Текст книги "Предлунные"

Она смотрела на снимок, забыв о боли в затылке и отвратительном привкусе во рту. Кровь быстрее кружила в жилах, в голове прояснилось, и Теллис почувствовала тень того самого возбуждения, которое охватывало ее во времена молодости, когда она нападала на след.

Кажется, когда-то это лицо было другим, более округлым, с выступающими скулами… Теллис выпрямилась и негромко присвистнула.

– Что-то интересное? – появившийся на пороге Махамени явно услышал ее свист.

– Нет, вообще ничего, – ответила она, чувствуя, как ее покидает недавнее возбуждение. Это никак ее не касалось – ей требовалось лишь отправить сообщение. – Просто меня удивляет, каким чудом столь уродливая баба могла иметь столько любовников.

9

Три принадлежавших Каире комнаты были очень похожи друг на друга.

Стены покрывала глазированная плитка темно-зеленого цвета, с выгравированными на ней очертаниями деревьев с плоскими, преувеличенно вытянутыми вправо кронами, будто слева дул могучий вихрь. Одна из комнат, выступавшая за пределы основного здания в виде пристройки, имела косую крышу с вделанными в нее разноцветными стеклами. Падавшие сквозь них лучи солнца создавали рассеянный свет фиолетового, темно-красного и оранжевого оттенка. Покрытая черным лаком мебель наверняка была очень старой.

Везде было полно книг – на полках, низких столиках, даже в стопках возле стен. Финнен взял одну из них и большим пальцем передвинул движок к символу, означавшему закладку. Книга с тихим шорохом открылась на соответствующем фрагменте.

«Последняя отчаянная оборона крепости от превосходящих сил врага не могла закончиться успехом, но ее обитатели не теряли духа…»

Оторвав взгляд от текста, Финнен взглянул на заголовки нескольких других книг. Легенды и сказки. Рассказы из Далеких времен. О геройских подвигах давно минувших дней.

– Интересная у Каиры была подборка литературы, – сказал он.

– Зачем ты сюда пришел? – послышался за его спиной голос Нираджа.

– Не слишком-то ты гостеприимен, – Финнен положил книгу. – Я просто хочу поговорить.

– О чем?

– Например, о Каире. Не хочешь спросить, как у нее дела?

– Как у нее дела?

Повернувшись, Финнен взглянул на Нираджа. Брат Каиры сидел, развалившись в кресле, его лицо наполовину скрывал полумрак. Оранжевое сияние освещало лишь часть щеки и глаз, под которым виднелась глубокая тень.

– У нее все хорошо. Какое-то время мы виделись не слишком часто, так как мне казалось, будто кто-то за мной ходит, но теперь все в порядке. Кажется.

– И ты считаешь, что за тобой следили люди моего отца? – рассмеялся Нирадж. Тень под его глазом пошевелилась, а в зрачке заплясала искорка. – Пожалуй, ты несколько его переоцениваешь.

– Осторожность никогда не помешает.

– И кто это говорит? Тот, который провел с моим отцом приятный вечер сперва на публичной казни, а потом на турнире?

– Согласен, возможно, это была не самая лучшая идея. Но я тогда следил за каждым своим словом.

– А может, тебе и здесь стоило бы за ними следить? – Нирадж огляделся, а затем шепотом добавил: – В этом доме у стен есть уши, так что хорошенько подумай, прежде чем что-нибудь сказать.

Финнен побледнел.

– Ты говорил, что твоего отца нет дома. А слуги… – он побледнел еще больше. – Думаешь, слуги могут подслушивать, а потом доносить?

– Конечно, – Нирадж скрылся во мраке, откуда после мгновения драматической тишины послышался взрыв смеха. – Жаль, что ты не можешь сейчас увидеть свою физиономию! Ладно, спокойно, не переживай. Я позаботился о паре развлечений для слуг, так что в ближайшие полчаса они будут крайне заняты.

– Твой отец не знает, что Каира жива? – уточнил Финнен.

Нирадж беспокойно пошевелился, и из мрака появилось его лицо целиком. В оранжевом свете оно выглядело словно неумелое творение ребенка – слишком глубоко вдавленные маленькими пальчиками глаза, похожий на бесформенный комок папье-маше нос, впалые щеки и множество теней повсюду. Он уже не смеялся.

