Текст книги "Стихоосётр"

Анна Харланова
Стихоосётр

© А. Харланова, текст, 2021

© А. Пинчук, дизайн обложки, 2021

© Формаслов, 2021

* * *

От автора:

«Мне понравилось это писать».

От редакции:

«Нам понравилось это читать».

Издали…

 
Издали
Вижу тучи, что за ночь вызрели,
Белой мякотью крупяной
Просыпаются над рекой.
Просыпаются петухи,
Но не слышно мне их лихих
Кукареку, кукареку.
Дед соседский на перекур
Вышел, топает вдоль реки…
Там довольные рыбаки
Медитируют в тишине,
Ловят рыбу, считают снег.
Бесконечная рябь и рыбь
Там, а в доме – тепло смолы,
Мандариновый дух,
Стрелка движется вниз, на юг.
Тик и так, так и тик.
А за окнами снег летит.
 

Тает в небе лунное сомненье…

 
Тает в небе лунное сомненье,
И весна у вечности в плену:
Снег идет. Но знаю я: скорее
Он умрет, чем я сама умру.
И, попав в любовный треугольник,
Тишина хрустальная звенит.
Юный ветер к горизонту гонит
Вызревшее облако вины.
А луна сияет еле-еле,
Пульс ее почти уже ослаб.
Понимаешь, в сказочном апреле
Над умами властвует весна:
Исчезают древние печали,
Словно тени улетевших птиц…
 
 
Посмотри: ведь мы еще в начале
Этих перепутанных страниц.
 

Может, это любовь, как думаешь?..

 
Может, это любовь, как думаешь?
Может, это и вправду она —
Осторожная и безумная,
Словно ранняя наша весна.
 
 
И не сплю я уже, не бодрствую —
Существую на острие.
А стихи, словно рыбки заморские,
Пестрым пламенем – в сеть ко мне!
 
 
Паруса наполняет чувствами
И несет… но куда несет?
Интересно, а будет вкусным
Этот странный стихоосётр?
 

Собирая смородину

 
Сверкают леденцовые лучи —
И прячутся в листве усталых яблонь,
А я полдня пытаюсь разлучить
Смородину с одним кустом хотя бы.
Нагретая июльскою жарой,
Горячая, как поцелуй внезапный,
Смородина смеется надо мной…
А солнце тихо движется на запад.
И кажется, не ягоды в руках,
А годы – им пора, пора скатиться,
Не прятаться ни в листьях, ни в словах,
Упасть в траву – и в землю возвратиться.
 

День потерян, и дым – это просто дым…

 
День потерян, и дым – это просто дым.
Ангел с неба мне: ну-ка, поговорим,
Что задумала, может, какой грешок?
Не-хо-ро-шо!
 
 
Ангел, миленький, крыльями по щекам
И по темени – это, чего уж там,
Тихой девочке просто культурный шок…
Не-хо-ро-шо!
 
 
Что не так, скажи? Видишь: бежит река,
Катит камушки, солнце и облака,
Дышит нежностью, шепчется камышом…
Не хорошо?!
 
 
Пчелы вербушкам песню свою поют,
Это ранний их, можно сказать, дебют.
Пьют нектар они будто на посошок —
Так хорошо!
 
 
Не ответил мне ангел, опять молчит.
Я не знаю небесных тому причин.
Время вымерло, время – пустой мешок.
Не-хо-ро-шо…
 

Порой мне кажется, что прошлое ушло…

 
Порой мне кажется, что прошлое ушло,
Как тени отступают перед светом,
Весенний холод – перед жарким летом…
Но так ли это?
Приходит смс из пустоты,
Из бесконечной ямы мирозданья:
«Как ты?»
И множит эхо долгий коридор
Надежды: ты… ты… ты!..
Листвой янтарной кружатся желанья,
И солнечным сверкают предсказаньем,
И падают узором золотым.
 
 
Любовь не исчезает никогда:
Она янтарной бусинкой на четках
Висит себе, – я вижу это четко.
И доказательство не требует труда.
 

