Текст книги "День возмездия. В лабиринте грехов (сборник)"

– Что это значит? – воскликнул Джек, который, без предупреждения войдя к Стенхопу, увидел его над открытым чемоданом.

– Я должен уехать, вероятно, завтра рано утром. Мне душно здесь, я не в состоянии за что-либо приняться. А ты что скажешь нового?

– Я был в той лавке. Приказчик прекрасно помнит, что продал этот пистолет в прошлый вторник после полудня.

Джек положил сверток на стол.

– За день до смерти моего отца? Он сам купил его?

– Нет. Мне описали покупателя: это высокий стройный мужчина с испорченным оспой лицом.

Позвали Жозефину. Она должна была знать, подходила ли наружность того незнакомца под описание. Ее показания не оставляли ни малейшего сомнения в том, что это был тот же самый человек.

Итак, Уайт за день до смерти купил пистолет через посланного. Из этого обстоятельства можно было вывести какие угодно заключения – оно не проливало света, а, наоборот, еще более затемняло и без того непроницаемую тайну.

Как ни слабы были надежды Стенхопа доискаться до истины, тем не менее он просил Джека сделать все, чтобы найти следы рябого человека. Он проводил своего друга вниз по лестнице и сообщил ему, куда он собирается ехать. Перед дверью, ведущей в комнату молодой вдовы, он невольно остановился.

– Джек, – сказал он особенно серьезно, – если когда-нибудь позже тебе удастся победить это гордое сердце, ты приобретешь такое сокровище, цену которому ты с трудом можешь себе представить.

Тот смерил его недоверчивым взглядом.

– Ты говоришь о Флоре Гастингс? – спросил он удивленно.

Слабая улыбка пробежала по лицу Стенхопа.

– Нет, о Флоре Уайт, – возразил он, – страдание пробудило в ней душу. Желаю тебе со временем назвать ее своей.

На следующее утро Стенхоп кратчайшим путем отправился в Байридж. В Форт-Гамильтоне он сошел с парома и, пользуясь чудным осенним днем, пешком пошел дальше по узкой тропинке между покрытыми травой холмами. Сердце его было полно дорогих воспоминаний. Через какой-нибудь час он стоял в большой старомодной приемной, где всего год назад так часто видел милое личико своей Мэри; сердце его сжималось от жгучей боли. Пока он окидывал взглядом знакомую ему уютную комнату, дверь отворилась и вошла в комнату воспитательница миссис Грация. Когда она увидела его, ее доброе, приветливое лицо со множеством мелких морщинок приняло огорченное выражение, и она с замешательством отвечала на его приветствие.

– Вы, конечно, приехали спросить у меня адрес, который я обещала вам сообщить год назад, – с запинкой произнесла она.

Он молча поклонился, не будучи в силах сказать хоть слово.

– К сожалению, я не могу вам дать его, – продолжала она смущенно, – мы совершенно потеряли Мэри из виду. Вот уже три месяца, как на наши письма нет никакого ответа.

– О, зачем вы не известили меня об этом раньше! – воскликнул он в страшном волнении. – Я разыскал бы и, если бы нужно было, пришел бы ей на помощь. Кто знает, может быть, она больна или даже умерла.

– Да, это было ошибкой с моей стороны, – призналась она, – но я ожидала со дня на день от нее известий. Она хотела мне писать каждую неделю, и сначала письма приходили аккуратно. Но постепенно они становились все реже, а наши письма возвращались большей частью нераспечатанными.

– Откуда она писала вам в последний раз?

– Из Филадельфии. Вот адрес, но вы ее там не найдете. Я справлялась о Мэри у моих филадельфийских друзей и получила известие, что особа, называвшаяся так, никогда не жила в том доме.

Он дрожащей рукой положил в боковой карман карточку, на которой обозначены были улица и номер дома.

– Примите мою сердечную благодарность, – сказал он, – за доброту и ласку, которые вы оказывали молодой девушке, а также за ваше участие к моему горю. Мэри для меня самое дорогое существо на свете. Хотя с тех пор, как мы виделись в последний раз, мое положение совершенно изменилось и я навсегда утратил надежду назвать ее своей женой, но ее судьба всегда будет заботить меня.

