Текст книги "Изъян"

– Если они такие элементарные, – протягивает молодой человек, – почему Вы вторые сутки не можете их закончить?

Арчи оборачивается, и они переглядываются с возмущённой Даей.

– И ещё: Вы слишком много мечтаете, – добавляет молодой человек, поворачивает к Дае голову и победно улыбается.

Арчи снова лицом к камере. Я вижу тревогу в её глазах. Она смотрит направо и налево. Кажется, её смутило, что теперь в аудитории численное превосходство лиц второго пола. Она прикрывает уши ладонями, опускает голову и замирает взглядом на своём эргосуме.

Сосед Даи как ни в чём не бывало продолжает заучивать:

– Статья 7 ОП «Стандард»: Родительское вмешательство в воспитание ребёнка запрещается законом…

– Я? Слишком много мечтаю? – переспрашивает Дая. – Нет, вы только его послушайте! Ты – леворукий мокль, с костлявыми конечностями и убогой координацией. Штудируешь историю и ОП «Стандард» – хочешь попасть в ЗОП. Тебя даже не смущает, что тренер по рукопашному бою называет твои попытки драться «танцами богомола». И это я много мечтаю?

– У Вас ко мне что-то личное?

– Нет, – спокойно отвечает Дая. – Просто когда таким как ты разрешают размножаться – выходят ошибки природы.

– Будете со своим аполло так разговаривать. В своих мечтах.

Дая поджимает губы, выдёргивает из его рук эргосум (ловко, не коснувшись молодого человека).

– Куда? – её сосед тянется за своим эргосумом.

Дая демонстративно держит его высоко над головой двумя ладонями, и молодой человек опускает руки. Она убирает эргосум в свою сумку, перекинутую через плечо, садится и спрашивает:

– Ну, чем теперь будешь заниматься? Пойдёшь, пожалуешься маме? Ах да, я всё время забываю, что у лиц второго пола нет родителя.

Молодой человек зажмуривается и бормочет:

– Статья 8 ОП «Стандард»: Демотивация и апатия, ведущие к эмоциональному выгоранию и пессимизму, запрещаются…

– Знаешь, как называют рождение мальчика? «Неудачная попытка». Потому что особи второго пола – трусливые, безответственные, инфантильные существа, которые ни одно дело не могут довести до конца. И ты – отличный тому пример. У тебя нет ни одной способности, которую ты за свои шестнадцать лет жизни развил хотя бы на удовлетворительный балл. Больше таких неудачников как ты здесь не было, нет, и не будет.

Молодой человек встаёт, выпрямляется, его длинные руки упираются в парты, он склоняется над Даей, и спокойно говорит ей:

– Если бы мы были здесь вдвоём, я знаю, как заткнул бы тебе рот.

Арчи в панике. Пересаживается на один стул ближе к проходу.

Дая громко расхохоталась:

– А что тебе мешает? Их вот боишься? – она поворачивает голову в сторону заднего ряда, и замирает. – А где…

Арчи медленно пробирается к краю ряда.

– Ладно, извините, – молодой человек вдруг разводит руками и садится на место.

Арчи с облегчением выдыхает. Дая молчит, и спокойно смотрит в глаза молодым людям с первого ряда, повернувшимся к ней.

– Я просто, – тянет сосед Даи, – не понимаю, как ты можешь не осознавать элементарного. Тебе никогда не стать успешной цэрперой. Твоя мать бросила тебя в виноградниках, когда тебе было шесть. Как ты достала её за эти шесть лет, а? Ты уже не маленькая была. Ты видела и осознавала, чем занимаются твои родители, когда твой отец лез к твоей матери под юбку. Ты знала, что такое алкоголь, когда твоя мать дышала в твоё лицо перегаром. Это значит, что ты – отродье вЫселов – впитала в себя их похоть. И слабость. И ты никогда не сможешь контролировать свои эмоции. В шесть лет тебя отправили в коллектор, а это значит, что больше половины твоего обучения здесь оплачивает государство. Как ты думаешь, за сколько лет ты сможешь эти Средства отработать? Десять? Двадцать? Возможно, тридцать – ведь тебя отправят работать туда, где не хватает кадров. Скорее всего, все эти тридцать лет ты просидишь на одной профессии, занимаясь, например, уборкой моей квартиры. И уж будь уверена – тебе придётся перемывать её снова и снова, об этом я позабочусь. Ты будешь делать это так часто, что в твоей любимой математике не найдётся цифры, выражающей это число.

