Текст книги "Завтра может не быть"

Явился чисто выбритый, с букетиком тюльпанов, завернутым в газету «Красная звезда», – в Подмосковье еще не сезон, значит, на Центральный рынок за ними заезжал. А еще в руках – чемоданчик с металлической окантовкой. Сразу видно: провинциал, в Москве с такими уже мало кто ходит. Разулыбался радушно:

– Здравствуйте, Ольга Егоровна!

Тут, разумеется, и Поликарповна из своих дверей нос высунула, и Маринка в коридор выглянула: два звонка, интересно же, кто к Ольге пожаловал – ах, мужчина! Гость и соседок поприветствовал не менее улыбчиво: «Добрый день!»

– Пойдемте ко мне, – пробормотала она.

Провела мужичка, словно расстрельным коридором, чувствуя, как затылок буровят взгляды соседок. Захлопнув в комнату дверь, выдохнула.

– Ох, сколько книг! – с порога восхитился визитер. – Я думаю, вам сперва надо распорядиться насчет букета?

– Ничего, пусть полежат. Авось не завянут. – Оле совершенно не хотелось бежать сейчас за водой на кухню или в ванную. Обязательно ведь кто-то из товарок по коммуналке привяжется с вопросом, кто таков гость, зачем явился.

Александр (так он, кажется, представился) чувствовал себя у нее совершенно раскованно, если не сказать развязно. Оценивающим глазом окинул все тринадцать рядов книжных полок, под самый потолок, да вкруговую по всем стенам, пузатый холодильник «ЗИС» и радиолу. По-хозяйски подошел к окну, кивнул на не прекращающуюся даже в субботу стройку, подмигнул:

– Строят чего-то. Храм Христа Спасителя восстанавливают?

Шутка так себе прозвучала, если честно. Лет семь назад за нее легко можно было загреметь в места не столь отдаленные: антисоветская агитация в виде религиозного дурмана. И теперь Оля сочла за благо тему не развивать.

Тогда гость поставил чемоданчик на круглый стол – обеденный, он же рабочий – и проговорил:

– Позвольте тогда вручить дары. Волею, так сказать, пославшего мя Ивана, – мужчина скрыто процитировал популярнейшую во все послевоенные годы книгу[17]17
  В оригинале цитата из романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» звучит так: «Токмо волею пославшей мя жены».


[Закрыть]. Первым делом из чемоданчика явилась коробка конфет «Ассорти» фабрики «Красный Октябрь» со жгучим и развратным маком на обложке. Затем – бутылка пятизвездочного армянского коньяку.

– Конфеты, как и коньяк с цветами, от меня лично, – пояснил он по-купечески. – Неудобно, знаете ли, приходить без подарка. – Понятно, набивается на угощение. Наверное, придется уважить – гость ей, чего там таить, понравился. – А вот, наконец, сувенир от друга моего, режиссера Ивана. – И он достал увесистый параллелепипед, завернутый в плотную упаковочную бумагу. – Вы откройте, откройте. Он обязательно просил, чтобы вы при мне развернули – дабы я потом доложил ему вашу реакцию.

– Столько условий, – пробормотала она, но подношение распаковывать стала.

– Только осторожней, – упредил гость с улыбочкой. – Хрупкое.

Ольга разорвала упаковку – и боже мой! Этого она никак не ожидала. Пластинки! Да какие! Не наши, Апрелевского завода, а импортные: нездешние, с яркими конвертами, цветными фотографиями заморских артистов на обложках. Одна, две, три, четыре! Да это целое состояние! Да где же он их взял, этот полумифический Головко?! Как узнал, что она любит джаз и собирает пластинки, студентам она точно ничего не говорила!

– А?! – с оттенком хвастовства проговорил мужчина. – Сила! Это вам не пиратские копии на рентгеновской пленке! Вся штука в том, что Иван совершил в прошлом году поездку по Соединенным Штатам Америки. А поскольку помнил, что вы заморский джаз очень даже уважаете, решил вам приобресть за кордоном сей подарок.

– Что вы?! – пробормотала она в растерянности. – Я не могу это принять. Это очень дорого. И за валюту куплено.

– Вот именно, Ольга Егоровна! Обратно в магазин теперь явно не сдашь. Так что пользуйтесь и владейте.

