Текст книги "Предлунные"

Исса взял его под локоть и проводил в ложу. Когда они сели, все ворота закрылись, и Купол начал вращаться – столь медленно, что Финнен едва мог ощутить движение. Скудно одетые девушки начали разносить сладости, вино и пастилки синтетического наркотика. Исса проглотил одну, Финнен отказался. В обществе отца Каиры он не мог позволить себе расслабиться.

Финнен огляделся. Вокруг царила атмосфера радостного флирта – мужчины красовались перед женщинами, расправляя плечи и втягивая животы, женщины посылали им многообещающие взгляды. Из рук в руки переходили цветы и стихи, которые за соответствующую, незаметно переданную плату наспех творили стоявшие у стен поэты. Шуршали веера, с волос сыпалась золотая и серебряная пудра, а в воздухе, казалось, уже ощущался запах пота и крови.

Финнен снял пальто, под которым была надета просто скроенная рубашка, настолько застиранная, что из синей превратилась в бледно-голубую. Исса одобрительно усмехнулся. Одежда его самого была сшита портными-художниками; в число ее входила например кожаная жилетка, которую эксперт Омари наверняка отнес бы к первоклассным произведениям искусства.

– Взгляни на женщину, что сидит слева, – прошептал Исса. Их соседка обладала ослепительной красотой алебастровой статуи и волосами цвета пламени. – Это Маюми, одна из самых знаменитых куртизанок Лунаполиса. Чертовски дорогая, но она того стоит. Если хочешь ее – могу подбросить немного денег.

– Зачем?

– Подозреваешь, будто у меня какие-то темные мотивы? – рассмеялся Исса. Глаза его блестели от наркотика. – Нет, мой мальчик, я просто считаю, что от жизни нужно брать все, пока ты молод. У меня в твоем возрасте таких возможностей не было.

– Сколько вы пережили Скачков?

Глаза Иссы потемнели, на мгновение лишившись наркотического блеска.

– Много, мой мальчик. Слишком много. Так как – хочешь ее или нет? Думаю, ты бы ей понравился в этой скромной рубашонке – ну, знаешь, в стиле бедного художника. Ведь ты наверняка потому ее и надел, я не ошибся? Могу поспорить, у тебя в шкафу найдется кое-что получше…

– Нет, спасибо, – Финнен отвел взгляд. Женщина слишком напоминала ему Алику, которую он предпочел бы забыть.

Хоть он и отказался, предложение Иссы вызвало у него невольное восхищение этим человеком. Он вынужден был признать, что ему нравится именно такое пренебрежительное отношение к деньгам. Если бы Финнен когда-нибудь стал богат, ему хотелось бы тратить суримы столь же беззаботно, как и отец Каиры.

То была очередная опасная мысль.

Брин Исса кому-то помахал, и вскоре в их ложу вошел мужчина, державший за руку девочку-подростка с кожей цвета молочного шоколада и большими удивленными глазами. Из-за жесткого корсета, охватывавшего ее несформировавшуюся фигуру от бедер до самой шеи, она двигалась словно манекен. Ее отец – если это был отец – был одет в старомодный камзол с высоким воротником, а его светлые волосы были припорошены серебристой пудрой.

Исса представил их как Марути и Эллону, чего, судя по всему, для Финнена должно было хватить. Посадив девочку на колени, он приласкал ее, после чего с нежностью в голосе заверил, что из нее вырастет прекрасная женщина, которой он, Исса, будет гордиться.

Финнен торжественно пообещал себе ничему больше не удивляться. Похоже, отец Каиры не только обладал своеобразным чувством юмора, но и питал слабость к входящим в пору расцвета девицам.

Прозвучал гонг, и начался турнир.

С потолка с тихим шорохом опустились экраны, а механоид с усиленным голосом объявлял очередные пары. Финнен знал правила – противники сражались, держа в одной руке нож, называвшийся «даракка», а в другой – активатор защиты. Голубое, окружавшее фигуру целиком поле было лишь иллюзией – на самом деле энергии хватало лишь для того, чтобы защитить прямоугольную область величиной с ладонь. Активатор позволял управлять этим прямоугольником, перемещая его в то место, где мог атаковать противник. Нож-даракка, в свою очередь, имел лезвие регулируемой длины – в самом коротком варианте он выглядел как обычный нож, а в самой длинном напоминал рапиру.