– Я не обязана выходить отсюда с низкими баллами из-за прогнозов какой-то особи второго пола, и потому, что в совместных проектах мои оценки напрямую зависят от моклей вроде тебя, – отвечает Дая тихо.

– Да-я, – тихо зовёт её молодой человек с заднего ряда, как будто он гораздо дальше, чем есть на самом деле, – ты неудачница.

– Ты – неудачница, Дая, – зовёт её другой. – Смирись.

– Смирись, ты неудачница.

– Ты – неудачница… Смирись…

Арчи вздрагивает, зажимает уши руками, зажмуривается.

– Ладно, отдай эргосум, – говорит ей сосед.

– А то что? – с вызовом бросает Дая.

– Сам заберу.

– Тебе нельзя ко мне прикасаться.

Молодой человек встаёт, подходит к Дае (она даже не смотрит на него). Он резко наклоняет её стул вперёд. Она едва успевает выставить ладони, чтобы не удариться об парту корпусом.

– Мне больно! – кричит она.

Молодой человек проскальзывает между ней и задней партой. Идёт к двери. Громко захлопывает.

Арчи вскочила, схватив свой эргосум.

– Э! – крикнул один из молодых людей.

И раздался смех. Арчи дёрнулась вперёд, и, стремясь в угол в полуприсяди, швырнула свой эргосум назад.

– Это не мой! – воскликнул сосед Даи, когда к его ногам шлёпнулся эргосум. Все снова засмеялись. – Отдай мне мой.

Дая встала, вышла в проход. Сумка с его эргосумом внутри продолжала висеть у неё через плечо. Не видно лица девушки. Зато все молодые люди без исключения повернулись к камере, и смотрят в угол, где прячется Арчи. На их лицах странное выражение: смесь радости, усталости, и злорадства. Но похоти больше нет.

– Ну давай, забирай свой эргосум. Попробуй, – говорит Дая.

Он тянет её за сумку на себя, девушка изящно разворачивается на месте, и выскальзывает из обвивающего её ремня. Но кричит:

– Хватит! Отпусти! – И сдавливая смех: – Ты выдрал мне клок волос!

– Где мой эргосум?

– Его там нет. Он у меня. Что? Обыщешь? Тебе нельзя ко мне прикасаться.

– К тебе – не буду. Ребят, помогите мне, – он тянет её за рукав, ткань на плече трещит. Молодые люди с первого ряда с грохотом несутся к проходу, загораживая своими спинами Даю и молодого человека. Все кричат. Слышен треск рвущейся одежды, хохот, и крики Даи. Она зовёт Арчи. Но та не идёт ей на помощь.

– Всё. Всё! – кричит молодой человек. И добавляет: – Хватит с неё.

Молодые люди выходят в открывшуюся дверь. Дая стоит в проходе, одетая, с сумкой, переброшенной через плечо. В её кулаке зажат оторванный рукав, и она болтает им из стороны в сторону, с хитрым видом уставившись в камеру. Видео останавливается, картинка с кадром уменьшается, уплывает к центру экрана, и на её фоне появляется Илга.