В растерянности она стала перебирать пластинки. Там был Гарри Беллафонте с диском «Калипсо», а также две дуэтные пластинки Эллы и Луи Фицджеральда, которые так и назывались, «Элла и Луи», и «Снова Элла и Луи», соответственно. А четвертая – «Люблю тебя» какого-то неизвестного красавчика (его фото на конверте) по имени Элвис Пресли.

– Пресли – восходящая американская звезда, – пояснил визитер, – двадцать четыре годика ему. Диск – саундтрек одноименного фильма, ну, то есть звуковая дорожка. У нас в СССР фильм вряд ли купят, идейно незрелый, а вам во ВГИКе уж, наверное, покажут на закрытом просмотре, не пропустите.

И все равно: никакого Головко, окончившего режиссерский ВГИКа, да из Ленинграда, с «Леннаучфильма», Ольга до сих пор припомнить не могла, и это смущало. Мельников – да, был такой студент, теперь действительно в граде Петра работает[18]18
  Мельников Виталий Вячеславович (1928) – советский и российский режиссер. Поставил фильмы «Начальник Чукотки», «Семь невест ефрейтора Збруева», «Старший сын», «Отпуск в сентябре». Закончил ВГИК в 1952 году и в 1959-м работал на «Леннаучфильме».


[Закрыть], а вот Головко? А с другой стороны, настолько невероятный подарок – не отказываться же! Да и гость, что ни говори, приятный и привлекательный человек.

– Ладно, – сказала женщина решительно, – тогда будем обедать. Вы ведь наверняка не обедали.

* * *

И в тот же вечер у них завертелось. За обедом выпили по две рюмки коньяку. Гость сыпал историями, анекдотами и побасенками. Оля непринужденно смеялась. Она чувствовала себя раскованно в его обществе. А потом он сказал:

– А теперь – давайте потанцуем. Заводите ваш проигрыватель.

И не успела Оля возразить, он похозяйничал – сам выбрал на полке танго и поставил пластинку на новейшую радиолу «ВЭФ-аккорд». Церемонно пригласил, щелкнув каблуками. И так хорошо вел ее, так от него вкусно пахло, коньяком и одеколоном, и его пальцы так властно, но бережно сжимали ее спину и кисть… Было все, как у любимого Флобера, у несчастной Эммы, когда она танцует с виконтом, это место Оля помнила наизусть и цитировала по памяти на лекциях: «Они начали медленно, потом пошли быстрее. Они кружились, – все кружилось вокруг них, словно диск на оси: лампы, мебель, панели, паркет. У дверей край платья Эммы обвил колено кавалера; при поворотах они почти касались друг друга ногами; он смотрел на нее сверху, она поднимала к нему взгляд; у нее помутилось в голове, она остановилась…» Да, и Ольга Егоровна тоже потихоньку стала сходить с ума. Не устояла – он поцеловал ее, когда еще даже не стемнело, не начался длинный апрельский вечер.

Она сама и дверь в комнату заперла, и радио включила громче, и плотно занавесила гардины.

* * *

Потом они курили в постели вместе, одну сигарету на двоих, и она с раскаянием говорила:

– А ведь я совсем тебя не знаю. Ты теперь будешь презирать меня.

– Да что ты, Оля! За что же презирать?

– Ты будешь думать, что я легкодоступная женщина.

– Ни в коем случае. Ты ни в чем не виновата. Это я сбил тебя с панталыку, совратил. А узнать меня – легче легкого. Докладываю. Я военный, звание капитан. В Москве в данный момент нахожусь в командировке, а проживаю в Ленинградской области, в городке военном, час езды от Северной столицы. Бываю в граде Петровом по делам службы – да и в Белокаменную тоже порой наведываюсь. Собираюсь демобилизоваться досрочно. Не женат и не был. Детей не имею. Русский – хотя отец по паспорту украинец. Беспартийный. Какие еще тебя сведения интересуют? Ты знаешь вообще, какую информацию может сообщать о себе военнослужащий, которого взяли в плен?

– А я тебя взяла в плен? – смеялась Оля.

– Конечно. Еще как. Очень основательно, – и он опять потянулся к ней.

Короче говоря, гость остался у нее до утра. А ночью, когда квартира затихла, они вместе пробрались в ванную, и она почему-то даже не стеснялась его.

