Текст книги "Предлунные"

Интерлюдия
Таррин

Сразу же после Скачка Таррин спускается на временном лифте в только что отвергнутое прошлое. На нем сетка невидимости, так что даже если бы в нижнем зале кто-то был, тот все равно бы его не увидел.

Пока что зал пуст, и лишь какое-то время спустя в него входят несколько человек.

От возбуждения Таррина охватывает дрожь. Именно их он ждал.

Четверо мужчин и три женщины. Всем им, несомненно, не откажешь в сообразительности, и они полны решимости. Наверняка они подозревали, что во время Скачка останутся позади, и потому ждали не там, где большинство, на Водной площади, но перед Архивом. Ибо именно здесь находятся вещи, которые помогут им прожить дольше.

Лестница не охраняется, так что семерка отчаянных беспрепятственно взбегает на десятый этаж. У бородатого мужчины с собой дозатор с нитроглицерином, с помощью которого он взрывает замок на дверях, за которыми находятся изобретения. Потом вместе со своими сообщниками вбегает в зал, а Таррин незаметно проскальзывает следом.

Невидимый, он наблюдает, как банда бросается на железные клетки, как они разбивают замки и выволакивают в центр зала замысловатые упряжи, механизмы и разноцветные баллоны. Естественно, изобретения Архива, как и все в прошлом, вскоре перестанут работать, но по крайней мере на какое-то время обеспечат своим обладателям перевес. Благодаря изобретениям они смогут быстрее найти еду, а также – если возникнет такая необходимость – украсть ее.

Бородатый мужчина пытается распутать одну из упряжей, но у него слишком трясутся руки, к тому же он явно даже не знает, ни как ее застегнуть, ни для чего служит это устройство. Он подозрительно окидывает взглядом зал – второй мужчина, пришедший сюда с женщиной, держит огненную перчатку, пожалуй, самое простое в использовании изобретение. Благодаря опубликованным недавно в газете иллюстрациям все знают, как оно действует.

Бородач бросается на него и вырывает перчатку из его руки. Женщина пытается защищать своего партнера и получает удар в лицо. Летят красные брызги. Под ее носом появляются и лопаются алые пузыри.

Первая кровь, пролитая в отвергнутом мире.

Таррин запоминает все, что видит.

Часть III
Изобретения Архива

Финнен

Поскольку Скачок забирал почти исключительно взрослых, в Лунаполисе имелось множество сирот. Младшие попадали в приюты, старшие справлялись сами. Организовавшись в банды по полтора десятка человек, они обитали в районе, который когда-то носил название Стеклянные Пески, а теперь именовался попросту Сиротским.

Район этот продолжал жить. В оплетающих здания трубах бурлила вода, поступавшая из горячих подземных источников, а вечером на пустых площадях зажигались газовые фонари. Гигантская машинерия, приведенная в действие в те времена, когда население Лунаполиса составляло пятьдесят с лишним миллионов, все еще действовала, хотя численность людей уменьшалась с каждым Скачком, и в мои времена обитаем был только центр. Расточительство энергии? Наверняка, но никто из нас не стал бы это так называть. Мы были последним (или почти последним) поколением, и с чего бы нас стало волновать возможное исчерпание ресурсов?

Благодаря подобному расточительству у сирот имелись горячая вода и газ на случай, если бы им пришло в голову что-нибудь приготовить, а их жилища каждую ночь освещало мягкое сияние луны, правда, слегка тусклое, так как диски и световоды нужно было периодически чистить, а в Сиротский район автоматы никто не посылал, но детям это не мешало – вечером они шли спать или выходили наружу, где ярко горели желтые фонари.

Прошу прощения? Ах да, вы спрашиваете, почему в жилищах не было газового освещения? Ответ прост – естественно, потому, что этого не желали Предлунные. В этом отношении, как и во многих других, они оказались неумолимы – газовые фонари снаружи, во дворе или в больших залах Архива и университета, а в обычных квартирах только лунный свет или светлячковые лампы, поскольку, по их мнению, лишь два эти источника света могли подчеркнуть красоту интерьеров. Я ведь уже упоминал, что в Лунаполисе искусство всегда имело приоритет над здравым смыслом?