Все это крайне осложняло искусство борьбы. Для оценивавших поединки судей имела значение не только победа, но также ловкость и стиль бойцов.

Финнена все это не особо интересовало, и он довольно быстро заскучал. И все же не отрывал глаз от арены, в отличие от многих других зрителей, то и дело окидывавших взглядом зал. Он наблюдал за силуэтами соперников на больших экранах, анализируя их движения и пытаясь предвидеть исход поединка, что было нелегко – для непрофессионала каждая схватка выглядела почти одинаково, особенно если противники имели равные шансы – а пары подбирались именно таким образом. Мастера первого класса – с мастерами первого, второго – со второго, а четверорукие (совершенно иная категория) – с четверорукими.

Он оживился, когда на сцену вышел Нирадж.

Брат Каиры сражался в красивом классическом стиле. Сперва он просто стоял неподвижно и манипулировал активатором, так чтобы удары атакующего попадали в защищенную зону. Противник скакал вокруг него, будто кролик на раскаленном железе, потел и злился, пытаясь сделать коварный выпад, а Нирадж со стоическим спокойствием нажимал на кнопки. В зале послышались приглушенные смешки, кто-то в соседней ложе прошептал, что сын Иссы, похоже, родился ясновидцем, ибо никто иной не смог бы с такой точностью опережать движения противника. Так продолжалось минут пятнадцать, а потом, когда атакующий устал и замедлил темп, Нирадж провел один быстрый удар, повалив противника. Зрители аплодировали, вставали с мест и кричали, на сцену посыпались свежие цветы.

Прежде чем опустились экраны, Финнен увидел увеличенное до гигантских размеров лицо победителя, ошеломленное и угрюмое.

Ему тоже стало грустно, и он подумал, что из двух сегодняшних зрелищ казнь оказалась значительно интереснее. То была одна из тех мерзких мыслей, которые вызывали у него чувство вины, и вместе с тем некое циничное удовольствие. Казнь вызывала настоящие эмоции – неприязнь к подобному зрелищу смешивалась с возбуждением при виде страха и крови. То была драма двух людей – Мирхея, который страдал, и Финнена, который на эти страдания смотрел, непростая и интересная благодаря конфликту между моралью, сочувствием и примитивными инстинктами. По сравнению с ней игра в борьбу на ножах казалась… в общем, просто игрой.

Механоид объявил очередного участника, некоего Паво Бетриса. Тот уверенно вышел на середину арены, дождался своего противника, а затем поднял руку, прося тишины.

– Дамы и господа! – начал он. – Возможно, вы об этом не догадываетесь, но нож-даракка никогда не был одобрен Предлунными. Это обман, заговор, инспирированный теми, кто получает материальную выгоду от производства этих ножей и защиты от них. А вы все позволили ввести себя в заблуждение. Впрочем, я не удивляюсь вам, уважаемые господа, поскольку признаюсь, что умелое пользование дараккой требует немалой ловкости и таланта. Но в любом случае, Предлунные никогда не хотели, чтобы мы сражались именно так. Они хотят, чтобы мы сражались вот этим!

Он поднял оружие, которое оказалось простой рапирой.

По залу пробежал ропот, зрители из первых рядов повторяли его слова тем, кто сидел дальше.

– Фанатик, – проворчал Марути. – Что за чушь он несет?

– Предлунные хотят, чтобы мы дрались как наши деды, сталь против стали! – все больше багровея, кричал Бетрис. – Обычная сталь, а не нож-даракка! Рапира, шпага, меч – вот оружие настоящего мужчины! Отбросим недостойные нас игрушки, дабы не навлекать на себя гнев Предлунных! Чтобы доказать свою правоту, сегодня я выступлю с этим оружием против даракки. И выйду победителем!

