Текст книги "Дух зверя. Ненависть"

Уже! Олга сжала в кулаки взмокшие ладони, склоняя голову в глубоком поклоне. Сил едва хватило на то, чтобы сдержать дрожь в голосе и твердо произнести:

– Да будет так.

***

Три дня вынужденного безделья у горячих озер утомили Змею больше, нежели двойное прохождение трассы. Выматывали мысли, копошившиеся в голове, будто клопы, такие же омерзительные и столь же неистребимые. Ни о чем другом, кроме предстоящего поединка, Ученица думать не могла. Мысль об убийстве приводила ее в ужас, и, как бы она ни старалась распалить тлеющий в груди уголек гнева, неверное пламя гасло в потоке страха и отвращения. Сначала она уповала на то, что Лис не позволит ей совершить месть, но при воспоминании о его взгляде во время последнего между ними разговора все надежды рассыпались в прах. Казалось, нелюдь сознательно ставил перед ней выбор: либо убийство, либо вечное рабство в оковах чужой – Лисьей – Печати. Ну почему, почему он просто не отпустит меня? Что я ему?! Неужели нет другого выхода? Их ведь тысячи тысяч, выбирай любой! Что мешает ему изменить существующие порядки? Нарушив закон многие разы, неужто нельзя преступить его еще один раз?! Возможно, Рыжий своим холодным разумом не в силах был создать иные варианты, особенно те, что рождаются в сердце под влиянием таких чувств, как сострадание и любовь, чего лишила нелюдя двойная Печать. А ведь он хочет быть человеком! Это мерзкое злобное животное хочет быть, как люди!

А, возможно, здесь какой-то иной, более глубокий замысел, проверка на стойкость… только вот, как Олга ни старалась, смысла этой игры уловить так и не смогла. Так, сидя в купальне, Младшая три дня размышляла о выборе, который ей предстояло сделать, медленно сходя с ума от неопределенности, и ненавидела проклятого йока все сильнее с каждым часом. Иногда, в минуты слабости, она видела выход в самоубийстве, но туман быстро рассеивался. Смерть от собственной руки Змее была не по силам, свою голову она вряд ли сподобилась бы отрезать, а видеть лиловые точки на своем теле ей, по-видимому, не дано природой.

Так Змея очищала свой разум от “скверны людской”, с каждой минутой все глубже погружаясь в оную. Под конец она старалась вообще не думать, но чем ближе был назначенный для поединка час, тем в большее смятение приходила несчастная Ученица. И единственным желанием была не краюха хлеба для голодающего третий день тела, а скорейшее завершение этих жутких терзаний, уже не важно, как, лишь бы все кончилось. Интересно, Лис так же мучился перед своим сражением?

На рассвете означенного дня Олга развернула сверток, приготовленный Лисом, и облачилась в ритуальные одежды. Длинные просторные штаны из тонкого, тщательно выбеленного льна удерживал на талии широкий пояс из черной змеиной кожи, богато изукрашенный жемчугом и черненым серебром, с серебряной же пряжкой. На лодыжках гачи стягивались шнурками для удобства во время боя. Опоясываясь, Змея заметила в серебряных прожилках ременных украшений бурые пятна давно засохшей крови. Менее заметные на черной коже подтеки были и на внутренней стороне пояса. Олга поморщилась, представив, сколько своей крови пролил Лис ради мести и ненависти, и тут же отогнала мысль о том, что ей, по сути, предстоит сделать то же самое.

Замотав косу в тугой шишак на затылке, она повязала на лоб ремешок той же черной кожи с единственным украшением – большой бусиной из горного хрусталя у левого виска.

Штаны, пояс да повязка составляли весь наряд, и немудрено, если учесть, что духами становились лишь мужчины. Олга задумчиво почесала кончик носа, соображая, чем бы прикрыть грудь. В конце концов, она укоротила рубаху, соорудив из обрезка плотную перетяжку, и оборвала рукава.

Накинув на плечи плащ, что служил ей покрывалом в течение трех дней, и сунув ноги в сапоги, она медленно пошла к оговоренному заранее месту поединка. Переодевания несколько отвлекли Олгу от мрачных мыслей, но теперь страх с каждым шагом все сильнее давил на грудь, стесняя дыхание.