Вернемся в район, где жили сироты.

В каждой квартире оставалась брошенная прежними жильцами обстановка – кровати с мягкими одеялами, столы, стулья, шкафы и шкафчики, а также маленькие переносные печки в форме пузатых рыб, раковин или плодов. Теоретически они должны были служить украшением, но так как климат с каждым годом становился все холоднее, дети использовали их прежде всего как дополнительный источник тепла.

Кроме того, в квартирах можно было найти одежду, игрушки, косметику и даже драгоценности. Ко всему этому сироты относились со свойственной детям небрежностью. Мальчишки дрались за игрушки, чтобы забыть о них через пять минут после победы. Плоские, как доска, девчонки красили губы, надевали декольтированные платья и вставляли в уши тяжелые бриллиантовые серьги. Потом они, хихикая, красовались перед зеркалом, а еще позже бежали играть в грязи, рвали платья и теряли бижутерию.

Все дело в том, что в Лунаполисе всего было в избытке – в избытке еды, которая гнила на Рынке, в то время как в отвергнутых мирах люди умирали от голода, в избытке домов, в которых никто не жил, в избытке вещей, оставленных несчастными, которых забрал Скачок. Большинство этих предметов ничего не стоило – настоящую ценность имели лишь произведения искусства, которые неопытный взгляд с трудом мог отличить от обычной одежды, мебели или украшений. Соответственно, брошенные квартиры оказывались жертвой воров намного реже, чем можно было предполагать.

Естественно, существовали банды, специализировавшиеся на подобных грабежах, но дети умели с ними справляться. Когда кто-то появлялся на их территории, они швырялись камнями, иногда просто для того, чтобы спугнуть вора, а иногда – чтобы заманить его в хитро расставленную ловушку. Чаще всего такой ловушкой становилась замаскированная яма, дно которой покрывал слой битого стекла. Если грабителю везло, он отделывался серьезными ранениями, если нет… что ж, он просто там и оставался.

Отпугивание воров, сражения на палках и камнях, мелкие кражи в центре Лунаполиса, а также катание по лестницам на серебряных подносах – примерно так выглядел перечень наиболее популярных развлечений.

Со временем, хотя это и могло бы показаться странным, до них доходила и учеба.

Чтобы помочь вам понять данный феномен, должен сперва заметить, что сироты вовсе не были предоставлены самим себе. В Сиротском районе существовали обозначенные пункты первой медицинской помощи, а также нечто, что могло бы оптимистично именоваться школами, хотя чаще всего это была просто одна из брошенных квартир, где сидел оплачиваемый городом учитель. Бывали дни, когда несчастному часами приходилось таращиться в стену или разгадывать головоломки, но рано или поздно к нему приходили дети– младшие от скуки и любопытства, старшие прежде всего из страха, зная, что Скачок не щадит взрослых. Чтобы уравновесить дурные гены, имелся лишь один, хотя и ненадежный способ – получить как можно лучшее образование.

Я помню расчеты, в соответствии с которыми примерно сорок процентов сирот переживали свой первый взрослый Скачок.

1

Через месяц и один день после Скачка в Лунаполисе задрожали театры.

Затряслись крючья, крепившие их к поднебесным трактам, дрогнули зубчатые колеса, и могучие валы начали разматывать цепи. С металлическим скрежетом семь сцен опустились вниз, повиснув в семи важнейших местах города – на площадях Водной, Соляной, Медной, Айлена, Жонглеров, Палачей и Крючьев. Помощники в количестве двадцати одного человека – по трое на каждую сцену – устанавливали на них механические фигуры.

