Текст книги "Предлунные"

Что самое странное, остальным сотрудникам это, похоже, нисколько не мешало, так же, как не мешала им и жара. «Вопрос привычки», – думала Каира с легкой завистью, но вместе с тем и с презрением, поскольку она трудилась вовсе не для того, чтобы заработать на развлечения и побрякушки. У Каиры еще оставалась приличная сумма денег, и, более того, имелось образование. Насчет генов она сомневалась – возможно, те были столь же плохими, как и у большинства младших сотрудников – но образования вполне хватало, чтобы их разговоры и проблемы казались ей малозначительными. Младшие сотрудники приходили и уходили, появляясь в Архиве, чтобы заработать на одежду из кожи, синтетические наркотики, светлячковые лампочки или билеты на бал, а потом исчезали, по собственной воле или вышвырнутые за дверь, и устраивались куда-нибудь еще, или вообще не работали, лишь развлекались, тратя накопленные деньги. Иногда приходил кто-нибудь желающий заработать на серьезную, а не поверхностную, вроде смены цвета волос или кожи, геномодификацию, но такое случалось редко – обитатели Лунаполиса, ощущая преследующую их по пятам смерть, предпочитали наслаждаться жизнью.

Зал 9С жил развлечением, флиртом и мимолетными романами. В воздухе носился запах феромонов, на потных лицах сверкали в улыбке белоснежные зубы, а над столами порхали записки с более или менее (обычно более) неприличными предложениями.

Каира старалась держаться от всего этого подальше, по двум причинам: во-первых, она боялась, что при более близком знакомстве кто-нибудь узнает в ней образованную девушку из хорошей семьи, а во-вторых, она вообще не умела флиртовать. Комплименты не столько доставляли ей удовольствие, сколько приводили в замешательство. Она не умела ответить шуткой – обычно просто стояла и улыбалась, убежденная в глубине души, что собеседник считает ее идиоткой. В Лунаполисе романтическое ухаживание было разновидностью искусства, и существовало немало людей, которых предварительный обмен улыбками, записками и стихами увлекал намного больше, чем сам секс как таковой. Каира про это знала, но весь этот замысловатый ритуал казался ей утомительным и к тому же полностью неуместным.

Свои цветастые платья она сменила на более однотонные, в которых уже не привлекала столь многие взгляды – без всякого сожаления, ибо ей, собственно, было все равно, что носить. Смешаться с толпой помогало также то, что в Архиве действовал строго определенный дресс-код. На дверях каждого зала висели доски с образцами, как следует одеваться. Никаких кружев, лент и широких рукавов, только облегающая одежда, а волосы – коротко подстриженные или плотно завязанные, и все это для того, чтобы не оказаться затянутым в шестерни какой-нибудь из машин. С другой стороны, подобная предосторожность не особо требовалась, поскольку сотрудники приближались к ним редко.

Из всех работавших в зале Каира чаще всего покидала свой стол. Сперва она старалась производить впечатление хоть и неопытной, но заслуживающей доверия и весьма усердной. В итоге старшие сотрудники быстро начали давать ей разные поручения. Иногда она бегала для них за горячим шоколадом или чаем, иногда носила между залами романтические записки. Подобное бывало нечасто, но каждый из таких моментов доставлял ей неподдельную радость. И каждый из них она использовала, чтобы хоть немного побродить по Архиву.

Так она нашла зал, где работали изобретатели.

Они сидели в чем-то напоминавшем не то гамаки, не то тесные корзины, в которых рядом с их деформированными телами едва помещались пюпитры для письма. У них имелись руки, чтобы записывать свои идеи, глаза, чтобы видеть буквы, а также уши и языки, чтобы общаться с кураторами, но на этом их обычные человеческие черты заканчивались.