– Смерть вашего отца… – начала миссис Грация.

– Совершенно изменила все мои отношения, – перебил Стенхоп. – Я сообщаю вам это потому, что раньше высказывал совершенно иные намерения относительно ее. Мэри для нас утрачена навсегда, быть может, мы ее больше не увидим, но я не хотел бы, чтобы вы ложно меня поняли. Я люблю и уважаю ее так, как только может мужчина уважать и любить избранницу своего сердца, но жениться на ней я не могу. Важные причины препятствуют этому браку.

Он увидел на лице ее разочарование и вздохнул. Как она ни старалась казаться любезной и участливой, в душе она была настроена против него. Слишком уж вероятным казалось ей предположение, что, унаследовав богатство отца, он нашел молодую девушку темного происхождения не подходящей для себя партией. Все, что бы он ни сказал ей в объяснение происшедшей перемены, не могло бы разубедить ее. Поэтому он только спросил, сдержала ли она свое обещание ничего не говорить Мэри об его чувствах.

Уверения воспитательницы, что молодая девушка ни слова не слышала от нее об этом, видимо, успокоили Степхопа. Прощаясь с миссис Грацией, уже стоя на пороге, он осведомился, где теперь Софи и не может ли она сообщить чего-нибудь о своей подруге.

– Она еще у меня, мистер Уайт, но здоровье ее теперь гораздо хуже, чем тогда, когда вы ее видели в последний раз. Она очень тосковала, не получая писем от Мэри. Позвать ее сюда?

Стенхоп помедлил с минуту, но свидание с больной приятельницей любимой девушки было бы для него слишком тягостным.

– Я пришлю ей цветов. Скажите, что их посылает друг, тоскующий о Мэри так же, как она.

На обратном пути Стенхоп обдумывал, что ему теперь предпринять. Сначала он рассчитывал остановиться в гостинице и для развлечения сделать экскурсию в горы. Но теперь им овладело непреодолимое желание как можно скорее отправиться в Филадельфию, и он решил поехать в один из ближайших дней. Во время переправы на пароме мысли его были заняты этим вопросом, и вместе с тем он механически пробегал глазами купленную по дороге вечернюю газету. В ней часто упоминалось имя его отца, восхвалялись его заслуги и высказывались сожаления о его трагической кончине. В газетах за эти дни было много подобных статей, но Стенхоп не мог читать их. Мысль о том, что чувства отца к нему перед самой смертью могли измениться, терзала его и делала для него мучительным всякое упоминание об умершем. Он перевернул лист и остановился, пораженный, на следующих бросившихся ему в глаза строках:

«Таинственное исчезновение человека со шрамом!

Томас Далтон 20-го числа этого месяца не вернулся в свою квартиру, Маркхем-сквер, № 6. Ему пятьдесят два года; на левой руке у него странный знак, а именно два шрама, пересекающихся под остром углом. Убедительно просят сообщить о местопребывании этого человека его дочери по вышеупомянутому адресу».

Такой же рубец был на левой руке и у отца Стенхопа. Замечательное совпадение! И сверх того, этот Далтон исчез в день смерти Сэмюела Уайта. Если даже и было нелепостью думать, что это более чем простая случайность, то все-таки Степхоп не мог отделаться от мысли, что между двумя так странно отмеченными людьми должна существовать какая-нибудь связь. Каким образом отец получил этот шрам, он не знал. Еще мальчиком Стенхоп однажды задал на этот счет отцу какой-то вопрос и до сих пор с ужасом вспоминал, как мрачно нахмурился тот. Даже мать не знала, при каких обстоятельствах муж так сильно повредил себе руку. Она только заметила сыну, что он не должен говорить об этом ни с ней, ни с кем бы то ни было на свете. Стенхоп никогда больше и не заговаривал о загадочном рубце, но думал о нем часто, и теперь, когда любопытство его было так сильно возбуждено, он уже не мог побороть его. Когда он сошел с парома на землю, решение его созрело. Он должен сейчас же отправиться на Маркхем-сквер, чтобы там узнать все, что можно, о человеке, у которого на левой руке был такой же рубец, как у его отца.

