Текст книги "Над пропастью жизнь ярче"

Но Саша очень боялась, что пропустит звонок врачихи. И та, не поймав ее днем, вечером, когда дома одни родители, возьмется звонить снова. Нет, лучше проконтролировать.

– Алло, – осторожно произнесла она.

И услышала несчастный Мишкин голос:

– Саш, привет.

Сразу будто видеотелефон включился: увидела немытые волосы, глаза страдальца, на свитере крошки от чипсов.

Холодно отозвалась:

– Привет.

– Ты чего, все злишься на меня?

Глупее вопроса и придумать нельзя.

– Я тебя ненавижу, – сквозь зубы ответила она.

Но трубку не бросила. Сама не поняла почему.

– Саш… ну, дурак… я сам, знаешь, как себя кляну?

В тоне его звучала беспросветная безнадега.

«Спасибо, хоть меня не обвиняет».

– Чего ты хотел? Кроме того, чтоб поныть?

– Э… мне сегодня туда ехать. За результатом анализа.

– И что?

– Может, ты со мной, а?

– С какой стати? – фыркнула она.

– Саша, – голос его стал совсем жалобным, – пожалуйста. Давай вместе держаться. Я один просто не справлюсь. Мне тяжело!

– Могу тебя пристрелить.

– Пристрели! Я согласен. Убей меня, как хочешь, убей. Сбей машиной, из окна выбрось, не знаю. Я не могу! Больше не могу, понимаешь?!

У Саши рот раскрылся от удивления. Она, конечно, догадывалась, что Мишка – не кремень, но он вроде греко-римский борец, каратист. В сложных ситуациях должен бы медитировать, а не истерику устраивать.

– Пожалуйста, Саша. Побудь со мной. Только один день. Сегодня, – молил ее когда-то-любовник.

И девушка сдалась. Она ведь одновременно с Мишкой сдавала анализы крови – на вирусную нагрузку и иммунный статус. Нужно узнать результаты. Может, уже пора лекарства пить?

Еще несколько дней назад Александра была твердо уверена: лечиться не будет, лучше поскорей умереть. Но сейчас, когда появился Зиновий, ложиться в гроб расхотелось.

Как ее новый знакомый и предрекал, фазы отрицания и отчаяния миновали. Начинался третий, пока совсем неведомый этап.

* * *

Мишка попросил встретиться в квартале от Центра борьбы со СПИДом. Не привык еще к новому статусу, стыдился маячить возле неприличного места.

– По твоему лицу все равно видно, куда ты идешь, – хмыкнула Саша.

Она торопилась, Михаил полз еле-еле. Потом и вовсе остановился, схватил ее за руку. Произнес с надеждой:

– Саш. Ну, скажи. Пожалуйста. Вдруг у меня ничего нет. А?

Совсем недавно ей хотелось, чтоб у него не просто вирус, но именно болезнь – уже в самом разгаре! – обнаружилась. А сейчас поймала себя на мысли: ей все равно. Ровным счетом наплевать.

Александра поморщилась:

– Миша, пошли быстрее. У меня дела.

Оглянулась на несчастного только у входа. И рассмеялась: парень успел нацепить темные очки, и это в ненастный мартовский день.

– Ты бы еще бороду приклеил, – усмехнулась она.

Решительно подошла к окошку регистратуры. Назвала Мишкину фамилию.

– Где он сам? – сурово нахмурилась дама в ослепительном, даже глаза ломило, халате.

– Вон. Дрожит.

Регистраторша посмотрела без грана сочувствия. Взяла прямоугольную коробку. С космической скоростью зашуршала бумажками.

Саша вспомнила день своего приговора. Тогда ее от регистратуры сразу поволокли к врачу. Причем в сопровождении, кажется, этой самой накрахмаленной дамы.

А Мишку перед смертью попытать решили.

Дама отставила коробку. С царственной неторопливостью встала. Взяла с полки еще один ящик, бумажек в нем было существенно меньше. Снова зашелестела.

Саша встала на цыпочки, вгляделась. В этой коробчонке только инфицированные? Нет, вон заветный синенький штампик: «ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ».

Надо объяснить:

– Он по контакту… – начала Саша.

И в этот момент регистраторша вытащила бумажку. Уточнила:

– Михаил Валерьевич? Год рождения семьдесят восьмой?

– Да, – торопливо ответила Александра.

