Текст книги "Дух зверя. Ненависть"

Лис снова замолчал, погрузившись в свои мысли, предоставив Змее время как следует обдумать услышанное. Так вот чего этот изверг добивался! Чтобы я стала бездушным истуканом. Не дождешься, гад!

– Так оракулы рассказывают людям, но я не верю. Особенно в ту часть про душу. Все это расплывчато и неопределенно, хотя звучит жутко. Они великие словословы – эти белоглазые демоны. Оракулы… Только оракул может снять Печать, как и поставить ее. И Печати бывают разные. Их сотни сотен видов. Они могут как усилить духа, так и ослабить. Многое могут… даже убить. Я думаю, что, возможно, это какая-то древняя магия времен Святого Змея.… Эти белоглазые слепцы утверждают, что если йока не закрыть печатью, то его постигнет скорое безумие.

Лис с силой сжал в кулак пальцы, до этого выбивавшие о столешницу глухую дробь. Змея озадаченно поглядывала на Учителя, пытающегося сдержать в себе бешенство. Она никогда не видела оракулов и только по смыслу разговора смогла догадаться, что белоглазыми слепцами Лис назвал именно их. Люди же величали оракулов божественными старцами и считали хорошей приметой встретить их, ибо в помощи те никому не отказывали. Более того, их считали чудотворцами, и они действительно владели какой-то древней магией.

– Не верь оракулам. Не верь никому, кто имеет над тобой власть, потому что все их действия направлены к одной цели – еще более эту власть усилить!

Он нахмурился, поняв, что позволил себе излишнюю горячность. Олга чуть не спряталась под стол, пытаясь сделать вид, что не заметила слабину в железном Лисьем спокойствии. Этот йок чересчур мстителен. А Змее лишних пинков получать отнюдь не хотелось. Нелюдь тем временем продолжил.

– Все духи почитают оракулов, как богов. Их очень мало, я имею ввиду белоглазых. Они бессмертны и могут переселяться в чужие тела. Таким образом оракулы проносят накопленный опыт и силы через века. Без их Печатей “сыны смерти” просто вымрут, и никакой кодекс не удержит их от безрассудных поступков, продиктованных горячими сердцами. Например, захотят… отомстить… тем, кто не дал им спокойно умереть, будучи людьми. Так и перебьют друг друга.

Лис задумчиво потер висок указательным пальцем.

– Печать Жизни, то есть первая печать, имеет свойство стирать из памяти все, что было с человеком до обращения. Дух помогает ей в этом. Ему это выгодно. Легче ужиться с разумом без прошлого. Легче управлять.

Змея насторожилась. Она помнила зов, и до сих пор ей было страшно от единственной мысли, что, танцуя на грани, она могла не справиться со странными силами, пытавшимися столкнуть ее в омут беспамятства.

– Но вернемся к тебе. Я давал тебе основы ближнего боя на коротких мечах – то, чему обучают армейских новобранцев, да желторотых барчат, – неожиданно сменил тему нелюдь. – Я ждал, когда же ты сможешь осилить свою глупую злобу и включить, наконец, голову. Когда ты перешагнешь грань ненависти, затмевающей разум, и твоя ярость станет холодной, не мешающей мыслить.

– Смешно было смотреть, как ты тупо бесишься, не желая даже подумать о чем-то, кроме своей ненависти. А твои попытки досадить мне… да уж… здесь и говорить не о чем… потешно! В бой надо идти хладнокровно. Сильного противника можно победить только хитростью, а нахрапом лезть – себе дороже. И, слава Небу, ты это, наконец, уразумела.

