Текст книги "Девочка в желтом пальто"

Глава 5. Следы ведут в «Волнолом»

Правда в замкнутом мире – спутанный моток тишины. Каждый узел в ней – чей-то страх

Короткая дорога от дома к школе пролегала через торфяное болото. Ветер, не встречая на пути ни деревьев, ни холмов, гулял на просторе, трепал жухлый вереск и гнал по небу низкие, рваные тучи. Он бросал в лицо то колючую морось, то крупные капли дождя.

Я шла, засунув руки в карманы пальто. Изредка в прорехи между свинцовыми тучами прорывались лучи солнца. Быстрая смена погоды была таким же козырем Сторна, как крики чаек над гаванью.

Школа стояла в лощине, прижавшись к подножию холма, на котором высилась церковь. Это было двухэтажное каменное здание грязновато-серого цвета с рифленой крышей, покрытой подтеками ржавчины. Над дверью – знакомая надпись:

«Стойкость в малом рождает силу в большом».

Я остановилась, и меня вдруг накрыла волна воспоминаний. Здесь, на асфальтовом пятачке, мы с Мэйв играли в салки. А зимой, в редкие морозные дни, когда лужи у школы покрывались ледком, с разбегу скользили по ним к сточной канаве.

В вестибюле школы царил знакомый, ни с чем не сравнимый запах – смесь воска для паркета, старой бумаги, гуаши и еды из школьной столовой.

Ничего не изменилось. Тот же темный паркет, те же стены, окрашенные в болотно-зеленый цвет от пола до середины и в кремовый – выше, до потолка. Та же доска объявлений с расписанием.

Я медленно шла по пустынному коридору, и мои шаги гулко отдавались в тишине. Учительскую я нашла без труда – она была там же, где раньше. Я постучала в приоткрытую дверь и заглянула внутрь.

Комната была небольшой, заставленной столами и застекленными стеллажами. У окна, за своим столом, сидела миссис Элинор МакКрэй. Перед ней лежала стопка тетрадей, а на лице застыло выражение сосредоточенной усталости.

Заметив меня в дверях, она стащила с носа очки.

– Финна Древер? Боже правый, входи, милая, входи!

Элинор поднялась и, прихрамывая, обогнула стол, чтобы заключить меня в объятия. От нее пахнуло мелом и лавандой.

– Соболезную тебе, дорогая. Мэйв была… она была как свеча. Так тихо и ярко горела. Ее утрата невосполнима для нас.

– Спасибо, миссис МакКрэй, – я позволила ей себя обнять, ощущая под слоем ткани ее худобу и старческую хрупкость.

– Ты хорошо сделала, что пришла сейчас. Уроки уже закончились – сможем поговорить. Садись, рассказывай. Что привело тебя в эти стены? Чайку хочешь? Чайник только что вскипел.

– Нет, спасибо. Я хотела расспросить вас о Мэйв. О последних днях ее жизни.

Элинор МакКрэй налила чай в кружку с надписью «Лучшему учителю» и устремила на меня внимательный, изучающий взгляд.

– Конечно, конечно, все расскажу. Но сначала – ты. Мы так давно не виделись. Где ты теперь? Чем занимаешься?

Я вздохнула и, не глядя на нее, автоматически выдала заученный ответ:

– Живу в Эдинбурге. Работаю в библиотеке. Незамужем, детей нет.

Учительница пристально смотрела на меня, и в ее взгляде читалось недоумение.

– В библиотеке? – переспросила она. – Но я же помню, ты получила степень по психологии в Сент-Эндрюсе! Мы все так гордились тобой. Первая с нашего острова, кто поступил на этот факультет. Твой отец светился от счастья. Что случилось, дитя мое?

Ее вопрос повис в воздухе, острый и неудобный. Я отвела взгляд, уставившись на стеллаж и в темном стекле увидела свое отражение – бледное, отчужденное лицо потерянной, незнакомой женщины.

– В жизни бывает всякое, миссис МакКрэй, – мой голос звучал тихо, но в нем звякнула сталь. За общей, нейтральной фразой скрывалась не просто смена карьеры, но и то, о чем не хотелось рассказывать.

