Текст книги "Предлунные"

Стараясь не думать о Каире (которая была с Дими, и ей ничто не угрожало), он сосредоточился на картине, которую собирался нарисовать, на проблеме, какими красками передать цвет пламени, а какими – лежащую среди него фигуру, похожую с высоты на поломанную куклу.

– Я вот думаю, – отец с нежностью взглянул на спящего сына, – не разбудить ли его по случаю турнира? Пожалуй, так и сделаю. Полагаю, две недели кошмаров – вполне достаточное наказание.

4

Финнен, Исса и его дочь Нура ужинали в большом зале с высоким потолком. Светлячковые лампочки в треножниках изображали пламя, свет которого отражался в стенной мозаике с изображениями гибких девушек, совершавших очередные па некоего давно забытого танца.

Холодно блестела крышка стола из свежеотполированной древесины зимороста, которую в первое мгновение можно было принять за большую глыбу серого льда. Дальше, где зал расширялся в форме дуги, стояла стеклянная пирамида, освещенная маленьким искусственным солнцем. В ней росли цветы, настоящие, большие и бархатистые – розы, орхидеи и красные как кровь тюльпаны. Финнен долго на них таращился, прежде чем сесть за стол.

Механические слуги принесли первые блюда. Еда была несомненно великолепная, хотя Финнен не мог этого оценить. Куски голубятины разбухали у него во рту, салат из водорослей на вкус напоминал жеваную веревку. Даже крошечные пирожные, каждое из которых было настоящим произведением искусства, он запихивал в себя с трудом. Он старался есть как можно меньше, одновременно создавая впечатление, будто с удовольствием уплетает за обе щеки. У него болели мышцы лица от улыбок, и он дрожал от холода, поскольку теплый свет горевших в треножниках огней был лишь иллюзией.

Нура, в накидке из настоящей шерсти, кокетливо поглядывала на Финнена, подмигивала и проводила кончиком языка по губам. Исса нахваливал кушанья, подливал гостю вина, посылал слуг то за тем, то за другим. Финнен старался многозначительно улыбаться Нуре и демонстрировать уважение хозяину, внимательно наблюдая за последним, что было довольно непросто, и он был только рад, что Исса упомянул о Каире лишь за десертом. До этого Финнен успел установить молчаливый, но вполне прочный контакт с Нурой, а также удивился, каким чудом хозяину удается выглядеть столь молодо. Иногда, особенно в мерцающем свете треножников, Исса казался почти ровесником Финнена. К тому же порой вел себя совершенно по-детски – к примеру, когда слуга высокомерно заявил, что к десерту не подобает пить крепкое вино, хозяин показал ему за спиной язык, а потом налил гостю еще бокал и подмигнул, будто оба участвовали в некоей шалости.

Финнена это основательно сбивало с толку. Не далее чем полтора часа назад он был свидетелем того, как тот же самый человек измывался над собственным сыном, и теперь оба этих образа никак не сходились воедино – Исса, осторожно поворачивающий металлическую иглу в черепе Нираджа, и Исса, показывающий язык слуге. Финнен подумал, что либо отец Каиры в самом деле обладает детским чувством юмора, как порой бывает у жестоких по своей природе людей, либо… либо ведет себя так специально, может, именно затем, чтобы вывести собеседника из равновесия. Но сделать какой-либо вывод Финнен так и не решился.

После десерта Нура поблагодарила и вышла из-за стола, а Исса пригласил гостя к себе в кабинет – то же самое помещение, которое Финнен видел снаружи, сидя на ветке. На этот раз хозяин дома зажег не керосиновую лампу, но светлячков, которые повисли над застекленным шкафом, выхватывая из темноты похожие на пуговки птичьи глаза. Финнен не удержался от восхищенного возгласа, хотя искусством таксидермии никогда не увлекался. Засветился изнутри большой глобус – континенты желтым и красным, океаны голубым. Отблески света упали на серебристые детали астролябии, водяные часы и наполовину собранную голову механоида.

