Текст книги "Изъян"

8. Аполло моей мечты

39 дней в Городе. Дома сейчас вечер. Время близится к закату.

Мне так смешно. Сегодня меня содержала Полина. Она купила мне еду в столовой, теперь вот я попросила её сходить со мной в Торговый центр. Я сказала, что у меня какие-то неполадки с браслетом, и проблему обещали решить не раньше, чем в конце недели. Моё сообщество ведёт себя возмутительно: с тех пор, как не состоялась встреча с Киль, со мной так никто и не связался, хотя они прекрасно знают, что я осталась без Средств.

Полина купила мне одежду: помимо солнечных очков, в которых меня не узнают знакомые цэрперы, мне нужен был тёплый кардиган. В Анатомическом бутике прохладнее, чем на проспектах Города – это полезно для кожи экземпляров, которые здесь представлены.

Мне должны вернуть на счёт 5% от суммы, которую я оплатила за Фредерико. Ему, конечно, придётся не сладко. Он уже настроился, что все долги за него выплачены, и он скоро переедет загород. Как теперь будут высчитывать сумму за него для следующего покупателя – непонятно. И процесс его нового поступления на аукцион может затянуться, возможно, даже до начала следующего года – а в новом году уже другие мужчины получат статус аполло. В любом случае, следующая сделка на покупку его генетического материала будет для него в разы невыгоднее. Это несправедливо, ведь Фредерико был хорош.

Пока оформляют мой договор возврата, я внимательно слежу за посетителями. По широкому прямоугольному помещению с беспристрастным видом передвигаются более сотни женщин. Сюда ходят как представительницы элиты, так и цэрперы (последние обычно просто поглазеть). Цэрперу узнать легко – как только такая посетительница оказывается рядом с интересующим артикулом, вся сухость в манере держаться пропадает, руки небрежно ложатся на прохладную трубу ограждения, грудь вздымается, профиль заостряется. С каждой секундой её тело всё больше заваливается вперёд, вытягивается дугой как тончайшая металлическая пластина в сторону мощного магнита.

За ограждениями лучшие представители второго пола: идеальное здоровье, красота на любой вкус – от доминантных самцов с львиной долей тестостерона до фемининных мальчиков, хрупких, манящих к защите своими детскими чертами лица. Все эти мужчины – сыновья цэрпер. Когда суррогатная мать производит для горожанки мальчика, он автоматически попадает под опеку анклава. Государство финансирует воспитание в инкубаторах, а биологической матери либо возвращают Средства, потраченные ею на генетический материал и суррогатку, либо она может попросить ещё одну попытку с тем же донором и суррогатной матерью, но в случае второй неудачи (если снова родится сын) никакой компенсации не будет. У нас такой проблемы нет – у всех Зозо рождаются дочери методом «дети в пробирке».

Распределение мальчиков на классы (обычный цэрпер, донор, сотрудник ЗОПа) – очень простая процедура. Будущую принадлежность у большинства определяют уже в дородовой период суррогатки – они станут тем, что Инг назвал «мокль». Но пока мальчик не достигнет шестнадцати лет, он не должен знать, кем он станет, он обязан надеяться, что попадёт в класс доноров. Их учат всем тем навыкам, которые необходимы особи второго пола, достойной для продолжения рода: физическое самосовершенствование, кулинария, садоводство, этикет. В шестнадцатый день рождения мальчик получает статус. Если он «мокль» – по достижении восемнадцати лет распределяют туда, где не хватает кадров (такой мальчик обычно всю жизнь работает на одной профессии, и выплачивает кредит государству за своё воспитание). Если мальчик станет донором – у него начинается активная «тусовочная» жизнь. Карьера донора коротка: одиннадцать лет, пока ему не исполнится тридцать. За этот период он должен мелькать в социальной и виртуальной жизни как можно чаще, и ярче. Ему необходимы полезные знакомства и высокие рейтинги, чтобы набить себе цену: он участвует в спектаклях, выступает на передачах, ходит на культурные мероприятия – и продолжает сидеть в кредите. Все долги за его рождение, воспитание и попытки пробиться в конкурс «Аполлон», будет оплачивать первая женщина, которая его купит. Суммы набегают исполинские, но подъёмные для современной женщины: не только элита, но и даже успешные цэрперы иногда могут позволить себе донора.