Дама неодобрительно взглянула на нее. Жестом фокусника перевернула листочек. И повысила голос:

– Молодой человек! Возьмите свой анализ!

Михаил, понурив голову, подошел. Руки его тряслись. Саша все равно сама схватила бумажку. И в изумлении увидела: «ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ».

– Йес! – заорал Мишка.

И ударил в воздух кулаками с такой яростью, что Александра еле успела отпрыгнуть.

* * *

Десять минут спустя она пила воду в кабинете врача. Зубы стучали о стакан, тушь, якобы несмываемая, пачкала лицо. В ушах все еще звучал победоносный Мишкин крик: «Да! Да! Йес! Пронесло-о-о!!!»

Когда-то-любовник на прощание не сказал ей ни слова. Не оглянулся. Она сама оцепенело наблюдала в окно, как он вприпрыжку выскочил из Центра. Швырнул на землю, раздавил темные очки.

«Но как же так? – металось у нее в голове. – Почему такая несправедливость?! Сволочь, меня заразил, а сам не заболел?»

Однако врач твердо заявила, что подобных примеров медицина не знает. Получается, не в Мишке было дело. Наоборот, ему крупно повезло, что не заразился.

И теперь докторша с абсолютно неподходящим ей именем Любовь (Ивановна) уже по второму кругу вещала, словно с трибуны. Что очень важно найти источник инфекции. Что Саша должна проявить сознательность, вспомнить, предотвратить…

Александра никак не могла понять, с какой стати она должна. Собственная жизнь все равно пропала, а на других, если честно, плевать.

Она устало отбивалась:

– Нет, он мой единственный мужчина. Нет, кровь мне не переливали, я у родителей уточняла. Операций не было. Педикюр? Э… я на него вообще не ходила никогда.

– Ладно, – наконец сдалась докторша. – Будем тогда салон проверять. Где вы татуировку делали. «Клеопатра-плюс», все верно?

– Верно, – она равнодушно пожала плечами.

Всхлипнула.

– Саша, вам плохо? – повысила голос врачиха.

Девушка закрыла глаза.

– О чем вы думаете?

Нет, этого лучше не говорить.

Ей сейчас очень, совсем не по-христиански хотелось растереть торжество на Мишкином лице. Пусть не сейчас, но он тоже должен заболеть! Шансы ведь есть. Они с ним не предохранялись. А инкубационный период у СПИДа долгий.

* * *

Саша явилась под сень Пушкина в самом саркастическом настроении. К девушкам с таким лицом, как у нее, с букетами лучше не соваться.

Но Зиновий – провидец! – явился без цветов. Вместо них в руках мягкая игрушка. Да какая! Круглый, с футбольный мяч, неровно обросший шерстью уродец. Зубы кривые, глаза навыкате. Все прохожие оглядывались. Александра, хотя ехала с настроем язвить или дать волю апатии, как пойдет, тоже сразу заинтересовалась:

– Ой, кто это?

– Твое внутреннее «я», – улыбнулся Зиновий. – Зовут Лохматыш. В России таких игрушек нет[9]9
  Появились в России только в 2005–2006 годах.


[Закрыть], специально в Лондоне тебе заказывал. Можешь дать ему в глаз, чтобы не насмехался.

Саше вдруг показалось: игрушечное чудовище смотрит со страхом. Пусть боится! И ударила от души. Лохматыш не обиделся. Наоборот – разразился устрашающим, гомерическим хохотом. Да еще трястись начал. Девушка вздрогнула. Зиновий давился от смеха. Прохожие замедляли ход.

– Он мне нравится! – хмыкнула Саша.

Погладила Лохматыша, прижала к груди. Тут же раздался храп – громкий, мужицкий.

– Блин, – расстроилась она, – я думала с ним спать.

– Спи лучше со мной, – предложил Зиновий. – Я не храплю.

Ага. Наконец заговорили о чувствах.

– Ты не забыл? – усмехнулась Саша. – Что у меня…

– Тихо, не пугай людей, – перебил он. – Знаешь такого прыгуна в воду – Грега Луганиса? Американского?

– Что-то слышала…

– Он в восемьдесят восьмом году на Олимпиаде два «золота» взял. И уже в это время знал, что инфицирован. Обыватели, правда, напустились на него: как, мол, ты мог? А если бы воду в бассейне заразил?! Но врачи заявили: никакого риска для остальных спортсменов не было.

