Текст книги "Политика и ирония: совместимость и взаимодействие"

Публичное выступление политического деятеля – это речь, произнесенная перед аудиторией в условиях непосредственного контакта между оратором и слушателями. Естественно, в современном мире любое значимое событие становится предметом трансляции/репродукции в средствах массовой информации. Однако политическая речь, передаваемая в средствах массовой информации, а особенно – специально предназначенная для СМИ, обладает своими отличительными особенностями и дополнительными параметрами воздействия, которые подлежат отдельному рассмотрению. За счет средств массовой коммуникации привлекается более широкая аудитория, на которую направлено речевое произведение; использование обширного потенциала технических средств становится очень значительным мультиплицирующим фактором массового воздействия. Существенные отличия связаны и с процессом визуального восприятия: человек, находящийся непосредственно в зале/аудитории и слушающий оратора, оценивает его через призму собственной субъективной перцепции, под своим углом зрения, в то время как показ публичного выступления по телевидению уже означает монтаж и интерпретацию реального события, расстановку дополнительных акцентов. Для того, чтобы характеризовать протекание политического/речевого действия в условиях прямого непосредственного контакта с аудиторией, необходимо принимать во внимание условия протекания этого действия и особенности аудитории. Исследователи разделяют гомогенные и гетерогенные целевые группы [Юдина 2004: 173]:

1. Целевая группа может представлять собой гомогенное образование (группа единомышленников). В этом случае, как правило, речь произносится в закрытом помещении, а количество участников встречи ограничено.

2. Целевая группа – гетерогенная:

а) закрытое помещение, число участников ограничено (например, парламент);

б) количество участников не ограничено (например, обращение по радио/телевидению).

От этого параметра зависит стиль речи, степень официальности, отбор лексико-стилистических средств и присутствие в выступлении иронии и юмора.

Несмотря на то, что аудитория сохраняет молчание и напрямую не высказывается, публичная речь относится к разряду политической коммуникации, которая, по определению А.П. Чудинова, предполагает участие в речевой деятельности не только говорящего или пишущего, но и слушающего или читающего [Чудинов 2003(6)].

Действуя в поле определенной формульности, политическая речь начинает приобретать ярко выраженную функциональность и ориентируется на прагматически обоснованную презентацию ожидаемых содержательно-понятийных структур. В целом основное содержание политических речей заключается в том, чтобы сформулировать цели, ценности и общественно-политическую стратегию определенной политической группы по отношению к избирателям, а также по отношению к своим политическим оппонентам.

Исследователи отмечают, что всякий политик – прежде всего оратор и писатель, занимающий определенную позицию и отстаивающий ее в словесных единоборствах [Аннушкин 2011]. Своей речевой деятельностью политик создает определенный образ, который бывает более или менее убедителен для тех, с кем он общается. Иногда этот оратор молчит или «берет паузу», просто предпочитая не выступать, поскольку в политической риторике нет ничего значимее слова, сказанного вовремя. Но пауза означает лишь выжидание для осуществления очередного речевого действия или удара. «Вовремя сказать, вовремя и промолчать», – таков принцип поведения политика. Отличное владение языком, умение взвешивать свои мысли и слова, формировать через стиль речи стиль общественной жизни – задача настоящего политика-оратора.

Если нельзя указать на идеального политика, то можно, тем не менее, выстраивать некоторый научно-теоретический идеал, т. е. говорить о качествах личности и моделях поведения (в том числе речевого), которые желательны для политика, хотя это будет некий аналог «утопии» как для государства, так и для человека-политика.

Именно к такому идеалу стремятся политические деятели и спичрайтеры при создании текста для политического выступления. На первом этапе подготовки происходит отбор идей, поиск аргументации, доказательств – фактически основного содержания речи. Необходимо собрать всю возможную информацию об обстановке самого выступления и о характере аудитории. Есть несколько источников такой информации: организаторы мероприятия, данные из списка зарегистрированных избирателей, знакомство с местным медиа-рынком. Известно, что только двадцать процентов из сказанного усваивается аудиторией, поэтому основные факты должны быть подкреплены яркими запоминающимися иллюстрациями: статистическими данными, авторитетными исследованиями, неоспоримо подтверждающими основную идею речи, драматическими историями и политическими анекдотами.