– Провокация, – говорит она. – Как мы видим, девушка Арчи за два месяца до выхода на свою первую стажировку была не готова к этапу «Эмансипация». Прежде объект эксперимента демонстрировала отличные успехи в рациональности, – на экране за спиной Илги появляется диаграмма. – Но повела себя неадекватно в экстремальной ситуации: она не пресекла агрессию со стороны особей второго пола, и, более того, отождествила себя с жертвой, лишаясь, таким образом, целомудрия. – Демонстрируются фотографии, где Арчи закрывает уши руками. – Помимо качественного эмоционального выброса её браслет зафиксировал множественные аффективные колебания, то есть реализацию некачественных, непригодных для работы купола эмоций. – На экране снова диаграмма, на которой 5% отражают психар, а остальные 95% – не подвергшиеся контролю эмоции. – Последствия такой аффективности для её капитала очевидны, как очевидно и то, что такой индивид неэффективен для работы в Городе. Но каковы такие последствия для развития стратегий мужского поведения? – На экране одна за другой сменяются фотографии лиц молодых людей крупным планом, на которых выражение злорадства. – Убедившись, что женщина в условиях численного превосходства мужского пола проявляет смирение, мужчина будет пытаться создавать такие условиях и использовать их в своих целях. Как далеко это может зайти… даже страшно представить. Вы знаете, что сейчас академики активно занимаются исследованиями в области создания устройств, способных фиксировать не только реакцию человека на происходящее, но и степень влияния одного человека на другого. То есть в случае успеха таких разработок наши браслеты будут выявлять не только испытанные нами эмоции, но и эмоции другого человека, у которого мы вызвали какую-то реакцию. Мы сможем зарабатывать Средства провокацией. Уже сейчас лица второго пола своей агрессией способны спровоцировать на эмоциональный выброс тех женщин, которые на данный момент считаются в высокой степени рациональными. Представьте, каких успехов смогут достичь лица второго пола, практикуясь в таких провокациях – они будут накапливать свои капиталы быстрее и проще, чем мы, за счёт наших психаров. А когда у них появятся Средства – у них будет власть. И мир снова перевёрнут.

Илга иначе понимает смысл целибата. Целомудрие есть сохранение индивидуальности, а не её формирование через сопротивление искушению – разве не так? Разве женщина не от природы индивидуальна?

«Конечно от природы! И от природы у неё есть инстинкты, которые угрожают этому целомудрию, и, как следствие, индивидуальности».

Неправда. Это цэрперы должны так думать – что они борются с инстинктами. Мы-то знаем, что никаких инстинктов никогда не было. Нам это навязали мужчины. Этакое правило, в которое нас тыкали носом, когда мы делали не так, как хотят они: мы были ненормальными женщинами, если не хотели вступать в половой акт, рожать детей и заботиться о них. Нашу силу порицали как противоестественную, а слабость мужчин (их страхи, их безответственность, их физическую агрессию против нас) инстинктами оправдывали.

Библиотека – одно из тех мест, которое обеспечивает вЫселов заработком. В Городе нет принтеров, это запрещено законом. Но цэрперам дозволен очень важный, стимулирующий их к достижению, ритуал: перед отправкой на пенсию они заказывают автобиографу написание своих мемуаров. Мемуары хранятся в сети в общем доступе, и в одном напечатанном экземпляре в библиотеке. Печатают книги в поселении Ы, откуда зоповцы доставляют их в Город. Мемуары сейчас занимают почти всё здание библиотеки, что удивительно: ведь право оставить о себе биографию получают только те горожанки, которые никогда не нарушали общепринятые принципы.

Я поднимаюсь по широкой лестнице, толкаю тяжёлую дверь, и тут же оказываюсь в коридоре между стеллажами из отполированных книг. Подхожу к консультанту: молодая кривоногая цэрперка склонилась над стеклянным столиком, и спрашивает, чем может мне помочь.

– Здесь есть отдел мемуаров основательниц Города?

– Ты имеешь в виду первых работников «Витрума»?

– Нет. Те шестеро, – цэрперка недоумевает, и я добавляю: – которые появились ещё до проекта Города, 2039—2040… – и уже тихо совсем произношу: – Основательницы партии ЦЭРПЕРА.

– А. Подожди несколько минут.

