры в квартире, так как у меня дома ребенок. Ночью машину Киры подожгли. Хотя опасность подстерегала нас везде, мы понимали, что физической угрозы пока нет, ведь мы нужны им живые и здоровые. Но что они еще придумают? Охотились на нас все, кому было известно о наших палатках. Но, пока мы не выбрали новую «крышу», было невозможно обратиться за помощью. А каждый из нападавших был готов ее оказать.

Время на раздумье истекло, и нам пришлось принять решение. Мне не нравились местные «самовыдвиженцы»– они были слишком молодые. И самое главное, их бригадир только отсидел, значит, очень голодный. По моим каналам нам рекомендовали ребят тоже из нашего района (в принципе, они все жили где-то недалеко). У нас ведь в поселке была «малина» криминальных авторитетов, а «шестерок» они набирали из местных жителей. Через несколько лет это уже был муравейник криминала: бандиты жили не только в каждом доме, но и в каждом подъезде; все уже друг друга знали, и никто не стеснялся своей деятельности. Мне «рекомендованные» больше импонировали, так как они были постарше меня или мои ровесники, интересы у них были в Москве, а значит, дальновидные, с хорошими ресурсами и перспективой. Но Кира решила, что местные «самовыдвиженцы» лучше, к тому же, их рекомендует кто-то из «общака». Наши мнения разделились. И моя ошибка была в том, что я уступила подруге только из-за того, что когда-то она пригласила меня в бизнес, а значит, я ей многим обязана. Ох, Аня, Аня… Вот где следовало снять розовые очки…

Забили стрелку, всё обговорили, закрепили договоренности хорошими посиделками в ресторане: они – с подругами, мы – с мужьями. На следующее утро мы уже ехали на авторынок покупать себе машины. Теперь у нас опять была крыша, значит, можно снова спокойно заниматься своими коммерческими делами. Конечно, спокойствие – понятие относительное. Но раз перестали корежить, поджигать и стрелять по машинам – уже спокойно.

Думаю, надо пояснить, почему мы знали, что нас пугают, но не хотят убить. Явно не потому, что мы такие крутые. Дело в том, что наша смерть не принесла бы выгоды никому, поскольку взять с нас было нечего. Понятия «частная собственность» не существовало, квартиру отобрать в то время было нельзя. Машины? «Копейка», «тройка» – им грош цена. Новые автомобили на рынок не поступали. Их сразу сразу перегоняли в края, где растут мандарины и абрикосы. На своих машинах, которым было по восемь-десять лет, мы за раз перевозили по двадцать ящиков водки, совершая в день три-четыре рейса. Через год мы их просто отправляли на свалку, хорошо, если своим ходом. Забрать палатку? А кто в ней работать будет? Ну точно, не они сами и не их подруги, которых интересовали только «Мартини» и «Амаретто», они ведь халяву выбрали, а не работу. Все понимали, что замены нам пока нет, поэтому нельзя нас ни убивать, ни калечить, ни слишком сильно расстраивать… Хотя вскоре ситуация изменилась.

Не знаю, как мне справиться нахлынувшими чувствами. В этой главе я расскажу об одном из самых страшных периодов в моей жизни. Не могу сказать, что просыпаюсь по ночам в холодном поту при воспоминании об этих событиях, теперь они ушли в прошлое… Но тогда все было впервые. Испытываю почти физическую боль, и к горлу подкатывает ком, который с каждым абзацем становится всё ощутимей. Мне хочется зажать рот рукой, чтобы невольно не вырвался крик ужаса. Люди! Что с нами со всеми случилось?! Как? Скажите – как? Как мы, бывшие октябрята, пионеры и комсомольцы, стали убивать друг друга? Почему сначала мы маршировали на слетах военно-патриотической песни, писали сочинения о «Молодой гвардии», а потом пытали друга утюгами? Почему мы читали Пушкина и Достоевского, а потом все вместе создали бандитское государство?