И он на мгновение поймал ее взгляд, ища подтверждение своему последнему умозаключению. Олга беспокойно заерзала на табурете, отводя глаза. Конечно, ни о чем таком она даже не задумывалась. Все во время того последнего урока получилось внезапно и как-то само собой. Но не это было главной проблемой на данный момент. Печать! Вот о чем стоило волноваться не на шутку. По логике Лисьего рассказа – хотя Змея, что странно, не потеряла память о бытности своей в “прошлой” жизни – в ближайшее время ее душа должна быть “выжжена”, чего Олге не слишком-то хотелось. Более того, она была в ужасе от подобной перспективы. Как бы призрачно ни было такое понятие, как душа, потерять ее – значило утратить человечность, а это страшнее любого греха, ибо нарушить столь сложное естество, созданное Творцом, чревато неприятностями. Так наставляли в храме, и Олга не считала это учение богословской чушью. “Все едино и совершенно в своем единстве. И единство свято, как свят Творец. И человек не в праве нарушать то, что создано не им, ибо все создано для него, и он создан для всех”. Как же можно без души остаться человеком?! Вот если вырвать сердце, во что превратится живой, кроме как в труп?

Не надо обладать большой проницательностью, чтобы понять причину Олгиных тревог. Лис, буравящий ее своим взглядом, догадался и произнес со странной… злобой ли?.. в голосе:

– На тебе нет Печати.

Змея в изумлении не нашла ничего лучше, как задать глупый вопрос:

– Почему?

– Когда оракул пришел к тебе, я убил его.

Олга, открыв рот, не страшась, разглядывала сумасшедшего йока, посмевшего совершить такое… такое преступление. Лис внимательно следил за ее реакцией, презрительно скривив тонкие губы в усмешке. Выждав пару мгновений, он наклонился к ней через стол.

– Назови-ка мне свое имя.

Олга насторожилась.

– Какое именно?

Лис удивленно приподнял одну бровь.

– А у тебя их много? Ну что ж, давай по-порядку, все, что помнишь, начиная с мамок-нянек и кончая храмом. Говори!

– Мое первое имя – Олга, дочь Тихомира-оружейника и Луты-кружевницы. Мое второе имя – никто. Мое третье имя – Змея, “дочь смерти”, дух зверя…

И лишь когда Олга закончила свое краткое жизнеописание, она осознала, что совершила самую большую ошибку в своей жизни. Причем, совершенно не понимая, как она умудрилась все выболтать. Это было похоже на колдовство. Холодный пот выступил на лбу, рубаха моментально прилипла к телу, пальцы предательски задрожали. Как же он сподобился сотворить с ней такое? Она метнула в его сторону настороженно-злобный взгляд. Лицо Лиса по выразительности напоминало камень и было такое же серое от усталости. Он, как изваяние, сидел, не мигая, несколько долгих мгновений, а потом как-то потек всем телом, подобно воску, тяжело опираясь на столешницу.

– А теперь ты можешь задать мне один вопрос, а я попробую на него ответить.

Змея посмотрела в черные глаза Рыжего, в пустое пыльное зеркало души, в котором нечему было отражаться. А ведь он был совсем мальчишкой, когда стал “сыном смерти”, не больше десяти лет от роду. Глупо обращать в таком возрасте, организм не выдержит. Странно, что он вообще выжил. Олге вдруг стало так по-волчьи тоскливо, что захотелось лечь и умереть. И в груди появилась давящая тяжесть неисполнимого желания попасть в родной дом, к братьям и сестре, к отцу и матушке. И она спросила Учителя, даже не надеясь на ответ:

– Ты отпустишь меня когда-нибудь?

Лис, качая головой, невесело усмехнулся.

– Это уже невозможно. Ты поймешь… когда-нибудь.

***

Прыжок. Еще прыжок. Сапоги заскользили по обледеневшим камням, припорошенным снегом. Олга, не удержав равновесие, по колено провалилась сквозь тонкую ледяную корку в холодную воду. Дыхание перехватило, ноги моментально занемели и отказались слушаться. Сильное течение неумолимо затягивало под лед. Змея выпустила когти и, вгрызаясь твердыми, как сталь, костяными отростками в горную породу, взобралась обратно на камень. Несколько долгих мгновений она сидела неподвижно, подобрав под себя мокрые ноги, и разглядывала бурые, длинные, с мизинец, когти, мысленно приказывая им втянуться. Это очень неприятно – наблюдать, как острые лезвия уходят под покрасневшую от холодной воды кожу. И больно. Но терпимо. У Лиса эта процедура занимает миг, значит и у нее скоро разовьется та же скорость. Она способная ученица. Способная и очень злая.