Финнену показалось, будто на лице Нираджа промелькнула неуверенность, но это могла быть просто иллюзия.

– Естественно, нет. Если бы отец знал про Каиру, я бы ее предупредил.

– Точно? Я тут как раз подумал… знаешь, с самого начала всей этой гребаной истории меня мучают сомнения, на чьей ты, собственно, стороне.

– Будь я на стороне отца, Каира бы от него так легко не отделалась.

– Пожалуй, – неохотно кивнул Финнен. – Но я все же предпочел бы выяснить ответ на несколько вопросов. Например – когда ты добил ту женщину в Архиве. Ты уже заранее знал, что придется помочь ей умереть, но отговорился какой-то чушью и дождался, когда к нам присоединится Каира, чтобы смерть произошла на ее глазах. Так ведь? Тебе важно было, чтобы Каира видела, как ты душишь ту женщину. Почему?

– Ты слишком многое хочешь знать, – от неуверенности на лице Нираджа не осталось и следа. – Тебе пора идти. Отец скоро вернется, и лучше, чтобы он тебя тут не застал.

– Знаешь, Нирадж, я люблю всякие тайны, но когда их слишком много, это уже вредно для здоровья. Кто-нибудь из вашей семьи хоть раз может нормально ответить на заданный вопрос? Насчет Нуры и Каиры я не удивляюсь, вряд ли они многое знают, но могу поспорить, что тебе известно намного больше.

Сын Иссы радостно оскалился.

– Что, пытаешься меня убедить, какой я умный по сравнению со своими сестрами?

– Понятия не имею, умный ты или нет. Просто у меня такое чувство, что отчего-то ты знаешь намного больше, чем они.

– Например, потому, что занимаю сторону отца? Финнен, да у тебя паранойя.

– Тогда почему ты не хочешь ответить, зачем ты тянул с убийством той женщины?

Нирадж встал.

– Я сделал то, что нужно было сделать, – ответил он, проходя мимо Финнена. – Не больше и не меньше. А теперь идем, я провожу тебя к выходу, поскольку в свою очередь могу поспорить, что сам ты до него не доберешься.

10

– Если хочешь к Финнену – я тебя не держу, – сказал Дими.

– Дело не в том, что я хочу к Финнену, – Каира раздраженно болтала ногами, сидя на подоконнике спиной к открытому окну. – Вовсе не хочу. Просто считаю, что нам было бы лучше жить отдельно.

– И твое решение никак не связано с Финненом?

– Нет, – Каира повернулась и выглянула наружу. За окном простирался вид на квартал Кандриса, самый тихий из всех заброшенных районов Лунаполиса. Он находился достаточно далеко, чтобы сюда не доносились его запахи, и вместе с тем достаточно близко, чтобы Дими и Каира могли наслаждаться полным покоем. После шумного центра от здешней тишины чуть ли не звенело в ушах.

Каира подумала, не стала ли она объектом классической сцены ревности, но решила, что все же нет, поскольку в книгах это выглядело совершенно иначе – там мужчины кричали на женщин, которых подозревали в романе на стороне, били их, а иногда даже угрожали самоубийством. Дими же был полностью спокоен, осторожно подбирал слова, словно размышляя над каждым по отдельности, и у него было странное, испуганное и вместе с тем настороженное выражение лица, нисколько ему не подходившее.

– Если тебе не так важен Финнен, – сказал он, – то, может, все же дашь мне шанс? Пожалуйста, Каира. Я все обдумал. Знаю, ты меня не любишь, но мне это не мешает. Я ценю тебя за то, что ты честно мне об этом говоришь. И я могу постараться, чтобы ты меня полюбила – только дай мне шанс. Хотя бы немного подумай, ладно? Я ни о чем больше не прошу…

Каира молчала, все так же не глядя на Дими. Вид у нее был несчастный и взъерошенный, она ощущала легкое раздражение и вместе с тем симпатию к парню. Она чувствовала себя полностью неуместной в этой сцене, словно героиня другой пьесы, которую внезапно швырнули в самую середину сентиментальной мелодрамы.