Обнял ее уверенно, будто давно имел право. Прижал к себе, взглянул в глаза:

– Ты удивительная девушка, Саша. И болезнь твоя – не чума, не холера. Поехали ко мне?

– Поехали.

Она решила больше не тянуть. Жизнь коротка. Особенно у нее.

И все переживания из-за любовника бывшего сразу из головы вон. Чего злиться? Чего Мишеньке завидовать – даже здоровому? Что его ждет? Тренировки, «Звездные войны» да карьера официанта в Америке.

– Сначала зайдем в магазин, – распорядился Зиновий.

– За шампанским?

– Нет. Шампанское я уже охладил. И клубники купил, все, как положено, – хмыкнул мужчина. – Можешь шипеть, но я хочу слегка поменять твой имидж.

– Э… в какую сторону? – осторожно спросила она.

– Да в какую хочешь, – подмигнул он, – только чтоб не джинсы с кроссовками. Ты королева, а одеваешься, прости, как пацан. Я даже не против штанов. Но хороших, кожаных. Например, от «Гуччи».

– Слушай, Зиновий. Ты меня реально пугаешь.

– Почему?

– Ну, дальше у тебя должен оказаться белый «Мерседес». Огромная квартира на Тверской. И в ней обязательно подвал, где ты режешь своих жертв на куски.

– Нет, Сашка, – покачал головой он. – Я не маньяк. И до принца мне как до луны. «Мерседеса» не имею, квартиру снимаю, карьеры не делаю. А что шальные деньги хочу потратить на девушку – то нормальный мужской инстинкт.

Оглядел ее критическим взором, предложил:

– А может, и юбка. Кожаная, разумеется. И к ней туфли «Маноло Бланик». Хищная красота. Тебе пойдет.

Саша с неделю назад – про диагноз знала, но с Зиновием еще не познакомилась – заглянула в торговый центр. Думала хоть как настроение поднять.

Но шла мимо витрин и с ужасом понимала: ни единая, даже самая красивая одежка ее больше не радует. И девчонок-сорок, что крутятся в обновках, хочется перестрелять. А что? Взять у отца в сейфе охотничье ружье – и умереть красиво. На осколках зеркал, залив чужой и своей кровью брендовые тряпки.

Впрочем, Саша и до болезни была довольно равнодушна к одежде. Хорошие джинсы, удобные кроссовки, мягкий хлопковый блейзер – что еще нужно?

Но Зиновий уверенно протащил ее мимо магазина спортивной одежды. И от недорогого бренда в стиле casual тоже отмахнулся.

– Ты роскошная женщина. Тебе юбки-карандаши нравятся?

– Чего?

– Понятно, – хмыкнул он.

И затащил Александру в абсолютно пустой бутик.

От прилавка к ним ринулись сразу две продавщицы. Запели на разные голоса:

– Весенняя коллекция! Васильковые, оранжевые тона. Очень интересные юбки миди!

Зиновий властным жестом пресек их щебет:

– У нас сегодня главным цветом будет черное. Правда, Саша?

И через пару минут она уже стояла перед зеркалом. В узкой юбке. Черной водолазке в обтяжку. Под ней – бюстгальтер, хитро превративший нулевой размер как минимум во второй. Чулки, сапоги на каблуках. И врут все, что на них ходить невозможно. Если колодка удобная, хоть бегай.

Саша рассмотрела себя, произнесла с сомнением:

– То ли киллерша. То ли проститутка. Родители убьют.

– Не хватает яркого пятна, – подскочила продавщица.

Приколола ей на грудь ярко-золотую брошь. Череп, глаза-рубины.

– Очень актуально, – Саша расхохоталась.

– Вам нравится? – вкрадчиво обратилась к ней продавщица.

– Кошмар.

– Тогда раздевайся. Выберем что-нибудь поспокойнее. – Подоспел Зиновий.

Но Саша вспомнила себя недавнюю – в кабинете врача, в злобе, в слезах. Что за контраст с той эффектной, независимой дамой, что сейчас смотрела на нее из огромного магазинного зеркала!

Хорошо, что благодаря Мишке она больше не сутулится.

И девушка произнесла бесшабашно:

– Нет. Давай купим это. Если, конечно, у тебя хватит денег на череп.

– Не бойтесь, это не золото. Эксклюзивная бижутерия, – заволновались продавщицы.

– Берем все, – улыбнулся Зиновий. – И срежьте, пожалуйста, ценники.