Олга стянула сапоги, вылила набравшуюся в них воду и надела сухие шерстяные носки, бережно согретые во внутреннем кармане полушубка. Блаженство! Вслед за носками свое законное место заняла побуревшая от воды обувь.

Метка!

Змея подскочила на месте, как укушенная. Она потеряла метку – синюю ленточку! А это значит, что придется проходить трассу еще раз, ночью. Олга вытянула из кармана моток связанных между собой в радужном порядке разноцветных лоскутов. Красная, оранжевая, желтая в мелкую черную крапинку, зеленая, небесно-голубая с куском грязных кружев. Ей осталось последние две. Синяя была придавлена камнем ко дну быстрой горной речушки, на мелководье. Змея порядком намучилась, спускаясь в ущелье по крутому склону. И нет, чтобы сразу привязать тряпицу к общей цепочке… так она решила сначала перебраться по камням через заводь на противоположный берег, чтобы не торчать на промозглом ветру среди ледяных скал. И вот! Метка, наверное, выскользнула из руки, когда она цеплялась за валун, и лоскуток затянуло под лед. Теперь искать бесполезно, течение давно унесло тряпку к порогам. Бесполезно, но стоит.

Змея, убирая моток обратно в карман, поднялась и, хлюпая размокшими сапогами, запрыгала с камня на камень к берегу. Лучше понадеяться на доброе расположение хозяйки-судьбы, потерять время на поиски, и отделаться легким наказанием (поркой) за промедление, чем потерять часть цепочки и преодолевать трассу повторно. На этот раз Олге повезло. Буквально в полуверсте⁵ от заводи через поток перекинулась поваленная снежной лавиной ель. В ее зеленой, обледеневшей от водяных брызг кроне и запуталась метка. Змея, крепко привязав лоскут к общей цепи, вернулась к тропе и, сосредоточившись на следе Учителя, отправилась на поиски седьмого звена. Сегодня она обязана завершить цепь вовремя.

Это была странная и опасная игра – трасса. Ее правила отличались предельной простотой: пройти по следу Лиса через лес и скалы, собрать все метки, возвратиться в убежище к закату и принести завершенную цепь. Игра начиналась в полдень, после уроков и обеда, и оканчивалась с последним лучом солнца. Если Младшая приходила позже установленного срока и приносила цепь, Лис наказывал ее десятью ударами кнута. Если в цепи не хватало звена, наказанием служило прохождение заготовленной на следующий день трассы после пяти ударов кнутом. Если Змея приносила цепь вовремя, то она получала право задать Учителю один вопрос, на который он был обязан ответить.

Все просто, да вот только за последние два месяца Олга смогла получить лишь три ответа. Лис расставлял метки во время охоты во второй половине дня. За ночь следы заносило снегом, запах выветривался напрочь, и поначалу Олга блуждала по лесу до глубокой ночи в поисках проклятущих тряпок. В конце концов, вдоволь жестоко наигравшись со своей Ученицей, Лис научил ее замечать след не только на снегу, но и отпускать на поиски духа.

– Если рядом много людей, использовать этот способ нужно с большой осторожностью и внимательностью, – наставлял Лис. – Твое тело становится уязвимым для удара, поскольку ты отпускаешь свое сознание вместе с духом далеко от себя, пусть и на время. Ты видишь его глазами и слышишь его ушами. Для этого надо научиться подчинять силу и способности зверя внутри своего тела, чтобы так же легко управлять им на расстоянии.

Обучиться этому трюку было крайне сложно. Змей был силен, и как только Олга пыталась сосредоточить энергию на конкретном действии, ее начинало рвать на части от избытка силы. Все эти попытки были сродни заталкиванию медведя в мышиную нору. В конце концов, Змея догадалась, как разрезать медведя и расширить нору, чтобы одно уместилось в другое. Тогда она впервые, не оборачиваясь, увидела сосну за своей спиной. Это умение стало незаменимым на трассе, но отнимало много сил. Ближе к закату зрение Олги ограничивалось примерно двадцатью саженями⁶, а иногда навык совсем переставал работать.