Аудитория обычно не слишком хорошо слушает ораторов – особенно выступления политиков. Один из способов максимизировать способность аудитории слушать – это четко структурировать послание оратора. Структуризацией речи занимается диспозиция – особое построение композиции речи. Правильно структурированная речь должна быть «выпуклой», то есть композиционно маркировать главные мысли. Кроме того, доводы должны образовывать последовательность, которая существенно зависит от таких факторов, как степень принятия аудиторией самого оратора и его системы ценностей. Теория расположения доводов определяет, когда следует отступать, когда наступать, а когда маневрировать. О речи политика могут сказать, что «самый сильный довод он приберег на конец», или, напротив, «он сразу выложил все козыри».

Важный этап в подготовке публичного выступления – отбор изобразительно-выразительных средств языка. Речь должна быть услышана в потоке других речей. Например, высказывание Уинстона Черчилля «Умиротворять агрессора – значит кормить крокодила в надежде, что тебя он съест последним» имеет больше шансов запомниться, чем обыденная фраза на эту же политическую тему: «Умиротворять агрессора – только оттягивать момент его нападения».

В процессе написания речи нужно учитывать и ее звуковую составляющую. С помощью звуковых повторов (аллитерация, ассонанс) достигается выразительность. Русское «пришел, увидел, победил» звучит значительно слабее латинского оригинала veni, vidi, vici, потому что содержит более слабый звуковой повтор. Понятно, что в политическом спичрайтинге звуковым повторам место прежде всего в лозунгах, призывах, девизах, слоганах. Так, яркий пример использования аллитерации представляет собой лозунг большевиков, знаменитый сотню лет назад: «Вся власть Советам». Звуки [в] и [с] повторяются в каждом слове.

Спичрайтеры и ораторы работают совместно. Спичрайтеры знают, как говорит оратор; какой по величине текст он может запомнить; те слова, которые он не может выговорить; интонации, которые он предпочитает. Так, политику, не обладающему выразительными интонациями, не дают речь с большим количеством повторений или параллелизмов. Спичрайтер всегда помнит о связи между искусством составления текстового произведения и искусством его исполнения перед аудиторией. Именно в процессе оформления спичрайтинга в публичное выступление можно оценить работу спичрайтера и ораторское умение политика.

В качественной публичной речи непременно учтен баланс между серьезной и развлекательной составляющей, что подразумевает отступление от темы, введение в текст иронических и юмористических высказываний, анекдотов, ссылок на курьезные исторические эпизоды.

Например, одну из своих речей премьер-министр Гордон Браун начинает с иронического высказывания: Can I say how delighted I am to be away from the calm of Westminster and White Hall? (Можно ли выразить то счастье, которое я испытываю вдали от тишины Вестминстера и Уайтхола?) [YouTube. Gordon Brown: Wiring a web for global good at TEDGlobal 2009]. Ирония в словах британского лидера имеет своей целью установление тесного контакта с аудиторией, которая, в отличие от официальных собраний Вестминстерского дворца, является живой, теплой и располагающей к общению (именно так следует интерпретировать реплику Брауна).

Оптимизировав таким образом отношения со слушателями, оратор переходит к основной идее – необходимости создать мощный противовес общим проблемам во всем мире. Политик приводит печальные факты о гибели мирных граждан, сложной политической и экономической обстановке во многих странах. Когда напряжение достигает пика, Гордон Браун меняет тон выступления и приводит курьезный случай из истории:

There’s a story about Olaf Palme, the Swedish Prime Minister, going to see Ronald Reagan in America in 1980s. Before he arrived Ronald Reagan said (and that was the Swedish social democratic Prime Minister): “Is this man a communist?” And the reply was: “No, Mr. President, he is an anti-communist”. And Reagan said: “I don’t care what kind of communist he is”. And Ronald Reagan asked Olaf Palme: “What do you believe in? Do you want to abolish the rich?” And Olaf Palme said: “No, I want to abolish the poor.”

(Я хочу рассказать историю об Олафе Пальме, премьер-министре Швеции, отправившемся с визитом к Рональду Рейгану в Америку в 80-е годы. Прежде чем он приехал, Рейган спросил (а Олаф Пальме был премьер-министром, представляющим шведскую социал-демократическую партию): «Этот человек коммунист?» Ему ответили: «Нет, господин президент, он антикоммунист». И Рейган сказал: «Мне не важно, какой он там коммунист». Рональд Рейган спросил Олафа Пальме: «Каковы ваши убеждения?

Вы хотите, чтобы не было богатых?» А Пальме ответил: «Нет, я хочу, чтобы не было бедных».)