Шум в зале усилился, некоторые вставали с мест, другие аплодировали. Финнену казалось, будто в этих аплодисментах слышится немалая ирония.

Исса в числе немногих сохранял полное спокойствие.

– Я уже несколько раз видел такое. Паво Бетрис приходит на турнир, бросает вызов и проигрывает. Всегда.

– В таком случае он не только фанатик, но и идиот, – подытожил Марути.

– Не обязательно. Этот фанатик и идиот пережил уже десятка полтора Скачков, и я не удивлюсь, если дотянет до Пробуждения.

– Может, Предлунных забавляет его глупость?

– Может быть. А может, и нет.

Бетрис отважно сражался, но против даракки и защитного поля у него не было никаких шансов. По прошествии двадцати минут (Финнен даже удивился, что фанатик выдержал столь долго) он преклонил на песке колени, прося о пощаде. В зале вновь раздались аплодисменты, на этот раз уже без всякой иронии.

Противники сошли с арены, и механоид объявил о завершении турнира. На стекле купола появились голубые цифры высотой в несколько локтей.

– Технология Предлунных! – восторженно воскликнул кто-то.

– Ну да, как же, – буркнул Марути. – Обычные светлячковые лампы, только окрашенные.

Из цифр Финнен понял, что Нирадж получил больше всего очков, и ему причитается главный приз.

Зрители постепенно покидали купол. Вскоре в нем остались только Брин Исса, Финнен, Марути с Эллоной и еще двое, которые вошли в их ложу по окончании турнира. Первый, невысокий и полноватый, постоянно хихикал, хотя никто не сказал ничего смешного. У второго были два лица.

Финнен вздрогнул – ему редко доводилось видеть такие мутации. Одно лицо оставалось серьезным, второе безмятежно улыбалось, словно витающий в облаках ребенок.

По словам Иссы, мутанта звали Джанадра, а весельчака Анкис. Все четверо, включая Марути, похоже, хорошо знали друг друга.

– Ну как, Исса, – Анкис махнул слуге, который подал ему футляр с двумя ножами и двумя активаторами, – вспомним былые времена?

К удивлению Финнена, пообещавшего себе ничему не удивляться, Исса кивнул. Оба перепрыгнули через барьер и оказались на пустой арене.

Финнен вновь сосредоточился на схватке. Благодаря нескольким данным кому надо взяткам он уже знал, что последняя геномодификация Иссы не включала в себя телепатических способностей, но, возможно, кто-то из его друзей мог читать мысли. Особенно подозрительной казалась Финнену дополнительная личность Джанадры, судя по всему, не отличавшаяся особым интеллектом. Так что он предпочел вести себя осторожнее, просто на всякий случай.

Схватка продлилась недолго. Минут через пятнадцать нож Анкиса разрезал кожаный жилет Иссы, а мгновение спустя вонзился в руку, после чего отец Каиры выключил защитное поле, давая понять, что сдается.

Анкис принял его капитуляцию глубоким классическим поклоном, словно герой написанной несколько десятков Скачков назад пьесы.

Исса снял жилет и, морщась от боли, бросил его на барьер.

– Рубашка у тебя тоже испорчена, – усмехнулся Анкис. – Что будешь делать с этим кровавым пятном? Пойдешь так на танцы?

– Почему бы и нет? – оскалился в улыбке Исса, хотя это явно стоило ему немалых усилий. – Ничто так не добавляет мужчине очарования, как немного крови на рубашке. Жаль только, что большинство прекрасных женщин все равно примут ее за красное вино. – Ответ не выглядел слишком остроумным, но, учитывая, что Исса едва держался на ногах, производил определенное впечатление. Финнен в очередной раз ощутил нечто вроде невольного уважения к этому человеку. – Давай немного отдохнем.

Упав в кресло, Исса достал из кармана платок и утер пот с лица, затем подвернул рукав и тем же платком перевязал себе руку. Рана была неглубокой, но сильно кровоточила.

– Боюсь, на танцах от меня будет мало толку. Ты меня прикончил, Анкис – кто бы мог подумать? Как у тебя это получается? Такое ощущение, будто с каждым Скачком ты становишься все толще и вместе с тем ловчее.

