Текст книги "Предлунные"

– Это ведь сетка невидимости? – уважительно прошептал Махамени. Он был всего лишь сержантом, и изобретения видел только на снимках в газетах, а Теллис имела звание капитана и однажды даже расследовала ограбление Архива.

– Верно. Сетка действует непосредственно на разум, как будто каждый из этих маленьких узелков посылает сигнал «здесь ничего нет». Естественно, это весьма упрощенно, но суть примерно такова. А когда носитель сетки умирает, его тело остывает, исчезает энергия, обеспечивающая работу изобретения, и человек снова становится видимым.

Похвалившись своими знаниями, Теллис поправила рукава рубашки, свежевыстиранной и свежевыглаженной, с застегнутыми как положено манжетами. На каждом из них, как и на пряжке ремня, виднелась золотая змея, символ городской полиции.

С точки зрения одежды трудно было представить больший контраст, чем Махамени и Теллис, и тем не менее их объединяло нечто общее. Он был уродлив, а она стара, так что оба отличались от стандартного образа жителей Лунаполиса.

Женщина была обязана своим возрастом детективным талантам, благодаря которым Предлунные позволили ей пережить десять с лишним Скачков. Морщины и седые волосы вызывали у людей уважение, но нисколько не улучшали настроения Теллис, особенно когда она видела в зеркале собственное лицо. Махамени, в свою очередь, стал жертвой рассеянности матери, которая заплатила душеинженерам зверолюдей за совершенство органов чувств сына, забыв добавить хотя бы несколько тарсов в пользу красоты.

По иронии судьбы, убитая тоже была обезображена, в чем Теллис убедилась, перевернув ее на спину.

– Бедная женщина, – прошептала она, проводя пальцами по лицу мертвой. – Бедная женщина.

– Интересно, меня бы ты тоже пожалела, если бы я умер? – оскалился Махамени. – И тоже притронулась бы? Так как? Не сейчас, а после смерти, когда я был бы синий и холодный?

Ей знаком был этот его тон, вроде бы шутливый, но все же не совсем, будто Махамени, имея алиби в облике иронии, хотел сказать нечто большее.

Она холодно взглянула на него серыми глазами.

– Твои замечания неуместны. Предлагаю от них воздержаться и заняться делом.

– Прошу прощения, – пробормотал он, прячась, словно улитка в скорлупу. Обида промелькнула на его лице столь быстро, что Теллис едва успела ее заметить. – Все хорошо, да? Это была шутка, понимаешь? Глупая шутка.

– Шутка, – послушно подтвердила она. – А теперь скажи мне, сумел бы ты по запаху опознать тех двоих, что тут побывали.

– Само собой, – усердно кивнул он.

Увы, она ему поверила. Правда, они работали вместе всего неделю, но, судя по тому, что она слышала, Махамени в самом деле был достаточно хорош, чтобы с этим справиться. А это могло… многое осложнить.

Она вздохнула, глядя на мертвого парня в сетке невидимости. Арт-киллер или обычный убийца? Первые были невероятно умелыми и опытными. Для них не существовало стены, на которую они не могли бы взобраться, ни замка, которого они не могли бы открыть. Чем лучше была охрана у жертвы, тем большее удовлетворение им приносила ее ликвидация. Они в буквальном смысле искали непростых вызовов – если кто-то публично похвалялся, насколько надежны его телохранители и насколько крепки решетки в окнах, не стоило сомневаться, что рано или поздно явится кто-то, чтобы его убить, даже если на нем не было никакой вины.

Арт-киллеры превращали смерть в зрелище, чем более жестокое, тем лучше. Не так давно одного мужчину вытащили ночью из постели, связали и отвезли в башню для зрелищ, где арт-киллеры заставили его залезть между стеклянным куполом и крышей, после чего закрыли за ним люк и заблокировали замок. Несчастный несколько часов ползал по стеклу, голый и прекрасно видимый собравшимся в зале, которые подбадривали его криками и свистом, чтобы он быстрее шевелился. В конце концов он умер от перегрева под палящими лучами искусственного солнца, прежде чем до него успели добраться полицейские.

