Текст книги "Девочка в желтом пальто"

Глава 3. Прощальная служба в кирке

Похороны близких – это твой суд. Ты хоронишь не только умерших, но и того, кем ты был при них.

Я шла по центральной улице, подняв воротник пальто. Ветер с Атлантики дул навстречу. Резкий, холодный – тот самый, что всегда загонял нас с Мэйв домой раньше времени. Пустая улица казалась длиннее обычного: ни прохожих, ни детских голосов. И только две машины: одна у магазина миссис Шинн, другая у заправки.

Знакомые очертания домов, двери с латунными ручками, проржавевшие почтовые ящики… Все это хранилось в моей памяти, но теперь не отзывалось теплом.

Справа тянулось торфяное болото, уходящее в туманную бесконечность. По краю паслись неподвижные овцы – белые пятна на черном фоне.

Ветер стих, и между облаков показалось солнце. Его лучи тронули крыши. Коньки домов засияли, как ножи, воткнутые в серое небо.

Впереди показалась церковь – мрачное здание из темного гранита. Рядом с ней появилось то, чего раньше не было: ровная площадка, засыпанная щебнем, на которой стояли несколько машин и черный катафалк. У входа толпились люди. Темные пальто, фетровые шляпы, черные галстуки. Бледные лица людей, для которых похороны – это не событие, а часть обыденной жизни.

Я шла, не поднимая глаз, стараясь не ловить чужих взглядов. Люди, стоявшие у входа в церковь, молча расступались. Кто-то на ходу меня обнял, другие, тронув за плечо или руку, шептали слова утешения или гладили по спине. Я отвечала короткими кивками – на большее силы не было.

Двойные двери кирки были распахнуты настежь. Поток людей медленно втянулся внутрь, в полутемный холл, где священник обычно встречал прихожан, пожимая каждому руку. Но сейчас он стоял у белого гроба, покрытого цветами.

Церковь Сторна я помнила с детства. Она была сложена из блоков, вырубленных из прибрежных скал. По обе стороны поднимались невысокие башенки. Над тяжелыми сводчатыми дверями тянулась вверх колокольня.

Во время воскресных утренних служб родители сажали нас с Мэйв на длинную скамью и велели сидеть смирно. Полуторачасовые псалмы на гэльском, проповедь священника, долгая, как бесконечный осенний дождь, – тогда это было пыткой. Теперь – напоминанием о том, что детство прошло и никогда не вернется.

Людей в церкви собралось очень много. Учителя, ученики Мэйв с родителями. Несколько бодрых стариков, которые бывают на всех похоронах. Любопытные соседи-островитяне, пришедшие посмотреть не столько на похороны, сколько на «беглую» Финну Древер.

Пришла и моя учительница миссис Элинор МакКрэй. Сухая, блеклая особа в черном костюме со скромной брошью на лацкане и накинутом на плечи пальто. Волосы убраны в сетку, на лице – очки в неприметной оправе. Рядом с ней стояла миссис Изобель Шинн, хозяйка продуктового магазина: плотная женщина в темном, вышедшем из моды плаще.

Катриона сидела в правом нефе с двумя сыновьями лет десяти-двенадцати. Оба в темных куртках и галстуках. Они беспокойно вертели головами, воспринимая службу как развлечение.

Священник поднялся на кафедру и раскрыл книгу. Гроб с телом Мэйв, задрапированный сукном, стоял в центре нефа перед простым деревянным аналоем. Священник произнес несколько слов, но я их не слышала. Все мое существо жаждало другого.

И вот оно началось. Тихий голос псаломщика пробился сквозь гулкую тишину:

«Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться…»

Это был Двадцать второй псалом. Община подхватила строфу. Знакомый, заунывный напев заполнил своды кирки, словно туман. И этот звук был холоднее ветра с Атлантики. Он был тем же, что звучал на похоронах моей матери.

Мне чудилось, что я снова та восьмилетняя девочка в черном платье, что стоит, сжимая руку старшей сестры…

А теперь эта рука в гробу.