Змея не желала идти, все в ее душе противилось предстоящему действу, но ноги сами несли ее к одинокому мертвому дереву на высокой скале над морем. Там, сидя на валуне, ее уже ждал Лис. Поднимаясь по широкой тропе, Олга видела лишь его спину, закутанную в черный, заснеженный по плечам плащ, но догадывалась, что нелюдь, словно сросшись с камнем, неподвижно глядит в тусклую серо-зеленую даль неба и моря, связанных воедино тонкими пушистыми нитями белых снежинок, неторопливо струящихся с небес при полном безветрии. В мягкой обволакивающей тишине он не услышал приближающихся шагов, ибо хорошо учил Младшую, но Олга знала, что Лис прекрасно чувствует ее приближение, и, тем не менее, он обернулся лишь тогда, когда Ученица в ожидании замерла за его спиной. Он окинул пришедшую невидящим взглядом стеклянных глаз и молча поднялся, движением руки приглашая Змею следовать за собой. Они обошли запорошенную нетронутым снегом круглую площадку по краю, отмеченному вбитыми в землю колышками с натянутой между ними черной лентой, и приблизились к искореженному ветрами древесному исполину. В стволе была глубокая естественная ниша продолговатой формы, где, связанные между собой залитой воском бечевкой, стояли два меча в ножнах и небольшой короб. Лис, присев на корточки, снял с короба крышку и извлек оттуда завернутую в тряпицу краюху хлеба и бутыль с кислым молоком. Разломив хлеб, он отдал половину Змее. Запив съеденное молоком, он протянул сосуд своей Ученице. Олга послушно и молча выполняла все указания. В голове от пережитого страха было совсем пусто, лишь иногда мелькали обрывки невнятных мыслей.

А ведь он тоже постился три дня, поди голодный как… как йок! … “С кем преломил хлеб, тот брат твой, не греши супротив него” … Как тихо, Творец Всемогущий, до чего же тихо! … Смотрите-ка, тоже в кои-то веки зачесал свои космы… ишь, хвост какой на затылке… И повязка та же, только бусина черная…

Олга уже не боялась, она смирилась со своей участью. Будь что будет. Судьба сама кинет монетку, и пускай все решит слепой случай, а Олга покорится, ибо ей уже все едино, что рай, что ад. Она жевала мякиш, бездумно колупая грязь в прожилках ребристой коры, покуда не почувствовала на себе полный раздражения взгляд Учителя, внимательно рассматривающего смурую Ученицу. Смотри-ка, очухался! Он, грубо сорвав со Змеи накидку, толкнул ее к краю площадки и сам последовал за ней, оставив на снегу позади свой плащ и скидывая на ходу сапоги. Оба меча он держал в одной руке, не разрывая восковой печати, которую закрепил еще при Олге три дня назад. На поясе, украшенном жемчугом и золотом, висели в ножнах два заветных кинжала-близнеца с ониксовыми рукоятями. Право на один из них, право на ритуал, Змее и предстояло доказать в поединке. Она скинула сапоги и ступила в круг.

Лиса оживляла только злость. Когда он был спокоен или задумчив, от него веяло могильным холодом, и Змея отчетливо ощущала этот скользкий неприятный душок, даже не прикасаясь к нелюдю. Именно на этом основании она и делала утешительные для себя выводы, что в Рыжем еще осталось нечто человеческое, пусть и самое худшее.

Итак, сейчас Лис был живее всех живых, ибо его буквально трясло от ярости. Причина была проста: Змея не желала драться.

Нет, она, конечно, делала все, что предписывал ритуал. Когда Учитель протянул ей меч, она взяла его правой рукой, и, стоя в центре круга, оба поединщика одновременно дернули оружие на себя, разрывая восковую печать. Она, повторяя за Старшим, отступила назад, поклонившись сопернику, обнажила клинок и встала в защитную стойку. Это было первой каплей, ибо Лис явно ожидал, что Олга проявит инициативу и нападет первой. Она не хотела открывать бой… и продолжать тоже. Это нелюдь понял после первых трех ударов, которые Змея мастерски отразила, так и не перейдя в атаку. Она безразлично наблюдала, как соперник начинает бледнеть от охватившей его ярости. Лис провел еще пару атак и, отступив к краю круга, замер, опустив меч и буравя Олгу испепеляющим взглядом. Непокорная Ученица последовала его примеру и застыла на месте, прикрыв глаза. Так было легче воспользоваться зрением духа.