Когда я слышу по телевидению ностальгические воспоминания о прекрасном советском образовании, которое нам надо вернуть в школы, извините, но на моем лице возникает презрительный оскал. В лихие девяностые мы пришли из СССР!!! В нашей юности не было разлагающей морали Запада: нас туда не пускали, чтобы мы не расстраивались. Не было тотального влияния Интернета и проплаченных СМИ: все читали правильные газеты, слушали правильные новости. Не было пагубного влияния голливудского кинематографа – вся страна смотрела патриотические, строго нравственные, прошедшие советскую цензуру фильмы. Так почему же мы все дружно стали завидовать жизни бандитов и проституток? Вы знаете, что старшеклассники писали в сочинениях на тему: «Кем ты мечтаешь стать»? Мальчики заявляли: «Мечтаю стать бандитом», – и перечисляли преимущества своего выбора. А девочки под стать им: «Мечтаю стать проституткой или женой бандита», – и тоже расписывали прелести такой жизни. И это не миф, не анекдот. Я сама видела эти сочинения, так как у меня подруги работали в школе.

Следовало бы нам разобраться для начала в последствиях такого замечательно «нравственного» образования, прежде чем мечтать его вернуть в школы. Не только бандиты были отмороженными на всю голову, практически все стали такими. И напрасно сейчас многие пытаются прикинуться, что они остались в стороне – все варились в одном котле. Просто мы так испугались, что решили спрятать ту жизнь в подвал, закрыть дверь на железный засов и забыть, как все было. Вот только удивляемся: что это у нас сейчас жизнь такая нескладная? А ведь сколько прекрасных русских пословиц: «Что посеешь, то и пожнешь», «Как потопаешь, так и полопаешь», «Как солому постелешь, так и спать будешь». Мы всей страной едим ту кашу, которую сами себе варили по своим национальным рецептам. Никто со стороны не приезжал бегать за нами с пистолями. Бегали свои, местные: из одного города или поселка, с соседней улицы или двора, из нашего дома или подъезда, одноклассники или соседи по парте. Так давайте все мы, кто остался в живых, не будем ничего придумывать и врать нашим детям про свою романтическую молодость. Им и так приходится разгребать завалы. И если у них не хватит силенок, то достанется внукам. Мы любим это красиво называть «связь поколений».

«Лихие девяностые – это нравственная катастрофа страны», – вот я и сказала это. На весь мир.

А теперь обосную во всех подробностях, почему я так думаю. Извините, что повторяюсь, но у меня волосы стоят дыбом, когда я вспоминаю то время. Будет странно, если у вас и волосок не колыхнется после того, как вы прочитаете эту главу до конца. А ведь это будет не конец, а лишь прелюдия.

Время набирало стремительные обороты. Торговля шла бойко, и не только у нас. В Москве и крупных городах люди начинали осваивать мир коммерции, стали образовываться огромные рынки: одни специализировались на продуктах, другие – на промтоварах. По мере накопления у людей наличности торговля пошла бойкая. Мы решили расшириться и установить ещё одну точку на трассе, между нами и аэропортом. Мы возводили её сами, поэтому учли все реалии жизни – варили стены из самого толстого железного листа, чтобы никакая пуля не смогла пробить. Денег стало еще больше. Самые впечатляющие выручки были в новогоднюю ночь. Мы отмечали праздник, просто курсируя между точками: объедем всех, сумки набьем деньгами, шампанское выпьем, домой заедем, деньги высыпем и – по следующему кругу.

Казалось, нет ничего интересней, чем считать свои деньги. Подчеркну, в те годы и в том возрасте не было более интересного занятия, чем посчитать деньги, сваленные в угол, и понять, сколько же их там. А их там было много, очень-очень много. Поэтому мы так любили праздник Новый год.

Наши деньги нравились не только нам, но и нашим мужьям. Они, каждый по-своему, хотели ими распоряжаться. Не думаю, что это был умысел, нет, конечно. В семьях все деньги были общими, как и полагается. Просто их было много. Кире в этом вопросе повезло больше, чем мне. Во-первых, у нее муж сам занимался «интересными» делами, так что доходы они друг от друга скрывали. Во-вторых, Кира была прижимиста. А я – наоборот: все деньги в семью, для всех, чтобы дом был полной чашей. В своей родной семье я была старшей дочерью, поэтому с детства привыкла опекать родных и друзей. Так что круг моей щедрой заботы был широким. Конечно, деньги – это замечательно, но мне нравился сам процесс созидания. Результаты так впечатляли моих близких, что они не мешали мне зарабатывать деньги. Муж тоже не удержался и предложил помощь в обеспечении палаток: ведь я сильно устаю, поэтому он меня будет возить.