Ощущение – будто в тумане пытаюсь грести…

 
Ощущение – будто в тумане пытаюсь грести:
Я не вижу тебя, да и берег отсутствует тоже.
Скоро солнце проснется, а я не умею простить.
Ты молчишь, я молчу, только волны, качая, тревожат.
Небо станет светлее, и солнце, конечно, взойдет,
Но какая нам радость, какая нам радость от пекла?
Я молчу, ты молчишь. Мы надеемся, помощь придет,
И в блуждании нашем появятся смысл или вектор.
Ты со мною, ты рядом, но – боже мой! – как ты далек!
Я нуждаюсь в любви, я нуждаюсь – а ты безучастен.
Рассыпается время на сотню рифмованных строк
О любви и надежде, о смерти и поисках счастья…
 

Одна звезда явилась раньше всех…

 
Одна звезда явилась раньше всех:
Она мне путь укажет и утешит,
Когда утрачу в сердце безмятежность,
Когда тревога – белкой в колесе.
 
 
Огни дрожат, мигают на ветру,
И город ждет: опустится прохлада…
Но чувства, охлажденные к утру,
Воспламенятся от родного взгляда,
 
 
И снова будет жуткая жара,
И духота повиснет над асфальтом,
И жизнь проделает шальное сальто,
Когда вдруг станет ясно, что пора…
 

А море шумит-шумит, и я не могу уснуть…

 
А море шумит-шумит, и я не могу уснуть.
Я слышу, как море дышит.
И чувствую: берег дышит.
А я лежу на песке, песок – я сама, моя суть.
Большое животное-море подходит ко мне все ближе,
Я чувствую влажный нос
И слышу соленый запах,
И брызги с его спины летят на мое лицо.
Животное-море мне
Приносит любовь на лапах:
Песчинками, галькой, стеклом —
Россыпью леденцов.
Мне страшно открыть глаза,
Мне страшно себя увидеть:
Безмерная глубина, раскрывшийся горизонт…
Когда по-людски нельзя, придется тогда по-рыбьи
Решиться, нырнуть и плыть, и может, тогда повезет.
А море шумит-шумит…
Аморе.
 

Осенним дымом пахнет так тоскливо…

 
Осенним дымом пахнет так тоскливо:
Сгорают сны.
И терн созрел – такая, знаешь, слива,
Кислей которой только вкус вины.
Он падает с куста в полынь сухую…
Дожди лишь завтра обещают, а пока
Я вспоминаю лето, и тоскую,
И низкие считаю облака.
Спускаюсь в тень кустов, иду оврагом.
Не вижу горизонта, вижу – путь.
На дне из-под земли сочится влага,
Не оступиться бы – перешагнуть
И выбраться наверх, под шепот сосен,
Туда, где красный цвет на бузине
Сигналит мне: уже настала осень.
И Бог вздохнет и вспомнит обо мне.
 

А поезд тянет мерный стук колес…

 
А поезд тянет мерный стук колес
На мост, за мост, за горизонт закатный —
И сотни судеб, мчащихся куда-то,
Мелькающих за окнами берез…
Затем поля, поля, пылят комбайны,
Овес и рожь, над ними – облака.
Попутчики, возникшие случайно,
Расскажут тайны тайн наверняка.
И истина откроется, и водка,
И огурцы, и что-нибудь еще.
И, может быть, нетвердая походка
К табличке «Посторонним воспрещен…»,
А может, обойдется все беседой —
Для всех приятной, без обид, без драк;
Довольные поездкою соседи
На полки лягут – поезд как-никак.
И будет их покачивать дремотно,
Один из них, конечно, захрапит,
Кому-нибудь наутро на работу,
И будет он несвеж, помят, небрит.
А поезд отутюживает рельсы,
И все равно – закат или восход,
И все равно, где едем: полем, лесом…
Тук-тук…
Чух-чух…
Ведь все пройдет.
Пройдет.
 

И если мне по пятам идти…

 
И если мне по пятам идти
И спотыкаться, дыша в затылок —
Изыди, выйди, сойди с пути,
Со звонкой тропки пустых бутылок.
Не обернешься – зачем тебе,
Вперед смотрящий, вперед идущий,
Загородивший собой весь свет
И не пускающий день грядущий…
Попусту время – попутал бес,
Ворон в ветвях повторяет: «Дура!»
Дышит прохлада с пустых небес,
Мертвые листья лежат понуро —
Лишние.
Яблоки спят в траве:
Боль, зарумянив, морозит им щеки.
В яблочном сердце зарубки – две,
Обе сочатся червивым соком.
Сок замерзает: уже мороз.
Листья грехов устилают выход
С этой тропинки среди берез —
Белых надежд, безнадежно тихих.
 

Кусочки апельсина…

 
Кусочки апельсина
В тарелке на столе,
И кофе, как трясина,
Утягивает в не-
Приятие покоя,
Приятие себя —
Без сахара, без боя
Сдаюсь и вязну я.
Оранжевой и свежей
Мне грезится любовь,
И апельсин-надежда
Лишь цветом как морковь.
Заметьте, я без крови
Проигрываю бой
Своей земной любови,
Любви своей земной.
 