Большинство доноров никогда не получают значимых мест в конкурсе «Аполлон», а значит, представительницы элиты не будут приобретать их генетический материал. Идеальный вариант для таких мальчиков – быть купленным максимально разрешённые три раза за свою карьеру, а после работать в Городе до семидесяти лет, пока их не отправят на экофермы. Разумеется, они завидуют тем, кому удалось стать аполло. Однако ещё можно поспорить с тем, что у последних жизнь складывается лучше. Да, аполло переезжает загород и его содержание полностью берёт на себя покупатель: обеспечение асенсорином (или даже септемсенсорином – такое лекарство тоже препятствует аллергии, и вместе с тем обостряет все те ощущения, которые дешёвый асенсорин парализует), вкусная пища и вода без дейтерия, разнообразный досуг. Да, если покупатель щедра, на его личный счёт будут начисляться дополнительные Средства. Да, ему больше не надо заниматься саморекламой и подлизываться к тем, кто ему отвратителен. Да, есть даже маленький шанс на то, что он сможет видеть свою дочь (пусть им нельзя взаимодействовать, но он увидит своего ребёнка). Но сколько продлится всё это – неизвестно даже самой покупательнице. В любую секунду ей может понравиться другой аполло, и предыдущий будет выслан в Город немедленно. Ещё страшнее для них другой вариант: может попасться женщина, которая не потратит ничего сверх необходимого. Аполло может прожить с десять лет в качестве кухарки и садовода у экономной представительницы элиты, которая не будет выделять ему Средств для выезда в Город, не будет брать с собой для сопровождения на мероприятия, никогда не позволит ему взглянуть на дочь, для него даже будет отдельное питание – тоже качественное, но самое простое; а в тридцать лет, когда больше никто его не купит, он будет снова втиснут в суету Города с нулевым счётом. И нет никаких законов, ни моральных, ни юридических, защищающих особь второго пола от такой эксплуатации в её абсолюте. Он сам хотел рискнуть: не хочешь такой вероятности, сиди тихо в донорах и не меть в аполло.

Молодой человек напротив стола, за которым я сижу, готовит завтрак – кажется, блинчики с голубикой и твороженным кремом. У него в меру накаченные руки и широкая грудь, а живот обтянут белоснежным фартуком. Он поворачивается боком, чётким и одновременно плавным движением заставляет блин вспорхнуть со сковородки, перевернуться в воздухе ровно два с половиной оборота, с гордой улыбкой провожает его точную посадку обратно на тяжёлый чугун. Он поворачивается к зрителям спиной, и пока его мышцы на левой руке напрягаются, размешивая в глубокой миске творожный крем, все наблюдатели, конечно, с упоением следят за аккуратным узким тазом, едва заметно подрагивающим в такт кручению. Даже я приспускаю солнечные очки и наблюдаю за ним с удовольствием. Он левша, а это значит, что потомству может передаться способность к образному мышлению. Это не очень актуально в наше время. И вот он снова лицом к зрителям, и его ловкие пальцы украшают десерт синими ягодами. Я встречаю его тёплый карий взгляд, и жду, пока он первым отведёт глаза.

– У вас сегодня много клиентов, – протягиваю я. Посетительницы закрывают своими спинами мой вид из-за стола, и я решаю развлечь себя разговором с анатомом Катей, которая оформляет мой договор.

– Привезли новых мальчиков. Есть почти идеальные экземпляры.

– Вряд ли я смогу себе позволить в ближайшее время ещё одного донора, – я с грустью разглядываю сумму, которую мне возвращают сегодня за моего неудавшегося аполло.

– Фредерико стоил очень дорого. И третье место на конкурсе. Так жаль, что из-за его мелкой оплошности тебе придётся отложить переход к этапу «Родительство». Может, всё-таки стоит передумать? Фредерико практически безупречен.

– Да, да… Хорошо развитый волосяной покров, выступающий подбородок, чистая светлая кожа. Правда, на меня совсем не похож.

– Возможно, непохожесть ребёнка на мать скоро станет модным трендом… А от него получится красивая и здоровая дочь, будь уверена… – она встречает мой решительный взгляд и бросает попытки уговорить меня не возвращать Средства. – Заминка с возвратом суммы – не повод останавливаться. Если тебе к тридцати двум годам удалось создать все условия для обзаведения потомством (в нашей базе таких молоденьких родителей как ты только семеро), то наверняка в ближайшее время ты сможешь рассчитывать на ещё одну попытку. Ты знаешь, что у нас доступна услуга рассрочки?