Я хотела себе нанять водителя, но как отказать своему любимому мужу? Он взял административный полугодовой отпуск, выторговал у меня зарплату, чтоб ему было более комфортно со мной работать. Ох, умел он мне голову морочить. Одна моя ошибка следовала за другой, и не было этому ни конца, ни края.

Какая может быть работа у жены и мужа вместе, если она – босс, а он – водитель? Это еще куда ни шло, если из водителей – в мужья: ну, ездили-ездили и доездились. А тут был муж и вдруг по совместительству устроился к тебе водителем на зарплату. Ой, я дура! Аня – дура! Аня – дура!.. А можно я так пару страниц напишу? Нет? А мне хочется…

В общем, пустила лису в курятник. Но что делать: любовь, семья, молодость, глупость, большие деньги – гремучая смесь. Муж увидел всю «кухню», и ему захотелось порулить во всех направлениях. Из жестко регламентированной системы он попал в мир свободной жизни, и его понесло. Хотя нас, конечно, всех несло…

Мы все работали, общались, мечтали о расширении бизнеса и жилищных условий. Всё и вся в нашей жизни перемешалось. Мы не успевали думать, чему-то удивляться, задавать себе и другим вопросы. Просто жили в постоянно меняющейся среде.

Первые перемены произошли у Киры: она развелась с мужем. Они были слишком разные, с большой разницей в возрасте. Любви в их отношениях не было изначально, а время было молодое и такое горячее…

Спустя много лет, когда я купила навороченный джип и выехала из автосалона, то у меня было странное ощущение: вот у тебя новая машина, а поехать и показать-похвастаться некому. Теперь у одних во дворе такой же стоит, а другим по барабану: хоть на колымаге заезжай – никого не удивишь. А в то время наличие автомобиля демонстрировало уровень достатка. Иметь приличное авто, например, шестую модель «Жигулей» с пластиковым бампером – это было очень круто. Женщина с машиной – это мегакруто. Молодая девчонка за рулем тачки – это запредельно круто. Для сравнения: молодая красивая женщина за рулем шикарного кабриолета в наши дни – это ничто по сравнению с нами в наших «шестерках» с пластиковыми бамперами.

Так что же мы делали, даже не вполне осознанно? Мы выпендривались. Приедем в одну палатку, покрутимся там и отправляемся в другую. Вся фишка была в том, чтобы показать себя. Конечно, особенно интересно это выглядело весной и летом: выходят две молодые крали, довольные собой и жизнью; туфли на шпильках, платьица-мини обтягивают все прелести, волосы у обеих густющие, длинные. И вот мы выходим, демонстративно идем к машинам, громко разговаривая, садимся, хлопаем дверьми и по очереди резко, с ревом мотора, чтоб обязательно гравий из-под колес, едем в другую палатку, до которой десять минут пешком. Почему отъезжали по очереди? Да чтобы все услышали рев твоей машины и успели полюбоваться вылетающим из-под колес гравием. Так молодые кобылки гарцуют, и надо дать время одной себя показать, а потом другую выводить. Нам ведь негде было себя предъявлять миру, вот мы возле своих палаток и устраивали шоу. Тем более, у нас их было уже четыре, и у каждой стояли покупатели. Так что зрители у нас были, и завистников среди них хватало.

И вот на нашу Киру запал высокий, красивый, крутой парень. Он был постарше, умел ухаживать, точнее, у него были для этого все возможности. Я Киру поддерживала: на то и молодость, чтобы не скучать. Я снаряжала её на свидания. Ну, вы знаете, как это бывает: «Все пропало, мне нечего надеть!» Так вот, помогала найти в ее несметном гардеробе то, что подойдет именно сейчас.