Псалом проплывал над головами собравшихся, констатируя неизбежный факт: жизнь коротка, смерть реальна, а остров и вера не изменятся никогда. Это был голос самого острова Сторн.

После пения псалма священник произнес несколько слов о Мэйв. Рассказал о школьном кружке чтения, который она вела, об учениках, которых любила и наставляла.

Деревянные скамьи заскрипели, когда прихожане поднялись на «аминь». Священник объявил завершающий псалом. Пение зазвучало снова, но для меня оно слилось в один непрерывный гул. Я смотрела на гроб с моей любимой сестрой, и время сплелось в узлы. Я словно отключилась и, когда снова смогла сосредоточиться, гроба на месте уже не было.

Люди медленно потянулись к выходу. Я замерла, сбитая с толку, и меня пронзила острая, иррациональная паника:

«Я пропустила прощание. Я не увидела, как ее уносят.»

И здесь я снова подвела ее.

Двигаясь к выходу в потоке черных пальто и опущенных голов, я машинально искала взглядом знакомые лица, измененные временем, но все еще хранившие отголоски прошлого. И в этот момент с самой дальней скамьи поднялся высокий крепкий мужчина.

Мой взгляд будто натолкнулся на скалу. Я видела только его глаза. Серые, как небо над Сторном. В них отражалось северное море в ясный, ветреный день.

И тогда меня обдало жаром. Странным, стремительным и совершенно не к месту – будто внутри вспыхнула спичка. Жаром стыда, растерянности и чего-то давно и прочно забытого. Я резко опустила глаза, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Сердце, замершее в скорби, забилось с неожиданной, предательской частотой.

Усилием воли я заставила себя посмотреть на него. Да, это был он. Эйдан Маклеод. Моя первая и, наверное, единственная настоящая любовь. Та самая, что обжигает в семнадцать и оставляет на сердце шрам на всю оставшуюся жизнь.

Он стал крепче. Плечи, широкие в юности, теперь казались вытесанными из гранита. Они знали тяжесть ящиков с рыбой, мокрых сетей и упрямство атлантического ветра. Волосы, когда-то соломенно-русые, потемнели до цвета мокрого песка и чуть поседели у висков, выдавая возраст.

Лицо… Загорелое, обветренное, с сетью мелких морщинок у глаз. Здесь, на Сторне, морщины появлялись не от улыбок. Они появлялись от брызг соленой воды и постоянного прищура на ветру. Но именно эта островная суровость делала его неотразимым. В нем была вся правда этого места, его простая и тяжелая красота.

Эйдан смотрел на меня прямо, не отводя взгляда. В его глазах не было удивления, лишь невысказанность всего, что было между нами и осознание пропасти, которая нас разделяла.

Он шел ко мне наперекор потоку людей, которые расступались перед ним с почтительными кивками. Я чувствовала, как ноги становятся ватными, а в ушах звенит тот самый, знакомый шум, что всегда накрывал меня в минуты волнения.

– Финна. – Его голос был глубже, чем я помнила.

– Эйдан, – мой собственный звучал невыразительно и фальшиво.

– Я сожалею о Мэйв, – сказал он, глядя мне в лицо. – Она была… хорошим человеком. Частью этого острова.

В этих словах мне послышался упрек, несказанный вслух: «А ты уехала. Ты бросила ее. Ты бросила всех нас. Ты бросила меня». Глубокая боль тлела в глубине его глаз, и от этого у меня перехватило дыхание.

– Спасибо, – прошептала я, сжимая ремешок своей сумочки. Я не смогла выдержать этого взгляда. В нем были наши поломанные жизни. – Мне… мне нужно идти…

Почти бегом я вышла из церкви и подставила лицо холодному ветру, который показался благословением после удушья.

Во дворе, на щебенчатой стоянке, гроб с Мэйв уже погрузили в зев черного катафалка. Двери захлопнулись с глухим, окончательным звуком. Не было и речи о том, чтобы садиться в машины. Островной ритуал предписывал идти пешком, следуя за усопшим в его последний путь.