Элинор МакКрэй тяжело вздохнула, уразумев, что ломиться в закрытую дверь бесполезно.

– Да, увы, бывает и такое, – согласилась она, сделав глоток чая. – Что ж… Поговорим о Мэйв. Что ты хочешь узнать?

– В последнее время в жизни Мэйв что-нибудь изменилось? – спросила я.

Миссис МакКрэй задумалась, ее пальцы с распухшими суставами обхватили горячую кружку.

– На первый взгляд – ничего. Она была человеком привычки. Школа, дом и церковь по воскресеньям. Жила, как и все мы.

– Но она не выглядела расстроенной или озабоченной? – не унималась я.

– Мэйв… – Элинор МакКрэй вздохнула, голос стал тихим и доверительным. – Мэйв никогда не казалась по-настоящему счастливой, если начистоту. Но свою работу она любила. Коллеги и ученики ее уважали. Дети для нее были всем.

Горький спазм предательски сдавил мое горло.

– Когда и где вы видели Мэйв в последний раз?

– Здесь, в школе. В пятницу, за день до того, как ее нашли. – Элинор МакКрэй внезапно спохватилась, и ее взгляд стал острее. – Да, точно! В тот день у школы ее встречал Каллум МакГроу. А я как раз выходила.

Это имя прозвучало как выстрел в наглухо запертой комнате. Кровь мгновенно отхлынула от моего лица.

– Кто? – переспросила я, но смутный образ уже всплывал в моей памяти: высокий, угловатый парень с мрачным лицом.

– Каллум МакГроу. Ты должна его помнить. Он учился на год старше Мэйв.

Память выдала обрывок воспоминаний: давняя драка на школьном дворе, животный рык, перекошенное от злобы лицо.

– Гроулер[5]5
  Тот, кто рычит (анг.)


[Закрыть]… Таким было его прозвище. Неужели у Мэйв были с ним отношения?

Элинор МакКрэй сжала губы, выражая крайнюю степень неодобрения.

– Можно сказать и так. Последние несколько недель их часто видели вместе. Но, Господи, Каллум был ей не пара. Совсем не пара.

– Почему? – я чувствовала, как по спине ползет ледяной холодок.

– Во-первых, он только недавно освободился. Отбывал срок в тюрьме в Инвернессе. Во-вторых, Каллум отпетый пьяница. Да и в школе он был непутевым.

– За что он сидел? – уточнила я.

– В первый раз, лет пятнадцать назад, за то, что украл с фермы Андерсенов овцу и устроил с дружками ночной пикник. Во второй – за драку. В баре чуть не убил собутыльника.

– Связаться с таким человеком… – я с трудом подбирала слова. – Как это не похоже на Мэйв.

Миссис МакКрэй вздохнула, и в ее грустном взгляде мелькнула горькая правда островной жизни.

– Дорогая моя, на Сторне выбор женихов небольшой. Молодые парни либо уезжают, как ты, либо остаются и спиваются от скуки и безработицы. Вот и твоя подруга, Катриона, вышла замуж в тридцать лет за простого рыбака, который полжизни проводит в море. А Мэйв… Мэйв была одинокой. Одинокие женщины на острове, как маяки – привлекают мотыльков всякого сорта.

От этих слов мне стало не по себе. Я резко поднялась.

– Где ее стол? Хочу на него взглянуть.

– Конечно, идем. – Миссис МакКрэй тоже встала и направилась в противоположный угол учительской, где стоял аккуратный, прибранный стол. – Вот рабочее место твоей сестры.

Я провела ладонью по столешнице, тронула старую чернильницу, которая, кажется, стояла здесь с моих школьных времен. Потом принялась перебирать бумаги: конспекты уроков, списки учеников, благодарственные открытки от родителей. Все было аккуратно разложено и предсказуемо, как и сама Мэйв.

Я потянула на себя верхний ящик. Внутри лежали канцелярские мелочи, кнопки, ручки, карандаши. В продолговатой коробке без крышки лежали дамские часики с браслетом. Я хорошо знала эти часы, и эту коробку. Их Мэйв подарил отец в день окончания школы.