Змея взобралась на скалу. По ущелью разливался мелодичный перезвон бегущего потока. Морозный воздух разносил звуки с необыкновенной четкостью и силой. Где-то далеко пронзительно закричала птица. Олга поглядела вниз. Вот она заводь, образованная резким расширением русла вправо. Там глубокое дно, течение медленнее, чем в основном потоке, и поэтому вода подернута тонкой ледяной коркой. А вон дыра, образовавшаяся из-за ее неосторожности. Надо будет запомнить это место. Весной заводь наверняка будет кишеть рыбой, идущей вверх по течению на нерест.

Змея огляделась. Древние сосны вздымались вверх, как гигантские колонны, врастая в голубой гранит небесного свода тяжелыми ветвистыми кронами. Свет с трудом пробивался сквозь драгоценно-серебристую хвою. Широкие, в два обхвата, серо-бурые стволы, густо укутанные одеялом синеватого мха, стояли стеной, и чаща казалась непроходимой. Здесь снега было меньше, но Лисьи следы, пересекавшие звериную тропу, отчетливо виднелись на нетронутом снегу тонкой цепочкой, уходящей вглубь седого бора. Олге несказанно везло, что скорее настораживало, чем радовало. Прошлая ночь выдалась не снежная и безветренная, и трасса, намеченная Учителем во время вчерашней охоты, была словно начертана углем по чистому листу бумаги. Змея расстегнула ремень, удерживающий плетеные снегоступы за спиной, и, привязав их к одеревеневшим на морозе сапогам, легко побежала по сугробам.

Ага, вот здесь Лис устроил засаду, прямо за валуном у спуска к водопою. Здесь снег примят сильнее. Вот кровь подстреленного барана. Интересно, зачем глупый зверь отошел так далеко от тропы? Подманил его нелюдь, что ли? Вот следы Лисьих снегоступов…

Олга шла быстро. Пар, вырывающийся изо рта, густым облачком охватывал лицо при каждом выдохе и оседал на кожу мельчайшими ледяными иглами. Холодный воздух звенел, как натянутая тетива. Еще мгновение, и невидимая лучница пустит стрелу, разбивая хрустальное изваяние замершей тишины. В темной кроне промелькнуло серое пушистое пятно – белка – одна, другая, третья. Змея засмотрелась на радостную игру зверьков, и, неожиданно для самой себя, очутилась на краю высокого обрыва. В глаза ударил яркий свет пламенеющего гигантского шара на горизонте, медленно утопающего в закипающей пене бордово-рыжих облаков. Олга замерла на миг, пораженная необъяснимым великолепием небесного вулкана. Солнце, как жидкая дымящаяся лава, растекалось по плоской поверхности туч, неровной полосой висящих над землей, и через занимающийся огнем кратер извергало себя на линию горизонта, изрезанную горным хребтом. И снег, лежащий на вершинах, занимался прощальным огнем умирающего светила. Олга никогда не видела настоящего извержения, разве что на полотнах и гобеленах, привозимых с далекого юга, но представшая перед ней картина вулкана из туч, повернутого жерлом к земле, была намного прекраснее всего того, что она представляла себе, глядя на работы мастеров.

Но восторг длился считанные мгновения. Солнце только коснулось горизонта, значит можно успеть прийти вовремя. Змея огляделась. Здесь, на опушке над обрывом, следы были глубже, значит, Лис в этом месте провел больше времени. Неужто решил полюбоваться видами? Ага, снежный покров нарушен вдоль самой кромки провала! Олга встала на колени, разведя пятки, чтобы снегоступы ненароком не сцепились задниками, и подползла к краю. Так и есть! Темно-сиреневая шелковая лента, привязанная к голой ветке кустарника, развевалась в потоках восходящего воздух. Змея аккуратно подтянула к себе лоскут, отползла от края и дернула. Шелк скользнул по гладкой коре. Последнее звено найдено. Цепь завершена. Змея знала, что убежище совсем близко. И какой вопрос она задаст сегодня.