Не менее зрелищно выглядели и другие случаи. Мужчина, которого среди бела дня на глазах трех его любовниц разрезало стальным тросом на две одинаковые половинки, семь сестер, нанизанных на шпиль башни, или дело об отравлении семьи Торамеа. И еще один юноша, который – хотя полностью мертвый и даже уже начавший слегка попахивать – вошел в банкетный зал, металлическим голосом приветствовал всех, после чего вежливо поклонился и рухнул ничком на пол.

Если кто-то по той или иной причине желал, чтобы его враг умер наиболее эффектным способом, он нанимал арт-киллера. Если кому-то важно было устранить того или иного человека быстро и без лишнего шума, он платил обычному убийце.

Итак – вернулась к своему вопросу Теллис – арт-киллер или просто наемный убийца, из тех молодых людей, которые, имея дурные гены и не слишком много времени, чтобы развлечься перед смертью, постоянно нуждаются в деньгах? На это могло бы указывать перерезанное горло Джайны, что выглядело не особо изысканно. С другой стороны, однако, неизвестно, что потом собирался сделать убийца. Может, он убил бы и двух других, парня и девушку, а затем «художественно» (Теллис даже мысленно ставила кавычки) расположил бы тела всех троих? Или – тут она слегка поморщилась – он решил, что убийство кого-то во время любовной игры само по себе выглядит достаточно эксцентрично, чтобы сойти за искусство?

Нагнувшись, она нашарила на груди трупа застежку и сняла сетку невидимости. Ей даже не потребовалось переворачивать тело – если знать, за какие проволочки потянуть, узелки распутывались, и сетка снималась легко, будто каштановая кожура.

За спиной ее послышался негромкий восхищенный свист, который, хотя и казался в данных обстоятельствах совершенно неуместным, доставил ей удовольствие. Но вместо того чтобы повернуться к Махамени, она посмотрела на Джайну Наруми, мысленно спрашивая: «А ты? Кем ты была?»

Естественно, Теллис знала простейший ответ; об умершей ей было известно даже больше, чем следовало. Речь, однако, шла не о личности Джайны, ее знакомствах или обычаях. Речь шла о ее характере.

Джайна была уродлива.

И эта внешняя черта определяла черты ее личности, особенно здесь, в Лунаполисе, где красивые – или по крайней мере симпатичные – люди жили развлечениями, главную часть которых составляли флирт, романтические отношения и наконец секс. Джайна добровольно отказалась от красоты, отдав ее взамен на способности аниматорки, и, хотя те, несомненно, были для нее утешением, она наверняка страдала.

В распоряжении Теллис имелось не так уж много времени. Скоро появится следственная группа, врачи заберут тело Джайны, а эксперты перетряхнут дюйм за дюймом всю ее квартиру. На стол Теллис ляжет отчет – тяжелый том со сколотыми металлическими скрепками страницами. Маловероятно, что там окажется нечто важное, но… что, если кто-то из подчиненных-нюхачей заметит нечто такое, что ему не следует видеть?

Она огляделась, тщательно избегая Махамени, который стоял в полной почтения позе, молчаливый и неподвижный, будто набитая соломой кукла верного слуги. С ним тоже будет проблема, но об этом можно подумать и позже.

Итак – кем ты была, Джайна Наруми?

Теллис представила себе женщину, которая каждое утро просыпается в этой постели и смотрит на себя в зеркале. Вероятно, она долго разглядывает собственное лицо, может, дотрагивается до шрамов кончиками пальцев. Или бормочет себе под нос самые жестокие определения, какие придут ей в голову. Уродливее самого уродливого чудовища. Рожа омерзительнее гноящейся задницы. Никаких иллюзий, никакой жалости. «Помни, кто ты, и не воображай о себе чересчур многого» – урок, который она ежедневно повторяет, прежде чем идти на работу.