Пока явно польщенный Анкис хихикал в ответ, Финнен размышлял, не преднамеренно ли Исса позволил ему выиграть.

Остальные тоже сели. Эллона попыталась улыбнуться отцу, но ее губы внезапно скривились в болезненной гримасе. Достав платок, она жестом маленькой дамы утерла пот со лба, а потом прижала ткань ко рту, и, думая, что никто не видит, прикусила ее со слезами на глазах. Финнен внимательно за ней наблюдал. Больная – ибо она явно была больна – девочка показалась ему на кого-то похожей, но он понятия не имел, на кого; впрочем, в столь юном возрасте сходство вполне могло быть обманчивым.

В любом случае, у него хватало проблем и поважнее.

Он повернулся к пустой арене, все еще не в силах понять намерения Брина Иссы. Небрежная легкость, с которой тот избавился от испорченного жилета из настоящей кожи. Тот факт, что он принял свое поражение с юмором и явно не имел к победителю никаких претензий. Интеллект Иссы, а также его оригинальные взгляды и обаяние – не стоило забывать об обаянии, наверняка сильно действовавшем на женщин. И, естественно, некоторая дистанция по отношению к самому себе, что Финнену тоже нравилось.

Вот только ему никак не удавалось сложить все это воедино. Собственно, если пренебречь жестокостью, с которой Исса измывался над собственными детьми, он был опасно близок к идеалу, к которому стремился сам Финнен.

Он нервно потер щеку, вызывая в памяти образ подвергаемого мукам Нираджа. «Не забывай, на что способен этот человек», – напомнил он себе.

Разглядывая арену, Финнен одновременно прислушивался к шедшему за его спиной разговору. Мужчины сперва перебрасывались анекдотами о совершенно неизвестных ему личностях, а потом Джанадра сказал нечто такое, что наконец заинтересовало парня.

– Слышали, будто в самом нижнем из миров нашли разбитый звездный корабль? Какой это уже за нашу жизнь? Шестой, седьмой?

– И естественно, в нем не осталось никого в живых? – послышался голос Марути.

– Естественно.

– Неправда, – обернувшись, сказал Финнен. – Один человек выжил. Более того, он умеет пользоваться временным лифтом. – Ему хотелось произвести впечатление на Иссу и его друзей, которые игнорировали его, поскольку он был намного их моложе и не принадлежал к их обществу. – Я точно уверен, – добавил он. – Я сам видел.

8

– Брин Нирадж!

Ответа не последовало.

– Нирадж!

Победитель турнира вглядывался в зеркало, стиснув пальцы на краю умывальника, тянувшегося вдоль всей мужской раздевалки. Вокруг поднимались клубы пара, обнаженный торс парня блестел от пота.

– Нирадж? – в голосе спрашивавшего прозвучала неуверенность. Сын Иссы таращился в зеркало столь напряженно, будто хотел прожечь его взглядом. – Все в порядке? Я хотел тебя поздравить…

Нирадж заморгал, словно только что проснувшись. Несколько мгновений казалось, будто его удивляет вид собственного лица. Он осторожно дотронулся до брови, потом провел рукой по лбу, расчесал пальцами влажные волосы и высокомерно улыбнулся.

– Спасибо, – сказал он.

9

Русалка плавала в похожем на пузырь аквариуме, погруженная в напоминавшую игристое вино розоватую жидкость. У нее был серебристый хвост, бледная кожа и перепонки между пальцами. На ее шее в ритме дыхания пульсировали жабры.

Каира осторожно протянула руку и положила ее на стекло.

Женщина-рыба подплыла ближе; длинные черные волосы тянулись за ней, словно струя выброшенных каракатицей чернил. Стекло искажало черты, но Каира все равно видела, что русалка очень красива.

– Кто это? – спросила она, утирая пот со лба. В зале было жарко из-за работавших машин, производивших невероятное количество тепла.

Стоявшая рядом Джайна Наруми пожала плечами.