Александра с удовольствием позволила запихать свои старые одежки в фирменный пакет. И теперь гордо вышагивала под руку с Зиновием на первых в своей жизни высоких каблуках. Он глядел с любовью, да и другие мужики посматривали с интересом. А Саша думала: «Из-за чего, правда, я рыдала? Ну, не заболел Мишка – и хорошо. Главное-то не он, а моя жизнь. И мои анализы».

С ними, сказала сегодня врач, все хорошо. Вирусная нагрузка практически нулевая, иммунный статус высокий. СПИД пока себя никак не проявляет, антиретровирусная терапия не нужна. Можно расслабиться и получать удовольствие.

* * *

Квартира у Зиновия оказалась в старом доме, лифт сломан, мусорные баки на улице. Зато неподалеку шумел престижный Ленинский, в ободранном подъезде стояли цветы, и рукописное объявление с изящными виньетками просило не сорить.

– Тут преподам из МГУ раньше квартиры давали. Тем, кто не от мира сего.

– А нормальных куда девали? – хихикнула Саша.

– Как куда? В дома поприличнее! Разве поедет кто в здравом уме в квартиру с газовой колонкой? Но я все равно ее куплю – когда разбогатею.

Саше казалось: авантюрист и наверняка ловелас, Зиновий живет в модной студии, с вызывающе огромной кроватью по центру и кухней-выгородкой. Однако жилье оказалось патриархальным: стенка, горка, ковры. Множество книг.

Зиновий, впрочем, от них открестился:

– Это хозяйские.

Саша прошлась по комнате. В посудном шкафу, за старомодной супницей, тактично прятались несколько кубков. Рядом лежала стопка грамот.

– Тоже хозяйские? – показала на них девушка.

– Да нет, мои. Я когда-то был, – Зиновий расправил плечи, – подающий большие надежды спортсмен. Угадаешь, чем занимался?

– Э… борьбой.

– Холодно.

– Плаванием?

– Тоже мимо.

– Стрельба?

– Вообще полный айсберг. Но мне приятно, что ты не догадалась. Я – мастер спорта по шахматам.

– Ой! – расхохоталась Саша. – А почему ты тогда не сутулый? И не очкарик?!

– Потому что отец заставлял после каждой шахматной партии отжиматься. И пресс качать. А очки были. Но я лазерную сделал коррекцию.

– Слушай, я совсем не разбираюсь в людях! – Она плюхнулась на диван. В изумлении увидела: в ногах аккуратно сложен клетчатый, стариковский плед.

Саша с удовольствием им укрылась.

– Вон еще подушка под спину, – подсказал Зиновий.

Но она уже разглядывала книги – те, что рядом с диваном, на низком столике.

– Высшая математика? Ты что, еще и студент?!

– Вечный. Я в академке.

– Нет, Зиновий, – покачала она головой. – Ты не просто совратитель безмозглых девчонок. Ты гораздо опаснее.

– Брось. Я заурядный неудачник, – усмехнулся он.

– Но у тебя профессия есть? Кроме штурмана? И игрока в покер?

– Курсы бухгалтеров.

– Ну, вообще! – Саша и правда развеселилась. – Я-то гипотезы строю: киллер. Или мошенник мирового масштаба. А он, оказывается, бухгалтер. И шахматист. Раз так, тебе просто необходимы нарукавнички. Знаешь, такие, до локтя, на резинке. Чтоб у костюма рукава не портились.

– У меня есть.

Тут ее просто перекосило от хохота:

– И ты в них ходишь? На работу?!

– Нет, Сашка, – он сел рядом. Обнял. – Они от деда остались, на память. А на работу я вообще не хожу. Отчетность дома делаю.

Наклонился поцеловать, но она выскользнула из его рук.

В магазине, когда он платил, а она благодарно улыбалась, ей казалось, все будет просто. Ну, поехали к нему, переспали, подумаешь. Однако переступить черту оказалось не так и легко.

С Мишкой она когда-то просто решила: пришло время, надо избавляться от девственности. Неприятная, но необходимая процедура.

А сейчас ей – то жарко, то холодно. Дикое желание, чтобы Зиновий обнял ее, навалился, вцепился. И одновременно хочется убежать и не видеть его никогда.

Потому что даже сейчас, пока знакомство совсем мимолетное, она чувствует, как этот человек пускает корни, прорастает прямо в нее. Что будет, когда они переспят? Она станет его тенью, клоном? Послушной исполнительницей любой его прихоти?