У поезда стоянка пять минут…

 
У поезда стоянка пять минут.
И все идут курить, дышать и мерзнуть,
Пока обратно в путь не позовут
В вагонный, подогретый печкой воздух,
И снова будет роллтон на обед.
И ощущаешь временную странность,
Не понимаешь, поздно или рано:
Все время сумрачно и солнца нет.
Зевает проводница, спит сосед,
В стакане чай по вкусу, как солома,
А я пишу от скуки этот бред…
Я только через сутки буду дома.
 

А я не буду, а я не желаю ждать…

 
А я не буду, а я не желаю ждать
И жаждать встречи, и жертвовать жизнь – не буду.
Сомнений листья легко опадут опять
В большую чашку пруда – великанью посуду.
И боль велика, и любовь моя – просто гигант,
И только сама я – ничтожная, мелкая, злая,
Вмещаю обиду всего лишь на два гига,
А все остальное уже я в себя не вмещаю.
И падают тени крест-накрест и наискосок,
Асфальт разлинован, расчерчен, асфальт расквадрачен, —
В ячейках хранятся мечты и полно всяких всячин,
И тихо стекается в лужицы солнечный сок.
 

Все скучно. Надо мною абажур…

 
Все скучно. Надо мною абажур —
Ровесник мне. Скажу тебе – услышишь?
Два дня спустя я окажусь в Париже,
Де жюр, всего какие-то де жюр.
 
 
Пока – лежу, и абажур погас.
Строка цепляет рифму, тянет нервы.
Два дня – и я увижу Монпарнас
И Мулен Руж в сиянии вечернем.
 
 
Прожить два дня, от скуки не завыть,
И в чемодан сложить стихи и вещи…
Но мне сейчас все кажется зловещим —
И небеса закатные в крови.
 
 
Читаю книгу, слушаю часы
И знаю: без тебя мне трудно выжить
И в этот день, и завтра, и в Париже,
И на бетонке взлетной полосы.
 
 
И только рядом оказавшись вдруг, —
Возможно, это сбудется, не знаю, —
В твоих глазах воскресну, умирая
В другой вселенной, в дырах от разлук.
 

Курю, выдыхаю не дым – стихи…

 
Курю, выдыхаю не дым – стихи.
Видишь то облако, видишь?
Звезды падают, звезд штрихи
На небе – желаний выдох.
 
 
Воздух устал, воздух отяжелел.
Вечер обветрен закатом грубым.
Яблоко спит на моем столе,
Так и зовет, так и манит губы.
 
 
Не прикоснусь – я боюсь, боюсь:
Вдруг не смогу, как тогда, как раньше,
Вдруг это был просто сон-обманщик,
Вдруг разобьюсь?..
 

Камыш о чем-то шепчет золотой…

 
Камыш о чем-то шепчет золотой
На берегу, усталый и помятый.
Качает ветер мостик над рекой,
Дрожат как струны и поют канаты.
На нем я неустойчиво стою,
Ловлю баланс – но подступает ужас.
Упасть и сгинуть просто так боюсь,
А мостик все вертлявее и уже.
Пора идти, не вековать же тут!
Но гляну вниз – там девушка другая
Из темноты испуганно моргает
И молча ждет, когда ее спасут.
 

Я подумала было, что я рождена для стихов…

 
Я подумала было, что я рождена для стихов;
Что особый мне путь и что он для всего оправданье;
Что мораль – для других, для меня же – ни дна, ни грехов;
Что наполнена жизнь… Оказалось – лишь буря в стакане.
Что потом – все равно, я сейчас, я особая тварь:
То ли божья, а то ли – неясно, но точно живая.
С детства знала: во мне непростой ослепительный дар,
И стихи, проливаясь, божественным светом мерцают.
Я подумала было, что знаю, зачем я живу,
И другим рассказала: смотрите, какое-то чудо!
Оказалось – как все.
Оказалось – я тоже умру.
И – забудут.
 

Летний вечер

 
Так безмятежно… Лето. Мошкара
И та устала в мареве закатном.
А дыня, позабытая с утра,
Гудит, живая, зла и полосата.
 
 
И сад дорожки наполняет тьмой,
А вместе с ней спускается прохлада.
И засыпают мальвы и левкой,
И просыпается сверчок у винограда.
 