– Никто. У нее даже имени нет. Это кретинка, с интеллектом на уровне двух-трехлетнего ребенка. Жидкость, в которой она плавает, усиливает ее телепатические способности, благодаря которым она может контактировать с Предлунными. Она – их голос. Она передает нам их решения, и это все, что от нее требуется. Вряд ли она была бы счастлива, обладай более высоким интеллектом.

Каира несколько секунд смотрела на женщину, а потом отвела взгляд – слишком быстро и резко, чтобы это могло показаться естественным. Джайна когда-то могла сравниться по красоте с русалкой, и следы этой красоты еще можно было заметить на лице, которое пересекали два шрама, скрещивавшиеся на переносице в виде знака Х – пурпурно-красные, шириной в полпальца. К тому же кожа срослась неровно, и казалось, будто кто-то разбил лицо аниматорки на четыре части, а потом склеил их, не заботясь о том, чтобы как следует подогнать их друг к другу. В результате правый глаз постоянно щурился и слезился, а оба уголка порезанного рта находились выше остальной части губ, создавая ощущение жуткой улыбки.

– Мне ее жаль, – пробормотала Каира, глядя на русалку. – Думаю, она все равно несчастна.

Она знала, что Джайна выпрямляется за ее спиной, плотно сжав губы.

– Жалость хороша для детей, – ответила та. – А теперь идем, покажу тебе десятый этаж.

– Что там?

– Изобретения, естественно. А чего ты ожидала?

10

– Изобретения Архива делятся на две категории, – объясняла Джайна, пока движущаяся лестница везла их наверх. Здесь было холоднее, и Каиру пробрала дрожь, когда от дуновения прохладного ветерка мокрая от пота блузка прилипла к телу. – Третий и четвертый этажи работают над такими изобретениями, как Железка, переносящие сообщения птицы или защитные поля. Это устройства, которые служат всем, ибо так позволили Предлунные. Но они редко одобряют тот или иной проект – чаще всего они его отвергают, иногда даже сразу, не расспрашивая о деталях, как было, например, когда они запретили нам использовать огнестрельное оружие. Выше, на пятом и шестом, находятся столовые, буфеты и комнаты отдыха для изобретателей. А еще выше, на седьмом, восьмом и девятом, проектируют изобретения, которыми никто не пользуется – по крайней мере, официально. Обычно мы делаем два или три экземпляра такого устройства, в зависимости от пожеланий Предлунных, а потом вешаем их на десятом этаже и оставляем дожидаться Пробуждения. Вероятно, тогда они для чего-то пригодятся, хотя я понятия не имею, для чего именно. Никто этого не знает.

Каире все это было известно, но она не перебивала рассказчицу. Джайна, похоже, любила похвастаться своими знаниями, и девушке хотелось доставить ей удовольствие. Кроме того, она решила, что лучше притворяться простой, не слишком сообразительной девицей, что могло избавить ее от многих неудобных вопросов.

– И все изобретения вызывают Скачок?

– Если их одобрят Предлунные – то да. Каждое из спроектированных здесь устройств, независимо от того, будет ли оно служить всем прямо сейчас, или потребуется лишь при Пробуждении, приближает нас к концу времен.

Конец времен. Каира уже слышала об этом понятии и решила, что оно звучит исключительно мрачно. А ведь для тех, кто до него доживет, это должно было стать счастьем, которое невозможно себе даже представить.

Весь десятый этаж занимал большой зал. С потолка на толстых цепях свисали запертые на кодовые замки клетки, некоторые крошечные, другие столь большие, что в них свободно поместились бы несколько человек. В них находились изобретения – растянутые на вешалках упряжи, механизмы и бутыли с лекарствами, все подсвеченные, будто на витрине.

«Официально никто ими не пользуется», – вспомнила девушка слова Джайны. Потом увидела первую пустую клетку, а за ней вторую, и третью. Часть замков была разбита, а от четверти изобретений остались только таблички с описанием.

Каира вопросительно посмотрела на сопровождающую.