Лиловых точек на теле нелюдя было достаточно много и они все время перемещались, то исчезая, то вновь появляясь. За исключением той, с правого боку. Это зависело от активности духа. Сейчас их три. О, Творец Всемогущий, а сердце-то как бьется! Нехорошо так волноваться. Бедного зверька своего напугал, вон, как кружит… Она снова посмотрела на Учителя. Тот вдруг сделался спокоен, что море у него за плечами, и улыбнулся так многообещающе, что Олгино безразличие как ветром сдуло. Придумал что-то, изверг! Она нахмурилась, силясь предугадать действия Рыжего. Он же, в свою очередь, сделал шаг к центру, поудобнее перехватил меч, и удары посыпались на Змею со всех сторон, только теперь нелюдь и не думал останавливаться.

Блок, поворот, прыжок вправо, скольжение клинка по клинку. Олга любила этот прием защиты, со стороны он казался ей очень красивым. Опять блок, уход вниз, поворот. Клинки с визгом скрестились, высекая сноп игольчатых искр. Лис на долю секунды оказался лицом к лицу со Змеею. Этого мгновения было достаточно, чтобы произнести:

– Дура, я же все про тебя знаю!

И что дальше? – отталкивая противника, подумала Олга. А дальше было много нехороших мыслей. Очень много! Она продолжала бой, хмурясь с каждым ударом все сильнее. Да, однажды она поддалась его чарам и наговорила лишнего. Лис действительно знал о ее прошлом почти все. На себя-то ей, конечно, было наплевать, но то, что из-за минутной слабости могут пострадать любимые и близкие люди, Олге было далеко не безразлично. А, зная о мстительной натуре нелюдя, она с легкостью представила, как нежелание сражаться в данный момент может в будущем отразиться на ее семье.

Если произнесенное Лисом означало именно это, то он действительно нашел отличный повод, чтобы заставить Змею драться. Духи снова скрестили мечи, только на этот раз удар держал Старший.

– Не смей впутывать моих родичей, проклятый йок!

– Тогда дерись.

Они вновь разошлись, готовясь к серии очередных атак. Рыжий ликовал, что было видно по его нахальной ухмылке. Ну, держись, гадина! – мысленно пригрозила ему Олга, чувствуя, как пустоту в груди заполняет уверенная злая Сила. И она начала свой танец.

Две облаченные в белые одеяния фигуры закружились на тесной площадке в невероятном ритме, подняв вокруг себя снежный вихрь. Черная лента круга будто замкнула внутри стихийный поток сил, сошедших на землю для решающего поединка. В тусклом свете скрытого за облаками солнца, поймав неяркий луч, молниями вспыхивали стальные клыки – лисий и змеиный – изредка окропляя яркими рубинами крови белый шлейф снежинок, подчиненных бешеному круговороту схватки.

Змея уже давно не чувствовала обжигающего голые ступни холода, нагие плечи не щипал утренний морозец. Тело горело ровным пламенем Силы, руки превратились в извивающихся аспидов, что так и норовили вонзиться в мягкую плоть, во рту появился странный горьковатый привкус выделявшегося яда. Такое уже случалось, и не раз. Олга могла часами танцевать со смертью, но и ее силы рано или поздно должны были иссякнуть, и, если учесть, что она три дня питалась лишь водою, то скорее рано, чем поздно. Наверняка пост проводился с единственной целью – ослабить противников, чтобы не затягивать поединок, ибо Олга уже ощущала немалый вес меча, зажатого в руке. Она начала уставать, как, впрочем, и Лис. Танец то и дело сбивался с ритма, духи расходились в стороны, примеряясь к следующему удару, старались экономить силу, рассчитывая каждый шаг. Шел третий час поединка. С моря подул легкий ветерок. Несколько чаек, нахохлившись, наблюдали за боем у края обрыва.