Во всем этом есть некая гордость, ибо Джайна не хочет себя обманывать, но есть и нечто более… болезненное? И заодно – своего рода перестраховка. Никто уже не сможет ранить ее сильнее, чем она ранила сама себя.

Но это никоим образом не означает, что Джайне не с кем спать.

Вероятно, вокруг нее крутятся несколько мужчин, которые благодаря ей чувствуют себя лучше, поскольку переспали с уродиной. Те, кого возбуждает уродство, и те, кто верит, будто уродливые женщины обладают невероятными эротическими талантами, поскольку им чем-то приходится компенсировать отсутствие красоты. И наконец самые худшие, то есть мужчины, которые любят причинять боль – не физическую, но более утонченную, душевную. Внешне они с ней нежны, говоря, что шрамы ничего не значат, но постоянно возвращаются к этой теме, расспрашивая, откуда те взялись, было ли больно и больно ли сейчас, водят пальцами по изувеченным щекам и гладят их, бередя тем самым раны, хотя и делают вид, будто хотят их исцелить.

Ту частицу человеческого тепла, в которой нуждается каждый, Джайне приходится вылавливать среди садистских извращений и болезненных восторгов.

Мужчины обманывают ее более или менее сознательно, а она позволяет себя обманывать, считая при этом, что ее защищает само знание их мотивов (которые она наверняка должна понимать). Но это неправда – ее ничто не защищает. Даже если ей и известно, какое значение на самом деле имеют все эти сладкие слова и нежные жесты – что с того, если она быстро впадает от них в зависимость?

Теллис стояла посреди спальни, глядя на мертвую женщину. Времени оставалось все меньше.

Насколько далеко все зашло? Поскольку Джайна повесила зеркало в спальне, она видела в нем не только себя, но и себя в обществе других – свое собственное уродство на фоне красоты мужчин, которых к себе приглашала. В том мог заключаться источник очередных мучений, которые Джайна с удовольствием себе причиняла. Смотрела в зеркало во время любовных забав? А может…. может…

«Представь себе, как бы ты поступила на ее месте. Ты ведь тоже уродлива, хотя твое уродство – от старости, а не от увечий».

– Махамени, иди к входной двери и проверь, не возился ли кто-нибудь с замком, – рассеянно бросила она, глядя на стену, где когда-то находилось зеркало. – Нам нужно знать, как убийца проник внутрь.

Едва тот вышел, Теллис метнулась к стене. Она оказалась права – на высоте постели поблескивал круглый глазок вирофотографического аппарата.

6

Висевшие под потолком вентиляторы медленно вращались, перемешивая воздух. Тени их лопастей скользили по лицам работников, падали на столы, оттуда на пол, а затем, бесформенные и дрожащие, вползали на стены. Склонившаяся над переводом Каира слышала топот ног старших сотрудников, которые бегали туда-сюда с текстами, приглушенные разговоры (преобладала тема уничтоженной птицы и отсутствия Джайны Наруми) и треск трансляторов, а дальше, где-то на фоне, равномерный шорох движущихся лестниц.

Зависшие над клавиатурой руки замерли, и на них упала тень вентилятора. Дуновение воздуха взъерошило волосы Каиры, кто-то тихо вскрикнул, когда сквозняк сбросил на пол стопку листов – она не подняла головы, но слышала, как они падают; шелестящий звук невозможно было спутать ни с чем другим. Несмотря на ветер, стояла невыносимая жара; девушка чувствовала, как струйка пота стекает между лопаток, щекоча спину. В сухом воздухе пахло нагретым металлом и чем-то пыльным, вызывая мысли о глубоких темных старых колодцах, в которых давно не было ни капли воды.

Вода. Каира провела распухшим языком по пересохшим губам. «Нужно чего-нибудь выпить», – подумала она, но вместо того, чтобы встать и пойти в буфет, продолжала переводить.