Я прохаживаюсь вдоль ближайшего ко мне стеллажа, разглядывая имена на переплётах толстых книг. Я уверена, что многие их персонажи живы до сих пор. В современных условиях жизнь пенсионера хороша: они управляют работой нарушителей ОП на экофермах, участвуют в конкурсах на самый красивый сад, иногда приезжают в Город на мероприятия. У каждой цэрперы есть мечта дожить до пенсии в качестве порядочной горожанки, увидеть напечатанные мемуары о себе, и уехать за черту Города. Я замираю и обвожу глазами бесконечные книги, где каждая – отдельная жизнь… Как же их много! Как много людей работали всю свою жизнь, с самого этапа «Эмансипация» и до семидесяти лет, соблюдая ОП, а значит, делая всё на благо своего общества. Мне кажется, что я даже проникаюсь чувством гордости за наш анклав, видя все эти блестящие переплёты.

– Я всех нашла! – радостно кричит девушка-консультант.

– Неужели – всех?

– А разве что-то не так? – она растерянно смотрит на меня.

– Некоторые из них нарушали ОП до того, как возникло общество цэрпер. И когда вышло ужесточение закона «О выкромсах», информацию о них автоматически убрали из сети. Я думала, мемуары тоже уничтожили.

Девушка хмыкает:

– Закон не действует на печатные книги, потому что их не должно быть в принципе. У нас очень противоречивая система законов.

Действительно, как мы об этом не подумали?

– Давай свой эргосум – я забью туда адреса книг.

Давненько я не брала в руки книгу, но «городская» никак не потворствует моей ностальгии. Дома у меня большая библиотека, и там книги в совершенно другом оформлении: мягкие, шуршащие, с запахом; предложения на страницах напечатаны крупным шрифтом. Здесь же обложка напоминает металл, все страницы внутри заламинированы; они скользкие, пахнут клеем, переливаются разными цветами под ярким электрическим светом.

Одна из основательниц партии ЦЭРПЕРА задумалась о необходимости перемен, когда в 2026 году узнала, что больна. Открываю главу: «Симптомы новой жизни»:

«Я просто шла по городу и думала. Сначала вспоминала, что знаю об этой болезни. Впервые она появилась в 2025 году. Суть заключается в том, что без каких-либо симптомов в один прекрасный момент из матки женщины исчезают яйцеклетки, все, бесследно и безболезненно. Они растворяются, рассасываются, скороспело разлагаются – я не знаю, чего только не говорили. Женщина замечает, что что-то не так, когда не начинаются месячные. Приходят к врачу со страхом, что это беременность, и слышат, что менструальный цикл больше никогда не возобновится. Вот и всё. Пустота. Психосоматика – говорят многие. Эта пустота – ни что иное как отражение чувственной сферы жизни современной женщины. Она не смотрит на личные качества мужчины, её не волнует возраст и финансовое положение любовника; есть только два параметра: он должен быть красивым, и он должен быть не таким, как вчерашний. Аутолиз яйцеклеток – это болезнь поколения женщин, живущих сегодняшним днём, больных карьеризмом, гедонистичных, промискуитетных. Я раньше никогда не задумывалась об этой пустоте, которая сейчас уже не кажется мне новой и незнакомой. Она постоянно появлялась в моей жизни, и исчезала только утром, когда впереди меня ждал новый рабочий день и новый мужчина в постели. А когда наступал вечер, и после свидания я вела его, нового, не такого, как прежние, к себе в дом, чтобы целовать его и позволять ему целовать меня, предвкушение иссякало по мере приближения к кровати. Эта пустота уже своим холодком начинала окутывать меня ещё прежде, чем всё произойдёт, прежде первого взгляда на голое тело. И я меняла не только мужчин, но и декорации: не кровать, а стол, не комната, а ванная, не дом, а отель, не город, а другая страна; одетые-раздетые, доминант-пассив, громко-без единого стона, камасутра-тантра. Бесконечные вариации, неизбежно ведущие к пустоте, как только он исчезает. Пусто не без данного конкретного мужчины, пусто без чувства к мужчине, которое я никакими силами не могла разжечь, ни к одному из них. Сколько их было? Ты начинаешь половую жизнь и не можешь понять, как можно забыть, сколько раз ты занималась сексом; потом ты начинаешь отношения с новым мужчиной и не можешь понять, как можно забыть, сколько их у тебя было; потом ты пробуешь что-то кардинально новое и не можешь понять, как можно забыть, пробовал ты это уже или ещё нет. Пока я гуляла, я думала обо всём этом, и я поняла, что надо менять этот образ жизни. Что секс сам по себе бессмыслен, потому что он, какой бы он не был, с кем бы он не был, и сколько бы раз не был, никогда не заполнит ту пустоту, которую выедает наш основной инстинкт. Нужно пресечь основной инстинкт на корню, заменить секс чем-то другим. И так родилась моя идея о целомудрии… Целомудрие – это преимущество, а не ограничение. Целомудрие – это сохранение собственной индивидуальности, восприятие себя как целого без вмешательства мужчины в твою жизнь. Женщина, хранящая Целомудрие, великое и всемогущее создание. И разрушать свою силу, опускаясь до физического влияния на тебя мужчины, преодолевать брезгливость и решаться на обмен веществом с мужчиной ради удовольствия, которое ты получаешь не на самом деле, а только благодаря самовнушению, неприемлемо».