И вот счет пошел на минуты. Оружие стало тяжкой обузой для обессилевших рук. И, что страшно, Лис еще держался, когда Змея уже валилась с ног от усталости. Нелюдь был более вынослив. И, к тому же, догадлив, ибо заметил, что Младшая вымотана до предела, как бы она ни старалась этого сокрыть. Ох, и пакостная же ухмылка пробежала по его лицу! Нет, нет, нет, только не поражение, я не хочу снова проходить это испытание! И она, вложив в удар последние силы, изловчилась и оставила яркий след на правом плече, ровно в том месте, куда перекочевала его слабая точка. Лис отскочил, зажимая кровоточащую рану. Красивое лицо исказилось жуткой гримасой гнева. Несколько секунд он стоял недвижно, чем Змея и воспользовалась, попытавшись обезоружить противника и выиграть бой. Но попытка, к вящему ужасу Ученицы, закончилась полным провалом. Гнев придал нелюдю сил, и он, отразив слабенький удар, провел бешеную по натиску атаку, вывернув больную руку так, что меч выскочил из Олгиных ладоней, отлетев далеко в сторону. Младшая из полуприседа кувыркнулась в сторону, уходя от рубящего удара, стелясь по земле, увернулась от колющего удара сверху, и устремилась к лежащему на утоптанном снегу оружию. Лис оказался там первым, придавив лезвие пяткой у самой рукояти. Стоя на одном колене, Олга замерла, в ужасе косясь на сверкающий у левого уха Учительский клинок. Она ясно ощущала ледяное прикосновение его острия к шее. И когда нелюдь медленно начал вспарывать тонкую кожу, вычерчивая красный узор на дрожащем теле, страх, усилив до предела все чувства, заставил дикой болью вспыхнуть неглубокие порезы.

– Победа за мной, недостойная, – гнев, разочарование, издевка прозвучали в голосе Учителя.

То, что произошло дальше, Олга могла объяснить лишь секундным помрачением рассудка. Не было ничего, одна безумная ненависть, дикая боль и отчаяние. Она даже не видела лиловых точек, она их чувствовала всем телом, и тело, защищая пошатнувшийся разум и инстинктивно стремясь прекратить муки, само вонзилось в плоть врага. Лис отшатнулся, выпустив меч, торчащий из Змеиного предплечья между лопаткой и ключицей, и, с удивлением поглядев на две дыры в груди, сочащиеся багровой рудой, тут же согнулся в кровавом кашле. Еще мгновение он стоял, глядя на руку, измаранную красной слюною, потом как-то странно улыбнулся и повалился вбок бездыханный.

Змея отползла подальше, втягивая окровавленные когти, и вынула меч, на который сама напоролась, бросившись на Лиса. Рана жгла, не спеша закрываться, по лицу текли слезы. Олга остекленевшим взглядом наблюдала, как вокруг нелюдя расползается, превращая белый снег в красное месиво, большая лужа, будто под мертвым телом распускался огромный розовый бутон. Ей было очень больно видеть, как вьется вокруг Рыжего напуганный дух, как тянутся туманные лапки в тщетных попытках остановить кровотечение, вернуть свой разрушенный дом, своего хозяина к жизни. Она слышала жалобный плач, но не шевелилась, прикусив губу до крови, и ждала.

Лис умирал, или был уже мертв, но Олга не ощущала той радости и свободы, которой так жаждала. Она внезапно поняла, что осталась совсем одна, никому ненужная, всеми ненавидимая, демон, обреченный на вечные скитания. У нее не было дома, семья похоронила ее в давно сожженном монастыре, ей некуда было идти. И вся тяжесть предстоящего одиночества навалилась на плечи, придавив к земле и не давая вдохнуть глоток морозного воздуха. По сути, у нее никого не осталось, кроме Лиса – единственного, кто знал, как выжить в таком положении, кто на свой манер, но все же заботился о ней. Олгу вдруг осенила догадка: ведь он – изгой, чудовище среди людей, преступник среди йоков – он создал ее вопреки всем законам лишь от скуки да ради мести всем, кто отвернулся от него, обрекая на полное одиночество.