 
А в вышине медовая луна
Полным-полна созревших обещаний,
А рядом – звезды каплями желаний,
Как брызги недопитого вина.
 

Таится прошлое-паук…

 
Таится прошлое-паук
В воспоминаний паутине.
Еще и жертва не остынет,
Как тянутся к ней восемь рук,
И восемь глаз в нее глядят,
Как в бездну. И желанье мучить —
Оно поистине паучье:
Кусаться, впрыскивая яд…
 
 
И мысль моя, как мотылек,
Трепещет в путанице строк…
 

А ветер крошит день…

 
А ветер крошит день —
Сухарь из белой булки.
Мы думаем, что снег,
И дети все: ура!
И только я молчу,
Иду по переулку —
Куда-то лишь бы, лишь
Бы выйти со двора.
И в валенках тепло,
И не кусают мухи, —
Казалось бы, чего
Мне надобно еще
Для счастья на земле?
Навстречу вдруг – старуха,
Но вижу: без косы,
Тогда она не в счет.
Не торопясь иду —
Покорна, без попкорна,
Да не к кому идти:
Меня никто не ждет.
И крошится сухарь,
Уже не белый – черный.
Такая вот зима,
Такой вот снег идет.
 

Влюбленность

 
Вдруг кто-то крикнул: «Эй, остановись!»
И показалось – мне, хотя кому-то.
А сердце отсчитало три минуты,
Перевернулось и взлетело ввысь.
 
 
И вверх ногами стали вдруг дома,
Автобусы, трамваи и машины,
Цветы на клумбах, елок бахрома,
Киоски, остановки, магазины.
 
 
Над головой чужая жизнь идет,
Арбузы на прилавках дозревают.
А для меня весь мир наоборот:
Я облака ногами попираю.
 

Не все на свете связано с тобой…

 
Не все на свете связано с тобой.
Не связан ветер, и камыш не связан:
Растет себе в пруду под тенью вяза
И прячет птиц в обители земной.
 
 
Не связана дорога, и поля —
До горизонта и намного дальше,
Не связана невыносимость фальши,
Моя невыносимость бытия.
 
 
И кажется, прозрачные стихи
Свободны тоже, только воспаленно
Дыхание любой моей строки,
И между строчек – ты, определенно.
 
 
Но не связать с тобой саму меня,
Не взять на память – это невозможно.
И оживает день, и смотрит строже,
Не собираясь что-либо менять.
 

Я стою и смотрю…

 
Я стою и смотрю.
Я стою и смотрю на себя:
Отражение пляшет, кривится
И выглядит странно.
Я простой человек
И прожить не могу не любя,
Не споткнувшись о боль.
 
 
Я иду вдоль большого лимана.
А сама небольшая,
Сама-то всего с ноготок
Для какой-нибудь тучи, и ветра,
И черного моря.
Ищем истину, смысл,
Но находится что-то не то.
И не там. И не с теми.
И вовсе, конечно, не в споре.
 

Я не хочу из неба пить вину…

 
Я не хочу из неба пить вину,
Я не хочу из моря пить разлуку.
А дождь пьянит, как в кабаке самбука,
Ведет отсчет растраченных минут
На ерунду, на книги и слова,
На поиски давно забытых истин,
Записанных на пожелтевших листьях,
Которые уже нашла трава.
А волны мнут пропитанный песок,
Отяжелевший от моих сомнений.
Я от твоей любви на волосок,
Я от своей любви в соленой пене.
И может статься, может что-то быть,
И – дождь и море обретут друг друга,
И горизонт устанет мир делить,
И солнце будет двигаться по кругу.
 

Мой градусник предательством нагрет…

 
Мой градусник предательством нагрет.
Предательство имеет ртутный отблеск.
Он виден только, если цепкий свет
Лизнет стеклянную натруженную совесть.
А доктор, назначая кларитин,
Не знает, что на хамство аллергию
Не вылечить таблетками, другие
Тут средства надо, но исход один.
Любовь и добрый взгляд —
Они лишь исцелят.
 

Звонить бесполезно: звонки не проходят туда…

 
Звонить бесполезно: звонки не проходят туда,
Где в сотовых вышках погаснет любая надежда.
Над небом – судьба,
Ниже гордости – тоже судьба.
Смотрю: горизонт, словно скальпель, вселенную режет.
Сквозь алый закат время тянет кровавый лоскут
Осеннего солнца, с которого капает в лужу.
А я зашиваю разрезанный мир, но строку
Неровно веду, и все смыслы – краями наружу.
 