«Я, конечно, извиняюсь, но если целомудренная женщина – такое великое и всемогущее существо, то как особь второго пола со своим маленьким пенисом может всю эту силу разрушить?» – вмешивается мой внутренний голос. – «Значит, настолько незначительная эта женщина, разве нет?»

Мне кажется, суть совсем в другом. Чтобы этот, как ты выражаешься, маленький пенис, проник в твою жизнь, необходимо его как-то привлечь. Для этого нужно работать, работать ради мужчины, и переступать через себя в угоду ему.

«Ой, ну да ладно! Выйди на улицу и ласково посмотри на любого индивида второго пола. Он будет ползать за тобой и сделает для тебя всё, что угодно, какой бы мразью ты ни была», – фыркает мой внутренний голос.

Во-первых, чтобы довести мужчин до такого состояния готовности, скажем так, потребовалось долго и упорно их ограничивать. А во-вторых, ты говоришь про обычных цэрпер. Про тех, кого называют моклями. Есть разные особи второго пола, с разным статусом. И так во все времена было – есть неудачники, которых выбирали только в экстренных случаях, и есть достойные внимания – вот ради таких приходилось постараться. Мы и сейчас работаем ради мужчин, если по-честному. Просто раньше нужно было привлекать внешними качествами и покладистым характером, а теперь нужно заработать большой капитал, чтобы продолжить род от достойного мужчины. Раньше мы их соблазняли, теперь покупаем: вот и вся разница.

5. Она мне доверяет

Полина отворачивается, смотрит на позирующих посетителей.

– Посмотри, какие они довольные. Как я их понимаю.

– Кто, зрители?

– Да нет. Фотографы. Ты не видела их лица, когда они на входе фотоаппараты получали. Это ужасно, что основной инструмент их профессии им нельзя держать при себе. А вдруг он увидит что-нибудь интересное, когда будет идти по Городу? Кадр упущен навсегда.

– Ничего хорошего в этом не будет, если каждый сможет фотографировать то, что захочет.

– Как ты не понимаешь? Мы ведь такие же, как они. Мы не можем работать с «Персоной» за пределами офиса. А мне вот так часто приходит хорошая идея, когда я дома, или в Торговом центре. Могла бы уже столько видео составить, если бы разрешили хранить программу на личном эргосуме. Ведь вдохновение в нашем деле – самое главное!

– Ты же понимаешь, что это для нашей же безопасности?

– Ну-ну. Одно сплошное ограничение.

– Вы сами голосовали за такую власть и за такие правила, – пожимаю я плечами.

Полина смотрит на меня оторопевшим взглядом.

Я улыбаюсь:

– Да брось! Это временно – все эти неудобства. Сейчас мы достигнем достойного уровня цивилизованности, и начнутся поблажки.

– Поблажки? – вытягивает Полина с возмущением.