– Слушай, у меня голова кругом. Давай еще поговорим, – попросила Саша.

– Давай, – не стал возражать Зиновий. – Только клубнику принесу. А то товар ненадежный. Обидно будет, если испортится.

Притащил с кухни целый поднос. Поставил рядом с «Высшей математикой». Хлопнуло шампанское. Звякнули бокалы.

– Расскажи что-нибудь, – попросила она.

– Веселое или грустное?

– Жизненное.

– В Питере есть отель. В самом центре, рядом с Дворцовой. У них на верхней террасе пьют кофе. Виды – во все стороны. На Зимний, на Исакий, на крыши – они тоже потрясающие. И придумали в гостинице сервис: можно написать, прямо за столиком, открытку. Отдать официантам. А они отправят. Я написал, конечно. Самому себе. Полгода назад. Да и забыл про нее. А сегодня вдруг приходит. Спасибо нашей медленной, но такой надежной почте.

Он протянул измятую, с красивой маркой почтовую карточку.

Саша рассмотрела вид. Ночной Питер сиял огнями и царственной, хоть и потрепанной, надменностью. Текст девушка читать не стала, но успела увидеть «… и нам хорошо».

С кем это ему хорошо?

Спрашивать не решилась.

Разом погрустневший Зиновий объяснил сам:

– Это мы с папой были. Его последняя поездка. Он очень Питер любил. Захотел попрощаться.

Саша вздохнула. Полагается сочувственно вздыхать, когда кто-то говорит о смерти.

Но чувствовала не жалость – зависть. Да, человек умер, зато с каким теплом о нем говорит сын.

А они со своим отцом – живым и здоровым! – совсем чужие. Какие там поездки в Антарктиду, в Питер. Ни разу в жизни даже не поговорили ни о чем, кроме ужина или ее оценок.

– А мама у тебя есть? – спросила она Зиновия.

– Мама еще давно умерла. Мне шесть лет было.

– И вы жили с отцом вдвоем?

– Да. Я заставил его поклясться, что мачеху он в дом не приведет. Лет в пятнадцать одумался, сам стал ему невесту искать. Чего человеку пропадать – мужчина видный, достойный. Но он уже, знаешь, как мать-одиночка, на мне зациклился. Все только для меня. Шахматы, легкая атлетика. На гитаре я играл, иностранные языки учил, рисовал. Летом обязательно на море, зимой на лыжах. Когда поступил в институт – в МИФИ, в Москве, бешеный конкурс! – отец выдохнул и говорит: «Баста. Все что мог сделал. Теперь буду жить для себя». А через два месяца заболел.

– Сколько же лет вы боролись? – изумилась Саша.

– Почти десять.

Зиновий снова взял ее за руку, усмехнулся печально:

– Ты своим родителям тоже врешь, что в институт ходишь?

– Да.

– И я врал. Сначала говорил, что дистанционно учусь. Потом – что на заочке. Но мне выкручиваться удобнее было. Отец первое время дома оставался, в Нижнем Новгороде. А когда я его в Москву перевез, ему уже стало… не до моего института.

– Сколько ему было лет?

– Сорок восемь.

«Значит, Зиновию – максимум тридцать. А выглядит гораздо старше».

Саша взглянула ему в глаза:

– Я, конечно, психологии не училась. Но, кажется, понимаю, чего ты со мной возишься. У тебя карма такая. Помогать болящим. Облегчать их уход. Отец умер, теперь нужен новый объект. Так шел бы в хоспис работать. Зачем тебе я? Я еще не умираю!

Зиновий не обиделся, улыбнулся:

– Два дня назад ты говорила, что хочешь разбиться.

– А теперь передумала! – запальчиво выкрикнула она.

– Саш, ты такая смешная.

Чего она, правда? Зиновий, без разницы по каким причинам, всячески старается вернуть ей вкус к жизни. Ведь до того, как познакомилась с ним, что она делала? Именно что нарывалась. Искала приключений. Ждала быстрой и безболезненной смерти. А сейчас ходит на высоких каблуках. И готова к сексу. Хотя нет, лучше еще потянуть…

– Почему ты не возвращаешься в институт?

– Не хочу, – скривился Зиновий. – Зачем? Буду там студент-переросток. В мои годы жить на стипендию несерьезно. Да и мечты юности изрядно поистрепались. Желания двигать науку больше нет.