Семь телепатов передали речь президента в разумы семи аниматоров, которые привели фигуры в действие. Каждая из них точно подражала речи и движениям лидера – по крайней мере, такие ходили слухи. Мало кто мог это по-настоящему оценить, поскольку занимавший данный пост человек давно уже не появлялся на публике. Поговаривали даже, будто когда-то он остался позади, а Лунаполисом от его имени управляют главы Принципиума и Эквилибриума.

Небо затянули тяжелые клубящиеся тучи, вскоре пошел снег. Финнен пожалел, что не взял из дома куртку потеплее. Он уже чувствовал, как у него леденеют уши, а холодный ветер пронизывает насквозь.

Вокруг зажглись фонари, каждый из которых выхватывал в желтом снопе света миллионы кружащихся снежных хлопьев. Сквозь белую шевелящуюся завесу силуэт президента был едва виден, но голос разносился по всей Медной площади.

– Вчера при попытке совершить убийство был схвачен знаменитый арт-киллер Мирка Мирхей. В соответствии с законом через три дня его личность будет перенесена в механическое тело. Приглашения на казнь можно приобрести у эксперта Омари. Далее в куполе на вершине башни состоится турнир, в котором за главный приз будут бороться…

Список имен был длинным, и Финнен слушал его с растущей тревогой. Президент не упомянул Брина Нираджа, хотя брат Каиры выиграл уже не один турнир и наверняка хотел бы принять участие и в этом.

Что там сказал Брин Исса, спускаясь вместе с сыном с крыши Архива? Он спросил, знает ли парень, что его ждет. А тот ответил, что да.

Финнен почувствовал, как ему становится еще холоднее.

Поскольку Нирадж производил впечатление чертовски уверенного в себе, Финнену попросту не пришло в голову, что брат Каиры может поплатиться за фальшивую смерть девушки. А ведь это было очевидно.

Брин Исса наказал сына за то, что тот не уследил за сестрой и позволил ей погибнуть.

Повернувшись, Финнен спустился по Медной лестнице на площадь Палачей. Карман его отягощала записка, которую он получил традиционным способом, через посыльного. Содержание он знал наизусть, впрочем, там не было ничего особенно сложного:

«Художник, поэт, певец и композитор Кес Финнен приглашен в дом Брина Иссы. В планах – легкий ужин и беседа с хозяином на интересующую обоих тему. Гость может избрать любой день, при условии, что он явится вечерней порой».

Стиль записки выглядел страшно старомодно – раньше Финнен полагал, что таким языком пользуются исключительно герои пьес.

«Беседа с хозяином на интересующую обоих тему».

Финнен не сомневался, что это означает допрос об обстоятельствах смерти Каиры. Он считал, что готов к подобному, но на самом деле вовсе не был в том уверен. Приглашение он получил две недели назад и с тех пор оттягивал визит. В конце концов, Исса не назвал конкретную дату.

Он ожидал очередной записки, на этот раз с предложением поторопиться, а может, даже нескольких механических слуг, которые силой отволокут его к отцу Каиры. К его удивлению, ничего такого не случилось, зато у него возникло ощущение, что за ним с недавнего времени наблюдают. Конечно, он мог ошибаться, но чувство никуда не девалось.

Спустившись на площадь Палачей, он перешел на бег – не слишком быстрый, поскольку на мокрой от снега лестнице легко было поскользнуться. Он бежал, чтобы согреться, а также потому, что тело требовало движения. В последнее время он слишком долго просиживал в своей мастерской, где рисовал и уничтожал скверные картины, писал еще более скверные стихи, а прежде всего объедался высококалорийными деликатесами и размышлял о том, насколько отвратительна жизнь.

По правде говоря, Финнен чувствовал себя так, будто его обманули, хотя он сам толком не знал, кто именно. Хромой мужик из другого мира, которого, несмотря на все свои старания, он так и не сумел отыскать? Каира?

Вся эта история с имитацией смерти девушки являлась началом чего-то большего, некоего сюжета, в котором он, Финнен, мог сыграть одну из главных ролей. Но теперь он неожиданно оказался в роли статиста, что ему крайне не нравилось. В качестве утешения оставался хромой, которого он, правда, еще не нашел, но который пока что оставался его и только его тайной. Другое дело, что удовлетворение, которое приносила ему мысль об обладании тайной, выглядело довольно-таки по-детски.