Прошу прощения, что отклонюсь от темы, но вспомнился один довольно показательный случай. Мы, четыре подружки (я еще продавцом работала), поехали в мой любимый Калининград. Сняли в гостинице два номера рядом в блоке: отдельные комнаты с общим холлом и ванной комнатой. Естественно, каждая из нас взяла все свои наряды, так что чемоданы с трудом застегивались. Что, вы думаете, мы делали с утра? Естественно, горевали, что нечего надеть. Мы мерили одежду друг друга и одалживали понравившееся платьица: так и бегали из комнаты в комнату, вертелись у зеркал и примеряли чужие наряды (благо, у всех в молодости одинаково хорошие фигуры).

В эти новогодние каникулы мы встречались с подружками и устроили вечер воспоминаний. Как же мы смеялись над одной из фотографий, на которой все были в платьях, заимствованных друг у друга! Прошло много лет, но ничего не изменилось. В наших чемоданах по-прежнему не находилось подходящей одежды, а вот у подружек все было в самый раз!

Итак, Кира влюбилась, закрутился роман. Однажды после очередного свидания в ресторане за бутылочкой «Мартини» они проснулись вместе в Кириной постели.

Ну, теперь они пара. А через неделю, когда можно уже было говорить откровенно, выяснилось, что Кирин парень недавно вернулся из мест, не столь отдаленных, что он «бригадир» и у него есть и свои «шестерки», и своя «вотчина», которая не связана с коммерсантами. Так что догадывайтесь сами, в какой области у него были интересы. И что теперь? Мы с Кирой посидели на кухне, хорошо выпили и решили, что ничего не поделаешь: против любви не попрешь. Раз так случилось, значит, так тому и быть. Надо было устроить девичник и правильно донести до подружек, что в наших семейных тусовках меняются… Ну, как это назвать по-русски? Взгляды, энергии, мораль, мировоззрение? Слов в те времена таких не знали и не употребляли. И вообще, раньше не могло возникнуть таких щекотливых ситуаций: она из интеллигентной семьи, мама – известный профессор-биолог, сама с высшим образованием, а жених у нее бывший зэк и имеет престижную работу – «бригадир». Этот девичник, эти посиделки-объяснялки были первыми, поэтому мне запомнились. Помните про «первый раз»? Так вот мне кажется, слишком много всего у нас в тот год-полтора было впервые. Впрочем, организм быстро адаптируется к переменам – перестает удивляться и реагировать. Мозг так и хочет устало, с ленцой, спросить: «Ну что там у вас еще?» А у нас все хорошо! Обалдеть, как у нас все замечательно! Не успели мы справиться с одной ситуацией, как в дверь постучалась новая проблема. Она была связана с другой моей близкой подругой – Ириной.

В первый раз я увидела Ирину на аэробике. Она показалась мне яркой, уверенной в себе, настолько энергичной, что, казалось, даже воздух вокруг неё искрится. Мне очень захотелось с ней подружиться, но подойти и познакомиться я постеснялась. Но, видимо, наша дружба была предопределена свыше. Примерно через неделю меня обязали присутствовать в качестве представителя нашей школы на районной конференции учителей. Изрядно опоздав, я на цыпочках, стараясь не шуметь, боком пробралась к свободному стулу в предпоследнем ряду и, обернувшись посмотреть, кто сидит рядом, увидела смеющиеся глаза Ирины. Пока мы в перерыве курили, она мне рассказала, что наблюдала за мной, как я безуспешно пыталась никого не побеспокоить, прокладывая путь к свободному месту. После конференции мы вместе поехали домой, говорили и не могли наговориться. У нас нашлось много общего: ровесницы, работали учителями математики в соседних школах нашего поселка; у обеих от первого брака сыновья с разницей в год; живем в соседних домах. У Ирины сильный характер, она реалистка. Видела и принимала мир таким, какой он есть, умела лавировать в сложных ситуациях, подстраиваться, приспосабливаться. А я – нет. Для меня не существует полутонов: или белое, или черное. Иногда я за нее хваталась, как утопающий за соломинку. Её житейская мудрость не раз выручала меня из беды, в которую я попадала из-за своего максимализма.