– И чего, будешь до старости играть в карты на деньги? Или сидеть в парке с шахматной доской?!

– Ты истинная женщина, Саша! – улыбнулся он.

– Почему?

– Меня так давно никто не брался исправлять!

– Ладно, и я не буду, – буркнула она. – Ты прав. Чего я лезу не в свое дело?

Шампанское совсем незаметно закончилось. В голове приятно шумело. В чужой, опрятной квартирке старомодно тикали часы. Сильная рука лежала у нее на плече и, как бы между делом, все чаще спускалась ниже, касалась груди, теребила сосок.

Вдруг подумалось: «Чем сейчас занят Мишаня? Тоже пьет шампанское, отмечает великую новость?!»

Нет, не думать о нем.

Но снова вспомнился их первый секс. После пары месяцев ухаживаний. Бесконечное действо под названием «дао», неудачное и неловкое. Только бы сейчас все было по-другому!

Саша повернулась к Зиновию и осторожно его поцеловала.

* * *

Утро в чужой квартире вышло легким, ненапряжным.

Она всегда поражалась, когда в фильмах показывали: только проснулись и сразу берутся целоваться. А зубы почистить, прийти в себя?..

К счастью, когда Саша пробудилась, Зиновий крепко спал, почему-то со своей подушкой в объятиях.

Девушка без сомнений заглянула в шкаф, выбрала себе теплую клетчатую рубашку. Надела. Чуть выше колен, очень красиво. Можно с лосинами носить. Тьфу, вот оно тлетворное влияние Зиновия. Раньше она о подобных глупостях и не думала.

Саша вышла на кухню. Выглянула в окно. Серое небо, завывает метель, собаки носятся как сумасшедшие, катаются в белоснежном свежем снегу. Ничего себе конец марта!

Нашла чайные пакетики, вскипятила воду, открыла пачку печенья. Зиновий не просыпался, она его не будила. Целый час валялась на диване в гостиной под клетчатым пледом. Взяла с полки и перечитала «Дубровского», потом встала, заварила себе еще одну чашку, доела печенье.

Зиновий выполз, когда Саша пыталась осилить «Теорию покера» на английском языке.

Сел рядом, обнял, разулыбался. Интересно, какой будет его первая фраза?

– Сашка, ленивое утро – это класс. Никуда не надо бежать, не надо толкаться в пробках. Камина только не хватает. И моря.

– Ага, – согласилась она.

И взглянула на Зиновия благодарно.

Мишка, тот каждое утро, словно заклинание, начинал с одного: «Саша! Ты вчера была великолепна!»

Ее этот ритуал просто бесил. Но Мишаня искренне считал: он говорит изысканный комплимент.

– Тебе сегодня куда-нибудь надо? – спросил Зиновий.

– В институт, как всегда, – скривилась Саша. – Теоретически я могу успеть – к третьей паре…

– Брось. Пойдем лучше со мной.

– Куда?

– У меня в два часа ланч. С одним серьезным человеком. Если придем вместе – будет только лучше.

– А зачем мне идти с тобой?

– Ну, во‑первых, дядька этот, Виктор Валерьянович, всегда заказывает черную икру. На всех. И оплачивает счет, любой.

Саша уже рот открыла, чтоб высмеять столь несерьезную наживку. Но вовремя увидела: глаза Зиновия улыбаются.

– А во‑вторых, у него пунктик. Он давно ищет себе водителя-девушку.

Александра опешила:

– Ты меня трудоустроить решил?

– Ага, – не смутился Зиновий. – Как часть программы реабилитации.

– И чего водить? Лимузин?!

Саша представила картину: она пытается развернуть огромный «Кадиллак» в узком московском переулке перед пафосным офисным строением. А вокруг собралась другая персональная шоферня и обменивается ехидными комментариями.

– У тебя глаза сейчас огромные и очень красивые, – улыбнулся Зиновий. – Но ты сначала послушай, а потом возмущайся. Разумеется, у тебя не тот класс, чтоб к нему в наемные водители идти, на ежедневный график. Но свозить куда-нибудь на тусовку, дать мужику павлиний хвост распустить – почему нет? Тем более человек он щедрый, приятный в общении. И нам с тобой может оказаться полезным.

– Ага. С этого бы и начинал. Полезным в чем?

– Ну… это долгий разговор. Давай я сначала кофе сварю.