Сумасшедший отец, убивший мать?! Ха, вот тебе и за мать, и за меня! Что, теперь я йок? Печать! Какая Печать? Ха, йоки, вот вам занозу в зад, теперь выколупывайте, покуда шею не свернете! И чтоб больше никаких оракулов с их рукоприкладством! Что, люди, не нравлюсь вам? Буйный неподвластный йок? А вот эта девка вам еще меньше понравится!

Мститель и его живое оружие! Как патетично и как глупо! Отвратительно! Интересно, он сам понимал, что творил? Олга на четвереньках подползла к нелюдю и, усевшись на колени, перевернула его лицом вверх. Голова безвольно мотнулась, и мертвые остекленевшие глаза бессмысленно уставились в серое небо. Бусина у виска стала прозрачной, как утренняя роса. Взгляд черных глаз совсем не изменился, теперь на трупе он выглядел более уместно, нежели на живом нелюде. На посиневших губах застыла странная улыбка. Змея прищурилась, вглядываясь в спокойное и какое-то печально-возвышенное лицо Учителя. Как будто ты знал, что я поступлю именно так… И, кажется, доволен. Она отстегнула один кинжал от его пояса и, обнажив клинок, занесла его над Лисьим сердцем. Следовало забрать духа, иначе нельзя, будет хуже, только откуда Олга это знала, понять было невозможно. Знала, и все. Вот только дух не желал покидать обжитый дом, судя по тому, как сжалось черно-синее облачко, стремясь уйти подальше от серебряного жала.

Ей стоило ненавидеть своего мучителя, Олга имела на это полное право. Но… она не могла. Все выгорело, осталась лишь безмерная усталость и отвращение. Ни гнева, ни боли, лишь безразличие к миру и презрение к этому жалкому существу. Мысль о мести сейчас казалась Олге столь глупой, что она озадаченно вопрошала саму себя, как вообще могло прийти ей в голову мстить такому ничтожеству, окрысившемуся на всех и вся. Ей стало его жаль, как жалеют раздавленную букашку, отскребая ее с подошвы новых сапог.

Змея вложила кинжал обратно в ножны, покрепче завязав мирную тесьму. Нет, она не станет поступать подобно своему Учителю. Олга протянула руку, призывая духа. Облачко травянистого цвета окутало ладонь и выпустило усики-ручейки к уже переставшим кровоточить ранам на белой груди Лиса. После этого она положила обе руки на темное, чуть заметное пятно практически остывшего сердца и послала импульс, заставивший его снова биться. Но что-то пошло не так, такой мощной отдачи Олга никак не ожидала. Ладони прожгло почти до самой кости. Воздух наполнился запахом горелой плоти. Змея вскрикнула, отнимая руки и пряча их в снег. Глаза пылали, словно под веки насыпали раскаленных углей. Дух вообще был полностью ослеплен, и, забившись внутрь, обиженно шипел, вторя Олге, прикладывающей снег к глазам. Несколько мгновений стояла тишина, лишь чайки, наблюдавшие за происходящим, снялись с утеса и с испуганными воплями разлетелись в разные стороны. А потом начал кричать Лис.

Олга никогда не видела пыток, но, наверное, и там люди не издавали подобных звуков. Жуткие конвульсии сотрясали тело Рыжего, и, как только Змея отерла глаза, она смогла увидеть причину даже без помощи зрения духа. Печать справа от сердца прогорала ярким белым пламенем, постепенно разрушаясь, и захватывала часть тончайших узоров, оставляя на теле черные полосы, будто раскаленное добела железо прикладывали изнутри. Когда от Печати остались лишь мизинец и ладонь, взгляд Лиса прояснился, и пламя угасло. Исчезли и выжженные линии. Рыжий повернулся на бок и его начало неудержимо рвать сначала кровью, а после – желчью. Как только рвотные позывы прекратили выворачивать Лисье нутро наизнанку, нелюдь потерял сознание, рухнув лицом в содержимое собственного желудка.

Олга отерла снегом его измаранное лицо, завернула бесчувственного Лиса в плащ, пристегнула оба меча к поясу, и, перекинув легкое тело через плечо, зашагала к хижине.

Сегодня она получила право, которое никогда не собиралась использовать.