Усталость вонзалась в череп, будто клин. Именно так она себя чувствовала – словно кто-то воткнул ей в мозг кол, от которого по всему телу расходится изнеможение, от переносицы и ниже, к животу, вздымаясь ленивыми волнами. От оживлявшей ее утром энергии не осталось и следа, и теперь вспотевшая девушка охотнее всего легла бы в постель, под холодную простыню. Хотя вряд ли она сумела бы заснуть – ее разум работал будто испорченная машина, раз за разом высвечивая одни и те же образы, возвращаясь к одним и тем же воспоминаниям.

Одетая в черное фигура возле кровати, блеск ножа, умирающая с перерезанным горлом Джайна. Кровь, ее запах, ее цвет, маслянистая гладкость красного на белой коже. Звон разбитого зеркала. Образы, звуки, ощущения – словно горсть не подходящих друг к другу кубиков. Она не могла остановиться – взбунтовавшийся разум кружил вокруг воспоминания с упрямством облаивающей ежа собаки. Каира усмехнулась – настоящего ежа она никогда не видела.

И снова – блеск ножа, умирающая в растущей луже крови Джайна, звон разбитого зеркала. Между этими сценами простиралась темнота. Кто убил убийцу, кто расшиб ему голову о зеркало? Она или Финнен?

Каира все больше утверждалась во мнении, что это был Финнен.

Во всем этом должен быть какой-то смысл, и девушка пыталась его найти. Увлеченные книгой люди анализируют ее, стараясь добраться до источника необычности, но в конце концов остаются наедине с горстью черных буковок на белом фоне, со словами, которые с каждым прочтением становятся все более пустыми, ибо сущность книги куда-то пропадает. Точно также и Каира разложила воспоминания о прошлой ночи на ничего не значащие составляющие.

Запах крови, ее цвет, ослепительно-красный, блестящий в сиянии светлячков. Мгновение, когда голова убийцы ударилась о зеркало. В самом ли деле она увидела удивление в отражении его глаз, или ей только почудилось?

В этом она не была уверена, хотя еще несколько часов назад могла бы вспомнить, а потом вызвать в памяти и другие подробности, пока не восстановила бы события прошлой ночи, сложив воедино кусочки головоломки. По крайней мере, так ей казалось, поскольку теперь у нее создавалось впечатление, будто самое важное утекает между пальцев, словно вода, с каждой секундой бледнея и отдаляясь, пока она наконец не перестала верить, что оно вообще существовало.

Отодвинув транслятор, она распрямила спину. Болели все мышцы, и все еще хотелось пить.

– Схожу на минуту в буфет и вернусь, – сказала она в пространство, не обращаясь ни к кому конкретно.

Она прошла мимо молодого мужчины, работавшего за одним из столов. Вернее, он лишь делал вид, что работает, а на самом деле, едва она встала, сразу же начал на нее таращиться. Более того, она помнила, что тот же самый парень уже несколько раз следил за ней взглядом. Иногда он говорил «привет», но не более того, даже ни разу не представился.

Робкий ухажер? В данный момент у Каиры не было никакого желания об этом задумываться.

Выпив в буфете кофе, она вернулась на восьмой этаж и, остановившись перед дверью зала 9С, замешкалась. Кроме нее, в холле были только две женщины, спрятавшиеся за кадкой и листьями большого куста зимороста. Каира слышала их приглушенные голоса – они говорили о сестрах Диа, которых в наказание выгнали с работы, но, поскольку их дед потянул за нужные ниточки, им ничего больше не угрожало.

Каира затаила дыхание, ожидая, когда женщины упомянут о четвертой, участвовавшей в краже птицы. Однако они ничего о ней не говорили, и девушка сделала вывод, что тройняшки взяли всю вину на себя. Ей следовало ощутить благодарность, но у нее это никак не получалось. Она знала, что для сестер Диа это лишь небольшая любезность, примерно как открыть дверь кому-то, кто несет слишком много пакетов и не может справиться сам. Сестры не выдали ее, так как ничего бы от этого не приобрели, но в противном случае не колебались бы ни единого мгновения.

Повернувшись, Каира вскочила на движущуюся лестницу.