Дими явно воспринял ее молчание как по крайней мере частичное согласие.

– Ты только подумай, а я постараюсь, чтобы ты была счастлива, – заверил он ее, на этот раз уже значительно больше напоминая самого себя, полного оптимизма и страсти. – Ладно? Я в самом деле постараюсь.

«Знаю, – мрачно подумала девушка. – Отчасти проблема именно в том, что ты слишком стараешься».

– Подумаешь?

Она кивнула, злясь на себя, что столь легко позволила собой манипулировать. Следовало с самого начала найти подходящие слова. Теперь будет намного труднее, и она об этом знала.

Каира посмотрела на квартал Кандриса. Его неподвижное спокойствие несло в себе странное умиротворение. Пустые (почти пустые) здания, тихие площади и лестницы. Двигалась только механическая птица, черная точка на фоне бледно-оранжевого неба. Она услышала, как Дими выходит из комнаты.

Парень он был неплохой – тут она ничего не могла возразить. Он понимал, что Каира предпочитает остаться одна, и вышел, хотя наверняка предпочел бы остаться с ней.

Она попыталась представить, как бы пошла ее жизнь, если бы она нашла себе собственное жилье. Прежде всего ее никто бы не беспокоил – несомненный плюс в данной ситуации, поскольку Каира за многие годы привыкла к одиночеству, и теперь ее порой раздражало само присутствие другого человека в том же помещении. Ей не пришлось бы разговаривать о всяких глупостях, не имея на то никакого желания, и, соответственно, терпеть усердные и полные понимания заверения Дими, что, если она не хочет, разговаривать ей вовсе не обязательно. Ей не пришлось бы смеяться над его шутками или страдать из-за угрызений совести, если она не смеялась. Ей не пришлось бы ложиться с Дими в постель, ибо пока что ей удавалось получать от секса лишь столько удовольствия, чтобы с в меру чистой совестью сказать, что это ее устраивает.

С другой стороны, если бы она жила одна, сразу нашелся бы кто-нибудь, кто начал бы к ней клеиться. Точнее – немало таких. Заверения Каиры, что у нее нет к этому ни малейшего желания, ничем бы не помогли – в Лунаполисе всем хотелось если не романтических отношений, то по крайней мере ни к чему не обязывающего флирта, и если кто-то иногда отказывал, то исключительно затем, чтобы подразнить другого. Привкус чего-то подобного Каира чувствовала уже в Архиве, а ведь там все знали, что у нее есть парень.

Естественно, она могла бы перебраться на другое место и заявлять всем, что продолжает с кем-то жить – хоть какой-то выход. Проблема заключалась только в том, что в таких вопросах Каира не умела как следует врать.

К тому же союз с Дими защищал ее от потенциального союза с Финненом.

Небо сменило оттенок на цвет спелой сочной сливы, поднялся легкий ветер. Каира натянула рукава на озябшие ладони, думая, что заканчивается один из немногих по-настоящему теплых дней; завтра наверняка снова пойдет дождь, а может, температура даже опустится ниже нуля.

И еще она думала о Финнене, о том, что можно кому-то инстинктивно полностью доверять и при этом совершенно его не понимать.

За спиной послышались тихие осторожные шаги. Кто-то дотронулся до ее плеча, но она не обернулась.

– Ну как, остаешься?

Она пожала плечами, что могло означать как «нет», так и «да». Естественно, Дими воспринял ее ответ как «да».

– Вот и хорошо, я очень рад, – голос его был полон облегчения и вместе с тем энтузиазма. – Значит, между нами снова все в порядке? Скажи – в порядке?

Между ними ничего не было в порядке, и Дими должен был это понимать. Впрочем, может, он об этом и знал, но все равно хотел, чтобы девушка ему солгала. Похоже, последнее перевесило – Каира почувствовала, как в ней что-то твердеет. Исчезли последние угрызения совести – в конце концов, множество людей заслуживали куда большего сочувствия, чем те, которые сами напрашивались на несчастья.

– Да, все в порядке, – повернувшись, ответила она, а затем спрыгнула с подоконника и закрыла окно, защищаясь от вечернего холода.