Эта история очень показательна как замечательный пример использования иронии в публичном выступлении. Во-первых, ирония содержит языковую игру, создающую эффект комического. Во-вторых, за иронической формой выражения скрывается глубокий смысл – необходимость бороться с бедностью. В-третьих, она обеспечивает необходимую паузу в напряженности выступления и позволяет переключить внимание с негативной стороны на позитивную. Наконец, рассказ допускает двоякую трактовку иронического смысла: либо Рейган не знал значения слова «антикоммунист», либо он сознательно надел ироническую маску невежды, демонстрируя свое отношение и к коммунистам, и к антикоммунистам.

Значительная часть иронических замечаний в публичном выступлении обычно подготовлена заранее. Это обусловлено форматом и характером жанра – оратор заблаговременно продумывает моменты, когда уместно вставить шутку. Кроме того, в этом случае ему не надо реагировать на реплики и изобретать остроумные экспромты.

Более того, даже «экспромты» можно подготовить заранее. Справедливость этого парадокса подтверждает опыт политиков, известных своим превосходным чувством юмора. Так, близкий друг Черчилля Фердинанд Эдвин Смит заметил как-то: «Лучшие годы своей жизни Уинстон потратил на составление экспромтов». В этой шутливой фразе заключается один из ключевых принципов известного оратора при работе над текстами. Речи, которые, казалось, произносились спонтанно и являлись результатом озарения, на самом деле тщательно продумывались, репетировались, оттачивались и шлифовались в спокойной обстановке. «Я не пишу быстро, – признался как-то Черчилль. – Все мною написанное является результатом тяжелого труда, все постоянно шлифуется. Я стараюсь шлифовать до блеска». Когда дипломат Гарольд Никольсон поздравил Черчилля с удачной ремаркой, «сымпровизированной» политиком в конце одного выступления, Уинстон воскликнул: «Чертова импровизация! Я потратил на нее целое утро, пока лежал в ванне». «Удачные экспромты ораторов существуют лишь в воображении публики, – отмечал он. – В то время как цветы риторики – тепличные растения». Все свои выступления Черчилль писал лично, не обращаясь для этого к услугам спичрайтеров. Ответственные речи готовились несколько дней, постоянно переписывались и еще раз редактировались. Отдельные фразы, по воспоминаниям помощников, Черчилль мог вынашивать и того больше – неделями, даже месяцами. Он заранее записывал их в специальный блокнот, после чего использовал при необходимости [goo.gl/G0lqk6].

Сложно сказать, сколько усилий затрачивают современные английские, американские и российские политики и их спичрайтеры, продумывая иронические и юмористические отступления в своих речах. Для аудитории это должно выглядеть органично, гладко и соответствовать стилю и содержанию речи. Например, как в выступлении президента России на митинге:

Мы пойдем вперед, мы будем укреплять нашу государственность, нашу страну. Мы с вами будем легко преодолевать трудности, которые мы так легко создаем сами для себя в течение всего последнего времени. [Речь Путина В.В. на митинге 18.03.2015 – vk.cc/4pdSOU].

Или как в лекции, прочитанной советником президента России, академиком РАН С.Ю. Глазьевым для студентов магистратуры факультета государственного управления МГУ:

Кажется, что управление деньгами подвластно только небожителям. Люди, которые этим занимаются, считаются носителями тайного знания и, вместо того, чтобы что-то объяснять, наводят тень на плетень. Постараемся разобраться, где собака зарыта [С.Ю. Глазьев, Лекция № 6 ФГУ МГУ 30.03.2015 – vk.cc/4pe50M].

В выступлении С.Ю. Глазьева используются фразеологизмы и ирония абсурдного утверждения. Эти приемы речи помогают раскрепостить аудиторию, настроить ее на дружеское общение и создать комфортную атмосферу. В ситуации выступления известного государственного деятеля перед студентами – это весьма действенный способ сократить дистанцию и повысить внимание зала.

Таким образом, подготовленная ирония является неотъемлемым элементом и эффективным орудием публичной речи. Но не всегда можно пользоваться иронией как «готовым инструментом» (термин С.И. Походни [Походня 1989]). Поскольку часто ирония – категория дискурса, она представляет собой сотрудничество между говорящим и слушающим, проявляющееся в процессе коммуникации. Рассмотрим политические жанры, предполагающие такое сотрудничество.

Жанр политического полилога включает в себя различные виды дискурсов. Исследователи предлагают считать полемику, дискуссию и диспут разновидностями спора, а дебаты и прения – разновидностями обсуждения проблемы [Стернин 2011]. Отличие прений от дебатов заключается в том, что прения устраиваются по определенному, оглашенному кем-то докладу, а дебаты проходят как высказывание участниками различных точек зрения на ту или иную поставленную проблему. Если следовать этой классификации, политическое интервью относится к разновидностям спора, потому что включает в себя разноплановые вопросы и не может быть полностью подготовлено заранее, так как содержит эффект неожиданности (как в вопросах, так и в ответах).