В большом зеркале отражалась вторая комната, столь же тихая, мрачная и старомодная. Финнен подумал о приходившей сюда в детстве Каире, которая наверняка страшно робела и терялась.

Исса показал гостю на кресло, а сам сел в другое.

– Расскажи, пожалуйста, как умерла моя дочь.

Финнен рассказал, стараясь держаться как можно ближе к истине и ничего не сочинять – он знал, что ложь чаще всего раскрывается именно вследствие чересчур буйного воображения. В его устах случившееся выглядело просто и вместе с тем трагично. Парень случайно знакомится с девушкой. Какое-то время спустя она просит его об услуге, а он соглашается, поскольку девушка уже успела ему понравиться. Она набирает на Рынке еды, а он ждет ее в прошлом, где они смогут накормить голодающих. Сперва, однако, девушке хочется взглянуть на город сверху, с крыши Архива. Они поднимаются туда вместе – девушка, парень, а также друг парня, у которого мягкое, как воск, сердце, и который тоже хочет помогать несчастным. Лунаполис горит, повсюду полно дыма. Девушка хочет спуститься и вдруг слышит голос отца, который кричит ей, чтобы она немедленно возвращалась. Ошеломленная и перепуганная, она отступает на несколько шагов. Дым сгущается. Отец кричит еще громче. Девушка делает еще шаг и падает прямо в пламя. Конец. Печальная эпитафия для Брин Каиры, которая провинилась лишь тем, что когда пережила Скачок, ее начало мучить чувство вины, и ей хотелось сделать хоть что-то для тех, кому не повезло.

Он странно себя чувствовал, говоря о ней в прошедшем времени. Говорят, будто если актер играет на сцене умирающего, это может принести ему несчастье.

Финнен понимал, что в его рассказе есть пара дыр – к примеру, из него никак не следовало, кто и зачем запер ведущий на крышу люк. У него имелось наготове более или менее правдоподобное объяснение, но он предпочел пока промолчать, чтобы не вызывать лишних подозрений.

Он ждал, когда хозяин начнет его расспрашивать.

– Я дал своей дочери двести суримов, – медленно и задумчиво проговорил Исса. – Ты случайно не знаешь, что с ними стало?

Чтоб его Скачок пожрал! Этого Финнен не предвидел. Естественно, Каира взяла эти деньги с собой – на ее месте любой здравомыслящий человек поступил бы так же. Если она держала их в закрытом кармане юбки, то с ними ничего не случилось – в худшем случае кошелек опалило огнем.

Этого он сказать Иссе не мог. Ему не следовало об этом даже думать.

– Понятия не имею – может, остались дома?

– Я тщательно обыскал ее комнату, – ответил Исса, – и не нашел ни одной монеты. Ты похож на парня с воображением – скажи, что Каира могла бы сделать с двумястами суримами?

У Финнена возникло искушение что-нибудь выдумать, к чему его явно пытались склонить, но он ему не поддался, хотя и с трудом.

«Не сочиняй», – напомнил он сам себе.

– По моему мнению – она оставила их дома, в каком-нибудь известном только ей тайнике, – он посмотрел Иссе в глаза. – Зачем бы ей брать их с собой в прошлое? Беднягам, оставшимся позади, суримы ни к чему.

Несколько мгновений они мерились взглядами, и Исса отвернулся первым. Финнену хотелось верить, что это свидетельствует о его победе. Хотелось, но он не верил. Теперь он уже не сомневался, что отец Каиры что-то подозревает – точно так же, как еще недавно не сомневался, что Исса смирился со смертью дочери.

Осознав это, Финнен мысленно выругался и торжественно пообещал себе ничего больше не предполагать заранее. Похоже, талант сбивать собеседников с толку, которым обладал Исса, проявлялся также и в том, что эти самые собеседники то и дело меняли свое мнение. А ведь отец Каиры ничего особенного не делал, просто время от времени пристально смотрел на Финнена – но этого вполне хватало.

– Почему ты решил помочь моей дочери?

Он облегченно вздохнул. По крайней мере, этого вопроса он ждал.