– К нам постоянно вламываются, – буркнула аниматорка. – Иногда даже являются арт-киллеры – один перед последним Скачком взорвал двух механических охранников и перерезал горло настоящему, а потом разбил замок и забрал одно из изобретений. Мы стараемся держать прессу поодаль от таких случаев, но это удается редко. Арт-преступники приходят сюда либо потому, что им кто-то заплатил, либо просто из желания покрасоваться, и тогда они сами уведомляют газеты.

– Как Мирка Мирхей?

– Как Мирка Мирхей, – улыбнулась Джайна – по крайней мере, Каира могла догадаться, что это именно улыбка. Тот факт, что знаменитого арт-преступника поймали именно в Архиве, наверняка доставил немалое удовлетворение всем сотрудникам. – Кроме того, дело не только во взломах. Если у кого-то по-настоящему много денег, он может просто взять такое изобретение у нас напрокат, но об этом нельзя говорить вслух.

– Это незаконно?

– Естественно, – усмехнулась Джайна, и лицо ее, несмотря на уродство, вдруг показалось Каире вполне симпатичным. На этот раз она уже не отвела взгляд, и между обеими проскочила искра взаимопонимания. – Люди – всего лишь люди, разве не так? Бывают и еще более странные случаи. Когда-то некий арт-вор украл Крылья, а в обмен на их возвращение потребовал, чтобы его сын, а потом внук могли их… Осторожнее!

Каира задела локтем одну из клеток поменьше, испуганно попятилась и налетела на другую, которая, пошатнувшись, ударила ее по голове. Девушка застонала.

– Ничего не случилось? Покажи… – Джайна мягко убрала ее руку. – Будет только синяк, даже кожу не порезало. Не беспокойся, шрам не останется. Очень больно?

– Уже все в порядке, – пробормотала Каира. – Правда.

– Знаю, – Джайна провела сухими и теплыми пальцами по щекам девушки, а потом ниже, по губам. – А у тебя интересное лицо. Тебе следует подчеркивать его красоту макияжем. Почему ты этого не делаешь?

Каира понятия не имела, что ответить, и лишь стояла неподвижно, избегая взгляда другой женщины. Помедлив, Джайна отошла на шаг.

– Я ведь говорила про арт-вора, да? – продолжила она как ни в чем ни бывало. – Ну так вот, представь себе, что внук этого человека недавно явился к нам и сказал, что Крылья погибли, якобы при неких странных и неясных обстоятельствах.

Каира нервно сглотнула. В гибели Крыльев была виновата она, но всю тяжесть взял на себя Дими, рассказав о случившемся Магриту, а тому, в свою очередь, пришлось объясняться перед Архивом. Из-за ее идей пострадали уже двое.

– Что ему грозит?

– Мы наложим на него высокий штраф, а если он не сможет заплатить – скорее всего, так и будет – вопрос будет решать судья. Возможно, мы конфискуем его фотографии и выставим их на аукцион. Он художник-вирофотограф, и вроде бы весьма неплохой. Ты точно хорошо себя чувствуешь, Каира?

«Нет, я не чувствую себя хорошо», – подумала девушка, но не стала говорить этого вслух. Дими ничего не упоминал про продажу снимков на аукционе, лишь сказал, что если Магрит не сможет заплатить штраф, то суд прекратит дело. Каиру охватила злость. Дими хотел ее уберечь, но подобная опека ей вовсе не требовалась.

Она подумала о том, что, собственно, Дими рассказал Магриту, и мог ли Магрит со злости разоблачить ее поддельную смерть. Еще одна проблема помимо того, что она чувствовала себя виноватой по отношению к вирофотографу.

Обо всем этом следовало хорошенько поразмыслить, но не сейчас; в данный момент главным было, чтобы Джайна ни о чем не догадалась.

– Со мной все в порядке, – неловко солгала она.

Сопровождающая подозрительно взглянула на Каиру, а та вдруг поняла, что теперь так всегда и будет – ей придется лгать и притворяться той, кем она на самом деле не является, а люди будут подозрительно на нее смотреть, пока наконец рано или поздно кто-нибудь не раскроет правду.

Каира с трудом подавила страх. Она справится. Должна справиться. Не для того она прошла через огонь, чтобы попасться на дурацком вранье.