В воскресенье долго спали. Потом она жарила на кухне яичницу для двоих и ставила чайник, а Маринка, случившаяся тут как тут, ласково и глумливо подначивала:

– Ну, как все прошло? Тебя можно поздравить?

Потом Саша уговорил ее не расставаться, а поехать в Парк Горького, погулять. Они зашли в пльзеньский пивной бар, где она до того ни разу не была. И – может, это странно для почти случайного знакомства – Ольга чувствовала себя счастливой.

* * *

Советская печать:

Первая весна семилетки. ОГОНЬ и ВОДА (очерк)

«…Трогательно и радостно видеть, как наперекор злому дыханию пустыни энтузиасты Газли высаживают у своих домиков тоненькие саженцы, делятся с ними скудными запасами воды. Пусть кроны их дадут тень уже другим людям, тем, кто придет на смену разведчикам. Ну, что ж! Советский человек думает и заботится не только о себе, но и – еще больше – о незнаемых далеких товарищах, соратниках по строительcтву нового общества…»

Варя с Петренко по-прежнему встречались, чтобы, как он говорил, сверить часы – не каждый день и не только в Лефортовском парке. Но всегда на открытом воздухе, вдалеке от возможных ушей. Вот и в этот раз, уже после майских, они шли вместе с ним от метро «Калужская» по Ленинскому проспекту в сторону ее дома. Довольно странно и до сих пор непривычно было видеть на широченном Ленинском столь мало машин. Изредка лишь пролетали легковые «Победы», «Москвичи» четыреста первые и четыреста вторые, проплывали державные «ЗИСы». Но больше транспорт колесил грузовой, пассажирский и даже гужевой.

Петренко обмолвился, что в интересах операции активно разрабатывает одну профессоршу из ВГИКа.

– Разрабатываете? – зацепилась за слово Варя. – Это как?

– Медовая ловушка. Знаешь такой термин?

– Термин-то я знаю. Ну, и как вам: не жмет? Вы ведь образцовый семьянин, с женой душа в душу.

– Ох, Варя. Плохо я тебя там, в нашем времени, учил.

– А что такое?

– Для людей нашей профессии высший приоритет – выполнение задания. Сохранить боевых товарищей – на втором месте. На третьем – не допустить необоснованных потерь среди гражданских лиц. А чувства, мечтания и разная мерехлюндия – еще ниже, по остаточному принципу.

– Да ведь эта женщина – она, верно, надеется на что-то, уповает. Возможно, влюблена.

– А я ей ничего не обещаю. Не сулю и не обманываю. А потом: помнишь, как говорил в нашем времени один футболист? Ваши ожидания – это ваши проблемы. И он решительно прав.

Варя с горечью поняла, что она, конечно, Петренко не переспорит, и сказала сухо:

– Ладно, проехали. Чем меня порадуете, Сергей Александрович? Или по имени отца – Александр Тимофеевич?

– Да, лучше привыкай к Александру Тимофеевичу. А тебе, Варя, предстоит совершить вот что…

Оля в последние дни прямо-таки летала. Душа пела, лицо разгладилось, раскраснелось, мелкие морщинки куда-то убежали, глаза засияли. Все – и коллеги, и даже наблюдательные студиозы – замечали происшедшие с ней перемены. Но только соседки – Поликарповна да Марина – ведали причину изменений. Больше она никому ни о чем не рассказывала, даже Соньке.

Да и чем, спрашивается, хвастаться? Для Саши встреча с ней – наверное, не что иное, как курортный роман. Точнее, командировочный. Вот кончится срок его пребывания в столице, он уедет – и забудет. А пока оставалось наслаждаться тем временем и счастьем, что отпустила судьба.

Так и в войну бывало. Короткий отпуск – после ранения или как награда. Совсем скоро бойцу возвращаться на фронт. А пока он старается урвать в тылу свой кусочек счастья.

Они встречались едва ли не ежедневно. Дважды ходили вместе в кино, посмотрели третью серию «Тихого Дона» и «Колдунью». Про девчонку, исполнявшую главную роль во французском фильме, русскую по происхождению – Марина Влади, что ли, ее псевдоним, – Александр уверенно сказал: «Далеко пойдет. Может, в Россию еще вернется. Замуж за русского выйдет». Оля только засмеялась: «Ты фантазер».