***

– Учитель, расскажи, как становятся йоками?

Лис на мгновение задумался, пожевывая зажатую в зубах дратву⁷. Олга исподлобья бросала на него быстрые взгляды, не забывая накладывать ровные мелкие стежки на заплату, притачивая ее к разодранному рукаву полушубка. Сегодня Змея впервые выиграла трассу, и Учитель обязан удовлетворить ее любопытство.

Лис убрал в сторону шило и сапог, к которому прилаживал новые подметки, вынул нитку изо рта и произнес:

– Рановато тебе об этом знать, милая.

Змея замерла. Неужто Учитель нарушит правила своей же игры? Умеет ли вообще этот нелюдь держать слово? Знакомы ли ему такие понятия, как обещание и честность? Или для него обязательства перед таким ничтожеством и рабой, как она, ничего не значат? Господин дал слово, господин волен забрать его назад?!

– Обычно ритуал открывают Младшему, когда он достигнет зрелости в мастерстве и встанет на одну ступень со Старшим в технике боя. Но правила есть правила. Не бойся, я знаю, что это такое. И слово свое держу. Ведь ты – Ученик, а не раб. А я – наставник, а не господин.

Лис усмехнулся. Он что, умеет читать мысли? Хм, наставник… а методы у него, ну чисто господские.

– Нас не даром называют “сынами смерти”. В прямом смысле таковы мы и есть – духи обретают жизнь через смерть тела.

Учитель поднялся и ушел в дальний конец комнаты, за занавеску. Воротившись, он принес свой походный пояс с пристегнутыми кинжальными ножнами разного размера. Сняв самые маленькие и простенькие на вид, Лис аккуратно развязал “мирную” тесьму, не позволяющую моментально вынуть кинжал, и извлек тончайшее серебряное лезвие. Олга, позабыв о шитье, вытянула шею, с восхищением разглядывая древний – она не сомневалась в его возрасте – искусно изукрашенный тончайшей резьбой клинок. Ониксовая рукоять, инкрустированная черненым серебром, оканчивалась шлифованным шаром навершия из горного хрусталя. Такое жало стоило целого состояния.

– Это не простое оружие. Это ритуальный клинок. Он есть у каждого йока. Чтобы дух “правильно” ожил в теле, нужно найти подходящую жертву. Во-первых, возраст! Не меньше тринадцати зим. Во-вторых, пол. Духами становятся исключительно мужчины, так как женщины после ритуала не выживают. И, в-третьих, человек должен находиться на грани смерти, уверенный в неизбежном исходе. Поэтому Старшие обычно ищут себе учеников среди смертельно больных, на полях сражений или по тюрьмам и каторгам, где преступники и рабы часто предпочитают смерть безнадежному и бессмысленно-жестокому существованию.

И опять, как во время их первого разговора об оракулах, в голосе Лиса зазвенели нотки гнева.

– Когда “сын смерти” погибает… тебя это удивляет? Не обольщайся. Мы настолько же смертны, насколько и обычные люди, вот только убить нас, уже принявших одну смерть, не в пример им, сложнее. Только одним способом можно качественно извести духа. Достаточно простейшего отсечения головы, и зверь покинет тело. К тому же, если дух перестает убивать, он чахнет и умирает… Но… вернемся. Когда “сын смерти” погибает, его напарник – Учитель или Младший, или, в крайнем случае, оракул, – “забирает” духа из тела. До поры до времени зверь живет в клинке. Найдя подходящую жертву для перерождения, йок добивает ее вот этим оружием в самое уязвимое место. Зверь внутри, зверю хорошо, зверь спит. Потом приходит оракул, и мрак его знает, как эта тварь находит перерожденного. По запаху, наверное.

Рыжий перешел на свой обычный язвительно-ядовитый тон. Его что-то разозлило. Сам ли вопрос или внезапно вклинившиеся в линию разговора оракулы. Когда Учитель был раздражен, он начинал изъясняться таким вот вкрадчивым, с издевкой голосом, будто разъясняя недоумку очевидное. Олга нервно теребила рукав полушубка. Нелюдь был, мягко говоря, не в ладах с божественными старцами. Когда и каким образом они успели так сильно испортить ему характер, Змея не представляла, но, так или иначе, свою злость Лис явно намерен сорвать на ней, ибо больше не на ком.