– Ты можешь забрать ее личные вещи, – напомнила миссис МакКрэй.

Я достала из ящика часы и застегнула браслет на своей руке. Прислушалась, посмотрела на циферблат – стрелки не двигались. Завести их сейчас не решилась.

– Как-нибудь потом…

– Мэйв никогда не брала на уроки свой телефон. Следила за временем по часикам. После уроков оставляла их в коробке. Она была человеком привычки.

– Это вы говорили, – заметила я, выдвигая второй ящик.

Взгляд сразу же наткнулся на групповую фотографию у здания школы. Я взяла ее и, приблизив к глазам, стала искать Мэйв. Она стояла в первом ряду.

– Это ее последнее фото с коллективом учителей, – сказала миссис МакКрэй. – Сделано две недели назад. Можешь его забрать.

Я сунула снимок в сумку и запустила руку в глубину ящика. Нащупав что-то небольшое и твердое, вынула наружу.

– Что это?

– Камень, – сказала учительница.

– Это я вижу, но почему он здесь?

– Не знаю.

Это был плоский овальный камень черного цвета.

– На нем что-то нацарапано… Цифры… Два, пять, один, ноль, девять, четыре… – Я подняла глаза. – Что это значит?

– Там есть две буквы, – заметила миссис МакКрэй. – К и М.

– Каллум МакГроу! – вырвалось у меня.

– Господи помилуй! – воскликнула Элинор.

Спустя полчаса миссис МакКрэй, все еще бледная и взволнованная, проводила меня к выходу. Когда мы приблизились к входной двери, она распахнулась, и в школу вошел высокий, прямой, словно жердь, мужчина за семьдесят. На нем было темное пальто и фетровая шляпа. При его появлении в школьном вестибюле запахло дорогим трубочным табаком.

– Элинор, – мужчина кивнул учительнице.

Я тут же узнала этот голос. Он принадлежал директору нашей школы.

– Здравствуйте, мистер Кинкейд!

– Финна Древер! – он тоже узнал меня. – Рад тебя видеть.

– Мистер Кинкейд теперь Председатель Совета нашего острова, – почтительно заметила миссис МакКрэй.

– Финна Древер, – повторил Гаррет Кинкейд, растягивая слова, будто пробуя их на вкус. – Та самая девочка, которая сбежала с острова за знаниями. Приношу свои глубочайшие соболезнования. Гибель вашей сестры – огромная потеря для нашего маленького сообщества. Мэйв была столпом нашей школы. Ее преданность делу образования служила примером для всех.

Слова Председателя Совета острова Сторна были выверенными и абсолютно пустыми. Они не выражали ни грусти, ни сожаления и звучали как заученная речь на официальной церемонии.

– Спасибо, мистер Кинкейд, – сухо ответила я, чувствуя, как под его изучающим взглядом превращаюсь в провинциальную школьницу.

– Надеюсь, ваше возвращение на Сторн, несмотря на печальные обстоятельства, принесет вам спокойствие и радость от пребывания в родительском доме. – Кинкейд перевел взгляд на миссис МакКрэй. – Директор у себя?

– В своем кабинете, – ответила та.

Кивнув нам обеим, Гаррет Кинкейд твердым шагом направился к лестнице. Его каблуки отстучали четкий ритм по паркету.

– Спасибо вам за все. – Я взялась за дверную ручку и обернулась. – Последний вопрос. Где мне найти Каллума МакГроу?

Элинор МакКрэй сжала губы, и на ее лице отобразилась гримаса брезгливости.

– В гавани, у причала, – ответила она. – Вечером найдешь его в баре.

Улицы городка были по-вечернему пустынны. И только в окнах домов горел желтый свет, отбрасывая на мокрый асфальт длинные дрожащие прямоугольники. Из-за угла с лаем выскочила белая собака и тут же умчалась в сумерки. Воздух был холодным и влажным. Сквозь морось пробивался стойкий, домашний запах торфяного дыма.