– Нет, господин шахматист, – покачала она головой. – Я хочу знать прямо сейчас – куда ты меня втянуть хочешь.

– Втянуть? – задумчиво повторил он. – Нет, это неправильное слово. Но я действительно успел подумать: как нам изменить жизнь. Обоим. Вряд ли мы с тобой станем делать традиционную, с девяти до восемнадцати в офисе, карьеру. Ну и что остается? Перебиваться случайными заработками? Братков в бур-козла обыгрывать? Как-то несолидно. Ты согласна? – взглянул испытующе.

– Ну… а какие могут быть варианты? – осторожно спросила она.

– Как какие? Схватить разом. Много, быстро – и убегать.

Сашины глаза округлились:

– Ты этого своего серьезного Валерьяновича ограбить, что ли, хочешь?

Зиновий развеселился:

– Ой, Сашка, ну что ты несешь! Какие из нас грабители? Шахматист и студентка.

– Или шулер – ну и м-мм… хороший водитель.

– То есть ты не против?

– Ну, мне бы тоже хотелось, – призналась она. – Чтобы было много-много денег. А потом уехать на край света. И ни о чем не думать.

– Значит, будем разрабатывать план?

– Нет, – вздохнула она. – Все грабители неминуемо попадаются. А мне в тюрьму нельзя. Я там умру сразу.

Погрустнела, сбросила его руку с плеча. Пробормотала:

– Слушай, я поеду.

– Сашка! – строго молвил он. – Ты сама нафантазировала, а теперь расстраиваешься. Какое, к дьяволу, ограбление? Виктор Валерьянович мой практически друг. Чиновник с хорошими связями. Мамаша у него вообще в Госдуме, глава комитета. Большие возможности у человека. И он всегда платит добром за добро.

– Каким же образом?

– Ну, например, человек очень любит преферанс. А мне проиграть не жалко. Валерьянович радуется, как ребенок. И подкидывает – в благодарность – клиентов, на бухгалтерскую отчетность. Офисы вместе с ним людям находим. У меня куча знакомых, у него связи в мэрии, в комитете аренды.

– А какая мне может быть от него польза?

– Ну, я, например, с помощью Виктора Валерьяновича каждый год справку получаю. Что тяжело, но не смертельно болен. Несу ее в институт и продлеваю академку. Черт его знает, вдруг когда-нибудь решу окончить? А ты, как не просто водитель, но практически чемпион по стритрейсингу, можешь потребовать у него… допустим, по пятьсот баксов за выезд. Заплатит без вопросов. Денег у него куры не клюют.

Саша задумалась. Как-то подозрительно все складно и вовремя получается.

– А туфли на каблуках и мини-юбку ты мне вчера специально купил? – насупилась она. – Чтоб этот твой дядька на меня запал?!

Сразу вспомнился недавний страх: что Зиновий специально подкладывает ее под врагов, своих или чьих-то.

– Ой, Сашка! Вот ты смешная! Я просто хотел тебя порадовать.

Он вскочил с дивана, взглянул на часы.

– Но если ты полна подозрений, сейчас мы опять поедем в магазин. Купим тебе какое-нибудь консервативное серое платье.

– У меня своя одежда есть, – буркнула она.

– Джинсы с кроссовками? Не годится. Ресторан дорогой, там строгий дресс-код. Ты родителям будешь звонить, что-нибудь объяснять?

Он за нее уже все решил.

И что теперь? Ломать его планы? Убегать? Куда, домой? Там, разумеется, будет страшный скандал: дома не ночевала и не предупредила. А откуда у тебя новая одежда? И что, вообще, происходит, почему ты забросила институт и до сих пор не отвезла американцам медицинскую справку?!

Куда лучше остаться в уютной, старомодной квартире. И умереть в ней. Желательно, не через день или год, а позже. Много позже.

– Хорошо, – осторожно произнесла она. – Я пойду с тобой в ресторан. А на вечер… у нас есть какие-то планы?

Зиновий просиял:

– Конечно, есть! Ты переезжаешь ко мне.

* * *

Если бы Ивана Олеговича спросили, какой самый ужасный день в его жизни, он бы без колебаний назвал этот.

Начался день паршиво, но не критично.

Дочка, впервые в жизни, не ночевала дома.

Конечно, ей двадцать лет и она не скрывала, что спит со своим хахалем, но не являться домой и даже не предупреждать – это совсем перебор. Если не сказать – наглость.