– Так вот, белоглазый приходит к новоиспеченному “сыночку”, и, пока тот валяется в бреду, исходя … послесмертными хрипами, прикладывает к нему свои нежные ручки – ставит Печать – после чего у несчастного юнца случается помрачение рассудка.

Лис выразительно постучал пальцем у виска.

– И вот в рядах бесчувственных идиотов пополнение. Новый убийца! Все радуются. Хотя вряд ли. У них же нет того самого, что требуется для радости…

Нелюдь вдруг замолчал и, подперев щеку кулаком, задумчиво уставился на моток дратвы, лежащий на столе. Олга расслабилась. На этот раз, слава Творцу, Лисий гнев прошел стороной.

Очень странной показалась Змее вся эта история. Зачем и кому понадобилось воспроизводить расу проклятых Великим Змеем убийц? Какой смысл создавать армию идеальных воинов, если она не служит ни одному государю? Нигде и никогда Олга не встречала упоминания о том, чтобы клан вступал в регулярную армию и полным составом участвовал в военных действиях. Да, их нанимали, и они шли убивать за деньги, но всегда были нейтральны. Нейтральны и независимы. Каждый раз приходили сами, как будто знали, что где-то кому-то желают смерти – жестокой, быстрой, неизбежной. И, исполнив работу, исчезали вместе с деньгами.

Подобную историю Олга слышала от одного студента, сына воеводы, отправившего нерадивое чадо стачивать гнилые зубы о гранит науки. Наместник одной из приморских волостей, у которого и состоял на службе воевода, пытался выловить со своей дружиной шайку разбойников, разоривших обоз с княжеской казной. Но дело было не только в золоте. Во время налета треклятые тати порешили сына наместника, сопровождавшего обоз. Отец был в ярости и горел желанием отомстить за убитого сына, но беда была в том, что разбойников и след простыл. Видимо, атаман распустил своих молодцов, а то и сбежал в соседнюю волость вместе со всей шайкой. Наместник зачах бы от горя и ненависти, страстно желая смерти своим кровным врагам, если бы не явились к нему, спустя месяц, два йока. Они запросили по десять! золотых за каждую снятую голову и двадцать за живого убийцу барчонка. Наместник согласился с одним условием: если те возьмут с собой соглядатая, чтобы было, кому подтвердить количество и качество выполненной работы. Духам было все едино, лишь бы не мешался и под меч голову не совал. Наместник подумал и послал одного из охранителей обоза, выжившего после налета, чтобы тот опознал убийцу, да своего воеводу для порядка. Последний потом с дрожью в голосе рассказывал жене и детям, как они продирались три дня через чащобы, по бездорожью на север. И одному Творцу ведомо, как эти жуткие нелюди находили дорогу.

Разбойнички и вправду, как оказалось, скрылись в соседнем уезде, вне владений мстительного боярина. И когда затемно третьего дня пути отряд выбрался к их логову, воевода стал свидетелем самой ужасной резни из всех виденных им за свою долгую жизнь. Два жилистых духа уложили пару десятков крепких мужиков, половина из которых относилась к разряду бывалых и умелых наемников, а остальные являли собой отчаянных головорезов ростом в три аршина⁸.

Духи. Сильная, но малочисленная раса, у представителей которой от людского прошлого осталась только внешность. Холодные глыбы льда среди плодоносящих полей, полных жизни. Чужаки, живущие против природного естества. Кому так необходимо их бессмысленное существование в мире? Кто отдает приказ к воспроизведению рода? Что движет нелюдями в поиске новой жертвы для перерождения? Кто? Почему?

– Зачем?

Лис встрепенулся, скидывая с себя остатки задумчивого оцепенения.

– Что “зачем”?

– Зачем это все? Зачем мы нужны… кому?