Вскоре окончательно стемнело. Я спускалась по склону к морю. С Атлантики, набирая силу, дул резкий, пронизывающий ветер. Дождь разошелся не на шутку, и я мысленно поблагодарила себя за то, что надела старую шапку Мэйв и ее дождевик, висевший в прихожей.

В конце улицы я перешла на узкую дорожку, ведущую в гавань. Шел прилив, черная вода медленно и неумолимо заливала желтый песок. На причале, рядом с ботом и парой яликов, были свалены корзины для рыбы, груды зеленых сетей, желтые и розовые буйки. Лодка побольше лежала на песке, похожая на тушу мертвого кита.

Рабочий день рыбаков закончился, но несколько человек все еще возились у своих суденышек, готовясь к завтрашнему выходу в море. Их фигуры в непромокаемых костюмах сливались с темнотой. В небе, клочками белой бумаги, кружили чайки, оглашая гавань пронзительными криками.

Бар «Волнолом» был виден издалека по неоновой вывеске, которая мерцала и потрескивала, сопротивляясь дождю и ветру. Я толкнула тяжелую дверь и вошла внутрь.

Меня обдало волной густого, теплого воздуха, пахнущего пивом, потом и мокрой шерстью. В баре, несмотря на будний вечер, было шумно и многолюдно. Подвыпившие мужчины в рабочих куртках сбились в кучки. Звучавшая музыка сливалась с гомоном голосов и пьяным смехом. Стоявший в углу игровой автомат издавал свистящие звуки.

Чувствуя на себе любопытные взгляды, я пробилась к стойке и заказала бокал вина. Оглядев заведение, поняла, что в этой мешанине лиц мне ни за что не отыскать Каллума МакГроу.

– Извините, – обратилась я к грузному пожилому бармену с засученными до локтей рукавами, – не подскажете, где тут Каллум МакГроу?

Тот лениво поднял глаза, оценивающе взглянул на меня и мотнул головой в дальний угол.

– Гроулер? Да вон он, у окна.

Я развернулась, посмотрела в указанном направлении и с трудом узнала в неряшливом опустившемся мужчине того самого Гроулера из школьных лет. И уж совсем невозможно было представить этого человека рядом с моей утонченной, интеллигентной сестрой.

Каллум МакГроу выглядел намного старше своего настоящего возраста. Когда-то крепкое, мускулистое тело расплылось, набрав лишний вес. Знакомые с юности черты растворились на одутловатом красном лице. Он сидел, ссутулившись над полупустой пинтой, и мутным взглядом смотрел в темное окно.

Сделав глоток вина, я прихватила свой бокал и подошла к его столику. Каллум поднял глаза и вдруг замер, будто столбенев. Его взгляд, пьяный и несфокусированный, прилип к моему лицу, затем к дождевику и шапке. В помутневших глазах мелькнуло что-то животное – страх, узнавание, шок. И тут я сообразила, что в этой одежде я слишком похожа на Мэйв.

– Каллум? Я Финна Древер. Сестра Мэйв. Мне нужно с тобой поговорить.

Его оцепенение вдруг сменилось агрессией. Он с силой хватил кулаком по столу.

– Куда ты лезешь?! – его голос был хриплым и громким. – Уехала, а теперь приперлась с вопросами! К ее смерти я непричастен! Слышишь!? Никакого отношения не имею!

– А я и не говорю, что имеешь, – мне хотелось его успокоить, но он был во власти пьяного угара и собственного страха.

– Все они думают – это я! А я нет! – он тыкал пальцем себе в грудь. – Отставь меня в покое!

Разговор был невозможен и небезопасен. Я с горечью смотрела на этого сломленного и озлобленного человека.

Из дальнего угла, где за столиком сидели три рыбака, донесся пьяный, пропитый голос:

– Отстань от Гроулера! Твоя сестренка не на него заглядывалась, а на того, кто живет на маяке. Все это знают!

Несколько голосов тут же заглушили его: кто-то фыркнул, кто-то отмахнулся, – словно это была обычная пьяная болтовня или недостойная внимания сплетня.

Но слова уже легли на дно.

Тихо и тяжело – как камень, брошенный в воду.