– Почему бы и нет? Каира любезно попросила меня помочь в том, что показалось мне благородным поступком, а мне как раз особо нечем было заняться.

Это был хороший ответ, который не выставлял его ни праведным альтруистом, ни закоренелым циником. Ни одна из этих ролей Финнену бы не подошла.

– То есть ты считаешь, что моя дочь поступила справедливо?

– Желая раздать голодающим еду? Да, конечно.

– Однако, – слегка улыбнулся Исса, – большинство людей считают, что оставшимся позади помогать не следует. Говорят, что они на самом деле умирают уже в момент Скачка, и именно так – как умерших – их нужно воспринимать. Если кто-то дает им еду или пытается лечить, это лишь продлевает их агонию. Ведь им же все равно ничем не помочь, верно? Что бы мы ни делали, они так или иначе обречены на смерть. – Финнен кивнул. Разговор сворачивал в странное русло. – Так почему же ты хотел их накормить?

– Потому что… – Финнен поколебался. Возможно, это была ловушка, но отвечать все равно было что-то нужно, и он решил сказать честно. – Потому что иногда не бывает хорошего выхода, только плохой, а вернее, одинаково хороший и плохой. И тогда, что бы ты ни выбрал, все равно будешь чувствовать себя виноватым.

– Ты что, релятивист? – рассмеялся Исса, наклоняясь вперед. Он снова выглядел словно развеселившийся ребенок. – Так я думал. У тебя никогда не возникали мысли о Пробуждении?

– О Пробуждении? – переспросил Финнен, все больше удивляясь. Если этот разговор ставил своей целью проверку его версии смерти Каиры, то он понятия не имел, каким образом.

– Ага. Как думаешь, чем станет Пробуждение?

– Никто, кроме Предлунных, этого не знает. Якобы это нечто столь чудесное, что мы не можем его себе даже вообразить.

– И ты хотел бы его достичь?

Он машинально хотел кивнуть – в конце концов, этого хотели все. Это была цель, к которой стремилось все общество. И тем не менее в последний момент он поколебался.

– Я… не уверен. Предлунные утверждают, что когда те, кто будет избран, увидят, что их ждет, они больше не пожелают ничего другого, и что все их мечты тогда утратят какое-либо значение. А я думаю, что это предполагает… не знаю, как назвать? Стирание личности избранного человека? В конце концов, я, Финнен, мечтаю о чем-то простом, возможно, мелком по сравнению с мощью Пробуждения, но это мои мечты. Если их у меня не будет, то в какой степени я перестану быть собой? Не знаю, готов ли я к такому.

Исса радостно оскалился.

– Ну вот, пожалуйста – передо мной человек, который подрывает сам смысл существования нашего общества. Ты мне нравишься, парень.

– Я ничего такого не говорил, – возразил Финнен.

– Как это? Во время каждого Скачка остается позади множество граждан, которые умирают в прошлом, а мы на это соглашаемся, поскольку знаем, что лишь путем жестокого отбора горстка избранников сможет достичь невероятного счастья. Но если существуют люди, которые такого счастья вовсе не желают, все это лишено смысла. Скажи мне – считаешь ли ты, что Предлунные, вынуждая нас постоянно совершенствоваться, поступают несправедливо?

«Это неважно, – хотел ответить Финнен. – Так уж заведено, и мы ничего не можем поделать. Насколько несправедливо то, что в Лунаполисе часто идет снег, а температура падает ниже нуля?»

Хороший ответ, хотя, возможно, чересчур высокопарный.

А потом Финнен вспомнил свою мать, умершую столь молодой, что он даже не помнил ее лица, и брата, с которым жил в сиротском районе. Он тоже умер молодым, как и Алика, четверо его друзей и множество других людей.

– Да, – сказал он. – Я считаю, что Предлунные – несправедливые, гнусные и жестокие сволочи.