Уже смеркалось, когда Стенхоп приехал в Филадельфию. Кое-где мерцали уже огни, как бы предупреждая его, что было бы благоразумнее отложить предприятие до следующего дня, чем бродить в ночное время по совершенно незнакомому городу. Но нетерпение взяло верх, об отсрочке он не мог и подумать. По расспросам он добрался наконец до разыскиваемой им отдаленной части Филадельфии. Он ожидал увидеть здесь бедность и даже нищету, и поэтому, завернув за угол небольшой улицы, ведущей на площадь, был приятно удивлен приличным, опрятным видом выходивших на нее домов.

Скоро был найден и № 6. На звонок Стенхопа двери отворила старая хромая женщина. Сначала она с некоторым смущением посмотрела на молодого, стройного господина, но когда он назвал имя Далтона, услужливо повела его по узкому коридору к стеклянной двери, завешенной изнутри занавеской.

– Он жил вот здесь, – с хитрой усмешкой сказала она, – но теперь его нет. Однажды он ушел и не вернулся больше. Его дочь просто не знает, что делать.

В то время как она говорила, Стенхопу послышался легкий крик, заставивший его оглянуться.

– Дочка Далтона боится чужих людей, – заметила старуха, также слышавшая этот крик.

– Так это его дочь? Она еще ребенок?

Старуха ухмыльнулась.

– Да, она довольно молода.

– Я не хочу ее беспокоить, – сказал Стенхоп. – Нет ли в доме еще кого-нибудь, кто бы знал ее отца?

– Мой муж, если захочет, может сообщить вам некоторые сведения. Но он иногда бывает ворчлив и надо развязать ему язык. У вас есть с собой табак?

– Нет, но можно купить.

Он сунул ей в руку монету. Она заковыляла и скрылась за дверью одной из комнат, выходивших в коридор.

Стенхоп хотел уже последовать за ней, но еще раз оглянулся. Что это? Сон? Видение?.. Или он перенесся в тот мир призраков, счастливые обитателя которого встречаются друг с другом без помехи? В открытых дверях стояла его возлюбленная, его Мэри, с протянутыми вперед руками, с глазами полными слез. Нет, это было не видение, это была она сама, он нашел ее снова – и где же?

– Мэри! – воскликнул он, забыв все окружающее, и вся страсть, вся тоска вылились в этом возгласе.

Она это почувствовала, и милая улыбка озарила ее прелестное личико. За последний год она из девочки превратилась в молодую женщину.

– Бог посылает мне друга как раз в ту минуту, когда я так нуждаюсь в нем! – радостно отозвалась она и вернулась в комнату.

Стенхоп вошел вслед за ней, но дверь осталась открытой.

– Я пришел сюда, так как хочу отыскать исчезнувшего Томаса Далтона. То, что я нахожу вас здесь…

– Тот, кого вы называете Томасом Далтоном, мой отец, – прошептала она. – Я не знаю, почему это, не понимаю многих других странностей в нашей жизни, но с тех пор, как мы поселились здесь, он принял имя Далтона.

Стенхоп содрогнулся. Неужели эта милая девушка дочь авантюриста? Заведение, где она воспитывалась, имело слишком хорошую репутацию, чтобы хоть когда-нибудь такая мысль могла прийти ему в голову.

– Мой отец очень ученый человек, – продолжала она, – но он не похож на других людей, и поэтому часто его поступки кажутся мне загадочными, как, вероятно, показались бы и вам.

В ее словах было столько женственности и вместе с тем чувства собственного достоинства, что Стенхоп был глубоко тронут. Если бы он мог следовать влечению своего сердца, то он сейчас же увез бы ее с собой далеко от этой сомнительной обстановки, туда, где его любовь создала бы ей надежное убежище. Но между ними была пропасть, которую он не мог перейти, он обязан был помнить об этом.

– Поделитесь со мной тем, что вас беспокоит, – сказал он с братской сердечностью, – может быть, я сумею помочь вам и найти какой-нибудь выход. Нет ли у вас каких-либо предположений насчет того, куда мог скрыться ваш отец?

– Никаких.

Он внимательнее осмотрел странно обставленную комнату, где они находились. Она была меблирована очень просто, но совсем не бедно; на широкой полке, которая шла вокруг всех четырех стен, стояли разные вещи, которые он с первого же взгляда признал очень ценными.