Запыхавшись, он остановился возле Рынка и уже обычным шагом спустился к дому Иссы. При виде внушительного здания ощутил тревогу, но вместе с ней и прилив адреналина, которого ему в последнее время не хватало. Трубы на стенах изгибались в виде больших, словно пруды, глаз с дисками из отполированного серебра и золота вместо зрачков. Благодаря хитроумному механизму каждые несколько секунд опускались металлические веки, отчего казалось, будто дом шутливо подмигивает прохожим.

Финнен содрогнулся, но вместе с тем пожалел, что не пришел сюда раньше. Ему требовалась именно такая встряска. Возможно, в каком-то смысле этот визит мог помочь ему вновь оказаться на первом плане.

Он немного постоял на снегу, наслаждаясь собственным страхом и волнением и чувствуя, как его распирает от желания действовать. Толкнув ворота, он оказался во владениях Брина Иссы. Дом был в самом деле большим – он тянулся почти на четверть длины лестницы. Финнен обошел его вокруг, глядя на поднимающиеся и опускающиеся веки, и на бегающие по гигантским глазам похожие на пауков автоматы-чистильщики. Он пытался сопоставить то, что помнил по виденному внутри, с тем, что видел теперь снаружи, но у него не слишком это получалось. Моргающее сооружение с множеством пристроек, куполов, башен и башенок выглядело весьма замысловато даже по стандартам Лунаполиса.

В полутора десятках окон на первом этаже горели светлячковые фонарики, второй и третий этажи оставались темны. Зато еще выше, в мансарде, светилось одно окно. Финнен пришел к выводу, что это не светлячок, а свеча или керосиновая лампа.

Очередное подтверждение старомодных наклонностей хозяина?

Он подошел ближе, оставляя черные мокрые следы в белом пуху. Снег уже не шел, зато близилась ночь, так что видимость в любом случае была плохая. Если он собирался хоть что-то сделать, следовало спешить.

Финнен с удивлением понял, что именно этого ему и хочется. Он проверит, что находится в мансардной комнате, и только потом пойдет на встречу с Иссой. Естественно, существовала немалая вероятность, что в ней ничего интересного нет, и Финнен прекрасно об этом знал.

Под самым окном росло старое, лишенное листьев дерево-зиморост. Парень схватился за самую нижнюю ветку и подтянулся. Снег посыпался ему в глаза и за воротник, все тело пробрала дрожь. Вдоль позвоночника стекла струйка ледяной воды.

Он мысленно выругался, но продолжал взбираться наверх.

Сперва у него это получалось с трудом – похоже, он и вправду прибавил в весе за последнюю неделю, но в конце концов ему удалось найти нужный ритм. Выше сучья были тоньше, и двигаться приходилось осторожнее. Штаны уже промокли на коленях, холодная рубашка липла к спине. Подул ветер, дерево задрожало, и Финнен, стиснув зубы, крепче схватился за ветку. Он только раз взглянул вниз, на тени шевелящихся ветвей на фоне белого снега, и больше не повторял этой ошибки. Если бы он сейчас упал, то мог бы свернуть шею.

Глядя прямо перед собой в светлый прямоугольник окна, он сперва увидел только фрагмент шкафа и зеркало. Потом заметил стол, на котором стояла керосиновая лампа, а еще позже – сидящего за столом Брина Иссу. Финнен подобрался еще ближе, хотя ветка уже сгибалась под его тяжестью, но ничего интересного разглядеть не смог. Отец Каиры просто сидел за столом и что-то писал.

Финнен тихо рассмеялся – собственная подозрительность внезапно его позабавила. Однако от хорошего настроения вскоре не осталось и следа, а когда напряжение спало, он вдруг почувствовал, что ему очень холодно.

Пора было возвращаться.