У Ирины был младший брат, как и у нас с Кирой. Но наши ещё учились школе, а её уже где-то работал. Ира своего брата очень любила, даже, можно сказать, боготворила. Это теперь я понимаю, что мы всю недополученную родительскую любовь переносили на своих младших братьев, поэтому в нашей любви к ним примешивалось материнское начало. Родители бросали на нас своих маленьких детей, доверяя нам заботу о них. Рано мы становились матерями. У многих девочек, к сожалению, с рождением младшенького брата или сестренки заканчивалось детство. А мы в эти дочки-матери играли самозабвенно, только вместо кукол у нас были настоящие живые детки, не достигшие года. Родители думали: «Ах, какие хорошие у нас девочки растут! Как с братьями и сестрами хорошо управляются – и накормят, и спать уложат, и попки помоют, и в чистое переоденут, и погуляют, и поиграют». А теперь эти рано повзрослевшие женщины ходят к психологам и ищут, где их внутренний ребенок затерялся, где он прячется и плачет. А он, бедолажечка, всю жизнь горюет, потому что не доиграл во дворе с друзьями, не насмотрелся мультиков. Он был мамой и папой для своего маленького брата и сестренки и, как ни странно, не очень любимым ребенком у матери. Вот эти старшие дочери всю жизнь и пытаются у своих матерей то ли заслужить любовь ежечасной заботой, то ли купить ее, оплачивая долги младшеньких…

Однажды ночью меня разбудил громкий стук в дверь. Прибежали из палатки: дебош, бандиты (похоже, местные парни) собираются все поджечь, требуют денег и выпивки. Продавец успел выбежать, закрыть дверь – и ко мне. Я быстро оделась – и бегом к палатке. Что я вижу? Меня грабит брат моей подруги Ирины! Я наехала на него, не выбирая выражений – к тому времени я уже стала и борзой, и наглой. А он мне и говорит: «Аня, нам срочно нужны деньги, и мне не важно, что ты подруга моей сестры. Ты мне очень нравишься и все такое, но работа есть работа. Это днем ты ее подруга, а я ее брат. А сейчас я бандит, а ты коммерс».

Это было в три часа ночи. А в этот же день, но уже ближе к шести вечера, я приехала к своей подруге Ире с цветами и огромным набором эксклюзивной, по тем временам, косметики для волос «Шварцкопф» – у подруги был день рождения. Собрались близкие и друзья: естественно, Кира со своим мужем-«бригадиром» (она уже была посвящена в подробности ночного происшествия), родители Ирины. Мы начали выпивать-закусывать и тут – звонок в дверь. Ирочка побежала открывать. Охи, ахи. Ира вплывает из прихожей в комнату, счастливо уткнув лицо в огромную охапку белых роз. За ней заходит ее брат, все восхищаются его любовью и заботой: у матери светятся счастьем глаза, отец горделиво посматривает на нас, вот, мол, какого сына взрастил и воспитал. А я смотрю на всех и думаю: «Ну, и что теперь со всем этим делать? Вот ситуация!» Я видела, как они гордятся своим мальчиком и не знают, что он ночью вытряс денежки вот на этот букетик из нас с Кирой. Они вообще еще не догадывались, где и кем работает их сыночек и братик. Мы молчали. Ведь если скажем Ире, она сильно расстроится. Если скажем своей «крыше», кто нас грабанул, так они его могут и того… самого… совсем… За столом ему было не так весело и комфортно, как ночью у палатки. Днем он был хорошим, послушным, заботливым сыном и братом. В этот вечер эта роль давалась ему с трудом.

Еще одно понятие нормы, этики, морали полетело в тартарары. Если нас грабит чужой, то это нельзя, и «крыша» будет наказывать. А брату любимой подруги нас грабить можно, потому что мы… никому не скажем. Так и случилось: мы никогда не поднимали этот вопрос, и от нас Ира не узнала, чем занимается ее брат. Со временем многое стало известно, ведь мы жили в одном поселке. Но по-прежнему оставались запретные темы, на которые не принято было говорить ни с кем и никогда: даже жене с мужем, сыну с отцом, дочери с матерью, с ближайшими друзьями и подругами. Стало много правды, которую человек прятал от самого себя. Иначе как, скажите, пить, веселиться за одним столом с убийцами и ворами, восхищаясь подарками, купленными на грязные деньги?