Она боязливо следила за тем, как его взор скользил по комнате: от темного потолка к не покрытому ковром полу, оттуда к столу, уставленному странными, внушающими страх предметами, о значении которых она часто раздумывала, когда ее отец пользовался ими при занятиях.

– Кроме отца, у вас нет никого близких? – спросил Стенхоп после некоторой паузы.

– Нет, – прозвучал ее ответ, – у нас нет никого на свете. Единственными моими подругами были девушки в школе. Я чувствую себя очень одинокой.

– И вы все время, с тех пор как ушел ваш отец, оставались одна?

– Конечно, – вздрогнув, ответила она, – но как же могло быть иначе? Я должна была ждать его там, где он меня оставил. Если бы он не разлучил меня с моими друзьями… Но я не должна так говорить об отце. По отношению ко мне его доброта не знает границ. Когда он со мною, мне хорошо, и только в его отсутствие я чувствую себя несчастной. Зачем он оставил меня, не сказав ни слова на прощание? Он должен был знать, как мне будет страшно. Как вы думаете, не случилось ли с ним какого-нибудь несчастья?

Она смотрела на него тревожным взглядом. Вместо ответа с губ Стенхопа готов был сорваться вопрос, но он боялся огорчить ее.

– Какова наружность вашего отца? – сказал он наконец. – Не можете ли вы описать ее? Он большого роста?

– Нет, скорее, невысокий, не такого большого, как вы.

– В газете упомянуто о рубце на левой руке. У него нет больше никаких особенных примет?

– Я не понимаю, что вы хотите сказать?

– У него не было оспы, он не рябой?

– Боже сохрани, что вы говорите! У моего отца прекрасные тонкие черты, лицо ученого, но он часто кажется озабоченным.

Стенхоп увидел, что он был на ложном пути. Не этот человек купил пистолета для его отца. Он чувствовал себя разочарованным, но скоро овладел собой.

– В каком расположении духа он исчез? Не был ли он более удрученным, чем обыкновенно?

Слезы, дрожавшие на ее ресницах, теперь медленно покатились по щекам.

– О да, но я не смею ничего сказать вам об этом, потому что он запретил мне говорить о своих делах. Вероятно, он был под влиянием сильного страха, потому что лицо его… – Она остановилась, содрогнувшись при одном только воспоминании.

Но Стенхоп не считал себя вправе прекратить допрос. Не для себя, но в ее собственных интересах он должен был его продолжать.

– Дело идет о том, чтобы отыскать вашего отца, мисс Эванс, – он не мог заставить себя называть ее именем Далтон, – и вы не должны ничего скрывать от меня, – сказал он убедительным тоном.

Мэри медлила и колебалась. Очевидно, ей трудно было решиться.

Наконец, собравшись с духом, она воскликнула:

– Нет, вы должны все знать! Разве я могу молчать, когда ставится на карту вся его судьба, быть может, его жизнь! Он сам не потребовал бы этого. Не правда ли, вы не злоупотребите моим доверием и не сообщите ни полиции, ни… – Она опять остановилась. – Хозяева подслушивают, – прошептала она, указывая на входную дверь.

– Будем говорить тише, – посоветовал он, – я не желал бы закрывать двери. У старухи злое лицо, а вы слишком беззащитны для того, чтобы не обращать внимания на ее пересуды.

– Разумеется, – сказала она, краснея. – если бы я могла поехать к миссис Грации! Но мой отец был бы против этого. Вероятно, он надеется найти меня здесь в полной безопасности по возвращении, если только он когда-нибудь возвратится.

Стенхоп имел несколько иные планы, но решил пока молчать о них. Он встал так, чтобы ему был виден коридор.

– Вы хотели сказать мне… – настаивал он.

– Что привело в ужас моего отца? Ах, если бы я это знала сама. Он сидел у стола, – она указала на старое зеленое кожаное кресло, – и вдруг вскочил. Я прибежала из соседней комнаты и нашла его на том месте, где вы сейчас стоите… Он дрожал как в лихорадке. Я часто видела его в подобном состоянии, но еще никогда он не казался мне до такой степени перепуганным. Глаза его дико блуждали. Прежде чем я успела опомниться и спросить его, что с ним, он вынул из кармана ключ, бросил его мне и выбежал в дверь. Когда я поспешила за ним, он уже был далеко, и я не могла различить его среди уличной толпы. С тех пор он исчез. Как это странно и страшно!