Он начал медленно отползать назад. Ветвь уже не сгибалась под его весом, ветер ослаб, и дерево больше не раскачивалось. Потеряв осторожность, Финнен попытался спуститься ниже и схватился за нечто, казавшееся под пушистым слоем снега вполне надежной опорой, но ветка сломалась, а Финнен, сдавленно вскрикнув, пролетел полметра и застрял на сучьях ниже. На лицо ему снова посыпался снег, на этот раз в большем количестве. Глаза накрыло холодным мокрым саваном, снежные хлопья набились в рот.

Отфыркиваясь, он начал вслепую шарить вокруг руками. Левая соскользнула по обледеневшей коре, и Финнен свалился еще ниже. Обожгло содранную с ладони кожу, что-то вонзилось в ребра, и послышался треск рвущейся материи.

Успев выругаться, он соскользнул еще на полметра и наконец схватился за сук, который выдержал его вес. Он немного повисел, беспомощно болтая ногами, а потом свободной рукой утер глаза и посмотрел вниз. Собственно, с такой высоты уже можно было спрыгнуть, что он и сделал, поплатившись лишь легкой болью в лодыжке.

Наверху послышался звук открываемого окна, а со стороны главного входа в его сторону уже шли двое механических слуг. У одного из них – того, что покрепче и повыше ростом – была оплавлена половина серебристого лица. Уцелевшие черты оставались неподвижными, единственный глаз поблескивал в свете лун.

Финнен представил себе тело незнакомой женщины, которое вытаскивают из пламени, а затем снял куртку, отряхнул снег с нее, а также с ушей и волос, и попытался выглядеть достойно.

2

– Пива, – рискнул Даниэль Панталекис. – Хочу пиццу, салат из кальмаров и кружку пива.

Ничего не произошло. Он все также одиноко торчал в зале, который когда-то очень давно Ивен назвал музеем, хотя, естественно, это уже был не тот же самый зал. Теперь он выглядел намного приличнее, и лишь слой пыли свидетельствовал о том, что здесь достаточно долго не ступала нога человека.

Даниэль не собирался легко сдаваться. Выйдя наружу, он огляделся вокруг. Красное солнце стояло в зените, лужи подернулись льдом от легкого морозца.

Он глубоко вздохнул.

– Я хочу есть, – повторил он на франиспанском, языке своего детства, которым владел лучше всего. – Хочу пиццу, салат и пива.

По длинной черной лестнице к нему съехала юная девушка. Выглядела она довольно неплохо (все тут выглядело довольно неплохо, а движущаяся лестница лишь слегка скрежетала), и если бы не ее ввалившиеся щеки, он решил бы, что она полностью здорова. Девушка полезла в карман и протянула Даниэлю несколько жареных на огне каштанов, сказав при этом нечто, чего он не понял.

– Спасибо, – ответил он, очищая каштаны от скорлупы. Незнакомка напряженно следила за каждым его движением, а когда он клал мякоть в рот, сглатывала слюну.

– А ты хорошенькая, – улыбнулся он ей, проглотив последний кусок. – И у тебя симпатичный задик. Не хочешь немного развлечься? Нет? Как бы тебе объяснить…

Как и большинство людей с торговой смекалкой, он обладал способностями к языкам, умея торговаться на нескольких и зная немало непристойных слов еще на полутора десятках. Вот только тут от этого не было никакого толку.

– Ладно, неважно, – собственно, девушка все равно была не в его вкусе. – Еще раз спасибо, хотя я все же предпочел бы пиццу. А теперь проваливай. Кыш.

Последние слова он подкрепил энергичным взмахом руки. Незнакомка не спеша удалилась, оглядываясь назад. В ее глазах читался голод и нечто еще, будто… удивление.

«Работает, – подумал Панталекис. – Может, не совсем так, как бы мне хотелось, но работает».