Небольшая процессия потянулась по узкой дороге к кладбищу Сторна, что располагалось неподалеку от кирки, на голом, продуваемом всеми ветрами холме. Островитяне хоронили здесь своих мертвецов на протяжении нескольких сотен лет.

Это было настоящее каменное поселение. Тысячи надгробий – от почерневших, покосившихся плит до новых, гранитных. Они торчали из земли и смотрели на море, которое кормило, наказывало и забирало жизни. Сотни поколений ложились в эту каменистую землю с видом на вечную, равнодушную стихию.

Теперь здесь будет лежать моя Мэйв.

И тут, среди безмолвного леса камней, горечь и вина накрыли меня с такой силой, что я едва не задохнулась. Это была не просто скорбь о потере. Это было осознание всей окончательности и непоправимости. Я хоронила последнего человека, который связывал меня с этим островом. Последнего, кто помнил меня девочкой, кто слышал отцовский смех и чувствовал запах маминых пирогов.

Вместе с Мэйв умерла моя собственная, личная история. Я осталась одна со своими воспоминаниями, которые уже никто не сможет подтвердить или оспорить. Одна с чувством вины за то, что не приехала раньше, не позвонила, не смогла защитить.

Я смотрела в черную яму и понимала, что хороню не только сестру. Я хоронила часть себя самой. И остров, молчаливый и суровый, не предлагал утешения, а лишь констатировал суровый закон: все, что уходит со Сторна, рано или поздно должно вернуться.

Гроб медленно скрывался под земляными комьями. Их монотонный стук о крышку был самым ужасным звуком на свете. Я стояла, окаменев, не в силах отвести взгляд от черной дыры, поглощавшей последнее, что у меня осталось.

Именно в этот момент ко мне подошел человек в черной форме с желтыми нашивками. Я скорее догадалась, чем узнала в нем Джека Коннелли. Веснушчатый пацан, что бегал за Иви Андерсен, исчез. Его сменил мужчина с коротко стриженными волосами и серьезным, обветренным лицом. В его спокойных, ясных глазах читалась уверенность человека, который знал свое дело.

– Финна, – его голос был низким и спокойным, каким и должен быть голос стража порядка на маленьком острове. – Приношу свои соболезнования. Мэйв была прекрасным человеком.

– Спасибо, Джек, – выдавила я.

– Если захотите узнать о том, что случилось, – он сделал небольшую паузу, – моя дверь для вас открыта. Приходите в отделение. Иногда полезно просто проговорить.

В его словах не было и намека на формальность. Он коснулся пальцами козырька фуражки и отошел.

Когда могилу засыпали и люди начали расходиться, Катриона взяла меня под руку.

– Пойдем к твоим родителям. Я провожу.

Мы побрели в глубь кладбища, пробираясь между замшелыми камнями. Здесь покоилась вся история Сторна: Мэнсоны, Маклеоды, Кинкейды, Коннелли… Все они лежали так же, как жили – тесным, закрытым сообществом, которое не распалось даже после их смерти.

Наконец мы нашли два скромных гранитных камня.

ЭЛЛЕН ДРЕВЕР. Любимая жена и мать.

ДОНАЛЬД ДРЕВЕР. Любимый отец. Ушел в море, чтобы вернуться в землю.

Я смотрела на эти имена, и все, что я держала в себе с момента прибытия на пароме – холодный страх при виде девочки в желтом, боль от встречи с Эйданом, давящая тяжесть вины перед сестрой – все это вырвалось наружу. Слезы потекли по моим щекам. Я не рыдала, а тихо плакала, как та восьмилетняя девочка, которая когда-то стояла здесь, прощаясь с матерью.

Катриона положила руку мне на плечо, и в этом жесте было больше понимания, чем в словах.

Когда слезы иссякли, мы пошли обратно к воротам кладбища.

У каменной арки стоял Койньях Сиврайт – в своей твидовой куртке и смятой шляпе. Когда мы поравнялись, он сделал шаг, преграждая нам путь.

– Она задавала не те вопросы, – его голос был похож на скрип старого каната.