У некоторых отсутствовали ноги, другие страдали от шелушащейся кожи, тела третьих уродовали незаживающие раны. Исковерканные позвоночники, крайне уродливые лица с непропорциональными чертами – вот она, цена за великий талант, думала Каира, заглядывая в зал. С другой стороны, изобретатели редко покидали свои корзины и почти никогда не выходили за пределы Архива, а здесь, по крайней мере, им был обеспечен круглосуточный уход. И, похоже, они вовсе не так страдали, как могло бы показаться. Наркотики заглушали боль, к тому же благодаря им тела требовали немного пищи и еще меньше сна, так что умы изобретателей могли неустанно предаваться хитросплетениям новых проектов.

В другой раз Каира забрела в зал 13В, где работала одна из машин. Собственно, девушке пора было уже возвращаться, так как чай, который она несла старшей сотруднице, начинал остывать, но любопытство пересилило.

Машина. Черное чудовище, напоминающее остов затонувшего корабля, оплетенный пучками металлических водорослей, по которым время от времени с треском пробегали искры. Скелет из ульферрума, когда-то голубого, а теперь потемневшего от смазки, колонии кнопок, приросшие к бортам будто ракушки. А внутри – шестерни, переключатели и другие детали, которым Каира даже не знала названия.

Внезапно механизм закашлялся и заскрежетал, после чего продолжил работу, но его гудение звучало теперь иначе, то затихая, то усиливаясь со стонущим присвистом.

Каира отошла подальше, подозрительно поглядывая на машину.

В коридоре раздался смех и голоса, а затем в зал вошли три одинаковых темноволосых девушки, одетые в серые брюки и серые блузки, стандартную одежду аниматоров. Диа Камай, Диа Ирла и Диа Джахиль – Каира знала их имена, но не могла отличить одну от другой. Тройняшки держались вместе и были удивительно похожи не только внешне, но и характером.

– Что-то испортилось, – сказала (кажется) Диа Джахиль.

– Наверняка источник питания, – уточнила (кажется) Диа Ирла.

– Может, и источник питания, – улыбнулась (кажется) Диа Камай.

Ирла выключила машину, даже до нее не дотронувшись, что Каира восприняла как попытку покрасоваться. Телекинез отлично годился для ремонта мелких частей внутри машины, но зачем таким способом нажимать кнопку величиной с лимон?

Джахиль закрыла глаза. Каира знала, что в ее мозгу, подобно трехмерной карте, простерлась внутренность механизма, которую она теперь могла как угодно вращать, увеличивая и уменьшая выбранные области. Точно так же она могла найти и поврежденную деталь.

– Будет нелегко, – пробормотала она.

В то же мгновение с грохотом распахнулась дверь, и ворвалась Джайна Наруми.

– Убирайтесь отсюда, – рявкнула она. – Для вас это слишком сложно. Ну же, давайте, проваливайте, пока что-нибудь окончательно не испортили. Ирла, тебе разве не положено следить за сортирующей машиной? А ты, Джахиль? Это даже не твой этаж! Сколько раз вам повторять, чтобы вы не болтались повсюду вместе? Если вы втроем работаете за одну, может, и зарплату тоже хотите одну на троих получать?

– Нам нравится ходить вместе, – обиженно надула губы Джахиль. – А ты нам просто завидуешь, потому что у тебя настолько мерзкая рожа, что от тебя все разбегаются.

Джайна стиснула зубы, так что набухли шрамы на ее лице.

– Убирайтесь, пока я не потеряла терпение и не вышвырнула вас прочь. Не из этого зала, а с работы.

Угроза выглядела не слишком реальной, поскольку тройняшки приходились внучками главному администратору.

Они отошли от машины, но остановились возле двери, определенно не собираясь уходить. Джайна Наруми посмотрела на них и тут же отвела взгляд, предпочитая сделать вид, что не замечает явного непослушания, нежели в очередной раз стать объектом злорадных насмешек. Каире вдруг стало ее жаль.

И зря – Джайна не обратила внимания на тройняшек, зато набросилась на Каиру.

– А ты что тут делаешь? Почему не работаешь?

– Я только на минутку заглянула, посмотреть… – девушка инстинктивно попятилась к двери.

– Посмотреть? Тебе положено сидеть на заднице и работать, а не смотреть. Если ты немедленно отсюда не уйдешь, я позову начальника твоего зала.