– Да, да… – мой взгляд начинает рассеянно бродить по посетителям.

– Ты можешь внести предоплату в размере 30% и выбрать себе нового донора уже сегодня. Конечно, такая услуга распространяется только на лоты до определённого уровня…

– Которые стоят не более пяти миллионов, и для которых не подразумевается аукцион.

– Да, совершенно верно, – мой тон немного охладил Катю. – И всё же пройдись, осмотрись. Наши консультанты тебе подробно всё расскажут. Я закончу с оформлением через десять минут и позову тебя. Мы вместе всё проверим.

Я встала и пошла по коридору, вдоль которого красивые молодые люди изображали строителей и художников. И чем дальше я удалялась от главного входа, тем дешевле стоил их генетический материал. Среди экземпляров я замечаю некоторые новые особенности. Это не только стандартные недостатки, снижающие их шанс на продолжение рода, а ещё и другие манеры, которые проскальзывают в их жестах, выражении лиц, интонации голоса. Представленные «новинки» получили иное воспитание, нежели те мальчики, которых после шестнадцатилетия определили в класс доноров. И у меня за последний месяц возникает уже второй вопрос, который я хочу задать Альфе лично.

– Превосходные внешние индикаторы, – твердит анатом Вероника кучке столпившихся у импровизированного сада с бассейном посетительниц. – Детская схема лица, что говорит об отсутствии агрессии, тонкая шея с ярко выраженным кадыком; обратите внимание, какая отменная лицевая симметрия, – молодой человек выныривает из бассейна, и стекающие по его лицу струи мешают зрителям убедиться в словах анатома. Но когда из воды показывается безволосая грудь, а затем впавший живот и узкая талия, сомнения исчезают. Те, кто предпочитают мужчин фемининного типа, остаются, и с любопытством подбираются ближе к ограждению, а те, кто надеется передать дочери побольше доминантности, уходят.

Что за восхитительные звуки? Кто-то перебирает струны, и они отталкивают от своих упругих тел эти прикосновения в вибрации, она вливается в воздух, и превращается в музыку. Одна мелодия будто бы догоняет другую: пам-пам (пам), пам-пам-пам, пам-пам-пам, пам-пам, и уже ниже – пам-пам-пам-пам-пам… И она кажется мне слишком тихой, и я хочу подойти поближе, чтобы она стала громче. Я поворачиваю назад, перехожу коридор по диагонали, и иду вдоль другого ряда в сторону главного входа. Я не одна потянулась к этой мелодии, впереди уже формируется толпа. За её полукругом я вижу вершину музыкального инструмента – это арфа. За ней – мужчина. Струны перечёркивают его молодое, полное одухотворения лицо строгими вертикалями, а шейка инструмента повторяет в своей волне его пшеничные кудри, плавные, будто ещё непросохшие до конца после душа. Голова наклонена, глаза опущены, корпус льнёт к самой широкой части инструмента, длинные ноги слегка изгибаются в коленках, его руки, его пальцы – они не щипают, они касаются струн.

Наверное, у меня и вправду галлюцинации. Я совсем убираю солнечные очки, снимаю их с кончика носа. Передо мной Себастьян. Я медленно прохожу мимо, я, наверное, ползу как улитка. Я смотрю на его лицо широко раскрытыми глазами, я пытаюсь сквозь его тёмные ресницы пробиться взглядом. Поворот моей шеи уже окончателен, дальше – только остановиться. И когда мне остаётся полшага до предела, он наклоняется к полу, дотягиваясь до самой длинной струны, и поднимает на меня глаза. Я отвожу их первая не потому, что смущаюсь, а потому, что мне нужна его улыбка. Я смотрю на его губы. Да. Она такая же, как у Инга.

Мои обещанные полшага, и я больше не вижу его. Но я слышу музыку за спиной. И мои очки снова притупляют холодное освещение коридора.

– Кира, здравствуй.

Я вздрагиваю, даже спотыкаюсь.

Мне навстречу идёт Альбина.

– Почему он здесь? – я киваю в сторону Себастьяна позади меня. – Это мой аполло.

Альбина расплывается в улыбке, она злорадствует моим оголённым эмоциям.