Сиврайт поднял руку, большим и указательным пальцем сделал в воздухе петлю и резким движением затянул ее.

Глава 4. Дело Мэйв Древер

Версия – ничего. Истина не оставляет следов на камнях

Мне снилось, будто я, снова семнадцатилетняя, стою на утесе над бушующим морем. Ветер обвивал мое тело красным шелком, как струящейся кровью. Платье было живым. Оно трепетало на ветру, и его рукава вздымались, превращаясь в огромные крылья. Потом я воспарила над Сторном, и это было не страшно, а невыразимо прекрасно.

И тут я увидела его. Эйдан стоял внизу, на пирсе, запрокинув голову, и смотрел на меня. Его лицо исказил ужас. Он что-то кричал, но ветер уносил его слова. Эйдан протягивал руки, умоляя остаться.

И я послушалась. Крылья-рукава ослабели, и я камнем упала вниз, но не в черную воду, а прямиком в распахнутую дверь дощатого эллинга. Дверь захлопнулась с оглушительным треском, отрезав свет, голос Эйдана, и весь сущий мир.

Внутри сарая пахло рыбой, дегтем и тяжелым мужским потом. Меня прижали к дощатому настилу. Грубая шерсть пиджака уткнулась мне в лицо. Чужие пальцы впились в платье на груди. Раздался звук рвущейся ткани…

Я дернулась и села в кровати. Сердце билось о ребра, как перепуганная птица о прутья клетки. Комната плыла в предрассветных сумерках, и мне почудилось, что все вокруг было залито красным светом.

Я сбросила одеяло. Деревянный пол леденил босые ступни, но я не чувствовала холода. Животное, иступленное желание гнало меня вперед: немедленно избавиться от него!

Сбежав вниз по лестнице, я бросилась к подоконнику, на котором лежало красное платье. Скомкав его в тугой, бесформенный ком, я метнулась к мусорному баку и затолкала его в самую глубину.

Потом замерла и, опершись о столешницу, слушала, как в ушах затихает бешеный гул.

Полицейский участок Сторна был таким же непритязательным, как и все остальное на острове. Он ютился в двухэтажном каменном здании на центральной улице, отличаясь от жилых домов лишь темно-зеленой дверью и табличкой с единым логотипом «Police Scotland»[3]3
  «Полиция Шотландии» (анг.)


[Закрыть], который здесь, на краю света, смотрелся чужеродно, как значок инопланетного корабля.

Внутри пахло кремом для обуви и чистящим средством. Диспетчерская, как я помнила, располагалась на втором этаже.

В коридоре первого этажа было несколько дверей. Его тишину нарушал лишь гул оборудования, скорее всего – сервера, и стук флагштока на ветру во дворе.

Мне не пришлось искать дверь с табличкой «Сержант Коннелли». Она была первой слева. Чуть помедлив, я сделала вдох и постучала костяшками пальцев по темному дереву.

– Войдите, – донеслось из-за двери.

Нажав на латунную ручку, я вошла в маленький кабинет. Увидев меня, Джек Коннелли поднялся из-за стола широким, размашистым движением человека, не привыкшего к такой тесноте.

– Здравствуйте, Финна. Садитесь, пожалуйста.

Сержант смотрел на меня спокойно и дружелюбно. Я села на жесткий стул.

Джек Коннелли прошел к металлическому сейфу, щелкнул ключом и повернул массивную ручку. Дверца открылась со скрипящим металлическим звуком. Он достал из сейфа темно-синюю папку-скоросшиватель и положил ее на стол между нами.

Она была слишком тонкой, чтобы заключать в себе жизнь моей сестры и тайну ее смерти.

Теперь мы сидели друг против друга, разделенные не только столом, но и этой папкой. В воздухе повисло молчание, густое и тягучее, как туманы Сторна.

Джек Коннелли положил руку на папку и, посмотрев на меня, спросил:

– Итак, Финна, с чего вы хотите начать?

Я не стала тратить время на предисловия. Каждая минута, проведенная в этом кабинете, была для меня пыткой.