5

Все вокруг было окутано туманом. Густые клубы наползали на лестницы, овладевали площадями, не давали пробиться свету фонарей. Финнен вытянул перед собой руку, и его пальцы утонули в серебристой мгле. Волосы намокли, щеки и лоб облепило холодной влагой. Он шел осторожно, доверяя своему знанию города. Прямо перед ним возникли ворота Зимнего сада – значит, теперь нужно свернуть налево.

Он свернул.

Город был тих, словно погруженный в глубокий сон. Финнен слышал громкий звук собственных шагов, и что-то еще – возможно, эхо. Хотя вовсе не обязательно – для эха звук казался слишком металлическим, словно от ударов железных ног о ступени.

Финнен остановился. Металлический звук повторился еще дважды, после чего смолк. Тот, кто за ним шел, сообразил, что парень перестал двигаться.

Скорее всего, это был кто-то из механических слуг Брина Иссы.

Финнен ускорил шаг. Заблудиться он не боялся – в худшем случае ему грозила опасность поскользнуться на слегка замерзшей снежной каше на ступенях.

Механоиды были очередным парадоксом Лунаполиса.

Душеинженеры в башне арт-преступников действовали полностью легально, создавая людей с талантами взломщиков, тайных убийц или мошенников. И пока люди эти были детьми, никто их не трогал. Но когда они становились достаточно взрослыми, чтобы впервые воспользоваться своими способностями, их начинала преследовать полиция. Пойманных приговаривали к переносу личности в механическое тело. Неудачливый вор или убийца все равно остался бы позади, так что лучше уж пусть послужит обществу.

Естественно, самую большую проблему представляли не неудачливые преступники, но самые способные, терроризировавшие город. В Лунаполисе большинство влиятельных персон жили в постоянном страхе, а богачи, тратившие половину своего состояния на охрану, вовсе не были редкостью. Несмотря на это, Финнен еще ни разу не слышал мнения, что башню арт-преступников следует попросту ликвидировать. Достаточно было того, что Предлунные воспринимали преступность как один из видов искусства, благодаря которому можно достичь Пробуждения.

Финнен невольно подумал о том, чем раньше занимался механоид, который за ним шел. При мысли, что за спиной его может оказаться тайный убийца, пусть даже не слишком талантливый, его пробрала дрожь.

Возле университетской лестницы стояли башни трех разных корпораций. Когда он проходил мимо резиденции калек, молочная тишина шепотом уговаривала его, чтобы он позволил выколоть себе глаза. Предложений того, что можно получить взамен, он дожидаться не стал.

«Взгляд как у сокола? – снова послышался назойливый голос. – Нюх как у собаки? Острый слух как у кота? У нас за небольшую цену ты можешь добавить своей личности звериные черты. Черпай вдохновение из мира природы! Предлунные…»

И дальше, снова в молочной тишине:

«Динамически меняющаяся шизофреническая личность дает больше всего шансов во время Скачка! Обезумей вместе с нами на тот единственный миг…»

Финнен снова ускорил шаг. Где-то в стороне, слева, послышался скрежет. Механоид приближался слишком быстро, несмотря на плохую видимость. Финнен благоразумно уступил ему дорогу, распластавшись на стене университета.

Из тумана появилась морда гигантской собаки. Глаза голубовато блеснули, могучая лапа ударила по ступени. Механоид пошатнулся и сбавил скорость. Теперь он двигался странными зигзагами, по всей ширине лестницы, иногда останавливаясь и семеня на месте. В прозрачном пузыре кабины сонно клевал носом аниматор.

Мысленно выругавшись, Финнен наклонился, подобрал камешек и швырнул им в стекло, чтобы разбудить заспавшегося аниматора. Тот поднял голову, ошеломленно огляделся и потер глаза. Серебристая собака двинулась по прямой.

Пользуясь тем, что его заглушали скрежещущие шаги механизма, парень вскочил на извивавшуюся вокруг университетской башни узкую лестницу из металлических плит. Он мог бы привести ее в движение, но выдал бы этим свое присутствие, и потому просто неслышно шел, пригнувшись, чтобы его не было видно над поручнями. Кто знает, насколько острым было зрение тех, кто шел за ним следом?

На высоте третьего этажа он решил, что можно выпрямиться.