– Но ведь он ушел без шляпы, – сказал Стенхоп. – Вы не знаете, были у него с собой деньги?

– Денег у него всегда было достаточно, – шепотом отозвалась она, бросив взгляд на угол комнаты, где стоял старый сундук. – Шляпу он взял мимоходом со стола, где она всегда была у него под рукой. Я никогда не смела ее убрать и вообще притронуться к чему бы то ни было на столе.

Стенхоп внимательно рассмотрел предметы, которые в порядке были расставлены на столе.

– Ваш отец занимался опытами с электричеством? – сказал он.

– Вы так думаете? Так это, вероятно, также электрическая машина? Посмотрите.

Легко, как эльф, проскользнула она по комнате и в самом темном углу отдернула длинную занавеску, которой он раньше не заметил. Он последовал за ней и нагнулся, чтобы рассмотреть ближе бывший скрытым за занавеской предмет.

– Не дотрагивайтесь, – воскликнула она, бледнея от ужаса, и протянула руку, чтобы удержать его.

При этом занавеска выскользнула и снова опустилась, закрыв внушавший ей такой страх предмет.

– Простите, – прошептала она, – я была слишком резка, но мой отец…

– Ничего не случилось, мне показалось, что я слышала крик? – прозвучал позади их тонкий голос.

В дверях стояла хромая старуха.

– Мисс Далтон немного испугалась, показывая мне аппарат своего отца, – объяснил Стенхоп, быстро оправившись. – Мы с нею старые знакомые.

– Вот и прекрасно! Вы, может быть, утешите ее немного, – сказала старуха с притворным добродушием и, прихрамывая, вышла из комнаты.

Мэри вздохнула свободнее.

– Как я рада, что она не видела машины! Отец раз очень рассердился, когда она вошла в то время, как занавеска была поднята. Он никогда никому не показывал эту машину, и, если в комнате был кто-нибудь, я должна была наблюдать, чтобы не подходили к ней близко. Я сама ее боюсь и избегаю этого темного угла насколько возможно. Просто не понимаю, как у меня хватило смелости показать ее вам!

Стенхоп хотел еще раз посмотреть машину, но не решился попросить об этом.

– Вы слишком долго жили здесь с вашим отцом в уединении, вот причина вашей нервности и боязливости, – сказал он.

– Возможно, – проговорила она и задумалась.

Когда она стояла перед ним в своем простом платье, он не мог отвести глаз от нежных, милых очертаний ее лица. Чистый белый лоб, обрамленный волной вьющихся золотистых волос, детски-кроткий взгляд ее глаз, изящные линии носа и рта, которые придавали такое серьезное, одухотворенное выражение ее лицу, мягкая округлость щек и подбородка – все в ней очаровывало его как счастливое соединение привлекательности, кокетливости и женского достоинства.

В душе ее, казалось, происходила борьба.

– Зачем вы спрашивали меня, не рябой ли мой отец? Разве вы знаете такого человека? – прошептала она, помолчав.

Он почувствовал, что краска залила его щеки. Неужели он забыл, что привело его в этот дом? Неужели он помнил только о ней и ее горе?

– Я хотел бы прежде узнать, не встречали ли вы такого человека? – осторожно ответил он.

– Как только ушел мой отец, сюда в комнату вошел рябой человек и стал о нем расспрашивать. Я думала, что вы об этом слышали и потому и подумали, не имеет ли он какого-нибудь отношения к моему отцу.

При этих словах Стенхоп едва смог овладеть собой.

– Вы правы, – сказал он, и голос его задрожал, – а как вообще выглядел этот человек, можете вы описать?

– Он был очень высокого роста и широкоплечий. Глаза его были ужасны, я думала, что не вынесу его взгляда.

– Не найдя вашего отца, он сейчас же ушел?

– Да, но сначала он осмотрел всю комнату, а потом поглядел на меня, и лицо его расплылось в отвратительную улыбку.

– А он пришел тотчас же после того, как исчез ваш отец?