Однажды он пригласил ее в ресторан «Арагви». А чаще встречались у нее, и он обычно оставался до утра.

Если честно, никогда так хорошо ей ни с кем из мужчин не бывало. Александр оказался твердым, уверенным, но и заботливым. Он думал о ней, ласкал везде и долго. А она все больше отрывалась от действительности, парила и улетала прочь от земли. И с тоской думала: боже, что же будет, когда он уедет, а она останется одна?

Однажды – дело было уже в середине мая – Саша пришел к ней хмурый, сосредоточенный. Какая-то мысль, видно, терзала его. Ольга ничего не стала расспрашивать – знала, как мужчины не любят, когда лезут в душу. А он поел и даже любовью с ней занялся, но будто отсутствовал, какая-то мысль грызла его. Механически все происходило – какой бы двусмысленной пошлостью это ни звучало.

После всего он закурил и сказал:

– Знаешь, Оля, я тебя обманул немного.

У нее сердце ухнуло: сейчас скажет, что женат.

А он продолжил:

– Я и правда военнослужащий, да не совсем. И капитан по званию – тоже правда. Только я не в армии служу, а в КГБ.

– Какая разница, – улыбнулась она.

– Не скажи. Я ведь ради чего в Москву-то приехал? Хлопотать. Причем лично за себя. Знаешь ли, что Никита наш Сергеевич затеял кардинальное сокращение не только армии, но и органов? Дескать, надо освободить Комитет от сотрудников, запятнавших мундир в период необоснованных репрессий. Ну, и половину, если не три четверти личного состава, – в отставку. Меня в том числе. Увольняют даже без пенсии. А я в органы в пятьдесят четвертом году пришел – никаких в те времена не было репрессий. Чем я себя мог запятнать? Но все равно. Служба нравится, меня в Комитет взяли сразу после армии, ничему больше не выучился – и теперь что ж? Мне жизнь сначала начинать в народном хозяйстве? Да и денежное довольствие, прямо скажем, немаленькое – под две тысячи выходит ежемесячно. Где я такой оклад с нуля найду? Поэтому я тут, в столице, чем все это время занимался? По инстанциям ходил. И в управлении кадров был, и везде. Вот вчера до зампреда КГБ добрался. Убалтывал его, но нет, ничего. Никакой надежды. Так что, видать, придется мне вещички собирать – да к себе в Ленинградскую область возвращаться. Увольняться подчистую. Все без толку.

Ольга задумалась.

И тут для Петренко пряталась развилка. Она могла сказать: «Ну и ладно, увольняйся – приезжай ко мне, в Москву, я помогу тебе устроиться». Этим нельзя было пренебрегать: во-первых, крыша, а во-вторых, столичная прописка – все дальнейшую операцию гораздо удобней осуществлять, базируясь в Белокаменной. Но все равно это означало, что главной цели он не достиг, и недели, потраченные на то, чтобы войти в доверие, улетели коту под хвост.

Однако Ольга ответила иначе – и это сулило надежду:

– Подожди, я подумаю.

Он махнул рукой с тщательно дозированным пренебрежением:

– Что ты можешь придумать? Вохровцем[19]19
  От ВОХР – военизированная охрана.


[Закрыть] меня устроить в свой ВГИК?

Женщина сказала туманно:

– Есть у меня кое-какие связи.

Об этих «кое-каких связях» Петренко узнал еще загодя, в своем времени, планируя операцию. Однако оттуда, с расстояния почти девяносто лет, отделявшего беззаботную предвоенную студенческую юность Ольги и объекта, невозможно было понять: а сколь крепкие узы их связывают? Сохранилась меж ними былая теплота или растратилась она, испарилась за двадцать бурных лет, отделявших конец тридцатых от пятьдесят девятого? Но, во всяком случае, женщина обещала «подумать» – значит есть шанс назавтра подвести ее к столь нужному ему, единственно правильному решению. А если все сорвется, придется начинать с нуля на новом месте.

Назавтра он встретил ее после лекций во ВГИКе, и они отправились на близлежащую ВСХВ[20]20
  Всесоюзная сельскохозяйственная выставка. Будет переименована в ВДНХ 16 июня 1959 года.