Внезапно Каира ощутила злость, а вместе с ней – растущую уверенность в себе. Подняв голову, она взглянула Джайне прямо в глаза.

– Пожалуйста, – сказала она, прекрасно зная, что никто в здравом уме не оторвет начальника от дел по причине столь мелкого проступка. – Мне ждать стоя, или я могу сесть и выпить чаю? Вряд ли у начальника скоро найдется время, чтобы прийти сюда и лично сообщить мне, что мне положено сидеть на заднице и работать.

Тройняшки у двери засмеялись громче, и Каира почувствовала в их смехе уважительные нотки.

Шрамы на лице аниматорки напоминали толстые скрученные веревки иссиня-лилового цвета, губы искривились в злобной гримасе, а в глазах виднелась тень немого, полного боли удивления.

Вопреки прежней злости, Каире снова стало ее жаль.

Они еще несколько мгновений мерились взглядом, а потом девушка молча вышла – никаких подходящих слов у нее не нашлось.

19

Под конец смены Каира решила извиниться – не потому, что чувствовала себя виноватой, просто решила, что это могло бы ей помочь. Девушка жалела, что не выслушала со смирением выговор Джайны, и если бы удалось таким образом ее задобрить, все стало бы намного проще.

«Возможно, еще не поздно, – думала Каира. – Я могу пойти к ней и сказать, что наше знакомство началось не лучшим образом, что мне очень жаль, и так далее. Даже если она на меня накричит – что с того?»

Каира пожала плечами. У нее имелось десять старших сестер, большинство из которых иногда на нее кричали, а Каире их брань была как с гуся вода. Она боялась лишь слов Брина Иссы, ибо только он умел достаточно глубоко проникнуть в душу дочери, чтобы ее ранить.

Теперь ее скорее беспокоило, что она снова может что-нибудь испортить. В общении с людьми ей не хватало чутья, а также, пожалуй, определенной доли личного обаяния, способного хотя бы отчасти прикрыть неловкость. К тому же она все еще жалела Джайну и знала, что, если хочет снискать симпатию аниматорки, нельзя допустить, чтобы та об этом догадалась.

Обо всем этом Каира размышляла, сидя за столом и переводя последние слова, как можно более тщательно и медленно. Она специально тянула время, так как Джайна обычно уходила из Архива последней.

Старший сотрудник немного постоял рядом, а потом слегка раздраженно велел передать перевод третьей смене. Архив постепенно пустел, машины переключались на ночной режим.

Каира положила перевод на край стола, снабдив его адресованной сотруднику ночной смены запиской, и направилась к двери. В зале громко раздавался стук ее каблуков. Сотрудники за несколькими столами подняли головы, какой-то мужчина улыбнулся и помахал девушке. Как раз в этот момент лопасть вентилятора отбросила тень не его фигуру, и Каира не сумела как следует разглядеть лицо. Впрочем, возможно, она все равно бы его не узнала – в зале работало слишком много людей, чтобы всех помнить.

Она взяла в гардеробе пальто, уже начиная спешить – возможно, Джайна успела уйти. Спустившись по движущейся лестнице на первый этаж, она увидела ту, которую искала. Женщина стояла в открытых дверях пустого темного холла, ее силуэт резко выделялся на фоне светлого прямоугольника. Снаружи шел снег, в желтоватом свете фонаря кружились белые хлопья.

Каира хотела ускорить шаг, собираясь ее остановить, и лишь потом сообразила, что аниматорка разговаривает с кем-то, стоящим за порогом. Слегка заинтригованная, она неслышно подошла ближе, не зная, стоит ли вмешиваться в беседу.

Она уже слышала слова, произносимые шепотом, но при этом полные напряжения и эмоций – то умоляющие, то злые. Или похоже на то, поскольку содержания слов Каире разобрать не удавалось. Говорила в основном Джайна, а ее собеседник если и отвечал, то только коротким бурчанием. Судя по голосу, Каира решила, что это мужчина, хотя голову бы на отсечение не дала.