Учитель несколько долгих мгновений сверлил ее взглядом, потом поднялся, убирая кинжал в ножны.

– Если это очередной вопрос, то спешу напомнить, что ты собрала только одну цепочку. Так что любопытствовать будешь в следующий раз, – недовольно огрызнулся он. Олга подумала и решила, что подобного вопроса она ему никогда не задаст – было в дрогнувшем голосе Лиса что-то такое, что Змея сразу поняла: он не знает ответа.

***

Первое, что увидела Змея, выходя из лесу, был густой дым, белыми столбами поднимавшийся из двух печных труб в темнеющее к ночи небо. Это было вдвойне хорошо. Во-первых, прямые, не нарушаемые ветром дымовые нити предвещали тихую ночь и морозный, к тому же безоблачный, как нынче, день. Значит, тучи на западе, сквозь которые расплавленным железом изверглось затухающее солнце, уйдут вдоль горизонта на север, к таежным топям.

Во-вторых, две струи дыма означали, что Лис затопил баню. Да славится веками великий ум, создавший сей великолепный храм омовения и очищения!

Змея, сняв снегоступы, перескочила через припорошенный снегом овражек, и, взобравшись по крутой тропинке, вышла на плац рядом с обмотанной корабельным канатом битой, да так и застыла в изумлении от представшей перед ней картиной.

Честно признаться, Олга еще ни разу не видела Рыжего со стальным клинком наголо. А с двумя и подавно. “Деревянный меч – единственное оружие настоящего Учителя” – любил говаривать Лис, охаживая им во время уроков плохо защищенные участки ее тела. А сейчас…

Это было похоже на танец. Дикий, прекрасный и смертельный. Два коротких меча-близнеца послушно плясали в умелых руках, багровые отблески заходящего солнца будто жили в них своей жизнью. И сталь, бешено играя световыми лучами, разлеталась на тысячи кровавых осколков, оставляя вокруг танцующего тела багряно-серебристый шлейф, то вздымающийся над головой, то ниспадающий каскадом к земле. Лис, казалось, слышал какой-то музыкальный ритм и, следуя ему, то ускорял плавные движения, с необыкновенной быстротой вращая смертоносное оружие, то замирал в резком полуразвороте и скользил в сторону. Иногда клинки начинали жить и действовать порознь, выписывая в воздухе замысловатые фигуры, с пронзительным криком разрезая тугой морозный воздух. Иногда, как братья, блистали согласно друг с другом, завораживая точностью и быстротой удара. И пели, пели свою холодную, как сталь и неизбежную, как смерть песню.

Змея, затаив дыхание, наблюдала за тягучими, грациозными и бесшумными – даже снег не скрипел – движениями Учителя и не пропустила того момента, когда один из клинков во время очередного разворота как бы по инерции выскользнул из ладони и полетел в ее сторону. Не пропустила и не шелохнулась, зная, что нелюдь таким образом приветствует свою Ученицу и заодно разъясняет, что ее присутствие давно обнаружено. Когда клинок с глухим вздохом вонзился в канатную обмотку биты всего в одном вершке⁹ от левого виска, она лишь вздрогнула, но через миг холодный пот дрожащими бусинами страха покрыл спину и тонкой струйкой потянулся между лопаток. Глухая повязка из толстой ткани закрывала Лисьи глаза.

Нелюдь же спокойно завершил танец с одним мечом, перекидывая его из руки в руку, с достоинством поклонился заходящему солнцу и, небрежным движением сдернув повязку с лица, подошел к Змее, убирая клинок в ножны.

– Понравилось? – Лис, будучи на голову выше Олги, нависал над нею с паскудной ухмылкой, внимательно изучая каменное лицо ученицы. Олга отрицательно покачала головой.

– Нет.

– А хочешь так же?

– Да.

Лис усмехнулся шире. Плоским навершием меча, зажатого в правой руке, он откинул с ее глаз прядь волос, хорошо отросших за последние два месяца.

– Тогда будь послушной девочкой.

– Да, Учитель.

– И иди, приготовь чистое белье и простыни для бани.