– Официальная версия – несчастный случай. – Мой голос прозвучал намного резче, чем мне хотелось. – Мэйв поскользнулась и упала со скалы у Черного Тиса. Верно?

Джек Коннелли кивнул, его лицо оставалось невозмутимым.

– Следствие пришло к такому выводу.

– Ее тело нашли на берегу, у подножия скалы?

– Она сидела спиной к валунам. Вероятно, после падения, Мэйв была еще жива и ей удалось сесть.

– Могу я видеть фотографии тела моей сестры? – снова спросила я.

– С места происшествия? – уточнил Коннелли.

Во рту у меня стало сухо, и я тяжело сглотнула.

– Да.

– Ну, если хотите… – Он расстегнул папку и откинул крышку. – Но предупреждаю: это тяжелое зрелище.

– Как-нибудь переживу, – ответила я.

Он нехотя вытащил из большого конверта несколько снимков и положил их на стол.

Я заставила себя посмотреть на них.

На первом снимке был общий план. Крупные, замшелые камни у подножия скалы. Мэйв сидела, прислонившись к валуну. Ее спина была неестественно прямой, а поза черезчур собранной для безжизненного тела. На ее ногах не было обуви, только мокрые, прозрачные от воды, носки.

Джек придвинул ко мне еще один снимок. На нем во весь размер было тело моей сестры с мельчайшими подробностями. Волосы Мэйв, обычно ухоженные, были спутаны и запачканы грязью, в которой угадывался ржавый оттенок крови. Все ее тело было мокрым. Куртка – распахнута. Светлая блуза прилипла к телу, обрисовывая грудь и ключицы. Но самое страшное – ее широко открытые глаза. В них было выражение… удивления. Словно в последнюю секунду она увидела что-то настолько невероятное, что даже боль и страх отступили.

Я провела пальцем по глянцевой поверхности снимка.

– Она смотрит вверх. Понимаете?

– Нет, – удивился Коннелли.

– Умирая, Мэйв смотрела на того, кто стоял перед ней.

– С чего вы так решили? Это неочевидно. – Он помолчал, потом договорил: – И совершенно недоказуемо.

– Там кто-то был. Я в этом уверена.

– Старик Койньях Сиврайт обнаружил вашу сестру мертвой. Судмедэксперт подтвердил, что смерть наступила за несколько часов до обнаружения тела.

– А если точнее?

– Между десятью и двенадцатью часами ночи двадцать пятого октября.

– Вам удалось выяснить, зачем Мэйв пошла к Черному Тису ночью?

– Это вы у меня спрашиваете? – сержант усмехнулся. – Вы знали свою сестру лучше, чем я. Вам, как говорится, и карты в руки. Попробуйте сами объяснить.

Я отвела глаза от фотографии Мэйв и глубоко вздохнула, сдержав подступившие слезы.

– Мы давно не виделись, и я не знала, как она жила.

– Любой житель Сторна скажет, что учительница Мэйв Древер была добропорядочной женщиной.

– А где ее туфли? – спросила я.

В глазах сержанта появился интерес. Вопрос был не из тех, что задают убитые горем родственники.

– Туфли? – переспросил он удивленно.

– Думаю, в них она и вышла из дома той ночью. Ее резиновые сапоги до сих пор стоят у порога.

Джек Коннелли откинулся на спинку кресла, и оно жалобно скрипнуло. Он потянулся к папке и достал какие-то документы.

– В протоколе осмотра места происшествия указано… – Он нашел нужный лист и провел по нему пальцем. – Одежда на погибшей была влажной, соответствовала длительному нахождению на береговой линии в условиях тумана. Про туфли здесь ничего не сказано.

– Вы сами присутствовали на месте происшествия при осмотре?

– Конечно.

Я видела, как напряглись его пальцы, лежавшие на бумаге. Он смотрел не на меня, а на документ, словно впервые видел эти нестыковки.

– Возможно, при падении туфли затерялись между камней. В конце концов, их могло смыть волной во время прилива. И это скорее всего, – сказал Коннелли, но в его голосе не было прежней уверенности. Это была лишь версия, а не констатация факта.