Каира затаила дыхание, все больше удивляясь – она не думала, что Джайна Наруми может кого-то о чем-либо просить. А потом раздался звук пощечины – короткий, сильный, казавшийся невероятно громким в тишине. Аниматорка отшатнулась, схватившись за дверной косяк. Из-за ее плеча Каира увидела лицо молодого мужчины, со злобно сжатыми губами и прищуренными глазами.

Девушка ничего не понимала, но знала одно – если сейчас она выдаст свое присутствие, Джайна не простит ей, что она стала свидетельницей подобного унижения.

– Каира! – раздался в то же мгновение с верха лестницы голос одной из тройняшек. – Каира, ты тут?

Аниматорка обернулась. Одна ее щека побледнела, другая побагровела и уже слегка опухла.

– Каира?

Прижавшись к колонне, девушка обругала ту, кто ее звала, а также двух ее сестер-близнецов. Глупые девчонки! Им давно уже пора быть дома или болтаться по городу, или чем они там занимаются после работы.

Джайна окинула холл подозрительным взглядом и вышла. Облегченно вздохнув, Каира еще немного подождала, а потом побежала наверх по ехавшей вниз лестнице, перескакивая через три ступеньки. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы преодолеть подъем.

Ирла (кажется) удивленно уставилась на нее.

– Эй, мы уже четверть часа тебя ищем. Надо поговорить. Ты где была?

– Разговаривала с Джайной.

– Старая корова снова хотела оттрахать тебе мозги?

– Она вовсе не старая, – Каира ощутила внезапную неприязнь к девушке. – На самом деле она, похоже, ненамного старше меня.

– Ну и что? – пожала плечами Ирла. – Все равно она ведет себя будто старуха. И будто у нее давно не было ни одного мужика, что, впрочем, наверняка так и есть. Слушай, Каира, мы сегодня идем развлечься, хочешь с нами?

– Куда?

– Увидишь, – усмехнулась та. – Обещаю, тебе понравится. Ну так как?

Каира вовсе не была уверена, что ей понравится. Собственно, она почти не сомневалась в обратном.

Ирония судьбы – в конфликте между Джайной Наруми и тройняшками она заняла сторону первой. У Джайны, несомненно, имелся некий пунктик по поводу ее внешности, из-за чего она выглядела злобной и неприступной, но детская жестокость сестер воспринималась еще хуже.

С другой стороны, у внучек главного администратора наверняка был доступ ко многим секретам Архива, а может, и к последнему этажу.

– С удовольствием.

Ирла просияла.

– Приходи в полночь к боковому входу в Архив. Нам нужно попасть на десятый этаж. В это время там никого не будет.

Каира, поколебавшись, кивнула. Десятый этаж? Что им там понадобилось?

Она надеялась, что они не собираются что-то украсть.

Ирла повернулась, намереваясь уйти, но Каира ее остановила.

– У Джайны Наруми есть ребенок?

– Ага, есть. А что?

– Ничего, я просто так спросила.

– Что, не очень-то она похожа на мамашу? – Ирла снова издала пискливый смешок, крайне раздражавший Каиру. – Я тоже удивилась, когда в первый раз услышала. Ребенка ей подарили, на прощание, еще в те времена, когда у Джайны не была так изуродована рожа. Она… кстати, любит и парней, и девушек. Вернее, любила бы, будь у нее хоть какие-то шансы, поскольку теперь их больше нет. Кстати, знаешь, что ее бывшая любовница была на тебя немного похожа?

20

По пути домой Каира тешила себя размышлениями, в самом ли деле она могла бы понравиться Джайне. С одной стороны, подобное предположение приводило ее в замешательство, а с другой – немного льстило. Аниматорка действительно выглядела кошмарно – порой Каире приходилось прилагать усилия, чтобы не отвести от нее взгляд. Но она также отличалась умом, гордостью и значительно большей восприимчивостью, чем сама готова была признаться, и все это вызывало у Каиры смешанные чувства – уважение, симпатию, осторожное любопытство.

Джайна с широкими шрамами на лице, запертая в тесной клетке собственной боли. Джайна, которой эта боль по-своему придавала силы, одновременно отгораживая ее от других людей.