– Никто твоего не отнимет, успокойся, – она хлопает меня по плечу. – Себастьян должен быть выставлен на аукцион по всем правилам, мы не можем просто незаметно изъять его – он занял первое место в конкурсе. К тому же нам надо как-то отбить Средства, ведь не тебе покрывать его долги… Кстати, о долгах…

– Вы продадите его кому-то другому?

Альбина кивает:

– Затем оформим отказ, и пока будем возвращать сумму покупателю (ты сама теперь знаешь, как долго это бывает), выкроим из бюджета тебе на подарок. У нас уже есть потенциальный покупатель на твоего Себастьяна.

– Я её знаю?

– Наверное. Её зовут Эйс, маленькая брюнетка с юга загорода, у неё своя ювелирная линия: она делает браслеты для нас, и для горожанок. Ты ревнуешь? – Альбина хмыкает, и её язык переворачивает во рту имбирный леденец, который звонко клацает, ударившись в зубную эмаль.

– И как Вы собираетесь отговорить её потом от покупки?

– Он совсем не похож на неё. Ей просто нужно взять себе самого лучшего. Окажем на неё психологическое давление. Расскажем про последствия для потомства с таким нетождественным по фенотипу донором. Объективно – у них всё разное: цвет волос, глаз, оттенок кожи, рост… всё это отразится на дочери; там не просто что-то одно от «папаши» вылезет, как с твоей сестрой было… – она делает паузу, ждёт реакции, но я остаюсь невозмутима. Я уверена, что сохранила лицо. Сейчас я говорила себе: никакой белой папки не было, и Вита давно мертва. – Приведём примеры. Скажем, что её поведение противоречит идеологии.

– Разве это честно – обманывать представителя нашего сообщества?

– Ради всеобщего блага, – она пожимает плечами.

– А если она откажется его возвращать?

– Значит, заставим его что-то сделать не так. И напишем в официальном документе что-нибудь вроде той мелочи, которую написали про Фредерико. Ведь это тебя не смутило? Это я намекаю про честность.

– Я не знаю, что вы написали про Фредерико. И это было нечестно по отношению к особи второго пола, а не по отношению к нашему сообществу.

– Мы написали, что у него ногтевая дистрофия. И когда он приезжал к тебе загород и приготовил для тебя воздушное пирожное, вместо кусочка ягоды тебе на зуб попался его ноготь. Вряд ли теперь кому-то будет приятно покупать себе такого аполло – а ведь для кого-то из элиты он мог бы стать идеальным донором. Вот тебе и нечестность по отношению к нашему сообществу – акт, совершённый твоими руками: ведь ты сама подписала документ об отказе.

Победила. вЫсела тебе в одно место.

– У тебя здесь дела? – я перевожу тему и начинаю двигаться в сторону Кати, которая оформляет для меня документы. – И наша встреча случайна? Или моё сообщество наконец вспомнило о том, что я нахожусь тут без Средств к существованию.

– Извини, у нас не было времени с тобой связаться.

– Между прочим, меня теперь содержит цэрперка. Как тебе это нравится?

– Ты уже сегодня сможешь всё ей вернуть, – говорит Альбина, повернувшись ко мне затылком – она внимательно разглядывает представленных мальчиков.

– Подыскиваешь себе аполло? – спрашиваю я.

– Мой аполло ещё не в репродуктивном возрасте.

– Разве такое бывает? Сколько же ему лет, твоему будущему аполло?

– Какому из них? – хмыкает Альбина.

– Самому любимому.

Альбина прищуривает глаза и чуть-чуть склоняет голову набок – этот жест она позаимствовала от нашей Альфы, но в исполнении Альбины он выглядит смешно, а не угрожающе.

– Хочу посмотреть, как реагируют на новую партию – вот зачем я здесь, – Альбина смотрит на наручные часы. – Мои часы опять спешат. Сколько сейчас времени? – она тянется к моему запястью, и когда её рука оказывается рядом с карманом моего кардигана, она незаметно выпускает туда новый браслет «Пандора». Сверяет часы, отпускает мою руку. – Вот теперь я могу идти по своим делам, – улыбается она.

– Откуда вы взяли новых мальчиков?

– А?

– Здесь есть экземпляры, которые не из класса доноров.

Альбина сверлит меня взглядом.

– Вы хотите пятнадцать лямов за цэрпера? – я киваю на мокля за ограждением. – Вы вообще рехнулись?

– Что? Почему цэрпер? – Альбина пучит глаза. – Ты посмотри на него, отличный экземпляр.