– А следы? – не отступала я, чувствуя, как нарастает отчаяние. – На скале, где она, по вашей версии, поскользнулась. Нашли какие-то следы?

Джек Коннелли вытащил из конверта еще одну фотографию и придвинул ее ко мне. Это был снимок скалистого края обрыва у Черного Тиса, камни, местами поросшие мхом и лишайником. Ни вмятин, ни содранного мха, ничего, что указывало на резкий соскок или падение.

– Камень – это не мягкий грунт, Финна. Следов может не остаться.

– Расскажите о ее травмах, – мой голос дрогнул, но я заставила себя продолжать. – Какие травмы были на теле Мэйв?

Сержант тяжело вздохнул и вытащил другой документ – отчет судмедэксперта.

– Заключение, – он откашлялся. – «…Смерть наступила в результате черепно-мозговой травмы, пролома черепа в теменной области, полученной при падении с высоты. Обнаружены многочисленные ушибы, множественные переломы ребер, ссадины на ладонях, характерные для подобного рода инцидентов…» – он запнулся, его взгляд задержался на строчке ниже.

– И? – прошептала я.

– «Также присутствуют кровоподтеки на плечах и предплечьях,» – он прочел отрывок медленно и четко, – «характер и расположение которых может указывать на возможные захваты.»

В кабинете повисла густая, звенящая тишина. Слово «захваты» было таким же осязаемым, как папка на столе.

Я смотрела на Джека, а он смотрел на отчет, который перестал быть просто формальностью и превратился в обвинение.

– И вас не насторожил этот факт? – спросила я, стараясь не выдавать своего волнения.

– Следствие пришло к выводу, что гибель вашей сестры произошла в результате несчастного случая – падения со скалы. – Размеренно произнес сержант, но его собственный взгляд, устремленный на заключение, опровергал его же слова.

– Тогда, как после падения с проломленным черепом она смогла сесть у валуна? Не хочется верить, что вы не рассматривали другие версии.

– Ну, почему же… Версия самоубийства тоже рассматривалась.

– Это подло. Не находите? Но даже если вы ее рассматривали, то по закону должны были передать дело в Procurator Fiscal[4]4
  Прокуратура (анг.)


[Закрыть]. На материке к таким «несчастным случаям» с синяками от захватов и проломленной головой относятся намного серьезнее.

– Не требуйте от меня невозможного, Финна.

– Вы нашли ее телефон? – спросила я.

– Нет, не нашли. Не исключено, что она не взяла его с собой, выходя из дома. Сами знаете, на острове очень плохая связь. – Ответил сержант.

– Проверяли ее звонки и сообщения через оператора связи?

– Запрос оператору направлен. Ответ будет позже.

– Коллег и учеников Мэйв опрашивали? – настаивала я, не собираясь заканчивать разговор. – С соседями говорили?

– Официальная версия гибели вашей сестры не предполагает подобных следственных действий.

– Кто видел ее последним?

– Таких данных нет.

Задумавшись, я провела пальцем по фотографии. Мой палец дрогнул, наткнувшись на деталь, которую я не сразу заметила. На левом запястье Мэйв, там, где носят часы, виднелась вдавленная полоса. Она не была ровной – на отпечатке отчетливо проступал паттерн узора от грубой крученой веревки. Кожа на этом участке казалась темнее.

Я ткнула пальцем:

– Этот след на руке описан в заключении патологоанатома?

Сержант пробежал глазами по тексту документа и покачал головой:

– Об этом нет ни слова.

– Почему? – поразилась я.

– Не требуйте от меня невозможного, – повторил Джек Коннелли.

– Ну вот что! – воскликнула я, не в силах сдерживать себя. – Мою сестру убили, я в этом уверена. Когда она умирала на берегу, рядом с ней, кто-то был! Требую возбуждения уголовного дела!

Мой голос, сорвавшийся на крик, звучал оглушительно. Джек Коннелли сжал губы и отвел глаза в сторону. Воздух в кабинете накалился до предела, казалось, еще одно слово – и полыхнет.