[Закрыть]. Петренко взял ее под руку, и были они такие красивые и влюбленные, только немного печальные, что даже разницы в возрасте не заметно.

Купили билетики и пошли по дорожкам Выставки, направляясь в сторону фонтана «Дружба народов». Народу было немного – будний день, – и в основном провинциалы: женщины в платочках, мужчины в шляпах и галстуках.

– Сходим в кино? – предложил он. – В круговую кинопанораму? Сейчас, в будни, поди, и билет достанем.

– Ой, нет, хватит с меня кино на сегодня, – улыбнулась она. – Давай просто пройдемся.

А потом она сказала как раз то, на что он рассчитывал:

– Я ведь перед войной училась в ИФЛИ[21]21
  Институт философии, литературы и истории – гуманитарный вуз, существовавший в Москве с 1931 по 1941 год. Был образован из МГУ и впоследствии с ним же слит.


[Закрыть] и была знакома с одним человеком… Кстати, ты в курсе, как шутя расшифровывали тогда название нашего вуза? ИФЛИ – Институт Флирта и Любовных Интриг. Флирт случался, конечно, но на самом деле мы серьезными были. Особенно он, простой парнишка из Тамбова – очень хотелось ему выучиться, пробиться, карьеру сделать. Его даже секретарем комитета комсомола института избрали. Но тогда случилось между нами кое-что, – скулы ее слегка покраснели, – ты не думай, ничего особо серьезного, но симпатия была… А потом – война… Мы расстались, нас разбросало, он сразу серьезную карьеру стал делать по комсомольской линии… Так вот, он – тот мой давнишний ухажер, сейчас стал, ни много ни мало, главой вашего учреждения…

– Да ладно! Брось заливать! – сказал Петренко, уже освоивший сленг конца пятидесятых: «заливать», «трепаться», «хохмить».

– Да, я знакома с Александром Шаляпиным.

– С самим Шаляпином? Александром Николаевичем? Председателем КГБ? И он был твой дружок?

Хотя именно об этом факте: дружеской, а возможно, любовной связи Шаляпина с Ольгой Крестовской – он ведал изначально, еще находясь в своем времени. Да только его, в сущности, Петренко и знал, когда взялся женщину разрабатывать.

– Да, мой дорогой, я с ним знакома! И мы в хороших отношениях остались! Во всяком случае, года три назад, когда он еще комсомол возглавлял, мы с ним в Большом театре случайно столкнулись и протрепались весь антракт – к вящему неудовольствию всех сопровождавших его лиц, у которых наверняка свои виды на него в тот момент имелись. И он мне даже свою визитную карточку оставил – представляешь?

Визитная карточка для советского человека была дивом дивным – ее имели только дипломаты, журналисты и чиновники высокого ранга, в основном те немногие, кто с иностранцами дела по работе имел.

А Оля продолжала:

– Он на визитке от руки два личных телефона написал, домашний и дачный. Не думаю, что они у него переменились. Домашний, наверное, точно остался. Они ж там, наверху, не с каждым назначением в новую квартиру переезжают. Поэтому могу ему позвонить.

– Позвонить… – раздумчиво протянул Петренко. – И что ты ему скажешь?

– Не думаю, что будет правильно вопрос о тебе по телефону обсуждать. Попрошу о личной встрече.

– Думаешь, выслушает он тебя?

– Попробовать надо.

Молодой человек надолго замолчал. Они миновали помпезный павильон «Центральный» и вышли к сверкающему золотом фонтану, изображающему красавиц из братских республик. Что и говорить, тогда, в пятьдесят девятом, смотрелись золоченые дамы в национальных нарядах более органично, чем в веке двадцать первом, хотя бы потому, что дружба советских народов в ту пору еще существовала.

Наконец Петренко решился:

– Ты знаешь, я не все тебе рассказал. Есть кроме увольнения еще кое-какая информация, сугубо секретная, которую я не могу обсуждать с тобой и хотел бы доложить лично товарищу Шаляпину.

– Предлагаешь, чтобы мы встретились с ним втроем? – с улыбкой проговорила Ольга.

– Хотелось бы. Если сможешь организовать подобное рандеву. Понимаешь, – усилил Петренко, – разговор у меня к нему действительно государственной важности. Мне стали известны обстоятельства, которые, без преувеличения, могут повлиять на само существование Советского Союза.