11

– «Я сделал то, что нужно было сделать. Не больше и не меньше», – послышался за спиной Нираджа еле слышный шепот. Слова смешивались с шумом садового фонтана. – До чего же возвышенно звучит. Почти как текст из книги, но ведь ты в жизни ни одной не прочитал, так что еще больше достоин восхищения.

– Заткнись, – не оборачиваясь, буркнул брат Каиры. Разговаривая с Унаджем, он никогда на него не смотрел.

– Ну, ну, не злись на меня. Мы ведь оба знаем, что на самом деле ты злишься на самого себя. Речь о том, что ты не сумел бы ответить на вопрос этого, как его… Финнена, да? Ты даже малейшего понятия не имеешь, какого хрена ты не придушил ту бабу сразу, а ждал сестру. Я прав, мой молчаливый паренек со склонностью к возвышенным декларациям? То есть, может, когда-то ты и знал, но разве в последнее время мир не стал как будто более… нечетким? Неопределенным? Ну, знаешь, как на тех картинах, где подсвечник иногда просто подсвечник, а иногда – голова демона…

– Заткнись, – застонав, повторил Нирадж.

– Ладно, теперь действительно заткнусь. Сюда идет твоя сестра.

– Каира?

– Нет, идиот. Нура. Тебе и впрямь стоит что-то с собой сделать. Может, для начала помогло бы сунуть голову в фонтан?

– С кем ты разговариваешь? – Нура шла в его сторону, бредя по лодыжки в гнилой листве, на которой лежали остатки снега. Щеки ее порозовели от холода, в глазах виднелся хорошо знакомый Нираджу блеск.

– Ни с кем.

– Ага, – она плюхнулась рядом на скамейку. – Слушай, помнишь, я тебе говорила, что наш отец вместе со своими друзьями охотится на человека, который прилетел к нам со звезд? Что они наняли убийцу, чтобы тот с ним расправился? Помнишь?

– Помню.

– Ну так вот, тот пришелец сумел от них улизнуть. Убийца выслеживал его с помощью чего-то такого, что якобы обнаруживает нарушения в структуре нашего мира, которые возникают, когда сюда попадает кто-то чужой. Какое-то время все было в порядке, изобретение работало, хотя папа удивлялся, почему чужаку каким-то чудом постоянно удается сбежать. А теперь человек со звезд влился в наш мир и перестал быть чужим.

– Снова подслушивала под дверью?

– Конечно, подслушивала. Как иначе что-нибудь узнаешь в этом доме? Нирадж, тебе вообще интересно то, что я говорю?

– Не особо. Я понятия не имею, что могло понадобиться папаше от пришельца со звезд, и меня это нисколько не волнует.

Нура обиженно надула губы.

– Ну, как хочешь. Будь Каира жива, ее это наверняка бы заинтересовало.

– Но она мертва. Каира мертва. Мертва.

Нура встала и отошла на шаг, неуверенно глядя на него.

– Я это и без тебя знаю. Что с тобой, Нирадж? Ты ведешь себя так странно, хочешь намекнуть мне, чтобы я ушла? Без вопросов – у меня вовсе нет желания составлять тебе компанию. Можешь тут сидеть хоть до ночи, можешь даже не приходить на ужин, который скоро будет.

– Скоро? Ведь недавно был полдник.

Нура медленно покачала головой.

– Открой глаза – уже начинает темнеть. Ты что, тут заснул? Если так, то выбрал идиотское место. Можешь простудиться…

– Иди уже.

Прикрыв глаза, он дождался, пока девушка уйдет. Лишь когда смолкли ее шаги, за его спиной снова раздался тихий насмешливый голос:

– Вот видишь – даже твоя не слишком умная сестрица понимает, что с тобой что-то не так. Так ты позволишь тебе помочь, или нет?

– Мне начать с того, что сунуть голову в фонтан? – буркнул Нирадж.

– Нет, – на этот раз голос будто посерьезнел. – Для начала ты должен вспомнить, что делал в те несколько часов, которые куда-то у тебя подевались.

12

Каира спала, свернувшись на незастланной постели. И ей снились сны.