Супруга переживала: «С ней что-то случилось, я чувствую!» Иван Олегович просто злился. Банально загуляла Сашка. С Мишкой своим поссорилась и загуляла с кем-то еще. Пьянка, чужая постель. Нехорошо. Стыдно.

Забылся, как всегда, работой. С девяти до двух, не покладая рук, без чая, без перекура.

После обеда потребовалось поехать в институт к смежникам. Экспертиза проекта, то да се. Обычно тянулось бесконечно, но в этот раз, видно, почувствовали: лучше его сегодня не злить. И в начале пятого он оказался свободен. Что теперь? Отправляться назад, на службу, на «Тушинскую», не имело смысла: пока доберешься, рабочий день к концу подойдет. Правда, многочисленные подхалимы и лизоблюды засиживались в учреждении до восьми-девяти – особенно если начальство в кабинете своем торчало. Но Иван Олегович подобную показуху не любил. Если ты не успеваешь за полноценный восьмичасовой день все свои дела переделать – грош цена тебе как работнику. Да, иногда могут иметь место авралы, но на то они и авралы, то есть, как сказано в словаре Ожегова, спешная работа по специальному заданию. И не должно быть, чтобы пресловутый аврал – буквально по команде «свистать всех наверх!» – чаще четырех-пяти раз в год происходил. Иначе получается не особенная или важная работа, а плохая НОТ – научная организация труда.

Короче, после визита к смежникам, которые удобно располагались почти в центре, на «Белорусской», Иван Олегович отправился домой. В кои-то веки можно прибыть с работы в первых рядах, заняться какой-нибудь полезной деятельностью по дому. Например, порадовать супругу и начистить к грядущему ужину картошки. А может, даже совсем удивить ее и не только начистить оную, но и нажарить.

С такими благодушными мыслями Иван Олегович открыл дверь в собственную квартиру. Разумеется, супруги Ольги Егоровны дома еще не было. Не появлялась и Сашка. Понимала, ясное дело, ждет ее после вчерашнего загула дома большой разнос.

Иван Олегович всю жизнь считал, что девочка у него получилась, к глубокому сожалению, самая что ни на есть обыкновенная. Невзрачная внешность, жиденькие волосики, блеклое личико. Глазки, правда, красивые и фигурка вроде ничего, зато одевается так, что выгоды стройного, молодого тела ничуть не подчеркивает. Вечно джинсы бесформенные, кроссовки, майки. Да и талантами никакими не блещет. Ни к музыке, ни к рисованию или, допустим, спорту. Вдобавок ни единой способности, пригодной для будущей хозяйки, хранительницы очага. Ни готовить не любит, ни стирать-убирать. Гранит науки тоже грызла всю жизнь безо всякого удовольствия. В институт поступила в самый затрапезный – при советской власти Иван Олегович про такой и не слыхивал.

Он хоть ни с кем, ни с супругой, ни тем более – «чур меня!» – с дочкой, о том не делился, но не раз задумывался: надо ведь будет девку замуж рано или поздно отдавать. А кто ее возьмет? Кто позарится? Кому такая нужна? Не случайно и парней-то никаких рядом с Сашкой сроду не вилось. Но вот последнюю свою боль и заботу о дочке, матримониальную, Иван Олегович до поры при себе глубоко держал. Даже с женой не обсуждал.

А тут вдруг случился восхитительный кульбит. Вон что Александра учудила. Есть от чего возрадоваться и даже возгордиться. В Америку, видишь, ее взяли. Сейчас за океан поехать, конечно, дело не хитрое. Сборщиком сезонных фруктов, официанткой или какой-нибудь «прости-господи». Но ведь дочку в Северо-Американские Соединенные Штаты не просто так взяли – а учиться! И главное: на казенный счет. За все, обещают, будет заплачено: жилье, учеба, даже деньги на питание станут подкидывать! Вот ведь радостно удивили! Вот ведь Иван Олегович не ожидал! Значит, что-то такое в Сашеньке есть, раз американцы в ней разглядели?! Какой же она, незаметненькая скромница, мощный шаг вперед тихой сапой сделала! Можно сказать, скачок! Конкурс больше десяти человек на место, говорят, был. А выбрали – ее, Сашку. Значит, оказалось за что. Значит, имелись в ней скрытые таланты, которые ни они, родители, ни школьные учителя, ни институтские преподаватели не разглядели! Что говорить, порадовала доча старика-отца.