Он уже успел сообразить, что в этом мире ему постоянно везет. Правда, в самом начале он сломал ногу, но ведь мог и погибнуть. Потом становилось все лучше. Он вспомнил, как лежал в бреду, прося о дожде, а когда хлынул ливень, ветер сдувал струи воды в его сторону, чтобы он мог напиться. Потом появилась Саримель, которая кормила его, скорее всего, недоедая при этом сама.

Панталекис понимал, что, если бы не забота о нем, та женщина могла бы прожить и дольше. Тогда это его еще удивляло и отчасти пугало. Он привык, что ему везет – на Новых Землях тоже случалось, что кто-то вытаскивал его из очередного переплета, просто так, ни за что, – но все же не настолько.

Потом начало случаться нечто еще более удивительное. Когда ему было холодно, он нашел труп, одетый в теплое пальто. Когда ему хотелось есть, люди угощали его едой, хотя часто, похоже, сами не знали, зачем это делают. Сперва Панталекис думал, что все здесь по своей природе любезны и альтруистичны, но изменил свое мнение, увидев группу мужчин, которые забили женщину, чтобы содрать с нее что-то наподобие серебристой кольчуги.

В конце концов он перестал удивляться и беспокоиться. Похоже, по какой-то странной причине этот мир старался ему помочь, облегчая ему жизнь, хотя при этом губил всех остальных.

Ладно, это Панталекис вполне мог воспринять. Его козырем всегда была своеобразная простота взглядов. Он исходил из предположения, что если некто дает тебе ключ от сейфа, то следует его брать, а не размышлять, зачем этот некто так поступает. По такому же принципу он воспринял необычную реальность, в которой оказался. Он уже знал, что на самом деле этих реальностей больше одной, но его это особо не волновало. Важно было лишь то, что позволяло ему выжить, а в дальнейшем, возможно, извлечь из всего этого еще какую-нибудь пользу.

Присев на скамейку, он достал из кармана пачку частично исписанных листов и похожий на карандаш грифель.

«Похоже, – начал писать он, – о базовых потребностях я могу не беспокоиться. Я получаю еду, когда в ней нуждаюсь, нахожу брошенный, но все еще теплый дом, когда хочу спать, а прежде всего – такое впечатление, что мне ничего не угрожает. Я видел здесь множество умирающих или уже мертвых людей – они гибнут от руки других, от странных несчастных случаев, от мелких ран или болезней, от которых на Новых Землях вылечили бы за несколько часов. Однако со мной самим ничего не случилось с тех пор, как я покинул дом Саримель, за что следует благодарить Бога (если таковой существует)».

Он послюнил кончик грифеля и задумался.

«Вряд ли, впрочем, мне стоит настраиваться на то, что я неуязвим. Моя все еще негнущаяся нога напоминает, что следует соблюдать минимум осторожности.

Самое важное – найти кого-нибудь, с кем я мог бы найти взаимопонимание. Наверняка при желании я мог бы выучить местный язык, но мне не хватит для этого терпения, к тому же язык этот производит впечатление достаточно сложного, а мне, чтобы объяснить, кто я такой, требуется знать значительно больше полутора десятков основных слов.

Возможно, у них есть какие-то другие методы обучения. Может, что-то вроде наших мнемокассет? Вряд ли людям, которые умеют путешествовать во времени, приходится зубрить слова?

Те ниши, про которые Ивен говорил, что понятия не имеет, для чего они служат – как раз нечто похожее на машины времени. Сперва я слегка их боялся, одна придавила мне ногу, но потом я привык и научился ими пользоваться. Все просто – достаточно войти внутрь и подумать о чем-то связанном с миром, в который хочешь попасть. Сойдет что угодно – гниющий у входа труп, царапина на одной из колонн, воспоминание о светловолосой девушке с каштанами.

Я насчитал уже шесть разных миров в разной степени распада, хотя, вероятно, их намного больше. Чтобы открыть для себя новые миры, я думаю о чем-то совершенно случайном, а потом, стоит мне в них оказаться, возвращение уже не представляет проблемы.