Сны ее всегда полны были насилия и хаоса. Люди умирали и убивали друг друга на фоне красной крови и оранжевого пламени, а потом посреди красного и оранжевого оказывалась Каира, бравшая хаос в свои руки. Насилие оставалось насилием, но теперь более… направленным, несшим вместе с кровью и огнем очищение.

– Каира? Каира!

Кто-то тряхнул ее за плечо, и она вскочила, еще до конца не проснувшись, вся в поту. Сцены из сновидения уже начинали расплываться.

– Тебе снился кошмар, – сказал Дими.

– Не кошмар, – возразила она. Она не помнила, что ей снилось, но знала, что это не кошмар.

Дими крепче прижал ее к себе.

– Это не был кошмар, – она отпрянула. – В самом деле. Ничего со мной не случилось.

– Извини, – пробормотал парень. – Ты выглядела так… в общем, будто тебе снилось что-то плохое. – Он отбросил с ее лба прядь мокрых от пота волос. – Ты ведь знаешь, что можешь мне обо всем рассказать? Если что-то тебя мучает…

– Ничего меня не мучает, – инстинктивно возразила она.

Дими все еще гладил ее по лицу. Каира знала, что он просто хочет ее успокоить, но ее вдруг охватило внезапное возбуждение. Она привлекла парня к себе и поцеловала, ощутив его удивление, характерное напряжение мышц, свидетельствовавшее о растерянности. А потом он поддался ее ласкам.

Каира сама не вполне понимала, что делает, но находила этому объяснение: может, она не особо разбиралась в любовных нюансах и не была опытной соблазнительницей, но у нее имелась определенная власть над мужчинами. Именно сейчас, с задорной улыбкой снимая с Дими одежду, она осознала это в полной мере.

13

Даниэль Панталекис послюнил кончик грифеля и записал:

«Наблюдение первое: при переносе предметов из более разрушенного мира в менее разрушенный они будут стареть медленнее.

Наблюдение второе: если поступить наоборот и перенести предметы из менее разрушенного мира в более разрушенный, они будут стареть быстрее.

Наблюдение третье: если человек перейдет из менее разрушенного мира в более разрушенный, он быстрее умрет.

Наблюдение четвертое: по логике следовало бы ожидать, что люди будут массово переходить в наименее разрушенные миры, где еще работает отопление, а еда не испорчена, но это вовсе не так.

Вывод: если представить себе все эти миры как своего рода лестницу, где наиболее разрушенные миры находятся внизу, а наименее – наверху, получается, что здешние люди могут идти только вниз. То есть они могут спуститься ниже, а потом вернуться на ступеньку, откуда стартовали, но не могут подняться выше.

Так следует из моих наблюдений».

Он критическим взглядом окинул написанное. Выглядело неплохо, особенно последняя фраза.

«Из моих наблюдений также следует, – дописал он, тщательно выводя буквы, – что когда люди спускаются вниз, они поступают так исключительно для того, чтобы быстрее умереть.

Насчет умирания проблем нет – я прекрасно знаю, где и от чего умирают здесь люди. Проблема в том, что я не имею ни малейшего понятия, откуда все эти люди берутся, поскольку не помню, чтобы хоть раз видел тут ребенка.

И еще одно – я полагаю, что невидимка, который меня преследовал (пишу в прошедшем времени, ибо он, к счастью, похоже, окончательно отказался от своей затеи) был вообще не отсюда – имеются в виду все эти в той или иной мере разрушенные миры. Здесь даже внешне полностью здоровые люди быстро устают, а он – нет.

Вывод: прежде я ошибался, и где-то здесь есть еще один мир, наименее разрушенный из всех или вообще невредимый.

И теперь у меня проблема. С одной стороны, мне очень хотелось бы туда попасть, а с другой – я слегка боюсь. Что, если там есть и другие такие же невидимки?»

Панталекис прикусил кончик грифеля. Мучившая его уже несколько дней дилемма оставалась неразрешенной.