– Да. Возвратившись, я уже застала его здесь. С ним была старуха Браун, которую вы сейчас видели.

– Значит, он был уже в доме, когда ваш отец так поспешно выбежал отсюда. Может быть…

Он остановился. Следовало ли пробуждать ужас и подозрения в сердце девушки?

– Не поручал ли он вам чего-нибудь, не сказал ли, что опять зайдет? – продолжал расспрашивать Стенхоп.

– Нет, он только остановился на пороги и язвительно улыбнулся. Его посещение было мне крайне неприятно, и, когда отец долго не возвращался, я стала бояться…

– Вы не должны оставаться здесь! – горячо прервал ее Стенхоп. – Я никогда не простил бы себе, если бы оставил вас одну с вашим страхом. Соберите скорее самые необходимые вещи…

Но она покачала головой.

– Я не могу уйти отсюда, – вымолвила она печально и озабоченно. – Я бы открыла вам причину, но беда, если это узнает кто-нибудь другой. Нельзя ли немного притворить дверь?

Стенхоп посмотрел в коридор. Там никого не было, но дверь напротив была также не закрыта. Он слегка толкнул дверь комнаты, в которой был, оставив только небольшую щель. Потом он вопросительно взглянул на Мэри. Она стояла в нерешимости, не зная, что делать.

– Я слишком молода и неопытна, для того чтобы взять на себя такую ответственность! – со вздохом воскликнула она. – Может быть, я нехорошо поступаю против отца, если он жив, но я боюсь, что виновным в его исчезновении является этот загадочный человек с пронизывающими глазами. Его еще раз видели в этом доме, а здесь… Возьмите этот ключ, – сказала она вдруг решительно, – он открывает тот сундук, посмотрите, что в нем. Я не доверяю Браунам и пока постою у дверей.

Изумленный, не понимая, что все это значит, Стенхоп исполнил ее желание. Ключ легко повернулся в замке большого, старомодного ящика, и когда он поднял крышку, то, к своему удивлению, увидел только множество аккуратно сложенных старых платьев. По знаку Мэри он вынул их, а под ними было целое богатство – золото, серебро, банковые билеты, купоны государственных бумаг, которые грудой лежали прямо на четырехугольном куске сукна. Пораженный, Стенхоп поскорее снова закрыл все это платьем, словно опасаясь, что стены выдадут тайну и жадные руки протянутся за богатством.

– Конечно, вы не должны оставлять здесь сундук, – сказал он, возвращая ключ Мэри, – мы просто возьмем его с собой.

– Я не знала о содержании сундука, я никогда раньше не заглядывала туда, – уверяла она. – Только через два дня после исчезновения отца я его открыла. Если отец оставил мне столько денег, значит, он думал долго пробыть в отсутствии. Не правда ли?

Стенхоп считал это признаком того, что человек шел на смерть, но он не высказал своих опасений. Наоборот, он успокоил девушку уверением, что, конечно, отец оставил в ее распоряжении все необходимые средства на случай своего долгого отсутствия. Она охотно поверила этому, и Стенхоп увидел, с какой любовью и уважением относилась она к своему отцу, несмотря на то что ее должна была смущать загадочность его поступков.

– Конечно, – воскликнула она, – это так похоже на него! Он всегда так любил меня, так заботился обо мне, не хотел, чтобы я хотя в чем-либо терпела недостаток. Только я и не подозревала, что мы так богаты. А может быть, рябой человек это знает, он придет опять, и тогда…

– Он не найдет ни вас, ни сундука, – прибавил Стенхоп. – Я сейчас пошлю за каретой.

– А если вернется мой отец?

– Он узнает, где вы. Я повезу вас к миссис Уайт. Она добра и любезна и примет вас очень радушно.

Как она сразу побледнела! Она, казалось, была близка к обмороку. Неужели так велика была тяжесть, от которой она почувствовала себя теперь свободной? Он хотел поддержать ее, но она отшатнулась.

– Миссис Уайт? – с трудом произнесла она. – Ваша жена?

У него закружилась голова. Так вот почему миссис Грация смотрела на него такими смущенными глазами. Мэри любила его, она уже больше не ребенок, в ней заговорило сердце, и это сердце он должен был разбить!