Рассмотрим подробнее жанр политического интервью, который позволяет всем участникам диалога использовать стратегии непрямой коммуникации, однако цели и результаты привлечения таких стратегий могут в значительной степени различаться. Это характерно как для русской, так и для англо-американской лингвокультуры.

Тем не менее жанр политического интервью имеет свои национальные особенности. Например, в английской и американской лингвокультурах дистанция между журналистом и государственным деятелем минимальна, допустимо обращение по имени, провокационные вопросы, свободное употребление иронии и сарказма в адрес высокопоставленного чиновника. В российской культуре традиционным для политического интервью является нейтральный модус: с одной стороны, он позволяет осуществлять коммуникацию людям с заведомо неравными социально-коммуникативными позициями; с другой стороны, он дает возможность наиболее оптимальным образом сохранять «лицо» политика в случае, если поднимаются неприятные темы. Это особенно важно, поскольку в политическом интервью всегда присутствует третий участник – аудитория (зрители или читатели).

Ирония со стороны журналиста – это, как правило, «проверка на прочность» коммуникативной позиции собеседника. Угроза «лицу» политика – коммуниканта с заведомо более высоким социальным и коммуникативным статусом – не может быть выражена эксплицитно (в отличие от английской лингвокультуры).

В этом отношении показательным является интервью, данное президентом Д.А. Медведевым журналисту «Новой газеты» Д. Муратову 15 апреля 2009 г. [ «Декларация Медведева. Год 2009-й»].

В интервью многократно повторяется один и тот же риторический рисунок: задавая вопрос, журналист использует дискурсивную практику иронии, однако президент отвечает на вопрос так, как будто понял его буквально, т. е. сознательно игнорирует иронию.

Д. Медведев. …Я считаю, что наши чиновники – это такие же граждане России, которые выполняют очень полезную миссию.

«Новая». Такие же граждане России?

Д. Медведев. Абсолютно такие же, как и все другие.

«Новая». Ну только с мигалками.

Д. Медведев. Ну и далеко не все. Это всё-таки некое распространённое заблуждение. [goo.gl/OFsLzy].

Президент в своих репликах следует прагматическому коммуникативному идеалу, а ирония журналиста направлена на то, чтобы подвергнуть сомнению искренность собеседника. В данном случае иронический коммуникативный акт терпит неудачу, поскольку президент сохраняет свой имидж «совершенного гражданина», игнорируя или отвергая иронию журналиста.

В английском политическом дискурсе интервьюер обладает большей свободой. Так, обращаясь к премьер-министру Д. Кэмерону, журналист с явной иронией задает вопрос: David, do you happen to know that anybody who wants drugs, get them? (Дэвид, вы случайно не знаете, что каждый, кому нужны наркотики, может их достать?) [YouTube – Jonathan Ross interviews Dave Cameron, 22.07.11.]. В данном случае говорящий использует иронический механизм открытия очевидной истины (подробнее о механизмах иронии см. [Горностаева 2013(6): 172–194], эксплицитно указывая на то, что премьер-министр недостаточно серьезно относится к существующей проблеме.

На неформальность отношений в англоязычных интервью указывает также обращение по имени. Та же беседа начинается с дружеского приветствия и вопроса ведущего Джонатана Росса премьер-министру: What should I call you? Dave? David? (Как мне называть вас? Дейв? Дэвид?), на что гость, поддерживая дружеский тон беседы, отвечает: Му mother calls те David, ту wife calls те Dave… I don’t mind. (Моя мама зовет меня Дэвид, а жена – Дейв… Мне все равно). В результате ведущий останавливается на уменьшительном Дейв.

Представить такую ситуацию в интервью с российским главой государства было просто невозможно, пока журналистка из Владивостока Мария Соловьенко не создала прецедент. Приведем отрывок из ее беседы с В.В. Путиным во время пресс-конференции:

Путин. Спасибо за вопрос. Я скажу…

Соловьенко. Это только разминка!

Путин. А, вот оно что.

Соловьенко. А сейчас, Владимир Владимирович, соберитесь и ответьте на очень серьезный вопрос. Что нам делать с руководителями, которые уворовали деньги?

Путин. Что они там уворовали?

Соловьенко. Да миллиарды! А вы не знаете?

Путин. Нет. Как вас зовут?

Соловьенко. Мария.