Часть вторая

Глава седьмая.

Тумак

Дорога плавно струилась, лентой изгибаясь меж холмов, обряженных разнотравьем в яркие цветастые рубашки. Теплый ветер нес пряный дух скошенной травы, согретой нежарким солнцем. Справа, сквозь просветы между взгорьями, открывался чудесный вид: золотое море зрелой пшеницы, колышущейся в такт дыхания ветра, и дальше, сливаясь на горизонте с прозрачно-голубым небом, искрилась вечерним золотом прекрасная Вольжа, бескрайняя и могучая река, великая праматерь здешних мест. С поля, заканчивая работу, потянулись усталые крестьяне. Впереди маячили скрипучие подводы, груженые просушенными суслонами²⁰, раздавались радостные голоса, ветер доносил обрывки песен. Стайки белотелых берез сбегали вдоль пологих склонов и собирались на вершинах в круг хоровода, с девчоночьим любопытством заглядываясь на проезжающих понизу людей.

По хорошо наезженной дороге телега шла ровно, мерно покачивая тяжелыми боками. Возница дремал, изредка поводя вожжами по спине медленно бредущей лошади. Олга бросала на него ленивые взгляды разомлевшей на солнце кошки, мимоходом думая о неосторожности глупого детины, позволившего себе расслабиться в присутствии вооруженных йоков. Змея, лениво потянувшись, ткнула пяткой в морду норовившего куснуть ее за ногу жеребца, привязанного за узду к тележной обрешетке, и подоткнула сена под спину. Нет, все-таки лежать на каменном жернове, прикрытом дерюгой, было крайне неудобно. Олга в очередной раз покосилась на мирно спящего Лиса, укутавшегося в свой изодранный плащ по самую макушку, и ее вновь потянуло проверить, не притворяется ли хитрый йок. Откинув полу длинного такарского халата, она плавно скользнула рукой меж бесчисленных складок полосатых шаровар и вытянула из-за голенища кинжал. Лис продолжал безмятежно сопеть, даже когда стальное жало зависло в смертельном замахе всего в полувершке²¹ от мерно вздымающегося бока. Змея замерла на пару мгновений, ожидая реакции. Жеребец, улучив момент, цапнул таки за ногу потерявшую бдительность жертву и вовремя отскочил от очередного тычка, нахально скаля белые зубы.

– У-у, козел безрогий, – Олга показала мерзкой животине кулак и плюнула, норовя попасть в наглую морду, – весь в хозяина, такая же чернявая скотина.

Лис заворочался, явив на свет свое заспанное лицо, одним хмурым взглядом оценил обстановку, перевернулся на другой бок и вновь засопел. Олга раздраженно наблюдала за движениями нелюдя, поигрывая кинжалом.

– Совсем страх потерял, – сквозь зубы процедила она, убирая оружие в ножны.

Раньше, до того памятного поединка, Лис, не умея по-настоящему погрузиться в глубокий здоровый сон, ограничивался чуткой полудремой. Любое движение, сулящее угрозу жизни, мгновенно выводило нелюдя из легкого забытья. Теперь же притупилось ли его хваленое чувство опасности, усталость ли, накопленная за три года учительства, давала о себе знать, но, так или иначе, спал он, как сурок в зимнюю пору, полностью доверяясь своей Ученице. Это более всего и злило Олгу. “Видимо, он решил, – рассуждала она в такие минуты, – что коль я его выходила-выкормила, не порубив на гуляш, то, выходит, можно расслабиться в моем присутствии”. Хотя, если подумать, уж коли грозила им какая-нибудь реальная опасность, то ни разу за два года скитания по степям Такарского царства и Приволжья Лис не проспал случая помахать мечом… или дать деру, в зависимости от ситуации. Возможно, он попросту не ощущал угрозы от Змеи, и, вероятно, был прав. Олга более не желала его смерти. Для себя она решила, что ей вообще глубоко плевать на Рыжего, хотя он не заслуживал даже такого милостивого отношения… да и вряд ли когда-нибудь заслужит с таким-то норовом. Характер Лиса, несмотря на все перемены, произошедшие с ним после очередного слома Печати, остался прежним. Олга начинала подозревать, что и до перерождения, будучи мальчишкой, он уже являл собою отъявленного хулигана и стервеца, каких мало. По этой причине каждодневные драки были неизбежностью, и день считался прожитым зря, если не представлялось случая намять чернявому мерзавцу бока. А постоянное зубоскальство и ругань так вообще стали неотъемлемой частью их сосуществования.