Олга опустила глаза и, выскользнув из тесного пространства между нелюдем и битой, на негнущихся ногах направилась к дому. Она до сих пор не могла привыкнуть к запаху смерти, который особенно сильно ощущался рядом с Рыжим. И к этим жутким пустым глазам.

Лис несколько мгновений смотрел вслед удаляющейся Младшей. Потом, выдернув меч из дерева, убрал его в поясные ножны, и только после этого смотал снятую с рукояти ленту, состоящую из разноцветных, по числу полос в радуге, лоскутов. Сосредоточено потирая пальцем висок, Учитель направился в дом.

***

– Ну, так что ты сегодня хочешь услышать от меня?

Вторая цепочка оказалась легкой. Солнце было еще высоко над горизонтом, когда Змея возвратилась с трассы. Вчера Лис с утра ходил на оленя в долину, возвратился на самом закате, так что ему было не до развешивания меток. Он даже не достал кнута, чтобы наказать Младшую за незавершенную цепь, и не отправил дрожащую от усталости ученицу наново выполнять задание. Вместо порки Олга полночи занималась разделыванием туши убитого зверя. Сегодня утром Рыжий как попало раскидал лоскуты по лесу, не уходя далеко от убежища, и Змея быстро и без особого напряжения собрала цепь. Она даже успела приготовить хороший ужин и испечь хлеба к возвращению Учителя из… а, мрак его знает, откуда!

И теперь, отодвинув миску, полную обглоданных костей, он прихлебывал из глиняной чашки горячий травяной чай и вопросительно смотрел на свою ученицу.

– Скажи, почему ты нарушил ритуал и сделал женщину духом? Почему именно я?

Последняя фраза была произнесена с такой тоской, что Олга даже испугалась своего голоса: а вдруг Учитель рассердится такому ее недовольству! Но Лис остался спокоен, лишь смерил Младшую оценивающим взглядом. Сегодня он явно был в хорошем настроении.

– Ты, как я помню, училась при храме Святого Змея, и, значит, должна была слышать историю о вашем духе-покровителе.

Олга утвердительно кивнула.

– Так вот, практически все, что там наплели – ложь. И не по злому умыслу ваши священники так исказили правду, а по неведению. Давно это было… многое утеряно, а кое-что и спрятано.

У Олги брови удивленно поползли вверх.

– К сожалению, правды я и сам толком не знаю. Не успел расспросить… у Учителя. Да он бы и не сказал, – с горечью добавил нелюдь, – хоть и знал, тьма ему в печень. – Но то, что знаю, я тебе расскажу.

– Дух Великого Змея, который, как ты, надеюсь, догадываешься, живет теперь в тебе, изначально имел женскую сущность. Принимая человеческое обличье, он становился ею, а не им. Это уже после святые отцы приписали Змею мужское… кхм, достоинство, ибо женщина, по их мнению, существо зависимое и маленькое, так что не к чему ставить ее рядом с великими деяниями. Возгордится еще, чего доброго.

– Неизвестно, кто, когда и как смог впервые закупорить Змея в человеческой оболочке, но с тех пор того умельца проклинают все, кому не лень. И люди, и сами “сыны смерти”, и оракулы. Проблем с ним была такая куча, что разгребать ее приходилось десятилетиями. Змей – существо сильное, одно из сильнейших, к тому же сохранившее остатки былого разума. Он не желал покоряться оракулам. Его закрывали шестью Печатями, он же ломал их, и носящий его человек, будучи мужчиной, сходил с ума. Его пробовали вселить в женщину, но заставить такое существо убивать людей было невозможно. Змей либо уничтожал тело, либо начинал уничтожать духов. Он никогда не шел против своей созидающей природы, а родных детей, положенных на алтарь зависти, если следовать легенде, помнил очень хорошо. В конце концов клинок, хранящий в себе Змея, закопали поглубже, и оракулы запретили возрождать непокорное существо. Додумались они до этого примерно пять сотен лет назад, когда случился великий мор на Княжьем острове. Да-да, тот самый проклятый остров, где некогда располагалась столица Приземского княжества.