Жасмин

 
На белых лепестках земных цветов
Небесная роса не высыхает,
И пьют ее беспечной шумной стаей
Шмели из молодых наивных снов.
Их шепот обжигает лепестки,
Пытается тревожить, но невинность
Оберегает волшебство жасмина,
И попусту толпятся смельчаки.
Их привлекают нежный аромат
И сладость нераскрывшихся иллюзий,
Но чудо до земных оков не сузить —
Оно не подается всем подряд.
И гул стоит, сияет небосвод
Прозрачным и надежды полным светом.
Среда пришла. Июнь. Начало лета.
И волшебство произойдет вот-вот.
 

Пусть

 
Цветет шалфей – как будто невзначай.
Уже октябрь, но он его не слышит,
Сиреневый, душистый – небом дышит.
Сорвать и засушить? И пить как чай
От кашля, для спокойствия и сна…
Промерзнув до трясущихся поджилок,
Закусывать пастилками инжира
И ждать: когда, когда придет весна…
Нет, пусть цветет, природе вопреки,
Старательных последних пчелок манит,
Пока мороз не остановит праздник,
Поцеловав упрямые цветки,
Прекрасные последние цветки.
 

Когда гранаты цвели кроваво…

 
Когда гранаты цвели кроваво,
И дождь ночной, оглушая, падал,
Осколки молний слетали с неба,
И с губ словами срывалась боль, —
Мы не щадили уже друг друга,
Горячий уголь крошили в пальцах.
И жизнь дымилась. Что дальше будет?
Что будет дальше у нас с тобой?
 
 
Под этим небом из туч и молний
Больших деревьев танцуют тени,
Танцуют тени по тротуарам,
Танцуют тени по мостовой.
На Руставели людское стадо
Бежит от бури, а нам не надо,
А нам не надо,
А нам не надо
Беречь любовь.
 

Крадется день по выжженной листве…

 
Крадется день по выжженной листве,
Целует ветки, дует там, где больно.
А облако не тает в голове,
А облаку не хочется на волю.
Оно во мне, оно со мной всегда,
А сигарета дыму добавляет.
И я сама из дыма и стыда:
Саму себя не вижу и не знаю.
Я подхожу к холодному пруду.
Заглядываю в липкий страшный омут,
Русалок вижу – к своему стыду,
Я всех их знаю, но имен не помню.
Русалкам там и зябко, и смешно,
И каждая из этой дружной стаи
Мечтает утащить меня на дно
И там оставить, крепко обнимая.
 

Пусть раны рек еще покрыты льдом…

 
Пусть раны рек еще покрыты льдом,
Столь тонким, что любой ленивый лучик
Надежды, просочившийся сквозь тучи,
Вскрывает боль в порыве удалом.
И пусть зима еще в календаре,
Но мимо окон – дождь и птичьи стаи,
И рыжий кот любовь орет, – весна ли
Случилась в этом странном январе?
И, не рискуя видеть твой контент,
Блуждая в соцсетях от жуткой скуки,
Хочу себе связать язык и руки
И прекратить движение планет
В своей душе, вселенной без огня, —
В ней одиноко сумрачным надеждам.
А ты живешь и любишь не меня.
И я живу под болью, как подснежник.
 

Я наблюдаю ветер, дым…

 
Я наблюдаю ветер, дым,
Сугроб сползает с крыши дома,
На ветках спеют снегири,
Береза в искорках слюды
Огнем загадочным горит,
Давно знакомым.
Скользит по окнам тишина,
Едва поскрипывают санки,
Бледна январская луна…
Влюбленность требует огранки.
Но горечь кофе хороша —
Тепло в стакане из картона.
Непроливаема душа
И неизбежному покорна.
 

Ты изучал меня наискосок…

 
Ты изучал меня наискосок
От мочки уха
До улитки пальцев
На чашке кофе —
А всему свой срок.
Ты пишешь: ОК.
Ты наблюдал, как падала звезда
Не сверху вниз, а справа и налево…
Не падала, а, может быть, летела?..
Ну да.
Ты был один из – и не удивлен:
Ты понимаешь. Точно понимаешь?
Смотрю: по Волге осень уплывает.
А ты не смотришь —
Ты в меня влюблен.
 

Не месяц – серп. Не звезды – чьи-то души…

 
Не месяц – серп. Не звезды – чьи-то души.
Антибиотик через шесть часов.
Смотрю на небо: кажется, снаружи
Висит болезнь – созвездьем Гончих псов.
Астерион и Чара бодрым лаем
Распугивают тучи и стихи.
Апрель тоскует в ожиданье мая
И втайне тоже хочет стать плохим.
 