И наконец – что, пожалуй, было интереснее всего – Джайна, скрывающая некую тайну.

21

После невероятного ужаса, паники и бегства сломя голову Даниэль Панталекис наконец вновь обрел способность думать.

Он начал с претензий к судьбе. Несправедливо, что такой везунчик, как он, внезапно стал целью невидимого убийцы.

Почему? Ведь он не сделал ничего дурного, никого не обидел, никому не причинил вреда.

Ему пришло в голову, что, возможно, причиной была светловолосая девушка, которая умирала на его глазах, пронзенная острыми львиными когтями. Но чем он мог бы ей помочь? Добить, или, наоборот, попытаться спасти? И то, и другое было в равной мере лишено смысла – в первом случае он сократил бы ее страдания самое большее на несколько минут, а во втором лишь бы их продлил.

Так чем же он провинился? Он должен был остаться рядом с ней, держа за руку и бормоча какие-нибудь ободряющие глупости, что скоро ей уже не будет больно, и она окажется среди ангелов? Во-первых, он сомневался, что люди здесь верили в ангелов, а во-вторых, она все равно бы его не поняла.

Нет, Панталекис поступил так, как поступил бы на его месте каждый разумный человек – просто оставил девушку на произвол судьбы и ушел.

Мысль, что кто-то мог счесть его из-за этого виноватым и теперь пытался наказать («Убить, – подсказал внутренний голос. – Не обманывай себя, невидимка бегает за тобой вовсе не затем, чтобы дать в морду»), пробудила в нем ярость, пробившуюся сквозь толстый слой страха и еще большей усталости.

– Если вы думаете, будто так легко от меня избавитесь, то сильно ошибаетесь, мать вашу! – заорал он. Вокруг его лица свисали заиндевевшие пряди волос, холодный ветер пытался загнать слова обратно в глотку. Даниэль весь дрожал, словно пойманный в ловушку зверь. – Я не дам себя убить, слышите? Не дам!

Вокруг простиралось белое, продуваемое ветром пространство, когда-то, видимо, бывшее городским парком. Высохшие деревья торчали из снега, будто странные черные уродливые конструкции из колючей проволоки. На них сидели птицы – не настоящие, а механические, о чем Панталекис узнал, когда-то сбив одну из них камнем, после чего та рассыпалась на части, обнажив ржавые внутренности.

Гребаный мир уродов.

Даниэль медленно поворачивался кругом, стиснув в пальцах нож. Глаза болели от вглядывания в белую поверхность, над которой ветер вздымал легкие, холодные как лед хлопья. Низко над головой висело синее небо, с севера наползали набухшие снегом тучи. Близился вечер, и Панталекис знал, что самое время поискать убежище.

Сколько он уже пребывал в бегах? День, больше? Наверняка долго.

Иногда ярость ослабевала, и он позволял себе ненадолго забыться. Неумолимо наваливалась усталость, веки опускались, словно свинцовые, колени подгибались, а сам он чувствовал, как сползает в глубокий темный колодец сна. Пока что в такие моменты его отрезвлял страх, но Панталекис знал, что вскоре усталость одержит верх.

Когда он в последний раз спал? Когда в последний раз что-то ел? Тревога заглушала голод, но пустой желудок почти приклеился к позвоночнику.

Он подпрыгнул, услышав какой-то шорох. Невидимка? Нет, это не мог быть он – на снегу не было видно никаких следов. Именно потому Панталекис столь безопасно себя чувствовал на открытом пространстве. Проблема заключалась в том, что становилось все холоднее и темнее.

Пора поискать убежище, снова подумал он. Лучше всего там, где будут зеркала. Много зеркал. Как он уже успел понять, фигура невидимки отражалась не только в осколках стекол, но также в лужах воды и зеркалах.

Убежище с прошлой ночи уже было засвечено. Невидимка всегда находил Панталекиса, самое большее через два-три часа, и тому снова приходилось бежать. Хромой, с негнущейся ногой, он спасался лишь потому, что мир помогал ему, всегда заранее предупреждая об опасности. Даниэль все лучше различал едва заметные знаки.