– А что на последнем этаже Архива? – задала она очередной вопрос, на который знала ответ. Ей хотелось сменить тему, а также успокоить Джайну, убедив ее, что никакого вреда от глупенькой Каиры ждать не стоит.

И это оказалось ошибкой.

– Проекты изобретений, отвергнутых Предлунными, – медленно ответила аниматорка, все так же подозрительно глядя на Каиру. – Туда разрешено входить лишь нескольким людям, в том числе мне, а во время Скачка проекты самоуничтожаются, чтобы никто не мог спуститься в прошлое и прочитать там копии. По большей части там нет ничего интересного, но есть и кое-что опасное…

– Например, проект огнестрельного оружия?

– Например, – женщина сжала искалеченные губы. – Подобным же образом мы защищаем одобренные Предлунными изобретения. Они, правда, не самоуничтожаются во время Скачка, но если кто-то попытается перенести их копии из прошлого в наш мир, они рассыплются в пыль.

– А зачем, собственно, хранить проекты отвергнутых изобретений? Ты же вроде говорила, что они все равно отправляются в корзину…

– Это метафора. А Предлунные иногда, хоть и редко, меняют свое мнение, так что мы не уничтожаем никакие проекты. Каира, зачем ты меня обо всем этом спрашиваешь? У меня такое впечатление, будто ты прекрасно знаешь ответ.

От неожиданности Каира растерялась.

– Я… не… – пробормотала она и замолчала. «Финнен бы справился, – вдруг подумала она. – Что-нибудь сочинил бы и выкрутился».

Но она не была Финненом.

– Не лги, пожалуйста, – черты лица Джайны исказились в недовольной гримасе. Теперь она выглядела отталкивающе, ничего симпатичного в ней не осталось. – Я терпеть не могу людей, которые лгут. Или тех, кто притворяется более глупым, чем на самом деле. Что тебе от меня нужно? Это? – она полезла под блузку и достала висевший на серебряной цепочке ключ. – Даже если бы ты сумела его у меня украсть, на последний этаж тебе все равно не попасть. Нужно еще знать пароль.

В голове Каиры царила полная пустота; она могла лишь таращиться на Джайну, раскрыв рот, словно идиотка. Она знала, что выглядит виноватой, как оно на самом деле и было.

– Отвечай, Каира.

– Все не так, – с трудом проговорила она, но дальше пошло уже легче. – Я просто расспрашивала о разных вещах, чтобы сделать тебе приятное.

Отчасти это была правда, более того, похоже, то был единственный ответ, который мог отвлечь внимание сопровождающей от ключа.

Джайна Наруми покраснела, шрамы на ее лице потемнели еще больше. Презрение сменилось злостью.

– Терпеть не могу, когда мне сочувствуют, – прошипела она. – Знаю, на меня тяжело смотреть – я вижу, как ты отводишь взгляд. Но я сделала это сознательно, преднамеренно обменяв свою красоту на талант аниматора, и не жалею, так что, черт побери, перестань меня жалеть. Слышишь? Что ты вообще себе воображаешь? Думаешь, мне нужна твоя дружба? Или что ты сама будешь лучше себя чувствовать, доставляя мне удовольствие?

Каира не ответила. Джайна отступила на несколько шагов, и лицо ее начало бледнеть.

– А теперь иди на восьмой этаж и обратись к Тави Эссаму. Это начальник твоего зала. В мою задачу входило показать тебе Архив, что я и сделала. Ни на что больше не рассчитывай.

11

У входа в Архив, как всегда, лежал труп.

– Ты все хуже выглядишь, – Даниэль пнул его носком ботинка. – И омерзительно воняешь.

Он пнул тело еще раз, ощущая странную смесь отвращения и притягательности. Издав липкий чавкающий звук, мертвец перевернулся на спину.

– Ух… – Панталекис прикрыл рот и нос рукавом. – Старик, да ты и впрямь кошмарно смотришься.