Холл последнего этажа зиял пустотой. Здесь не было даже зиморостов, за которыми можно было бы спрятаться, но Каира, подходя к зарешеченной двери с кодовым замком, все равно испуганно озиралась вокруг, будто в любую секунду кто-то мог выскочить из-за угла. Она уже раньше думала о том, прийти ли сюда сейчас, днем, или подождать до вечера, а может, даже до ночи. Каждый из этих вариантов имел свои плюсы и минусы. Сейчас она рисковала, что кто-то начнет ее искать, поскольку ей следовало находиться на рабочем месте. Позже у нее было бы больше времени – при условии, что ей удалось бы незаметно пробраться на одиннадцатый этаж – но при этом кто-то мог услышать звук ее шагов, так как ночью большинство машин были выключены, и в здании царила тишина. В конце концов перевесил аргумент, что лучше сделать это сейчас, пока до Архива не добралось известие о смерти Джайны.

Каира вставила ключ в замок и повернула, затем покрутила ручку кодового замка. Ворона, морская черепаха, лист папоротника, железо и воздушный корабль – знаки самого древнего в Лунаполисе алфавита, давно уже не использовавшегося. Несмотря на это, она их знала – их знали все, как самый популярный декоративный элемент.

Сердце девушки отчаянно билось. Она широко улыбнулась.

Все. Готово.

Ничего не произошло. Дверь осталась запертой.

Радостное возбуждение мгновенно сменилось разочарованием. Каира тупо уставилась на замок, потом еще раз покрутила ручку. Должно было сработать – она все точно помнила.

Не сработало.

Она попробовала еще раз, чувствуя, как в ней растет злость. Когда дверь снова не пожелала открыться, Каира пнула ее и врезала по ней кулаком, не обращая внимания на то, что шум может кого-нибудь привлечь.

Чтоб его Скачок пожрал! Наверняка она перепутала последовательность картинок, а может, Джайна попросту солгала, шепча ей на ухо эти несколько слов. Тогда Каира могла поклясться, что голос аниматорки звучит совершенно искренне, но теперь она вовсе не была в том уверена, а воспоминания о прошлой ночи все больше затирались и размывались.

Она сунула руку в рот и прикусила. От злости ей хотелось закричать.

«С другой стороны, – подумала она, все еще кусая пальцы, – даже если я ошиблась, то не сильно; я могла неправильно запомнить один символ, но не все же? И даже если Джайна меня обманула, то код, который она мне дала, все еще может быть близок к настоящему».

Каира вынула руку изо рта, ощутив прилив оптимизма. Она слышала где-то теорию, что большинство людей плохо умеют врать, поскольку наспех что-то сочинить значительно труднее, чем просто сказать правду. Так что, может быть, Джайна ограничилась тем, что изменила настоящий код, вместо того чтобы придумать полностью фальшивый? Например, переставила два последних символа, или что-то в этом роде?

«Возможно, – подумала Каира, – получится действовать методом исключения».

Она попыталась поменять местами две последние картинки, потом первую с последней, а затем ввести код с конца.

Безрезультатно.

Она уже достаточно владела собой, чтобы не начать снова бить в дверь кулаком, и лишь мрачно покачивалась, сунув руки в карманы, неприязненно глядя на замок. А потом попробовала еще раз.

Каира старалась заменять каждый символ другим, по очереди и по часовой стрелке, в том порядке, как те были расположены вокруг ручки, но быстро запуталась. Вспотевшие ладони скользили по металлу; она вздрагивала каждый раз, когда этажом ниже кто-то кого-то звал, но несмотря на это, продолжала попытки, чувствуя, как в ней нарастает мрачная, упрямая ярость. Она знала, что нужно остановиться, но каждый раз внушала себе, что еще немного, и все получится.

За спиной слышался равномерный шум движущейся лестницы и что-то еще, что ее сосредоточенный совсем на другом разум не сразу опознал как разговор влюбленных – нежный шепот, хихиканье, не слишком убежденные «перестань» и «не здесь». Пара расположилась на обычно пустом десятом этаже, явно где-то недалеко от лестницы, поскольку Каира прекрасно их слышала.