Внезапная тишина. Покачивающаяся на ветру ярко-красная ленточка на углу улочки, по которой приближался невидимка. Паутина кабелей, сплетение которых складывалось в образ тысячи следящих за ним глаз. Внезапный блеск солнца на остром как бритва краю трубы отопления.

Однако, чтобы читать знаки, требовалось напряженное внимание, а Панталекис уже очень устал. Он снова почувствовал, как его клонит в сон. Тряхнув головой, он сосредоточился, ища остатки злости, основательно смешанной с отчаянием.

– Хватит убегать, – пробормотал он, осознавая, что никакие знаки этого мира не защитят его от смерти, если он заснет. – Нужно устроить ловушку.

22

– Уходишь?

Вздрогнув, Нура остановилась. Сперва она подумала, что к ней обращается отец, но это оказался Нирадж. Странно – ей никогда раньше не казалось, что их голоса можно спутать.

Брат шел за ней по коридору. Над его плечом висела светлячковая лампа, освещая похудевшее, мрачное лицо.

Нура закрыла уже открытую дверь.

– Да, ухожу, – вызывающе ответила она. – А тебе что с того?

– Ты же знаешь, что тебе нельзя. Отец запретил. Ты должна ходить либо со мной, либо со слугой, но никогда одна. Возвращайся к себе в комнату.

– О чем ты? – нахмурилась она. – Когда это отец запретил мне выходить?

– Давно, когда ты была еще маленькая. Ты что, не знаешь?

Сперва она подумала, что это какая-то дурацкая шутка, но Нирадж не обладал чувством юмора, к тому же достаточно было взглянуть на его лицо, чтобы понять: он говорит со смертельной серьезностью.

– Похоже, ты что-то перепутал, – с легкой тревогой мягко сказала она. – Это Каире отец запретил выходить, а не мне. Каиры нет в живых, забыл?

Его неподвижные до этого черты дрогнули, и Нуре показалось, будто она видит не одно лицо, а два, одно под другим, словно из глубин разума Нираджа кто-то пытался пробиться на поверхность. А потом все исчезло.

– Каиры нет в живых, – послушно повторил он. – Естественно, я об этом знаю.

– Нирадж, что с тобой? После турнира, – она едва не сказала «после того, как отец тебя разбудил», – ты стал какой-то странный…

– Я много тренируюсь и слегка устал, только и всего.

Объяснение выглядело не лучшим образом, но Нура с радостью за него ухватилась, освободившись тем самым от чувства вины по поводу недостаточной заботы о брате.

– Выйди из дому и немного развлекись, – посоветовала она, похлопав его по плечу. – Напейся, подцепи какую-нибудь девицу. Увидишь, тебе сразу станет лучше.

23

Каира подумала, что вполне могла бы включить Дими в число тех, по отношению к кому чувствовала себя виноватой.

Первым и самым главным был, несомненно, Нирадж. От Финнена Каира узнала, каким образом Брин Исса наказал сына. Впрочем, она уже раньше догадывалась, что нечто подобное скорее всего произойдет, но предпочитала об этом не думать.

Вторым был Магрит. Человек, с которым она даже не была знакома, и который провинился лишь тем, что одолжил Дими Крылья. У Каиры возникло искушение отдать вирофотографу сто семьдесят суримов, то есть все, что у нее осталось, и таким образом снять бремя с души. Она не поступила так лишь потому, что Дими объяснил ей – у Магрита будет больше шансов списать долг, если он не заплатит вообще ничего, доказав тем самым, что у него нет средств, чем если выплатит часть требуемой Архивом суммы.

Третьим, наконец, был сам Дими. Парень мог бы по-настоящему понравиться Каире, если бы она лишь иногда с ним встречалась, а не жила в одной квартире. Он был приятным в общении, порой забавным (по крайней мере, если слышать его шутки в первый раз) и заботливым, а голова его была всегда полна очаровательно нереальных идей. Собственно, поначалу он, похоже, в самом деле ей нравился. Но тогда она была слаба, больна и наверняка испытывала бы симпатию к любому, кто за ней ухаживал. Потом забота Дими начала ее утомлять. Его верный взгляд, следящий за каждым ее движением, готовность отгадать мельчайшее желание… Если бы она могла с ним поссориться, хотя бы на мгновение оттолкнуть – но даже для этого он не давал ей никаких шансов. Каира не умела ссориться, а когда пыталась, Дими всегда признавал ее правоту.