14

Вдоль всего туалета тянулся умывальник, в котором по узкому, слегка наклонному желобу текла холодная вода. Все вместе, вероятно, должно было вызывать ассоциации с горным ручьем – отсюда нарисованные на дне рыбы и стенная мозаика с изображением скал и леса. В туалете ощущался легкий запах, вызывавший в мыслях холодные тенистые места, влажную почву и гниющую растительность.

Теллис любила представлять, что именно так пахнет лес, и ей не мешало даже то, что сквозь этот аромат пробивалась едва заметная вонь дезинфицирующих средств. Она положила руки на дно умывальника, наслаждаясь холодом омывавшей запястья воды, и закрыла глаза.

Кто-то остановился за ее спиной, и она, даже не поворачивая головы, поняла, кто.

– Это женский туалет, Махамени.

– Гм?

Один из многих недостатков Махамени заключался в том, что он не понимал намеков, даже самых явных. Теллис давно пора было к этому привыкнуть, но она все равно ощутила легкое раздражение.

– Тебе не стоит сюда заходить.

– Тут все равно никого больше нет, а ты моешь руки, а не сидишь на толчке.

Она сжала губы, сдерживая рвущиеся наружу слова. Вынув руки из воды, вытерла их полотенцем, уже влажным и сероватым. Туалет был оригинально обустроен, но уборку в нем делали нечасто.

Махамени смотрел на нее, как всегда слегка сгорбившись, одновременно с надеждой и страхом, словно пес, который не знает, чего ждать – пинка или вкусной косточки. В такие моменты Теллис почти видела несмело помахивающий за его спиной хвост.

– Не слишком культурно насчет толчка, да? Мне не стоит употреблять такие слова?

Теллис пожала плечами.

– Употребляй, какие хочешь.

– Мне хочется быть культурным, – настаивал Махамени. – Как ты. Ты самая лучшая.

– И ты пришел сюда, чтобы мне это сообщить?

Он усердно кивнул, явно не замечая сарказма.

– Ага. И еще я хочу тебе сказать – ты не виновата в том, что дело закрыли. Если бы тебе дали больше времени, ты наверняка нашла бы убийцу.

– Убийц, – поправила Теллис. – Их было двое, парень и девушка, помнишь?

– Знаю, – на этот раз в голосе Махамени прозвучала легкая обида. – Я просто о том, что, если бы у тебя было время, ты нашла бы тех двоих.

– Потому что я самая лучшая?

– Потому что ты самая лучшая, – он обнажил пожелтевшие зубы. – А те, наверху – те еще сукины дети, прошу прощения за мой некультурный язык.

Теллис горько улыбнулась в ответ. Если бы все было столь просто, как он себе представлял…

– Спасибо, – ответила она, на этот раз стараясь, чтобы в ее голосе не слышалось сарказма. Махамени был уродлив и не слишком умен, но верно служил, а она не могла позволить себе пренебречь подобной чертой у коллеги. По крайней мене, не в той ситуации, в которой оказалась.

Улыбка его стала шире, демонстрируя еще больше зубов, которые она предпочла бы не видеть.

– Тогда, может, пойдем вместе выпьем?

Она рассмеялась. Сравнивать сержанта Махамени со всеми интеллигентными, веселыми и образованными мужчинами, которые когда-то приглашали ее на танцы или выпить… нет, это было уже чересчур. Если бы она не рассмеялась, ей, скорее всего, пришлось бы расплакаться.

– Извини, – сказала она, продолжая хихикать. – Я не над тобой. Просто ты меня удивил, только и всего.

Иногда за столь мелкую ложь можно купить очень многое.

– Ну так как? Идем?

Его настойчивость воистину впечатляла. С другой стороны, дело скорее было не столько в настойчивости, сколько попросту в отсутствии чутья.

Она вздохнула. Махамени терпеливо ждал.

Проклятье, а почему бы, собственно, и нет? Почему бы не выпить с ним вина? Или пива – он наверняка предпочитает пиво. Неважно.

Альтернатива была одна – сидеть в одиночестве дома и таращиться в стену, а это она уже проделывала вчера. И позавчера, а также много дней до этого.

Вряд ли Махамени был подходящим партнером для интеллигентной беседы, но, по крайней мере, у него имелись уши, и он мог ее выслушать.