Чаще всего, естественно, я думаю о чем-то позитивном, вроде свежей жратвы, молодых женщин и мягких постелей, но пока что даже лучший из миров, куда мне удалось попасть, обладает неким изъяном. Все чаще я ловлю себя на мысли, что, возможно, здесь вообще не существует нормального мира, где процесс гниения и распада шел бы с обычной скоростью.

И это предположение чертовски меня пугает.

В некоторых мирах вообще больше нет людей, но временами я все равно туда спускаюсь, чтобы поискать драгоценности. Боже (если ты существуешь), здесь столько золота, серебра и дорогих камней, что можно было бы купить за них целую планету! Стены во многих жилищах покрыты золотом или серебром, в некоторых мне доводилось видеть мозаики из драгоценных камней. Сперва мне хотелось все это сдирать, но на самом деле незачем – здесь хватает и обычных украшений, тяжелых ожерелий, диадем, цепей и одному дьяволу известно чего еще. Я во всем этом не разбираюсь, но знаю, что когда вернусь домой, получу за это кучу денег.

И все это существует во множестве версий, как и сам город. В смысле – если ты нашел ожерелье в одном мире, то в другом можешь найти в том же месте такое же (то же?) ожерелье, только, к примеру, покрывшееся более толстым слоем пыли. К счастью, золото и драгоценные камни не портятся, так что их можно искать даже в самых разрушившихся мирах. Собственно, я даже предпочитаю искать именно там, поскольку точно уверен, что не явится хозяин и не даст мне в морду.

В одном из миров (там, где у входа в «музей» лежит труп), я устроил тайник. У меня уже столько всего, что я даже не знаю, как все это с собой заберу.

Заодно я ищу и людей, с которыми можно было бы пообщаться. Возможно, мой метод не особо изобретателен – я просто брожу тут и там, пытаясь заговорить с теми, кто вообще еще способен разговаривать.

Ну и ладно. Ивен закончил три факультета – и что с того? Я не настолько умен, зато мне везет.

Того, кто мне поможет, наверняка придется ждать дольше, чем еды, но я знаю, что рано или поздно кто-то такой найдется».

3

– Рад, что ты в конце концов принял мое приглашение, хотя не ожидал, что у тебя возникнет желание войти через окно, – встретил Финнена в дверях дома Брин Исса. – Входи. Прежде чем мы сядем ужинать, я покажу тебе то, что ты так хотел увидеть.

Финнен подавил желание объясниться, хотя это было непросто. Во взгляде улыбающегося Иссы было нечто, заставлявшее подозревать, что он уже обо всем знает, и лучше признаться заранее.

А может… может, он и в самом деле знал. Если отец Каиры столь часто проходил геномодификации, он вполне мог стать телепатом.

У Финнена подкосились колени, он ощутил, как его бросило в удушливый жар. Правда, он знал, что телепатический талант не сочетается ни с каким другим – телепаты платили за свой дар значительным снижением интеллекта, а Исса идиотом явно не был. И все же Финнен на всякий случай решил вести себя осторожнее. В конце концов, с тех времен, когда он интересовался данной проблемой, что-то могло измениться.

Пройдя по нескольким извилистым коридорам, каждый из которых был уже и темнее предыдущего, Финнен снова заблудился. Все это время он старался думать о чем угодно, только не о Каире (Каире, висящей на крыльях над огнем, Каире с горящими волосами, наконец, о Каире с Дими, которой уже ничто не угрожало).

Он думал о наполовину оплавленном серебристом лице с единственным глазом, блестевшим в лунном свете, а также, сам не зная почему, о запертых в клетках миниатюрных механоидах, оживляемых личностями настоящих зверей.

А потом, пройдя еще несколько коридоров, он подумал, что в этом доме столько разных зал и комнат, что отец Каиры мог бы отвести его в одну из них и там убить, а слуги нашли бы тело только во время генеральной уборки. Подобной шуткой он пытался поправить себе настроение, но она вовсе не показалась ему смешной.

– Сюда, – Исса распахнул двери, и Финнен, чувствуя, как его душа уходит в пятки, перешагнул порог.