Раздражение, усталость, угрызения совести – именно такие чувства ассоциировались у нее с Дими. Жаль, особенно если учесть, что он был первым мужчиной, с которым она переспала. Ей казалось, будто ее обошло стороной нечто важное, и осознание этого порой переполняло грустью. Речь шла не о любви, которая для Каиры являлась понятием достаточно абстрактным – скорее о приятных воспоминаниях, которые могли бы у нее остаться, если бы она пошла в постель с Дими из-за симпатии, а не потому, что решила, будто ему этим обязана.

«Что ж, похоже, придется обойтись без приятных воспоминаний», – подумала она, идя в сторону Архива. Когда она увидела черное здание на фоне еще более черного неба, Дими полностью вылетел у нее из головы.

Так было всегда.

В конце концов, существовали дела как менее, так и более важные.

Как они и договаривались, тройняшки ждали ее у бокового входа. Ирла достала из кармана ключ, открыла дверь и завела всех внутрь. Камай зажгла фонарь.

– Только тихо, чтобы не разбудить светлячков, – сказала она. А может, это была Джахиль? Неважно. Каира была уверена, что ей никогда в жизни не удастся различить тройняшек со стопроцентной точностью.

Из-за стен доносились приглушенные голоса машин, а когда девушки миновали очередные этажи, в лицо им било теплом.

– Здесь, – объявила Ирла.

Каира узнала десятый этаж. В это время здесь действительно было пусто и темно.

Ирла подошла к двери, за которой находились изобретения, и, достав из кармана узкий трубчатый ключ, вставила его в замок. Второй рукой она ловко покрутила ручку, устанавливая стрелку на очередных знаках кода. Цапля, луна, ветвь зимороста, глаз…

– Хотите украсть какое-то изобретение? – с тревогой спросила Каира. – Какое? И зачем?

– Увидишь, – Ирла толкнула дверь, которая открылась плавно, без какого-либо скрежета. – И не украсть, а позаимствовать на пару часов. Тебе понравится.

Каира пожалела, что пришла сюда. Тройняшки могли себе позволить подобные проделки – в случае чего их спасло бы вмешательство деда. У нее же не было никого, кто мог бы за нее заступиться.

Они прошли в конец зала. Свет фонаря выхватывал из темноты очередные изобретения, а также пустые клетки. Джахиль и Камай негромко хихикали, толкая и пугая друг друга.

– Смотри, смотри, у этого есть глаза… Оно следит за нами…

– Не за нами, а за тобой. Так таращится, будто хочет за задницу тебя укусить…

– Заткнитесь, – не слишком убежденно бросила Ирла.

Она открыла третью дверь, до этого столь хитро спрятанную, что та почти не отличалась от стены. За ней находилось помещение, которое целиком занимала гигантская птица. Металлически поблескивали развернутые крылья, в застекленной кабине – там, где у живой птицы находились бы сердце и легкие – смело поместилась бы средней величины комната. В сравнении с этим гигантом обычные двух– или трехместные механоиды выглядели словно игрушки.

– Оно… летает? – неуверенно спросила Каира. Прежде она считала, что человек может подняться в воздух, лишь надев Крылья.

– Конечно, – кивнула Ирла. – И может взять даже двадцать человек, – гордо добавила она, будто сама спроектировала эту птицу.

– Она такая большая, что ей нужно не меньше трех аниматоров, которые будут ею управлять, – добавила Джахиль.

– Нас тут как раз три, – присоединилась к ним Камай.

Каира подошла и осторожно дотронулась до крыла. Металл был холодным, как лед. Она посмотрела на голову птицы, и ей на мгновение показалось, будто в искусственных глазах светится разум. Девушка поспешно отвела взгляд.