Четвертый этаж, пятый. От хождения по кругу начала кружиться голова. На шестом этаже он остановился и немного подождал, проверяя, продолжает ли механоид следовать за ним.

В тишине слышалось лишь его собственное беспокойное дыхание.

Наконец он поднялся выше уровня тумана. Внизу простирался спящий под слоями холодной белизны город. Финнен пригладил мокрые от пота волосы; в лицо ему ударил более резкий на этой высоте порыв ветра. Застегнув куртку доверху, он сунул руки в карманы. Над ним горели звезды и ярко светили две луны; третью заслоняла черная туча с неровными, подсвеченными розовым краями.

Внизу остался человек, наделенный нечеловеческой неуязвимостью машины, слуга, заключенный в металлическом теле вместе с еще несколькими личностями. В наказание его лишили шанса достичь Пробуждения, но теперь ему не нужно было больше участвовать в смертельной гонке за совершенством – он мог не бояться Скачков, зная, что переживет каждый из них, кроме последнего. Учитывая, сколько жителей Лунаполиса окажутся отвергнуты до того, выглядело это не так уж плохо.

Мысль эта обрушилась на Финнена словно неожиданный удар. Прежде ему никогда не приходило в голову, что судьбе механоидов можно в чем-то позавидовать. Он с легкостью мог представить кого-то, кто преднамеренно попадается на преступлении лишь затем, чтобы обменять ничтожный шанс Пробуждения на долгую, относительно спокойную жизнь металлического слуги. Странно, что он никогда о ком-то таком не слышал.

А может, такие люди существовали, просто официально о них не упоминалось? После сегодняшнего разговора с Иссой до Финнена начало кое-что доходить.

«Передо мной человек, который подрывает сам смысл существования нашего общества», – сказал отец Каиры, и Финнен не знал, говорит ли тот с иронией или с восхищением. Он предпочитал верить во второе. Ему всегда хотелось прослыть непокорной душой, но пока что у него не особо это получалось.

Опасная мысль. Вряд ли своими словами Исса хотел доставить Финнену удовольствие.

Из задумчивости его вырвал звук вращающихся на крышах расположенных ниже зданий дисков – протяжный и вибрирующий, будто жужжание огромных насекомых, оказавшихся в плену тумана. Диски сходили с ума, когда не могли нацелиться в сторону лун.

Взобравшись на самый верх, Финнен перешел на мост, соединявший университетскую башню с другими. Мост был широкий – на нем с легкостью могли разминуться двое, идущие друг другу навстречу. По обеим сторонам тянулись перила, на которые можно было удобно облокотиться, любуясь видом с высоты птичьего полета.

Финнен не собирался любоваться видами. Миновав развилку над площадью Палачей, он свернул в сторону Купола. По поднебесным дорогам часто путешествовали в паланкинах богачи, сокращавшие таким образом путь, но в это время суток здесь было безлюдно. Финнен ускорил шаг. Холодный ветер свистел в ушах, щеки заледенели. Он уже опаздывал.

С противоположной стороны к нему приближалась чья-то стройная высокая фигура. Она не шла по мосту, а ступала по перилам – не слишком быстро, но и не слишком медленно, широко расставив руки. Ее волосы цвета смешанного с молоком серебра походили на заблудившийся на этой высоте сгусток тумана.

– Каира, – прошептал Финнен, чувствуя, как замирает в груди сердце. Ему вдруг стало страшно, что, если он вздохнет чуть громче, она упадет.

Девушка спрыгнула на мост.

– Что ты вытворяешь? – раздраженно бросил он, злясь на нее за то, что она его напугала, и на самого себя за то, что поддался страху.

– Перила достаточно широкие, – спокойно ответила она. – Если бы они висели в двух локтях над землей, любой бы без труда по ним прошел.

– Но они не висят в двух локтях над землей. Ты могла свалиться.