Путин. Маша, садись, пожалуйста.

Соловьенко. Спасибо, Вова! [Первый канал «Новости», 20.12.12.].

Данный пример является не типичной иллюстрацией российского политического дискурса, а из ряда вон выходящей ситуацией. Необычное для ситуации пресс-конференции вербальное поведение журналистки (фамильярное обращение, манера перебивать, использование просторечий) объясняется скорее ее индивидуальными особенностями, чем ситуацией. Примечательно, что для защиты В.В. Путин прибегает к иронии: сначала он намеренно повторяет просторечие «уворовали», произнесенное собеседницей, потом моделирует ситуацию «учитель – нерадивый ученик»: Фраза «Маша, садись, пожалуйста» ассоциируется с репликой на уроке в адрес ученика, сказавшего глупость (смягченное повеление замолчать). Ответная реплика: «Спасибо, Вова» – в условиях пресс-конференции совершенно недопустима, и вызывает недоумение и смех всех присутствующих. Любопытно, что после пресс-конференции российский президент позитивно прокомментировал подобное неформальное к нему обращение, потому что оно навеяло приятные детские воспоминания: «Только мама называла меня Вовой».

Ироничные и шутливые реплики в ответ на острые вопросы журналистов часто бывают наилучшим выходом, помогают разрядить обстановку и сгладить напряженность. Такую тактику выбирает президент России в разговоре с главным редактором радиостанции «Эхо Москвы» А.А. Венедиктовым, известным своими каверзными вопросами и язвительными высказываниями:

Венедиктов. Почему так много конфронтации? Мы видели демонстрации, видели раздетых девушек, здесь мы видели парад секс-меньшинств…

Путин. Вам повезло. Что касается девушек… Я с утра не успел позавтракать… Если бы они мне колбасу показали или сало, это меня бы порадовало, а те прелести, которые они демонстрировали – не очень. Слава богу, что гомосексуалисты не разделись. [YouTube. Путин ответил Венедиктову, 28.10.13 – goo.gl/HFU51v].

Для лучшего понимания иронии говорящего требуется знание экстралингвистической ситуации. Речь идет о казусе, произошедшем в Германии: во время встречи глав государств к ним неожиданно подбежали с криками протеста обнаженные девушки. Во-первых, ирония президента направлена на высмеивание такого способа привлечь к себе внимание; во-вторых, использование гротеска (упоминание о возможном раздевании гомосексуалистов) доводит ситуацию до абсурда. Понятно, что после такого комментария вопрос о подобных демонстрациях не может рассматриваться серьезно. Собеседник понимает такой настрой и к данной теме больше не возвращается.

В английском политическом интервью ироническая пикировка также встречается довольно часто. Примечательно, что дистанция между интервьюером и главой государства в данной лингвокультуре сокращена до минимума, и журналисты нередко позволяют себе язвительные вопросы. Например, в интервью с премьер-министром Великобритании Д. Кэмероном ведущий программы Эндрю Марр настаивает на своем «неудобном» вопросе, намеренно и иронично подчеркивая нежелание политика на него отвечать:

Магг. You have told те absolutely everything apart from the answer to my question.

Cameron. I think I have answered your question.

Marr. It is not the answer.

Cameron. It is.

(Марр. Вы рассказали мне все на свете, но так и не дали ответ на мой вопрос.

Кэмерон. Мне кажется, я ответил на ваш вопрос.

Марр. Это не ответ.

Кэмерон. Нет, это ответ. [YouTube. David Cameron interviewed by Andrew Marr, 21 July 13].

Здесь мы наблюдаем словесную перепалку, в ходе которой используется ироническая гипербола (absolutely everything). Ирония используется журналистом как способ нападения, премьер-министром (в последней фразе: в нарочито-грубом противоречии собеседнику) – как способ защиты.

Итак, в английском и в русском политическом интервью наблюдается ряд особенностей, которые обусловлены прежде всего различной вертикальной дистанцией: если в русском интервью высокий статус государственного деятеля подразумевает официальный стиль, уважительное обращение к политику, соблюдение этикета, то в английском интервью дистанция значительно меньше, что отражается на выборе определенных языковых средств (о вертикальной дистанции подробнее см. [Ларина 2009: 41–42], [Дементьев 2013: 89–91]). Представители верховной власти в западном мире представляются как чиновники, призванные служить народу своей страны. Такое отношение порождает уменьшение вертикальной дистанции и обуславливает неформальное, почти фамильярное общение журналистов с политиками в английском дискурсе.

Рассмотрим другие жанры политического дискурса.