Размышления внезапно прервал громкий шепот за ее спиной, смешавшийся с густым теплым запахом молока.

– Ты поглядь, какая она, а!

– Угу, а порты-то, видел? Из таких, поди, сто тыщ юбок нашить можно!

Олга, слегка развернувшись, покосилась на место возницы, стараясь не спугнуть двух малявок, мальчишку и девчонку, чьи конопатые носы любопытно выглядывали из-за дальнего края жернова.

– Ты поглядь, а глазища-то, чисто змиючие! Так и зыркают!

– Угу, а головодец²² на ней какой, а! Весь в жемчуге. Сестре бы такой, она б в тыщу сто раз пригожей была! Емелька–кузнец к ней бы точно свататься побег!

Олга усмехнулась. Что взять с детей, путающих такарскую тюбетейку со славийским девичьим венцом.

– Да что ты на цацки ейные глядишь, – рассерженно загудел малец, – это же жмыриха!

О, что-то новенькое! Змея удивленно приподняла бровь, и, не скрывая своего интереса, принялась разглядывать малышей, такого прозвища ей слышать не доводилось.

– А ну цыц, мелочь! – беззлобно прикрикнул возница, сгребая малышей за шиворот и сажая рядом. – А не то пешим до самой хаты побежите.

Напоследок он все-таки оглянулся украдкой на Олгу, и та, к своему удивлению, почувствовала удовлетворение, заметив страх во взгляде парня. Дети же продолжали перешептываться, бесцеремонно тыча в сторону Змеи пальцами.

– Вися, ты – дундук! Все знают, что жмырих не бывает. Только жмыри, – говорила девочка, скрестив руки на груди для большей убедительности.

Вися обиженно засопел, злобно глянув на Олгу, будто это она была виновата в том, что родилась женщиной. “Ну, уж извини,” – будто говорило выражение ее лица, на которое, впрочем, наглый мальчишка не обратил особого внимания, еще и губы надул.

– Ну и что! Ты поглядь, какой у ей меч! Чисто жмыриховский! А ты где-нибудь видала бабу нормальную с мечом, а? Да и жутью от нее так и несет, ажно мурашки по коже бегают.

– Вися, ты не просто дундук, ты – трусливый дундук! – Девчонка бесстрашно задрала нос, вызывающе глядя на покрасневшего от подобного оскорбления мальчишку. – Она-то как раз и не жуткая совсем! Вон тот, что рядом спит – в сто тыщ раз жутче! И вообще, вам, мужикам, что ни баба, так сразу жмыриха!

После подобного заявления Олга уже не смогла сдерживаться и расхохоталась во все горло. Лис вновь зашевелился, выползая из-под плаща, и, состроив недовольную гримасу, обернулся к спорящим малышам, которые в свою очередь удивленно взирали на утирающую слезы Змею. Одного Лисьего взгляда было достаточно, чтобы дети с выпученными от страха глазами скрылись под дерюгой, не произнеся ни звука. Взрослые, что до последнего момента шли рядом с телегой, беззаботно болтая о погоде, урожае и предстоящей ярмарке, да с осторожным любопытством поглядывая на Олгу, при появлении заспанного нелюдя все, как один, смолкли. Кто-то, как подметила Змея, поудобнее перехватил вилы… так, на всякий случай. Лис же не обратил на них особого внимания, лишь оглядел окрестности, и, приметив первую мазанку, укрытую в тени старого тополя, шепнул Младшей.

– Жди меня в этой деревне, через три дня я вернусь за тобой.

Он, проворно перепрыгнув через обрешетку, будто и не спал секунду назад, вскочил в седло приплясывающего от нетерпения карего²³ жеребца. Куркат, так звали коня, вознамерился куснуть хозяина за колено, но тот огрел наглую морду вожжами, попутно наставляя Ученицу.