Каира тряхнула головой. После поверхностной геномодификации цвет ее волос изменился на белый, а кожи – почти на черный, так что девушка теперь выглядела будто фотографический негатив. Она похудела, пролежав две недели в лихорадке, а лицо ее утратило округлую форму. Приглядевшись внимательнее, Финнен заметил на щеках Каиры свежие шрамы после операции по спиливанию скуловых костей. Даже одета она была иначе – в длинное цветастое платье и короткую накидку, менявшую окраску в зависимости от освещения. Так одевались бедные девушки, полные решимости обратить на себя хоть чье-то внимание, но на Каире этот костюм смотрелся неуместно. Вид ее был полностью серьезен, без следа кокетства или эксцентричного поведения, отчего она напоминала выросшую девочку, которую кто-то одел в платье матери. Точно так же не подходил столь серьезный вид тому, кто только что прогуливался по перилам на высоте в полтора десятка этажей. Зачем? Ради забавы?

В мыслях Финнена возник образ Иссы, который сперва мучил собственного сына, а потом, уже за столом, показал язык слуге. И эта ассоциация ему не понравилась.

– У меня хорошее чувство равновесия, – сказала Каира. – И мне это было нужно.

– Зачем?

– После пожара я начала бояться высоты и подумала, что если сейчас не сумею себя перебороть, то никогда уже этого не сделаю. Хочешь попробовать? Это легко, достаточно лишь забыть, как высоко находятся перила.

– Нет, спасибо, – он поморщился. – Я и так знаю, что к чему. Ты симпатичная девушка и красуешься передо мной, соответственно, я должен начать красоваться перед тобой и попытаться тебя превзойти. Вот только для этого мне, пожалуй, пришлось бы прыгнуть с этих перил головой вниз, а на это у меня нет ни малейшего желания. Так что я торжественно заявляю, что перестаю стыдиться собственной трусости.

Каира рассмеялась, и Финнен подумал, что чувство юмора у нее все-таки есть. Естественно, сказанное им было не вполне правдой. Ему очень хотелось забраться на перила, ощутить головокружение, дрожь в коленях и комок в желудке, а потом преодолеть все это и пройти вдоль моста. Ему было стыдно, что он струсил, но теперь оказалось слишком поздно.

– За тобой кто-нибудь шел?

– Пытался, но я от него оторвался, – с легкой гордостью ответил Финнен. – Думаю, это был человек твоего отца.

– Отец не верит в мою смерть?

– Не знаю, – после встречи с Иссой в его голове все еще царила сумятица.

– Значит, не верит, – она стиснула пальцами перила.

– Даже если он что-то подозревает, тебе ничего не грозит. Дими перебрался на другую квартиру, а если Исса про него спросит, скажу, что после пожара мы больше не общались.

– Пока не спрашивал?

– Нет.

«Что может означать, – мысленно добавил он, – как то, что Исса – обычный, охваченный горем отец, так и то, что он пытается усыпить мою бдительность».

Финнен тряхнул головой. Уже одно то, что он вообще рассматривал второй вариант, свидетельствовало, что Исса наверняка не просто убит горем.

– Он пригласил меня на турнир, – несколько неуклюже продолжал он. – Купил самые лучше места, и хочет, чтобы я его сопровождал…

Каира взглянула на него. Во взгляде ее не было ни удивления, ни даже страха – лишь напряженная сосредоточенность, словно у кого-то, кто смотрит на пламя, размышляя, как вытащить из него булавку.

– Он тебя околдовал? – осторожно вполголоса спросила она.

– Он меня… ты о чем?

– Мой отец может быть приятным человеком, если захочет. А в его богатстве и положении есть свое очарование.

Финнен покраснел.

– В чем ты меня подозреваешь? Мне пришлось согласиться, поскольку так поступил бы на моем месте каждый, а особенно тот, кто не может себе позволить подобные развлечения.

Он замолчал, осознав, что снова не говорит всю правду – и на этот раз речь шла уже о чем-то посерьезнее. Финнен боялся, что Каира все поймет, но она лишь медленно кивнула. Взгляд ее оставался по-прежнему бдительным.

– Когда начинаешь работать в Архиве? – сменил он тему.