Внезапно что-то изменилось – сперва ничего конкретного, просто фальшивая нота в звуках Архива, которые Каира уже хорошо знала. Вибрирующий в стенах шум работающих машин, топот ног, голоса, даже хихикающий шепот влюбленных – все это было вполне нормальным и обычным. Но сейчас снизу, словно поднимающийся прилив, надвигалось нечто иное – суматоха и крики, а потом сирена, столь пронзительная, что Каира ощутила ее корнями зубов, и усиленный мегафонами голос: «Всем покинуть здание. Без паники. Направляйтесь в сторону выхода. Медленно и спокойно».

Несколько мгновений она стояла неподвижно, прислушиваясь и не имея ни малейшего понятия, как в такой ситуации поступать. Потом подумала, что это идеальный шанс попасть в зал с чертежами отвергнутых изобретений – вряд ли в суматохе кто-то станет ее искать. Она даже снова начала крутить ручку, все быстрее и все более нервно, но вера, что ей удастся найти нужную комбинацию, куда-то исчезла.

Каира подошла к лестнице и перегнулась через перила. Внизу кто-то причитал, из обрывков слов она выхватила слово «пожар». И тут она почувствовала резкий, едкий запах дыма, который вползал на лестницу, все выше и выше.

Она попятилась, настолько парализованная страхом, что не могла даже закричать. Вернулись воспоминания о тех мгновениях, когда она висела над огнем, уверенная, что сейчас в него свалится. Жар, обжигавший горло при каждой попытке вдохнуть, боль обожженной кожи.

Налетев на стену, она развернулась кругом и в панике, ломая ногти, открыла окно. Перегнувшись через подоконник, она вдохнула свежего воздуха, и это ей немного помогло. Внизу она увидела толпу работников, которые начали махать ей и что-то кричать, но с такой высоты слов было не разобрать.

Что-то было не так. Архив не мог загореться – его стены был сделаны из материалов, способных противостоять любому, даже самому большому пожару. Что же в таком случае горело? Столы? Какое-то оборудование?

И дым тоже был какой-то странный, более едкий, но в нем вовсе не ощущалось характерного жара, который помнила Каира.

«Это не дым, – подумала она, – а какой-то газ».

Она полной грудью вдыхала чистый воздух, а Архив за ее спиной постепенно успокаивался. Уже не слышалось ни криков, ни рыданий, стихла даже сирена, лишь металлический голос продолжал повторять: «Всем покинуть здание. Без паники. Направляйтесь в сторону выхода. Медленно и спокойно».

Каира висела, перегнувшись через подоконник, решив оставаться здесь, пока не рассеется газ. Холодный ветер дул ей прямо в лицо, и было даже вполне приятно.

Пока откуда-то с нижнего этажа не раздался зов о помощи.

Сперва она была уверена, что ей послышалось, но нет – до нее в самом деле доносились чьи-то отчаянные вопли.

Она стиснула пальцы на подоконнике, чувствуя, как бунтует душа. Почему никто не хочет помочь этому человеку? Ведь она далеко и не может, в самом деле не может пройти через этот едкий дым, чтобы вытащить несчастного наружу.

Каира инстинктивно съеживалась каждый раз, когда слышала крики, становившиеся все более слабыми и хриплыми, пока наконец, охваченная скорее злостью, чем сочувствием, повернулась и, закрывая рос и нот рукавом, двинулась вниз по лестнице.

Все оказалось не столь плохо, как она ожидала. Ниже дым был гуще, но выдержать было можно. Приходилось лишь неглубоко дышать через материю платья – стоило вдохнуть глубже, и сразу же начинала кружиться голова. Большую часть пути Каира проделала, зажмурившись, чувствуя, будто кто-то вонзает ей в глаза раскаленные иглы. Обильно стекавшие слезы щекотали щеки, и девушка шла вслепую, мысленно считая ступени. Десятый этаж, девятый. Где, черт побери, тот человек, который кричал? Она звала его, хотя дым оставлял во рту привкус, от которого переворачивался желудок, два раза она даже отважилась открыть глаза, платя за это мгновениями кошмарной боли, когда, скорчившись у стены, бормотала все худшие проклятия, какие только приходили ей в голову.