– И если заметишь кого из наших, делай ноги.

– Постой, а мне на что жить прикажешь, – крикнула Олга вслед удаляющемуся всаднику. Тот лишь неопределенно махнул рукою, даже не обернувшись, и скрылся за поворотом, оставив за собой лишь пыльное облако, медленно оседавшее на землю. Две последние золотые денежки, столь бережно схороненные Младшей на черный день, исчезли вместе со всадником. Как, впрочем, и сумка с письменными принадлежностями, по недогляду оставленная с легкой поклажей на спине черногривого беса. Олгу так и подмывало выпустить пару болтов вдогонку нелюдю, по крайней мере, селяне бы с радостью поддержали подобный жест, еще и подсобили бы. Судя по вздоху облегчения, прокатившемуся по толпе, йоков или, по-местному, жмырей, здесь не жаловали.

Смолытка оказалась достаточно большим и богатым поселением, что и немудрено, если учесть ее расположение недалеко от торгового тракта. Обнесенная крепким тыном со стороны степей для защиты от набегов такарских отрядов, с севера деревню огибала речушка – один из многочисленных притоков Вольжи.

Телега, на которой восседала Олга, чинно въехала в распахнутые настежь ворота, завершая длинную процессию. Широкая улица, мгновение назад окутанная, словно паутиной, мягкой, теплой тишиной летнего вечера, вмиг наполнилась окающим говором, смехом, гулким мычанием коров, настойчиво требующих дойки, окриками пастухов, разгоняющих непослушную скотину по дворам. Брехучие дворовые шавки заливались радостным лаем, отыгрываясь за целый день безделья. Детский смех серебряными колокольчиками разбавлял монотонный гул людских голосов.

Змея чувствовала себя неуместно, словно камень посреди бурлящего потока жизни, и слегка растерянно – люди не пугались ее, а лишь осторожничали из-за чужеземного наряда и, что ожидаемо, пристально приглядывались к пришлому человеку. Перед Лисом людской поток рассыпался ледяными брызгами неприязни. Змея, на людях сопровождавшая Старшего и привыкшая к трепещущей в страхе толпе, сейчас поспешила закрыть лицо шарфом, почему-то вспомнив слова Учителя о том, что убийцу не должны знать в лицо. Ее смущало и раздражало чужое любопытство.

На центральной площади – широком участке главной улицы – стояла добротная церковь, беленая домина со звонницей о пяти колоколах. Вход украшала весьма недурственная роспись, видимо, сработанная каким-то местным умельцем. Возница придержал лошадь, огибая колодец в центре площади, и вопросительно глянул на своего пассажира – когда тот, дескать, слезет. Олга мысленно скривилась от подобного неуважения, внешне, однако ж, досады не выказала, лишь сухо поинтересовалась, есть ли в селе постоялый двор. Гостиница, а заодно и кабак, была здесь же, в переулочке, рядом с площадью, только денег на комнату и ужин у Змеи не было, а поинтересоваться у возницы, не нужны ли кому в селе рабочие руки, она не успела, ибо тот, хлестанув вожжами по широкой лошадиной спине, поспешно укатил к речке. Все-таки боится, не хочет связываться. Олга подумала о том, что все же глупо стоять посреди улицы с двумя тюками и мечом за спиною, выставляя себя под перекрестный огонь любопытствующих взглядов селян. Поразмыслив, что хозяин кабака должен знать все сплетни и новости если не ради интереса, то хотя бы от скуки, она решилась заглянуть на постоялый двор.

Удача одарила Младшую своей теплой улыбкой в виде неугомонной и болтливой толстушки–хозяйки, радостно выпрыгнувшей навстречу гостье из-за стойки. Ее конопатое круглое лицо так и лучилось радушием, как, впрочем, и жадностью. Маленькие глазки в сплетении веселых морщинок обежали вновь прибывшую сверху донизу, оценивая предполагаемую выгоду. Хозяйка, видимо, сделала для себя какой-то вывод, остановившись взглядом на расшитой жемчугом тюбетейке. Олга кисло улыбнулась, заметив алчный блеск в теткиных глазах, и, следуя пригласительному жесту, уселась на широкую скамью поближе к выходу.