– Послезавтра. У меня уже есть поддельные документы. Имя я оставила то же – оно достаточно популярно, да и глупо бы было, если бы меня кто-то звал, а я бы никак не реагировала.

– Логично. Документы тебе устроил Дими?

– Ага. У него множество разных знакомств.

Дими.

Едва вытащив девушку из огня, они отнесли ее к врачу, который за пять суримов согласился впоследствии забыть об их визите, предварительно накачав Каиру обезболивающими средствами и велев каждые три часа менять повязки на сильно обожженных спине и затылке. Оба, как Финнен, так и Дими, предложили тогда о ней позаботиться, а она, пребывавшая под воздействием тех средств в полном сознании и даже слегка веселая, решила, что ей лучше всего будет поселиться у Дими.

Финнен считал, что это удачный выбор. Во-первых, Исса наверняка уже успел его запомнить, в то время как рыжего отец Каиры видел лишь однажды, на крыше, с заплаканным и искаженным от ужаса лицом, так что, скорее всего, сейчас бы просто его не узнал. Во-вторых, девушка требовала постоянного ухода, а Финнен вряд ли мог полностью посвятить ей все свое время. Дими менял ей повязки, кормил, читал и рассказывал анекдоты, даже ночью, когда боль не давала Каире спать. Финнена это не особо удивляло – дочь Иссы была не первой и наверняка не последней девушкой, вскружившей голову Дими. Он также понимал, что выздоравливающая Каира нуждалась именно в такой полной и безусловной преданности. Но несмотря на это, его мучили тоска и злость.

«Вот тебя и отодвинули на третий план», – подумал он.

– Как тебе живется с Дими? Он тебе еще не надоел?

– Нет.

Лгать она не умела. Финнен позволил себе снисходительную усмешку. Да, Дими легко было использовать, к тому же рыжий сам об этом просил, но Каира казалась Финнену последней, кто мог бы решиться на нечто подобное. И тем не менее, похоже, именно это она и делала, зная, насколько дорога этому парню.

– Дими – парень неплохой, но в перспективе может утомить, – небрежно сказал он. – Если захочешь сменить его на кого-нибудь потолковее – ты знаешь, где меня искать.

6

Казнь арт-преступника Мирки Мирхея состоялась в башне университета на глазах пятисот приглашенных гостей. Зал напоминал круглый колодец; ниже и одновременно ближе всего к сцене сидели те, кому киллер нанес самый большой ущерб, в том числе эксперт Омари. Финнен видел из ложи на пятом ярусе его блестящую лысину, а также налитую жиром фигуру.

Двое одетых в черное помощников ввели приговоренного, и в зале поднялся шум. Кто-то кричал «браво», кто-то смеялся, на сцену падали апельсиновые корки, цветы и скомканные листки со стихами, прославляющими деяния арт-преступника.

За спиной Финнен услышал небрежные аплодисменты Брина Иссы, которыми тот высказывал одобрение то ли киллеру, то ли тем, кто его поймал. Финнен решил, что скорее всего и то, и другое.

Он еще сильнее перегнулся через барьер ложи, пожалев, что Мирхей выглядит столь не впечатляюще. Это был худой трясущийся старичок, явно перепуганный и не вполне понимающий, что происходит вокруг. Он не сопротивлялся, когда его привязывали к железной раме, и не кричал, когда один из помощников начал брить ему голову.

«Накачали наркотиками», – решил Финнен.

Когда на сцене появился палач, шум утих. Казалось, можно было почувствовать, как растет напряжение в зале.

Нарисовав на выбритой голове приговоренного несколько линий, палач схватил нож и сделал разрез. Кожа легко сошла, обнажив кость черепа. Один помощник стирал стекающую по лицу Мирхея кровь, другой держал поднос с инструментами.

Палач сменил нож на долото и молоток, с помощью которых осторожно поддел, а затем снял фрагмент черепа шириной с ладонь. Все это время Мирхей оставался в сознании, хотя трепанация, похоже, повредила ему нервы – черты лица обвисли, как у идиота, а из уголка открытого рта текла слюна. В зале раздался недовольный гул, кто-то швырнул в палача огрызком яблока. Тот продолжал работать, будто ничего не замечая.