Восьмой этаж, седьмой. Кричавшего человека (который теперь уже не кричал) она нашла только на шестом.

Здесь дым был реже, и Каира смогла поднять веки больше чем на несколько секунд. Глаза жгло, будто она протерла их испачканными в соусе чили руками, и в них двоилось от слез, но по крайней мере она что-то видела.

В искаженной, залитой слезами и задымленной реальности перед Каирой возник монстр. Он был худ и настолько низок, что едва доходил ей до груди. Вывернутая на сто восемьдесят градусов, будто у жертвы некоей катастрофы, голова, широкий, почти лишенный губ рот, плоские ноздри. Только глаза его были нормальными и даже красивыми – или, по крайней мере, так Каире казалось.

Он протянул к ней руки. Правая была нормальная, а левая деформированная, с тремя пальцами, из которых средний имел два дополнительных сустава.

– Помоги, – попросил монстр. По сравнению с ним мутанты выглядели идеалом красоты и нормальности.

Поколебавшись, она взяла его за здоровую руку и повела к выходу. Он перемещался следом за ней странными прыжками, от которых содрогалось все его тело, и Каира поняла, что с ногами у него тоже не все в порядке.

Хорошо, что он вообще мог двигаться.

На половине этажа он остановился и, вцепившись в перила. Беспомощно засопел плоскими ноздрями.

– Я возьму вас на руки, хорошо? – Каира старалась, чтобы голос звучал достаточно уважительно. Монстр наверняка был одним из изобретателей, ибо только они выглядели настолько уродливо.

Наклонившись, она подхватила его под колени и перебросила через спину. Он оказался удивительно легким, даже если принять во внимание небольшой рост. Каире казалось, будто она несет мешок, набитый птичьими костями.

– Уже недалеко, – сказала она.

Снаружи все еще царила суматоха. Люди кричали и терли слезящиеся глаза, какую-то женщину тошнило, и ее поддерживала подруга. Тут и там носились полицейские, которые, размахивая руками, убеждали, что все под контролем, хотя это лишь усиливало всеобщее замешательство.

Лишь полицейский, охранявший вход, обратил среди всего этого хаоса внимание на Каиру. Он помог ей уложить монстра на землю, а потом вызвал врача.

Она отошла в глубь толпы, освобождая ему место.

Никаких фанфар или поздравлений, которыми в книгах всегда сопровождались героические поступки. Полицейский только похлопал ее по плечу и сказал:

– Останься, он наверняка захочет тебя поблагодарить, когда придет в себя.

Каира оставаться не стала. В благодарностях она не особо нуждалась.

Она выловила из толпы женщину, с которой иногда разговаривала в буфете.

– Что тут происходит?

– Говорят, будто это арт-воры, – лаконично ответила та. – Пустили нам какой-то газ, чтобы нагнать панику и спокойно ограбить десятый этаж. Не знаю, поймали ли их.

– Мы еще будем сегодня работать?

Женщина взглянула на Каиру, широко раскрыв глаза.

– Ты что, с ума сошла? Полицейские перекрыли все выходы и вряд ли откроют Архив до самого вечера. Да и кто сейчас был бы способен работать?

– И что нам тогда делать?

– Нам велели идти по домам, а если кто-то плохо себя чувствует – обратиться к врачу.

Каира отошла на несколько шагов, а потом повернулась и окинула взглядом толпу. Кроме нее, никто не проявлял желания возвращаться домой.

7

На душе у Каиры было радостно и спокойно – можно сказать, она даже собой гордилась. Пусть никому в Архиве и не грозила смертельная опасность, но главное – она победила страх и отвращение, которые испытывала к уродливому монстру.

И еще кое-что.