Я делаю глубокий вдох:

– На самом деле, я прекрасно понимаю и тебя, и этих несчастных фотографов. Я бы тоже хотела, чтобы на моём личном эргосуме была установлена «Персона», потому что мне, как и тебе, основная часть идей приходит не в офисе. Но я осознаю, что если мне и всем остальным будет дозволено делать видеофайлы без контроля со стороны, они будут такими, как заблагорассудится, и распространять их будет легко, и сохранять в сети тоже. И тогда те люди, которые всю жизнь себя ограничивали ради репутации, будут уравнены в правах с теми, кто проявлял гедонизм. А это – несправедливо.

Полина задумалась.

– Представь, – продолжаю я, – что ты изо дня в день, каждую минуту думаешь о том, что ты делаешь, и правильно ли поступаешь. А какой-нибудь… какая-нибудь цэрпера-неудачница, которая всю жизнь сидит в одной профессии, спускает эмоции в пустоту, паразитирует на теле нашего общества, потому что не вылезает из кредитов, нарушает ОП, в конце концов, и в итоге оставляет на разных носителях свои изображения, тексты, видеофайлы. Закон о выкромсах придуман не просто так, и не просто так одобрен подавляющим большинством горожанок. Но это не панацея. Выкромс делают только один раз. И если бы не Статья 6 ОП, не было бы никаких гарантий, что когда-нибудь информация о неправильных цэрперах не появится в сети, и память о них будет жить наравне с памятью о тебе. Разве это честно? Тебе не будет обидно?

– Будет, – вздыхает Полина. – Хотя иногда мне кажется, что та цэрпера-неудачница, которую ты сейчас описала – я.

– Перестань, тебе всего двадцать восемь, и скоро ты достигнешь пика в первой карьерной лестнице, и начнёшь заниматься следующей: а там уже дело быстрее пойдёт. Ты ещё Элеонору опередишь, вот увидишь.

– Спасибо, – Полина ненадолго улыбается, и снова задумывается.

Мы молчим. Я довольна, что исправилась. Но она обескуражена.

– Пойдём? – спрашивает она вдруг.

– Ты уже всё? А фотографии?

– Достаточно уже. Но если ты хочешь остаться…

– Нет. Не хочу. Я пришла только потому, что тебе обещала.

У выхода из зала, где проходила выставка очередной цэрперки из творческой богемы, Полина останавливается у вытянутого прямоугольного устройства, и прикладывает к его маленькому голубому экрану свой браслет. «Пандора» жалостливо пискнула, а устройство выдало торжественный сигнал.

– Что ты делаешь? – хмурюсь я.

– Это для общего блага. Ты не будешь?

– Чего?

– Проект Элеоноры, между прочим. Для общего блага формации «ЦЭРПЕРА».

– Ты что, Средства туда сбросила?

– Немного, – Полина извинительно улыбается. – У меня у самой с капиталом не очень. Но если с каждого по чуть-чуть – набежит достойная сумма со временем.

– Что за бред?

– Это что-то вроде благотворительных практик. Элеонора переживает за наших потомков. Женщины, которые вносят Средства в её проект, могут рассчитывать на общую помощь для своей дочери, если уход будет преждевременным.

– Что. За. Бред?

– Прекрати! Ты во всём ищешь подвох!

Я с ужасом наблюдаю, как выходящие из зала женщины и девушки прикладывают к устройству свои браслеты.

Полина продолжает:

– Если я уйду на пенсию раньше, чем моя дочь достигнет эмансипации, или вообще до пенсии не доживу, есть шанс, что часть собранных общими усилиями Средств пойдёт на её обеспечение, и она будет иметь право на выбор профессии. К тому времени, когда у меня родится дочь, проект наберёт огромные суммы. И хватит на потомков каждой из участниц.

– Полина, Средства не могут передаваться по наследству. Когда Элеонора выйдет на пенсию, все накопленные проектом Средства просто уйдут в Банк.

– Она продаст проект кому-то помоложе перед тем, как отправиться на экофермы. Это не недвижимость, и не капитал – это проект. Она имеет право его перепродавать.

– Неправда. К тому же, она может умереть в любую минуту, или быть похищенной.

– Уж я не сомневаюсь, что элита хотела бы убрать со своего пути такую, как она, – зло говорит Полина.

Мы молча спускаемся и выходим из здания.