– Вот как?

– Да-да, и я не могу их просто по команде доложить, в обычном порядке. Нужно сообщить на самый верх, причем лично, без посредников.

– Давай мороженое купим?

– Давай.

Они сели на лавочку, лицом к фонтану. Грызли, как школьники, два брикетика.

– Ты только не из дома ему звони, а из автомата, – предупредил Петренко.

– Я догадалась, – улыбнулась она. – Сегодня вечером наберу. Только ты, пожалуйста, при разговоре этом не присутствуй.

– Естественно.

– Я тебе дам знать, как все прошло и о чем договорились.

* * *

Александр Николаевич Шаляпин звонком Ольги Крестовской оказался польщен и заинтригован. Кому из мужчин не будет лестно внимание былой возлюбленной, через двадцать лет вдруг его разыскавшей? Понятно, конечно, что она вспомнила его не просто так – значит, имеется с ее стороны к нему корыстный интерес, но это означало прежде всего признание его заслуг и достижений. Стало быть, кое-чего он достиг и может в этой жизни, раз его внимания добиваются.

Поэтому он выслушал лепетание Ольги: «Знакомого незаконно увольняют из рядов КГБ, надо помочь», – а потом весомо проговорил (да и супруга Шаляпина, Верочка, торчала рядом, прислушивалась):

– Я вас понял. Но в ближайшее время мне предстоит командировка, позвоните мне по прямому проводу на службу через недельку, я посмотрю, что можно будет сделать. Телефон знаете мой служебный? Нет? Записывайте.

А на следующее утро вызвал своего доверенного человечка по фамилии Бережной – Шаляпин вытащил его с комсомольской работы и сразу дал звездочки, да всего на одну меньше, чем себе, – подполковника, и попросил:

– Собери-ка ты мне очень быстро информацию на некую Крестовскую Ольгу Егоровну. Поговори у нее на службе, соседей прозондируй. И, главное, выясни: что за мужик рядом с нею появился в последнее время.

Догадка его была проста – подумаешь, секрет Полишинеля! Раз Ольга проявилась сама впервые за два десятка лет – такое делается только ради любви. Но три года назад, когда они встретились в Большом, она выглядела явно незамужней. Значит, к женщине за это время пришло настоящее большое чувство, ради которого она готова и в горящую избу, и коня на скаку останавливать.

Поэтому хотелось бы знать – кто он, тот счастливец?

* * *

Услышав (по телефону) вердикт – встреча возможна только через неделю, Петренко ничуть не расстроился.

– Отлично! Будем ждать! Только я вернусь на это время к себе домой, надо кое-какие дела доделать. Через недельку позвоню.

Пусть Ольга поскучает – свою роль она почти сыграла. А у него имеются и другие важные задачи.

Советская печать:

Мы открываем двери в коммунизм (Агитатор Акпер Азимов рассказывает о семилетке Азербайджана).

Тибет – неотъемлемая часть Китая. На сессии Всекитайского собрания народных представителей.

Отовсюду обо всем. «…Строители треста «Белгородпромстрой» при земляных работах обнаружили кубышку, в которой оказалось свыше 800 старинных монет. Установлено, что монеты изготовлены в XVI–XVII веках…»

Особые задания начальника следует выполнять очень быстро и качественно – это Ваня Бережной, шагавший нога в ногу с Александром Николаевичем Шаляпиным с пятьдесят второго года и дошагавший до подполковника КГБ, знал всегда. Поэтому через три дня он появился в кабинете патрона с двумя папочками.

– Вы, Александр Николаевич, как всегда, были правы, – начал он: комплимент в общении с начальством никогда еще и никому не вредил, а уж если тот не целиком высосан из пальца, а хотя б отчасти заслужен – вдвойне. – Указанная вами особа совсем недавно, около месяца назад, завела нового ухажера. Он бывает у нее в квартире, остается на ночь. Иногда, как утверждает соседка, ночью шумят они. Ну, вы понимаете как.

– Кто таков? – нахмурился председатель КГБ.