В этот момент дверь распахнулась.

В проеме стоял шестидесятилетний мужчина в безупречно отглаженной форме. Держался он с холодной уверенностью человека, привыкшего не просить, а повелевать. Лицо – непроницаемо. Темные волосы с сединой у висков были по-военному коротко пострижены. Взгляд, тяжелый и оценивающий, скользнул по мне, затем остановился на сержанте.

– Сэр! – Джек Коннелли вскочил из-за стола и вытянулся.

– Сержант Коннелли, – голос начальника был низким и отрешенным, но в нем явственно читалось недовольство. – У вас довольно шумно для рабочего утра. Что происходит?

– Мисс Древер интересуется деталями дела о смерти ее сестры, – начал Джек, но старший офицер перебил его, обращаясь ко мне:

– Финна? Финна Древер? – в его голосе прозвучало не столько удивление, сколько констатация факта.

Черты его лица казались знакомыми, но имя в памяти не всплывало, пока он сам не назвался:

– Дункан Фрейзер.

Услышав это имя, я опустила глаза. В далеком прошлом этот человек считался другом отца и бывал у нас в доме. Теперь, судя по знакам отличия на погонах, три звезды в один ряд, он был инспектором, начальником островной полиции. Боевое настроение, с которым я набросилась на Джека, мгновенно испарилось, сменившись растерянной неуверенностью.

– Мистер Фрейзер, – сказала я и услышала себя со стороны, будто кто-то другой говорил моим голосом.

Губы офицера тронула улыбка, но до глаз она не дошла.

– Я огорчился, узнав, что ты не приехала на похороны отца. Дональд был хорошим человеком. Настоящим островитянином. – Он сделал паузу, давая своим словам произвести необходимый эффект. В моей голове пронеслось недосказанное: «А ты, Финна – нет».

Он продолжил:

– Где ты теперь живешь? Чем занимаешься? Должно быть, жизнь на материке интереснее островной рутины?

Фрейзер был любезен, но взгляд оставался холодным. Я же ощущала себя школьницей, пойманной на проказе.

– Живу в Эдинбурге. Работаю в библиотеке, – односложно ответила я, сжимая руки на коленях так сильно, что пальцы побелели. Внутри меня все застыло от стыда и досады. Еще минуту назад я кричала, требовала, а теперь сидела, опустив глаза и чувствуя себя виноватой.

Джек Коннелли, видя мою растерянность, вернул разговор в официальное русло.

– Сэр, мисс Древер считает, что ее сестра была убита и требует возбудить уголовное дело.

Эффект был мгновенным. Вся любезность и показная заинтересованность слетели с Дункана Фрейзера, словно и не было. Его лицо застыло в чиновничьей маске, а голос приобрел стальной, безличный оттенок.

– Оснований для возбуждения уголовного дела нет, – произнес он четко, глядя куда-то в пространство над моей головой. – Следствие провело необходимые действия. Заключение патологоанатома и осмотр места происшествия со всей определенностью указывают на несчастный случай.

Он сделал паузу и, наконец, перевел свой взгляд на меня. В уголках его губ заплясали едва заметные черточки.

– Но, если ты вдруг отыщешь неопровержимые доказательства обратного, – Дункан Фрейзер произнес это так, будто предлагал доказать существование единорогов. – Предоставь их нам, и мы возбудим дело.

Его слова повисли в воздухе, но смысл был вполне понятен – это не предложение, а, скорее, издевка.

Я поднялась со стула, но прежде, чем успела что-то сообразить, он сделал шаг и обнял меня. Пуговицы кителя впились в мою щеку, и мир сузился до этого ощущения. Его ладонь, тяжелая, властная, похлопала меня по спине – спокойно и снисходительно, как ребенка.

– Бедная девочка, – голос Фрезера обволакивал липкой, отцовской нежностью. – Дональд не хотел, чтобы ты так страдала.

И я вдруг застыла, превратившись в ту самую девочку, которую утешал друг семьи.