– Пойдём по проезжей части? – Полина, кажется, успокоилась. – Не хочу бежать. Настроение идти без суеты.

– Это разве легально?

– Ты что, никогда не ходила по директиве 2 пешком? – удивляется Полина.

– Нет, – искренне отвечаю я. – Я думала, что это нарушение ОП, – Полина смотрит на меня с умилением и похихикивает. – Нет, я серьёзно. Разве это не нерациональное использование ресурсов?

– Ты как с купола свалилась, честное слово, – усмехается она. – ОП придумали слишком давно, он уже не соответствует реальности лет пятьдесят как. И ты действительно думаешь, что все его не нарушают? Нет, даже скажем так – ты действительно никогда его не нарушала, что ли? – я отвечаю Полине серьёзным взглядом, и она молча качает головой. – Успокойся. Я отвечаю на твой вопрос – на экофермы тебя за это не отправят. В Городе много мест, по которым ты перемещаешься без суеты – ведь так?

– Ну да, – пожимаю я плечами. – Тротуар вокруг парка Целомудрия, например.

– Вот. И что, ты никогда не ходила по нему?

– Ходила.

– Вот, видишь? И ЗОП до сих пор тебя не забрал. И таких погрешностей много. Элеонора права, что свод ОП надо пересмотреть. Просто не нужно обращать внимание на такие мелочи, а сразу переходить к глобальным проблемам.

– Без мелочей идеология не будет действовать, Полина. Именно через мелочи она внедряется в сознание общества, через нюансы, которые сопровождают тебя постоянно в твоей повседневности. Если просто сказать людям…

Полина, прямо как Альфа, выдвигает руку вперёд, показывая мне ладонь, и я замолкаю.

– Так ты не против просто дойти до дома, не зарабатывая этим процессом Средств? Или мы так и будем стоять здесь и рассуждать о том, на что мы никогда не окажем влияния?

Я смотрю на директиву 2 и пожимаю плечами:

– Ладно. Там всё равно сейчас пусто.

– Ночь. Все Зозо в такое время уже по домам, – вздыхает Полина. – Это мы работаем по четыре квартала в сутки. Мы должны думать о себе, а не об обществе. У обычной цэрперы и так слишком много насущных проблем. Каждые сутки нужно себя контролировать. В каждую рабочую смену выполнять план. А всё так хрупко, – морщится она. – Нарабатываешь капитал, думаешь, что сейчас уже будешь готова обзавестись потомством, и вдруг пустота эта дурацкая подступает…

– Вот об этом не надо, пожалуйста, – прошу я.

Полина бросает на меня быстрый взгляд, и я ловлю в выражении её лица сочувствие.

– Ты пропустила показ одежды с такой же функцией, как в «живых открытках», – Полина снова выглядит беззаботной. – Всё было в словах из мыльных пузырей.

– Расскажи.