И птицы поют. И летит самолет…

 
И птицы поют. И летит самолет.
И жизнь продолжается под облаками.
Я сливы иду собирать на компот,
Пока не попадали сами.
А мысли, как сливы в тугой кожуре,
Налитые соком, прозрачным и кислым…
Никак не дают успокоиться мне
Мои темно-синие мысли.
И скоро вода осторожно кипеть
Начнет, и устанет, приняв эти сливы.
А мне нужно пламя убавить успеть,
И сахар добавить, и стол протереть, —
И стать без тебя счастливой.
 

Я вспомнила прабабушкин рецепт…

 
Я вспомнила прабабушкин рецепт:
Муку ржаную, яйца, соль и воду.
На сковородку. Жарю. Мимоходом
Смотрю в окно на лужу на крыльце,
На старую черемуху. Забор
К малиннику устало прислонился —
Его давным-давно пора в костер.
Соседский кот за бабочкой пустился.
На подоконнике все та же хохлома,
Бутоны роз из выцветшей бумаги.
А взгляд скользит все ближе, ближе. Бадик
Стоит в углу, а рядом всякий сор
И фляга сиротливая без браги,
А на стене, чуть выше, – я сама
Из зеркала смотрю в упор.
 

А сейчас какой-то ранний час…

 
А сейчас какой-то ранний час,
Утро, дождь – но там, за занавеской.
В комнате темно и пахнет лесом,
Папоротник цвел – и не погас,
Волшебство, заветные огни…
Сны под раскаленным одеялом.
Тридцать девять. За ночь не упала.
Где мой ангел? Больше не хранит.
Больше не. И как мне без него?!
В этом мареве, в какой-то день недели,
На квадрате-противне-постели
Ощущаю страшный жар спиной.
И свернулось время, как спираль,
Словно смерч, вытягивает силы.
Память – старый маленький обмылок.
Пригодится застирать печаль.
 

«Письмо, письмо!» – кричала детвора…

 
«Письмо, письмо!» – кричала детвора,
Бежала за пушинкой. Руки, руки
Тянулись к небу! Ускользали звуки:
Сегодня ветер с самого утра.
 
 
А я смотрела, как бегут они,
Едва касаясь пятками босыми
Утоптанной коричневой земли,
И пыль вздымалась облаком за ними,
 
 
И оседала на сухой траве,
Обочины окрашивая серым.
И долго вдалеке еще звенел
Ребячий голос – так письмо хотел он!
 
 
И я в то утро весточку ждала,
По свежей стружке август узнавала,
И яблоко упавшее искала —
Но укатилось. Так и не нашла.
 

Значенья не придам словам твоим и взгляду…

В России расстаются навсегда

Борис Рыжий

 
Значенья не придам словам твоим и взгляду,
Когда ты говоришь: увидимся легко.
Но здесь не та страна, где хочешь – будешь рядом,
Здесь вечно далеко.
 
 
Здесь вечно – навсегда.
Прощаться так прощаться:
Часа четыре лету,
Пешком – не сосчитать,
Пешком – почти сто лет…
 
 
А завтра на работу.
Глядишь – а счастья нет.
Глядишь – и жизни нет.
 

Призвание

 
Благодарю и камень, и цветок,
И этот день. Благословенно чудо!
И облака похожи на верблюдов,
Пустынею плывущих на восток.
Куда они задумчиво везут
Сокровища моих былых фантазий?
Следит с небес погонщик одноглазый —
Не отобьется ни один верблюд.
А путь пустынный – не всегда пустой,
И непонятно, что за горизонтом:
Хорош навар или отдашь с дисконтом
И зря проделал этот путь лихой.
Но даже в камне притаилась жизнь,
Она сильнее смерти – это чудо!
И я не буду, унывать не буду,
А – час за часом,
День за днем
Служить.
 

Избы

 
Никто уже не выглянет в окно,
Одна лишь вечность наблюдает зорко,
Как день сменяет ночь. Ей все равно:
Она флегматик, а не фантазерка.
Лишь ветер поднимает боль и пыль
Воспоминаний, вечно юный ветер…
Здесь кто-то жил и, может, счастлив был,
Доил корову рано на рассвете,
Рубил дрова и правду и читал
В газете «Правда» новости Союза:
В открытый космос человек слетал,
Вновь уродились рожь и кукуруза…
 
 
Прошло, прошло и кануло, и нет.
И только вечность в брошенном окне.