– Значит, ты чего-то не знаешь, – пожимаю я плечами.

Молодой человек задействован в имитации осеннего сада. На нём клетчатая рубашка с расстёгнутыми пуговицами, и синие джинсы на грубом ремне с тяжёлой бляхой. Одна из посетительниц развеселила его кокетливой фразой, и он громко рассмеялся, запрокинув назад голову, но когда пошла вторая волна хохота, его руки непроизвольно потянулись к лицу, и ладони прикрыли рот. Женщина снова разговаривает с ним, задаёт ему вопрос, и он, задумываясь, неуклюжим жестом приподнимает солнечные очки и щурится. Обычно так делают люди с плохим зрением, чего у доноров быть никак не должно.

– Обратите внимание, у артикула №4 есть гандикап, а именно особенная форма ключицы, – анатом с именем Элла на красном бейджике рассказывает потенциальным покупательницам про цэрпера, которого выдают за донора. – Гандикап – это важнейший признак протосамца, свидетельствующий о выносливости и адаптивности данной особи. – В инсталляции появляется ещё один молодой человек, которого я сразу идентифицирую как полноценного донора. – Когда ребята продемонстрируют нам взаимодействие, посмотрите на плечи и грудь артикула №4. Именно такие ключицы были у первых доноров для элиты. Они из поколения тех мужчин, которые занимались тяжёлыми работами при запуске интерференционного купола над Городом. Эти мужчины выдерживали огромные нагрузки, могли за счёт мышц своей спины вытянуть до полутонны. Выступающие кости ключицы и выемки над бицепсами являлись отличительным признаком высокоранговых самцов, и это было причиной агрессии со стороны бета-самцов, занятых в сфере интеллектуального труда. Цэрперы мужского пола, которых мы можем наблюдать сейчас в Городе, когда-то обладали большей властью и влиянием, и в борьбе за продолжение рода стремились уничтожить новую категорию соперников – обладателей указанной характеристики. Поэтому выжившие потомки с такой формой ключицы редки, и особенно ценны для нас с точки зрения полезного генетического материала.

– Ну, а ты что несёшь? – хмыкает Альбина. – Цэрпер, говорит.

– Ничего подобного не было. Особи второго пола перестали проявлять какое-либо соперничество ещё задолго до строительства купола, – я смотрю на Альбину, мои аргументы её раздражают. Я продолжаю, переведя взгляд на цэрпера: – Он не просто соблюдал все паттерны поведения среднестатистического цэрпера в течение долгого времени, – настаиваю я. – У него есть признаки, которые не позволяют мальчику при перераспределении попасть в класс доноров, и ещё… – я наклонилась к Альбине поближе и прошептала: – он не девственник.

– Как ты это поняла?!

– Зрачки, – поясняю я. – Я обратила на это внимание, когда одна из зрительниц подошла близко к ограждению и заговорила с ним. У неё была кофта с открытым декольте. И у него расширились зрачки. Раньше у мужчин был такой признак возбуждения. Это физиологическая реакция на обнажённое тело привлекательного с точки зрения сексуальности партнёра. Сейчас этот рефлекс атрофирован. Но проявляется, если хотя бы раз был коитус.

– Откуда ты знаешь?

– Читала про цэрпер второго пола, которые отъестествовали какую-нибудь цэрперку.

– Читала. Веришь всему, что пишут?

– Я читаю научные источники.

– Думаешь, академики не врут? – хмыкает Альбина. – Подтасовка данных – вот в чём суть гуманитарной науки.

Я пожимаю плечами:

– Будешь и дальше опровергать? В любом случае, я могу предположить, откуда он взялся: какая-нибудь аморальная цэрперка уломала его нарушить первую Статью ОП, они попались, её – на цокольный этаж, его – на перевоспитание и в доноры – ведь у нас проблемы с качественным ген. матом, так? Я предполагаю, что единственным его недостатком, из-за которого он не попал в доноры по распределению, было зрение. Говорят, скоро этот изъян перестанет считаться фатальным.

– Так вот о чём ты думаешь, – протягивает Альбина и смыкает губы в хитрой ухмылке. Сейчас она так похожа на того сероглазого зоповца, который в парке оскорблял меня намёками.

– Что ты имеешь в виду?

– Считай, что ты выиграла, – она смотрит на меня с интересом. – Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы Себастьяну больше не приходилось выставлять себя напоказ.