Медленно пятясь, он успел еще увидеть, как из правого глаза трупа выползает червь, а потом отвернулся и оперся головой о стену, борясь с подступающей к горлу тошнотой. Сладковатый смрад разлагающегося тела будто облепил внутренность рта и язык. Даниэль откашлялся, дважды сплюнул и почувствовал себя чуть лучше.

«Черви, – думал он, шагая по тихому, словно кладбище декабрьским утром, городу. Пригревало красное солнце, лед на лужах растаял, и вода хлюпала под ногами. – Интересно, почему тут есть черви, но нет, например, птиц-стервятников? И вообще никакой живности?»

У Панталекиса теперь появилось множество свободного времени, и он мог вволю предаваться размышлениям – о червях, или, к примеру, о погоде. Во всех мирах, независимо от степени их распада, царила зима – серая, слякотная и ветреная, с температурой плюс-минус несколько градусов. Иногда шел снег, но никогда не задерживался дольше, чем на два-три дня. Однако это вовсе не означало, что погода везде одна и та же. Например, там, где он недавно находился, лил ледяной дождь, а небо затягивали тучи.

Во всех мирах существовал тот же самый город с теми же самыми зданиями. Совпадали даже отдельные детали, а также время года. Зато отличалась погода, а также люди, разные в каждой версии реальности, хотя в последнем Панталекис вовсе не был уверен.

Он понятия не имел, что все это значит.

И имелась еще проблема с огнем.

В последнее время Панталекису казалось, что куда бы он ни пошел, ему встречались следы недавних пожаров – закопченные и потрескавшиеся стены, обвалившиеся крыши, обугленные трупы, поднимаемый порывами ветра и оседающий на каменных лестницах пепел. Однажды он даже видел, как зарождается пламя, как оно выползает, красное и горячее, из темного угла, где не было ничего, абсолютно ничего легковоспламеняющегося. Даниэль помнил, как смотрел тогда на огонь, раскрыв рот, а когда пламя поползло по влажной от дождя стене, пожирая мох и с шипением испаряя капли воды, он попросту повернулся и убежал.

Именно тогда он решил, что осторожность в любом случае не помешает. Везение везением, но и глупо рисковать он тоже не собирался.

Спустившись по очередной лестнице, он добрался до здания, в котором устроил тайник для собранных ценностей. Бывший тайник.

Теперь от дома остались руины, а в небо валили клубы темного дыма.

Даниэль выругался, а потом расхохотался. Сунув руки в карманы и покачиваясь на пятках, он смеялся, будто одержимый дьяволом, а когда наконец успокоился, утер слезящиеся глаза и ушел прочь, остановившись лишь на площади перед «музеем», на почтительном расстоянии от распухшего трупа. Найдя скамейку, он смахнул с нее рукой капли воды и сел.

Достав из кармана листок бумаги и грифель, он записал:

«Мне и впрямь чертовски везет. Через день после того, как я решил перенести ценности в другое место, мой тайник сгорел. Но теперь сокровищам ничто не угрожает – я переправил их в другой мир, где все пока выглядит более-менее прилично, опасаясь, что над ними в конце концов обрушится крыша.

Не знаю, что я буду делать, когда тот другой мир начнет все быстрее стареть (а он наверняка начнет, это слегка заметно уже сейчас). Похоже, мне придется искать следующий, пребывающий в лучшем состоянии, а я понятия не имею, удастся мне это или нет. Я не знаю, сколько вообще этих миров, и не окажется ли случайно так, что все они стремятся к одному большому бардаку, и вскоре не останется ничего, кроме выжженных руин и груд пепла. И тогда от моего везения не будет никакого толку, поскольку я все равно сдохну с голоду.

И эта мысль всерьез меня пугает».

Поднеся грифель ко рту, он облизал кончик, ощутив отчасти металлический, а отчасти сладковатый вкус, а затем, поколебавшись, добавил:

«Мне самому тоже, пожалуй, лучше не задерживаться надолго в слишком разрушенных мирах. На меня, правда, это старение не действует (я хорошо себя чувствую и нормально выгляжу, о чем точно знаю, поскольку иногда нахожу тут зеркала), зато моя одежда быстро ветшает.