– Почему об этом не писали в газетах? – с едва скрываемой обидой спросила она. Ей ничего не было известно, хотя она и работала в Архиве.

– Она еще не совсем готова. То есть ее уже испытывали, так что можешь не беспокоиться, наверняка ничего с нами не случится. Просто нужно еще внести кое-какие поправки, прежде чем показать ее публике.

– А потом ее все равно тут запрут, – хихикнула Джахиль.

– Почему?

– Потому что Предлунные не согласятся, чтобы кто-то ее использовал. Таков договор – одна публичная демонстрация, и не более того. Это одно из тех изобретений, которые должны ждать Пробуждения.

– Бессмыслица какая-то… – пробормотала Каира.

– А Предлунные когда-либо поступали осмысленно? – пожала в свете фонаря плечами Джахиль.

– Лесенки пока нет, так что придется взбираться по крылу, – сказала Ирла. – Камай, отодвинь крышу. Мы тебя подождем.

– А если кто-то нас увидит? – спросила Каира, когда покатая крыша Архива сложилась будто веер, открыв усыпанное звездами небо. Видимо, они находились не в главном здании, а в одной из пристроек – иначе над ними должен был находиться еще один этаж.

– Ну и что? – Ирла вскочила на крыло и помогла взобраться Джахиль. Вместе они открыли кабину – снова с помощью телекинеза, хотя Каира не сомневалась, что там есть обычный замок.

Поколебавшись, она последовала примеру сестер. Честно говоря, вся эта идея начинала ей все больше нравиться.

24

Каира застегнула ремни и прижалась носом к стеклу.

Птица парила над Лунаполисом. Внизу виднелась похожая на паутину сеть поднебесных дорог, а еще ниже – освещенные очертания зданий.

Светлее всего было на Водной площади – огни ее образовывали центр вихря, щупальца которого, длинные и все более бледные, дотягивались до самых окраин города, будто посреди Лунаполиса уселся огромный светящийся осьминог.

Птица спустилась ниже, желудок Каиры перевернулся, и девушка слегка посерела, но не переставала смотреть. Она разглядела круглый Купол и даже иней на одной из поднебесных дорог. В свете самой большой луны ледяные отложения блестели, словно сделанные из чистого серебра. Дальше – две фигуры, одна мужская, другая женская. Парень и девушка прогуливались, держась за руки. Птица пролетела прямо над ними, а когда они подняли головы, у Каиры возникло желание им помахать, хотя механоид мчался слишком быстро, чтобы те успели заметить ее жест.

«Весь город нас увидит», – все же подумала она, и отчего-то мысль эта наполнила ее дикой радостью. Она чувствовала себя так же, как и в тот день, когда вышла из дома, чтобы изобразить собственную смерть – легкой, пьяной от счастья и способной на все.

Она взглянула на тройняшек, ища понимания на их лицах. Ирла молчала, закрыв глаза и полностью отрешившись от происходящего в кабине. Каира предполагала, что именно она отвечает за главный управляющий механизм. Ее тело было сейчас телом большой механической птицы, как и ее глаза. Она видела и чувствовала то, что видела и чувствовала птица. Каира ей почти завидовала. Почти – потому что не умела по-настоящему завидовать тому, что было столь… непонятно, чуждо ее природе. Связь разума с машиной. В данный момент птица была живой, а мозгом, отдававшим команды ее механическим мускулам, являлась Ирла.

Джахиль и Камай помогали сестре, но их роль заключалась только в управлении закрылками, что требовало меньшей сосредоточенности, так что девушки, хотя и выглядели несколько рассеянно, могли разговаривать.

Они вернулись к предыдущей теме, удивляясь, почему решения Предлунных выглядят столь нелогично. Сперва они говорили об изобретениях, потом разговор перешел на людей, и сестры начали перебрасываться примерами. Чей-то друг знал все об орошении земель, кто-то еще был прекрасным – хотя исключительно в теории – моряком, какая-то женщина знала пятьдесят три растительных красителя для тканей, хотя единственным живым растением, которое она в своей жизни видела, было дерево-зиморост за окном.