Второй помощник поставил поднос и помог подняться на сцену металлической женщине. Механоиды обычно не имели четко обозначенного пола, но эта была исключением – обнаженная и золотистая, с огромным бюстом, тонкой талией и даже с выгравированными волосами на лобке.

Похоже, судьи обладали своеобразным чувством юмора, если решили поместить Мирхея в такое тело.

Помощник сказал женщине что-то, чего Финнен не расслышал, и она наклонилась, выставив в сторону публики блестящие ягодицы. Кто-то засвистел, кто-то еще высунулся из ложи, совершая непристойные жесты.

Повозившись в окрестностях затылка женщины, помощник снял с ее плеч золотую голову, затем сунул руку в шею, вынул и размотал провода. Второй помощник закрепил на их концах длинные острые иглы, блестевшие в свете газовых ламп подобно тоненьким сосулькам.

Когда палач воткнул первую из них в губчатую массу обнаженного мозга, по залу пробежало громкое «ах!» Зрители доставали бинокли, высовываясь из лож настолько, что некоторым грозила опасность вывалиться.

Мирхей продолжал обильно истекать кровью и слюной, золотая голова вращала глазами и открывала рот, но, временно лишенная голосовых связок, не могла произнести ни слова. Палач с точностью хирурга размещал иглы в нужных местах.

Финнен изо всех сил стискивал в пальцах бинокль, который одолжил ему Исса, но ни разу им не воспользовался – вполне хватало того, что он видел и так. Ему хотелось повернуться и уйти, но он не мог оторвать взгляда от казни.

Перенос личности из человеческого тела в механическое постепенно подходил к концу. А Финнену порой казалось, будто там, внизу, палач с помощью игл измывается над Нираджем, которому снится нескончаемый кошмар.

7

– Что скажешь о казни? – спросил Исса, сильнее задергивая шторы паланкина. Снаружи бушевал ветер, но внутри светлячковые лампочки создавали по крайней мере иллюзию тепла. Финнен заметил, что слуги несут их по той же самой поднебесной дороге, по которой он шел на встречу с Каирой. Случайность или ирония судьбы – как посмотреть.

– Не стоило делать из этого зрелище, – ответил он.

– Не стоило, – согласился Исса. Финнен напрасно искал в его словах хотя бы крупицу насмешки.

Ему не хотелось, чтобы отец Каиры с ним соглашался. Это могло бы означать, что между ними возникла своего рода общность во взглядах, а подобного желания у него вовсе не было. Финнен вызвал в памяти образ вытянувшегося на койке Нираджа. Именно тогда он видел настоящего Иссу – человека, не знавшего жалости к собственному сыну.

Слуги остановились, и Финнен вышел из паланкина. В глаза ему ударил солнечный свет. Заморгав, он сжался в комок, ощутив порыв холодного ветра.

Они стояли у самого входа в Купол, лениво вращавшийся на вершине башни для зрелищ. Позади них уже начинали собираться люди, ожидавшие, когда полукруглые ворота поравняются с поднебесной дорогой.

– Держись рядом с Девяткой, – сказал Исса. – У входа будет давка.

Он был прав. Купол со скрежетом затормозил, и толпа увлекла их вперед. Голубая Девятка, мощный механоид с оплавленным лицом, пер напролом, словно ледокол, размахивая пикой с тупым концом и крича:

– Дорогу благородному Брину Иссе и его гостю! Дорогу!

Так они оказались в Куполе, в который по поднебесным дорогам со всех четырех сторон света вливалась людская река. Финнен облегченно вздохнул. Внутри было намного свободнее – толпа рассеивалась, и зрители занимали свои места вокруг круглой арены.

Финнен поднял голову. Прозрачная оболочка пропускала теплые золотистые лучи, словно весь зал был гигантской теплицей. Глядя против света, можно было увидеть очертания механизма искусственного солнца, висевшего под крышей.