– Некто Петренко Александр Тимофеевич. – Бережной раскрыл папочку. Подобные папочки в архивах Комитета имелись едва ли не на каждого советского гражданина. На офицеров – точно на всех. – Одна тысяча девятьсот тридцать второго года рождения, русский, беспартийный. Не женат. Служит в сорок пятой стрелковой дивизии, расквартированной в Каменке Ленинградской области, воинское звание – капитан. Командир роты. Замечаний по службе не имел. Два месяца назад подал рапорт с просьбой уволить его из рядов по состоянию здоровья. Прошел медицинское освидетельствование в госпитале Ленинградского военного округа, решение о комиссовании принято. Сейчас находится в отпуске, после чего будет уволен в запас. Получив отпуск, Петренко немедленно выехал в Москву. В столице частным образом снял комнату в коммунальной квартире на улице Чернышевского. Мои ребятки провели у него в комнате негласный обыск – ни оружия, ни чего-либо компрометирующего не обнаружили. В двадцатых числах апреля он познакомился с Ольгой Егоровной Крестовской. Привез ей в подарок четыре импортные пластинки с записями американского джаза. Практически сразу вступил с ней в близкие отношения. В данный момент – притом что сообщил Крестовской, будто уезжает назад в Ленинградскую область, – находится в Москве. Несколько раз встречался в столице с некой Варварой Семуговой, сорок первого года рождения, комсомолкой, студенткой Московского технологического института, но в интимных отношениях с последней он, судя по всему, не состоит.

– Все?

– Так точно, Александр Николаевич.

– Можешь быть свободен.

Шаляпин задумался. Странным выглядел этот Петренко. Как будто вдруг торкнуло товарища. Уволился из рядов, потом примчался в столицу, познакомился с Ольгой – зачем? К чему все затеяно? Что за комбинация? Чтобы выйти на него, Шаляпина? Для чего? Убить? Попытаться завербовать?

Или у него паранойя?

Тем интересней будет на этого Петренко в компании Крестовской посмотреть.

* * *

Конечно, Петренко заметил, что его комнату в коммуналке на Чернышевского обыскали. Он ведь и маячки оставлял специально. Это его порадовало. Значит, игра началась всерьез. Шаляпин им, любовником Ольги Крестовской, заинтересовался.

– Завтра, Сашенька! Мы встречаемся с тем человеком завтра! У него на даче, в три часа дня! Он пришлет за нами машину! Ко мне домой, на Соймоновский – тебе удобно будет?

Конечно, охрана их обоих перед тем, как допустить под светлые очи Шаляпина, тщательно обыскала. Никакого оружия не обнаружила. Но ему ли, который в курсе подробностей дела Меркадера[22]22
  Рамон Меркадер – советский агент, убивший Троцкого.


[Закрыть], не знать, что специально обученные люди способны убивать подручными средствами – да голыми руками умеют! Но с другой стороны, кому и зачем понадобилось его ликвидировать? И если вдруг понадобилось, почему выбран столь сложный, извилистый путь?

А вот сейчас мы и посмотрим. Он ведь тоже не лыком шит – в разговоре сразу взял инициативу на себя.

– Здравствуй, Ольга. Рад тебя видеть. Представь мне своего сожителя.

Лицо у нее при последнем слове дернулось. Действительно, не оставляет места для толкований: не «друг», не «знакомый», не «спутник». Определенно и грубо: «сожитель». И сразу показывает, что ему, Шаляпину, многое известно.

«Сожитель» вытянулся по команде «смирно»:

– Капитан Петренко.

Лицо визитера выглядело открытым, располагающим к себе. И чем-то он, кстати, походил на сотрудника, чего, конечно, не могло быть, – Бережной и кадры КГБ не могли ошибаться. Но, может быть, визитер и впрямь – сотрудник, да не наш?

– А что ж вы, товарищ Петренко, любовницу вашу обманываете? Ведь никакого вы к КГБ отношения не имеете. – И обернулся к ней: – Да, он капитан, но армейский, и то скоро в отставку выйдет.

Лицо Ольги сделалось одновременно обиженным и гневным. Пусть, пусть послушает, как полюбовничек врет и ее использует. Но Петренко тоже среагировал быстро:

– Прости меня, Оля, за небольшой обман. Показалось, что так будет проще тебе все объяснить.

– Ладно, разберетесь между собой в рабочем порядке, без моего участия. Я слушаю вас, товарищ Петренко.