Раньше героизм ассоциировался для нее либо с приливом адреналина, либо с вычитанными из книг сценами, когда спасенные со слезами на глазах благодарили своего спасителя. Каждый раз мысль о чем-то подобном вызывала у нее сложные чувства – от страха, что она не сумеет справиться, до страха, что захлебнется радостью оттого, что у нее все так здорово получилось.

А тем временем все оказалось невероятно просто. Сегодня она не ощущала радостного прилива адреналина – сегодня она просто боялась, ибо там, среди дыма, к ней вернулись воспоминания об огне и боли. Несмотря на это, она спустилась вниз, где ее не встретили ни аплодисментами, ни трогательными благодарностями, ни слезами на глазах. И, как ни странно, она по этому поводу особо не страдала.

Все просто.

В этой простоте наличествовало нечто одновременно успокаивающее и придающее уверенности в себе, и Каира, идя по поднебесной дороге, почувствовала себя намного лучше. Остановившись, она оперлась о перила и посмотрела вниз, на город, глубоко вдыхая холодный воздух, очистивший легкие от остатков дыма. Она вспомнила Джайну, и на этот раз перед ее глазами уже не кружила кровавая карусель.

Джайна.

Каира почувствовала, как ее захлестывает теплая волна сочувствия. Сперва она только шмыгала носом, а потом, раз за разом возвращаясь к воспоминаниям, заставила себя расплакаться. «До чего же глупая, бессмысленная смерть», – всхлипывала Каира, и холодный ветер сдувал слезы с ее щек.

В конце концов она вздохнула, высморкалась и вытерла глаза.

Смерть Джайны, оплаканная и уложенная в изящную шкатулку с соответствующей надписью, превратилась в еще одну составляющую реальности.

8

Теллис вставила пластинку в проектор и посмотрела в объектив, манипулируя изображением, пока наконец не увидела лицо голого мужчины.

Выпрямившись, она потерла болевший затылок. Честно говоря, она была уже сыта этим по горло. Похоже, через постель Джайны Наруми за последние пару месяцев прошло несколько десятков людей, явно случайных знакомых, ибо пока что никто не появлялся на снимках дважды.

Осталось просмотреть еще пять вирофотографий, которые аккуратной стопкой лежали на столе. Теллис допила последний глоток остывшего кофе и пошевелила плечами. Боль расходилась от затылка к спине, во рту чувствовался такой вкус, будто она только что сжевала кусок пыльного ковра. Она не помнила, когда в последний раз как следует ела (вчера утром?), но голода не чувствовала – лишь усталость, сонливость и боль.

Закрыв глаза, она позволила себе на мгновение расслабиться, думая о доме, теплой постели и долгом десятичасовом сне.

Вздохнув, она жестом подозвала светлячков и налила себе свежего кофе. Светлячки ярко сияли, но Теллис все равно пришлось чуть ли не уткнуться носом в чашку, чтобы понять, наполнилась ли та.

Для Теллис было темно всегда и везде – она родилась еще до того, как детям начали совершенствовать зрение. Она много лет обещала себе накопить денег на геномодификацию, но все эти годы заработанные средства исчезали неведомо куда и неведомо как. Теллис порой вспоминала времена, когда солнце светило ярче, а после наступления сумерек зажигали керосиновые лампы и свечи – будто в тумане, как вспоминают прекрасную, но несбыточную сказку, услышанную в детстве.

Теперь она жила в вечном полумраке, красном от солнечных лучей, голубом от блеска иностекол, золотистом от светлячков. Она уже привыкла и научилась частично заменять зрение обостренным слухом, но этого не всегда хватало. К тому же иногда ей было попросту жаль того яркого, бьющего в глаза солнца.

Вставив в проектор очередную пластинку, она наклонилась, морщась от боли в затылке. На снимке виднелась темнокожая девушка с белыми волосами. Теллис не обратила бы на нее внимания – столь странные сочетания цветов в Лунаполисе случались часто. Однако лицо девушки показалось ей знакомым.