– Идем, – бросила она подчеркнуто небрежно, пытаясь скрыть, сколь многого ей стоило это решение. Раз уж она согласилась, не следовало давать ему понять, что его общество ее позорит. Если уж что-то делать – то сразу и без полумер, даже если это полнейшая глупость.

А потом она подумала, что если собирается пить в обществе сержанта Махамени и жаловаться ему на жизнь, то ей придется тщательно следить за своими словами.

15

Лежа на крыше здания высотой в несколько этажей, Панталекис смотрел, как из зала, который он привык называть «музеем», выходит вооруженный мужчина.

Остановившись, незнакомец поправил на плече ремень чего-то напоминавшего старомодное ружье, затем откинул полы пальто и бросил взгляд на рукоятки двух заткнутых за пояс пистолетов. На его губах появилась волчья усмешка.

Даниэль затаил дыхание – он знал, зачем сюда явился этот человек, и уже встречал таких, но впервые увидел в этом мире огнестрельное оружие.

Незнакомец был молод и коренаст, с длинными руками, плоским монголоидным лицом и странной растрепанной бородкой цвета львиной шкуры, никак к этому лицу не подходившей. Он огляделся, и Панталекис инстинктивно отполз от края крыши.

Неуклюже поднявшись, Даниэль помассировал онемевшие конечности. В животе чувствовалась тупая холодная боль, будто кто-то превратил его почки в ледышки. Он закашлялся, подумав, что, возможно, лежать на крыше, даже на нескольких одеялах, было не самой лучшей идеей. С другой стороны, крыша была идеальным наблюдательным пунктом, а вокруг «музея» всегда крутилось много народа.

Если точнее – много для умирающего города.

Вооруженный мужчина направился в сторону лестницы, а Панталекис двинулся за ним следом вдоль крыши. Хромая, он понял, что если тот собирается куда-то дальше, то он быстро потеряет его из виду. Останавливаться Даниэль, однако, не стал – хотелось размять мышцы, к тому же любопытство подталкивало его вперед.

Бородач далеко не собирался. Он занял позицию на одной из площадей, а Даниэль, сопя и мысленно проклиная негнущуюся ногу, вскарабкался по лесенке на очередную, более высокую крышу, откуда мог наблюдать за незнакомцем.

Начиналась охота.

На площадь спустилась по лестнице светловолосая девушка, и на мгновение Даниэлю показалось, будто это та же самая, которая когда-то дала ему жареные каштаны. Но, естественно, той девушки не было в живых, а эта ничем, кроме худощавой фигуры, ее не напоминала. Даже волосы ее на самом деле были не светлыми, а мышино-серыми, а Панталекис ошибся, глядя против красного солнца.

Мужчина и девушка смотрели друг на друга – он с мягкой фальшивой улыбкой, она замерла, словно ожидая, что ей достаточно не шевелиться, чтобы слиться с фоном и остаться незамеченной.

Бородач потянулся к оружию – медленно, чтобы не спугнуть девушку. Даниэль хотел крикнуть, но это не имело никакого смысла – та и сама должна была понимать, что ей грозит опасность.

Похоже, она в самом деле это понимала, поскольку вдруг опомнилась, повернулась и бросилась бежать.

Мужчина не спеша двинулся за ней, Торопиться ему было некуда – девушка споткнулась, не успев добежать до лестницы. Стоя на четвереньках, она пыталась подняться, но руки ее разъезжались в грязной жиже. Длинные спутанные волосы падали на лицо, и Панталекис понял, что за ними скрываются глаза перепуганного зверька.

Бородач приближался к девушке. Ствол ружья в его руках покачивался в такт его шагам, описывая маленькие круги. С лица его не сходила волчья усмешка.

И тут Панталекис понял – что-то не так. Он видел столько подобных сцен, что шестым чувством ощущал фальшь. Девушка слишком долго пыталась подняться, движение ее были преувеличенно медленными и неловкими – даже кто-то больной и слабый уже успел бы встать…

Ему снова захотелось предупреждающе крикнуть – на этот раз мужчине.