– Александр Николаевич, мне обязательно надо поговорить с вами наедине. Дело государственной важности. На кону находится и ваша личная судьба, и, без преувеличения, само существование Советского Союза.

Нет, визитер не производил впечатление ни сумасшедшего, ни шпиона, ни ликвидатора. Бог его знает – может, и вправду стала известна товарищу какая-то особо секретная информация и он горит желанием поделиться именно с ним, председателем КГБ? Это подкупает, что офицер пришел не к Никите и не к Брежневу с Козловым, а к нему. Ладно, послушаем.

– Пойдем в кабинет ко мне.

– Вы, Александр Николаевич, – руководитель самой могущественной спецслужбы Союза. Но точно уверены, что вас никто не пишет?

– Ладно, прогуляемся. А ты, Оля, подожди нас здесь. Можешь пластинки пока послушать. Ты ведь любишь джаз? Извини, импортных, американских дисков у меня, как у твоих друзей, не имеется, зато радиола западногерманская, «Телефункен».

Показалось, что она опять ошеломлена – не могла понять, случайно он обмолвился об американском джазе или вправду знает о недавнем подарке Петренко. Шаляпина ее замешательство порадовало. Неплохо с его стороны разыграно. Именно из подобных оговорочек рождаются в народе легенды о всеведении Комитета.

С молодым капитаном они вышли на открытый воздух. Дача Шаляпина в Новогорске занимала не один гектар: сосны, лужайки, фонари, дорожки, пруд. И еще председатель очень не любил, когда кто-то из охраны маячит в пределах видимости, когда он выходит гулять. Поэтому если этот Петренко и впрямь ликвидатор, ему ничего не стоит напасть, никто председателю КГБ не поможет. Но Александр Николаевич отчего-то был уверен, что его гость – никакой не исполнитель.

– У тебя пятнадцать минут, – предупредил он.

– Товарищ Шаляпин, в феврале сего года был арестован личный помощник Никиты Сергеевича – Сергей Владиленович Данилов, сорокового года рождения. Полагаю, он проходит по вашему ведомству, поэтому вы сможете его найти и допросить.

Как-то сразу скучно стало. Значит, визитер явился, чтобы за своего подельника заступиться. Фу, как пошло! И бедненькую Олечку использовал. О деле Данилова, вдруг взлетевшего из студента-первокурсника столичной Техноложки в наперсника и чуть ни ближайшего помощника Хрущева, Шаляпин, конечно, знал. Однако сам его не допрашивал и мнения своего по данному поводу не составил: кто он, тот Данилов? Ловкий мистификатор, настоящий сумасшедший или, может быть, шпион? Или вправду ясновидящий, наподобие Мессинга?

– Вам, используя возможности Комитета, – продолжал проситель, – труда не составит выяснить, что я с Даниловым в этой жизни никоим образом не связан. Мы никогда с ним не встречались, не обменивались письмами, не разговаривали по телефону. Мы с ним никак и ни о чем не сговаривались, потому что просто не могли. Но если вы допросите Данилова – он сообщит вам примерно то же самое, что и я. Потому что мы с ним оба – из будущего. Он – из 2017-го года, а я – из 2022-го. И вот там, в будущем – да, мы с ним встречались.

«Господи, – досадливо подумал председатель, – он сумасшедший. Н-да, разговор надо сворачивать. А если он взбесится и бросится? Ну, ничего, росточка визитер невысокого, я с ним, пожалуй, справлюсь. Правда, говорят, что умалишенные обычно выказывают недюжинную силу – так что лучше не злить и потихоньку спровадить. Господи, бедная Оля. Вот нашла себе подарочек! Правду говорят: в бальзаковском возрасте незамужние женщины становятся неразборчивы».

А гость продолжал гнуть свою линию:

– Поэтому мне ведома и ваша личная судьба, и будущая история любимой страны – СССР. И повторюсь еще раз: если вы допросите гражданина Данилова, он вам расскажет примерно то же самое. Единственно, в деталях вашей будущей биографии он может немного плавать – я перед спецкомандировкой сюда, в прошлое, по данному аспекту готовился, а он – нет.

– Значит, вы там, у себя в будущем, – любезно проговорил Шаляпин, – изучали мое досье? Почему же я, могу спросить, удостоился столь высокой чести?