Полина описывает свои впечатления. А я уже не могу выкинуть из головы эту назойливую мысль: как мне бороться с пустотой? Тот молодой человек в парке ошибался, считая, что через этот кризис проходят все цэрперы. И Полина зря переживает. На самом деле для них эта болезнь – вообще большая редкость, даже среди самых успешных. Все эти статьи, лекарства, тренинги по профилактике подступающей пустоты – очередной способ вытащить побольше эмоций из горожан: страхи, тревога, суета, оцепенение… Они запуганы этой болезнью, и безоговорочно верят психотерапевтам, которые ставят им такой диагноз. На самом деле это враньё. А что касается нас… у элиты получается быстрее достичь того, над чем десятилетиями бьются цэрперы. Между мной, Зозо во втором поколении, и Полиной, среднестатистической цэрперой во втором поколении, огромная пропасть. Во-первых, у меня есть наследственное право: жильё переходит от матери. Цэрперы же очень много Средств тратят на аренду квартир, потому что по наследству им не остаётся ничего: как только Полине исполнилось 13 лет, она вышла на стажировку, и финансирование родителем с этих пор прекратилось. Все Средства, которые Полина заработала за время стажировок и в первые годы развития в профессии – всё уходит на выплату за аренду жилья. Во-вторых, у нас обучение в инкубаторе проходит под строгим наблюдением лучших специалистов в области человеческих способностей, которые на основе долгосрочного анализа выдают каждой из нас список тех профессий, в которых мы преуспеем; следовательно, достижение пика первой карьерной лестницы происходит у нас очень быстро. У Полины был один из самых дешёвых инкубаторов, где малоквалифицированные специалисты анализировали её способности, и последствия налицо: в свои двадцать восемь лет Полина всё ещё сидит в одной профессии, которая даётся ей очень сложно. В-третьих, элита всегда будет богаче типичной цэрперы не только потому, что изначальные условия лучше, но и потому, что для нашей работы ведётся совсем другой подсчёт. Мы получаем Средства за то, что провоцируем на эмоции. Они получают их за то количество пригодных эмоций, которое им удалось выработать. Среднестатистическая цэрпера может годами сдерживать свои эмоции, подвергать их тщательной рефлексии, и совершить разовый эмоциональный выброс всего этого «состояния» на просмотре моего провокационного видеофайла. Из 100% психаров, которые выработает цэрпера, просматривая его, на мой счёт будет зачислено 95%. А ей только пять. И смотреть мой видеофайл будет не одна цэрпера, а сотни одномоментно. Это колоссальная разница и в правилах оплаты выработанной энергии, и во времени, затрачиваемом на работу. Если бы цэрперы знали об этом, они, конечно, заявили бы, что это несправедливо. Ведь по факту это они работали. Но на самом деле их работа – реакция на мою работу. Они – следствие, я – причина. А причина главнее. Поэтому пока цэрпера работает и копит Средства на переход к этапу «Родительство», её возраст приближается к шестидесяти. Её капитала хватит на менее выносливую суррогатную мать, чем достанется мне, она купит ген. мат. в Банке, а я могу рассчитывать на аполло, она будет финансировать воспитание ребёнка в дешёвом городском инкубаторе, а моя дочь будет расти загородом, на чистом воздухе, под присмотром лучшим специалистов.

Но цэрперы надеются, что смогут добиться того, чего хотят. И у них нет времени на то, чтобы думать о какой-то там пустоте. А я… Молодой человек также ошибся в том, что эта болезнь приходит с возрастом. Я, например, в свои тридцать два ощущаю её очень отчётливо. И началось это не сейчас, и не год назад. Она проявляется медленно, наступает волнами, и сначала незаметна, но каждая последующая волна всё мощнее. Она как симптомы несерьёзной болезни, которые пропускаешь как пустяк. Потом проскакивает мысль, что так уже не в первый раз, что временной период между рецидивами сокращается. Ты начинаешь на интуитивном уровне понимать, что что-то не так. Какие-то нездоровые повторения в твоей жизни становятся нормой. Полгода назад тебе перестало нравиться одно из любимых занятий, месяца три назад радость от каких-то событий стала длиться меньше, а сейчас уже несколько вещей, которыми, казалось, ты можешь заниматься вечно, не приносят тебе ничего. Я больше не горжусь своими наградами за видеофайлы, которые спровоцировали столько эмоций у цэрпер, и принесли столько Средств на мой счёт. Мне лень менять профессию и учиться на инженера, хотя я давно ждала этого: в моём бизнес-плане возраст «тридцать два» должен был быть только началом долгого и интересного пути. Я не ожидала, что смогу так быстро накопить на аполло, и мне говорили в нашем сообществе, что я одна из немногих, кому в таком юном возрасте удастся перейти к этапу «Родительство», но я больше не чувствую себя особенной. И моя кошка Фелис, зеленоглазая и рыжая, по которой я очень скучаю, и которую сейчас дома кормит свежей рыбой не её хозяйка, на ощупь уже не такая пушистая и мягкая.

«Давай не будем обманывать саму себя! Ты чуть не запрыгала от счастья, когда тебе сказали, что ты можешь взять Себастьяна. Так что не надо говорить, что ничего тебя не радует!» – мой внутренний голос осуждает мой пессимизм.