Наконец девушка решила подняться и, внезапно обретя силы, вбежала в проход между двумя зданиями – тем, на крыше которого стоял Даниэль, и соседним. Пока она мчалась в его сторону, Панталекис разглядел ее черты, искаженные усталостью и чем-то еще, что могло быть лишь мрачной, упрямой злостью.

Бородач перестал улыбаться и бросился в погоню, а Даниэль двинулся в сторону другого края крыши, откуда мог наблюдать за дальнейшим развитием событий. Когда он туда добрался, девушки нигде не было видно – в узком проходе стоял только мужчина, остановившись на границе, куда дотягивался язык красного света. Дальше была тень, холодный и влажный каменный мрак.

Из этого мрака появились две фигуры, и еще две встали в начале прохода, на солнце, поймав тем самым мужчину в ловушку.

Даниэль затаил дыхание, ощутив внезапное возбуждение. Наверняка так чувствовали себя люди, когда-то давно шедшие посмотреть на публичную казнь.

Бородач крутился вокруг собственной оси, ружье ударялось о его бедро. Даниэль почти слышал его беспокойное дыхание, почти ощущал запах страха. Опасно высунувшись за край крыши, он пригляделся к четверке. Все были молоды, худы и решительны, и одеты в некое подобие доспехов. По крайней мере, он считал, что это доспехи, пока одни из них не начали меняться. Носивший их юноша упал на четвереньки, и из пластинок на его предплечьях выдвинулись другие плитки, а за ним следующие, пока руки не скрылись под слоем металла, и парень не оказался стоящим на четырех конечностях равной длины, как волк. В буквальном смысле как волк – одновременно его шлем с металлическим щелчком превратился в полную острых зубов пасть и звериную башку. У волкоподобного создания имелся даже хвост, беспокойно ходивший из стороны в сторону.

– Твою мать, – испуганно пробормотал Панталекис, не в силах оторвать взгляда от увиденного. – Твою мать, твою мать…

Бородач поднял ружье и выстрелил. В то же мгновение волк прыгнул – так высоко и далеко, как наверняка не смог бы прыгнуть ни один человек. Пуля отскочила от бронированного тела, а металлические зубы вонзились в мягкую кожу горла.

Все произошло столь быстро, что Панталекис даже не успел в четвертый раз сказать «твою мать», Бородач исчез под могучей стальной тушей, а остальные трое присоединились к своему товарищу. Даниэль закрыл глаза, слыша звуки раздираемого тела и сокрушаемых костей, треск выламываемых суставов, короткие и резкие, напоминавшие звериное порыкивание, слова. Удушливый металлический запах крови и смрад содержимого желудка, которые он никак не мог ощущать на такой высоте, и тем не менее ощущал.

«Гребаные троглодиты», – бормотал Даниэль. К горлу подкатывала тошнота, рот наполнился густой слюной, которую ему не удавалось проглотить.

Когда он открыл глаза, все уже закончилось. Бородач выглядел так, будто его переехало поездом, от размозженного лица осталась лишь борода, когда-то цвета львиной шкуры, а теперь липкая и красная, с запутавшимися в волосах белыми обломками костей.

Над трупом стояли все четверо, в том числе тот, кто еще недавно был металлическим волком, а теперь вновь обрел человеческий облик. Пластинки чего-то похожего на доспехи, но наверняка ими не являвшегося, были испачканы кровью. Все выглядели смертельно уставшими, словно только что пробежали марафон. Они тяжело дышали, обливаясь потом, а один едва держался на ногах, упираясь руками в стену, чтобы не упасть. Несмотря на это, ему еще хватало сил, чтобы, с трудом переводя дыхание, говорить что-то другому, державшему в руке ружье бородача.

Панталекис отошел чуть дальше, внезапно поняв, какая опасность ему грозит. Если бы те заметили, что за ними наблюдают сверху, ему пришлось бы несладко. И все же он не ушел – его удерживало любопытство, пересилившее страх, отвращение и тошноту.

Он знал, что это еще не конец представления.

Парни явно ссорились из-за отобранного у бородача оружия. Панталекис не знал их языка, но ситуация была вполне ясна. Пистолеты по общему согласию достались волку-оборотню, но из-за ружья разгорелся спор.