– Прости.

Дверь бара захлопнулась за мной, отсекая музыку и шум голосов. Я снова оказалась во власти ветра и косого дождя. Натянув на голову капюшон, побрела вдоль пирса по направлению к дому.

И, словно насмехаясь над собой, повторила свои слова:

– Быстро. Без задержек. Без лишних встреч.

Глава 6. Код на камне

Обратный доступ. То, что скрыто во времени, всплывает в знаках

Дождь лил, не прекращаясь. Он гнал меня в родительский дом, стуча по капюшону дождевика.

Силуэт дома выплыл из-за завесы дождя – темный, недружелюбный, с закрытыми ставнями, похожими на сомкнутые веки. Я забежала на скрипящее крыльцо, закоченевшие от холода пальцы с трудом отыскали в кармане ключ.

Перешагнув через порог, прислонилась спиной к двери. В ушах все еще звучал хриплый голос Каллума, а перед глазами стояло его перекошенное страхом лицо.

Я скинула промокший дождевик, повесила его на крючок.

В гостиной было по-осеннему холодно. Опустившись на колени перед камином, я набрала щепы из коробки, смяла газету и принялась складывать пирамидку. Но это было непросто – руки дрожали от усталости и нервного напряжения.

Чиркнула спичка, и я подожгла бумагу. Огонь жадно охватил сухую древесину и стал пожирать ее. В камин полетели два торфяных брикета, и по дому медленно поползло тепло.

Я сидела на полу. Темные брикеты постепенно покрывались алым узором трещин. В моей голове метались обрывки мыслей. Стол сестры. Камень с цифрами. Испуганный взгляд Каллума МакГроу.

Внезапный звонок в дверь заставил меня вздрогнуть. Сердце екнуло:

«Кто в такой поздний час?».

Я поднялась, отряхнула колени и пошла открывать.

На пороге, под зонтом, с которого струилась вода, стояла бледная Катриона.

– Финна! Слава Богу, ты дома! – сложив мокрый зонт, она шагнула в прихожую. – Я уже заходила, но в окнах было темно. Испугалась, подумала с тобой что-то случилось.

– Только что вернулась, – ответила я. – Заходи, погрейся. Как раз камин растопила.

Катриона скинула мокрое пальто, и мы прошли в гостиную.

– Где ты была? – она протянула руки к огню.

Я с ногами устроилась на диване и похлопала ладонью рядом с собой:

– Садись.

– Ну, так что? – она села рядом.

– В полиции была. Потом в школе. А вечером – в «Волноломе».

Катриона замерла, ее глаза округлились от неподдельного удивления.

– В «Волноломе»? Боже правый! Зачем тебя туда понесло? Одну! В такой поздний час!

– Искала Каллума МакГроу, – ответила я, наблюдая за ее реакцией.

Она дернулась, как от удара током, и отшатнулась.

Дистанция. Она инстинктивно отстранилась, создав между нами физический барьер. – Отметила я.

– Зачем? – прошептала Катриона, и в ее голосе прозвучал неподдельный страх. – Финна, зачем? Он же отпетый негодяй!

– В последнее время его часто видели с Мэйв, – сказала я, не сводя с нее глаз, фиксируя микродвижения. – Миссис МакКрэй рассказала.

И тут я увидела это – едва заметное изменение в лице Катрионы. Она отвела взгляд, и ее губы сжались.

Она перестала смотреть мне в глаза. Непроизвольная реакция на стресс. Значит, мои слова не стали для нее неожиданностью, и попали в цель. Она это знала и молчала. Почему? Негласные правила острова, где не выносят сор из избы? Или нечто большее?

– Говори, Катриона, – потребовала я, и мой голос прозвучал тверже обычного.

Она заерзала на диване и потупила взгляд.

– Я… я не знаю, что это значит. И не берусь никого осуждать… Может, она его просто пожалела…

– Хватит! – резко сказала я. Усталость и напряжение прорвались наружу. – Не надо этих островных экивоков[6]6
  Намек, увертка, уклончивость.


[Закрыть]! Рассказывай все, что знаешь!