Он оказался в узком темном помещении, но мгновение спустя Исса хлопнул в ладоши, и под потолком зажглись светлячковые лампочки. Свет их упал на кровать и лежащую на ней фигуру.

Брин Нирадж. Голый, пристегнутый ремнями, обхватывавшими лодыжки и запястья. Ему был введен катетер, а из носа торчала тонкая трубочка желудочного зонда, сквозь которую сочились питательные жидкости. Рядом тихо гудел дозатор. Нирадж неровно дышал, и ему снились сны. Мышцы его лица слегка подрагивали, под закрытыми веками двигались глазные яблоки.

– Подойди ближе, – предложил Исса.

Финнен нервно сглотнул. Ладони его были скользкими от пота. Когда он подошел, лампочки последовали за ним и спорхнули с потолка, лучше освещая то, к чему он хотел приглядеться внимательнее.

Голову Нираджа.

До этого Финнен видел только лицо ниже глаз, но теперь стал виден также выбритый череп с воткнутым в него десятком игл. Кожа вокруг них была смазана красным антисептическим средством, отчего казалось, будто из ран все еще сочится кровь.

– Зачем это? – прошептал он.

Его бросало то в жар, то в холод. «Как бы я сам выглядел на его месте?» – не переставая, мысленно повторял он, хотя слова полностью утратили всякий смысл. Представить себя в подобной ситуации – это… это было уже попросту чересчур. Все существо Финнена, казалось, сжалось в комок от охватившего его ужаса.

– Таким образом я могу раздражать его мозг, – ответил Исса. – Боль, страх, голод или отчаяние – все это я могу вызвать, не будя его. А он…

– Видит сны, – закончил Финнен.

– Да, сны, – отец Каиры мягко улыбнулся, затем схватил одну из игл и повернул ее. По лицу Нираджа пробежала судорога. Парень застонал и дернулся, из уголка левого глаза потекли слезы. – Судя по всему, ему снится что-то не слишком приятное, – Исса погладил сына по щеке.

– И это в наказание за то, что погибла Каира? Это… это… – Финнен тщетно искал подходящее слово. Ему казалось, что ни одно из них не сможет передать его чувства. – Не по-людски, – наконец сказал он. – Он не виноват в смерти Каиры.

Исса покачал головой.

– Именно что виноват. Он прекрасно знал, что несет ответственность за сестру.

– Вы знаете, что он сам до этого пытался ее убить?

– Знаю.

Финнен ощущал растущую злость на Иссу, который, правда, пока что не сказал: «Тебе не понять», но, несомненно, именно так и думал.

– И что? Ничего? Все нормально?

Исса кивнул.

– Чтобы достичь определенных результатов, порой требуется некоторая жестокость. Впрочем, – добавил он с едва заметной улыбкой, – не думаю, что Нирадж особо старался. Каира была склонна многое драматизировать.

«Была». Финнен отметил, что Исса с легкостью употребил прошедшее время. Похоже, он и в самом деле верил в смерть дочери.

Финнен облегченно вздохнул, почувствовав растущую уверенность в себе.

– А если бы Каира тогда погибла?

Исса молчал, а когда светлячковые лампочки повисли рядом с его лицом, Финнен присмотрелся к нему внимательнее. Отец Каиры старался держать себя в форме, но явно похудел с тех пор, как они виделись в последний раз. Щеки его ввалились, под глазами виднелись тени. Финнен еще больше уверился, что Брин Исса считает дочь мертвой.

«Теперь он скажет: „Тебе не понять“», – подумал он.

– Тебе не понять, – сказал Исса, и Финнен едва не рассмеялся, хотя еще мгновение назад со злостью ожидал этих слов. Иллюзий он не питал, зная, что его реакция – лишь попытка подавить страх, и приказал самому себе удвоить осторожность. Может, Исса и похудел, но оставался опасным противником. Если Финнен чем-то себя выдаст… А собственно, что тогда?