Катриона подняла на меня взгляд. В ее глазах читалась внутренняя борьба. Наконец, она вздохнула, словно решившись на отчаянный шаг.

– Да, я видела их вместе. И не раз. Он… Каллум бывал в этом доме, Финна. Приходил к Мэйв поздно вечером.

От этих слов у меня похолодело внутри. Бывал в этом доме. В нашем доме.

– Ах вот как…

– Господи, – прошептала Катриона, сжимая пальцы. – Как она могла! Пускать в дом такого человека.

– Они были близки? – спросила я, заставляя себя говорить спокойно, хотя каждый нерв внутри меня был натянут как струна готовая лопнуть.

– Этого я не знаю! Клянусь! – она всплеснула руками. – Видела, как он заходил и выходил. Но что было между ними за закрытой дверью, не знаю.

– Мэйв ничего тебе о нем не рассказывала?

Катриона покачала головой, и в этом движении читалось искреннее сожаление.

– Мы не были с ней подругами, Финна. Когда ты уехала, Мэйв замкнулась в себе. Мы здоровались, перекидывались парой слов о погоде или школе, но… откровенничать? Нет.

Она умолкла. В тишине комнаты было слышно потрескивание торфа в камине и завывание ветра за окном.

– Это все? – переспросила я, чувствуя, что голос срывается на шепот.

Катриона посмотрела на меня с таким состраданием, что мне стало стыдно.

– Это все. Прости.

Но я-то знала, что это только начало. У меня в кармане лежал камень с надписью, а в баре «Волнолом» сидел напуганный до смерти человек, знавший больше других о моей сестре. И теперь мне предстояло сложить эту мрачную мозаику воедино.

Катриона вздохнула, и в ее взгляде мелькнула та самая ухмылка, которая появляется у тех, кому известны чужие секреты.

– Ты знаешь, я работаю на почте, – проговорила она, словно это все объясняло. – Почта на Сторне – не просто пункт, где выдают посылки и пенсии. Это место, куда слетаются все сплетни и слухи. Особенно зимой, когда закончилась сезонная работа в порту и на рыбозаводе. Свободного времени много, и любая новость за день облетает весь остров.

– Так было всегда, – заметила я.

– Вот, к примеру, миссис Шинн. – Оживленно продолжила Катриона. – Каждую неделю получает посылки с материка – трактаты «Свидетелей Иеговы». А ее непутевый сынок Рори мотается на пароме на материк. Вроде по делу. На самом деле тратит мамашины денежки в тамошних пабах.

Она помолчала, глядя в огонь.

– Рыжая Иви, жена Джека Коннелли выписывает кучу модных журналов, а сама ходит в одном и том же пальто десять лет. Живут с Джеком скромно, на зарплату сержанта. На ферме ее отца. По ней видно – мечтает о лучшей жизни.

Катриона замолчала, потом подняла на меня хитрый, испытующий взгляд.

– А твой Эйдан… Неужели тебе не интересно, как он живет?

Сердце пропустило удар.

Эйдан. Кровь прилила к щекам.

– Как?

– Один, – коротко бросила Катриона и замолчала, смакуя паузу. – Дважды был женат. На Элспет из клана Маклаудов. Но та умерла, бедняжка, от перитонита. Потом привез жену с материка, блондиночку из Глазго. С полгода поработала у нас парикмахершей. Потом сбежала, прихватив с собой его сбережения.

– Надо же… – заметила я, не зная, как реагировать.

– С тех пор он живет в доме деда у маяка. Рыбачит и помогает присматривать за маяком, чтобы старик Малькольм не потерял работу.

В голове неожиданно щелкнуло.

«Твоя сестренка заглядывалась на того, кто живет на маяке.»

Слова рыбака в «Волноломе» пронзили уколом ревности, таким острым и неуместной, что мне стало стыдно. Потупив взгляд, я сделала вид, что поправляю складку на юбке.

– Эйдан всегда был добр к старику

– А здорово ты тогда его шибанула! – выдала Катриона. – Уехала, как сбежала. Он чуть с ума не сошел. Месяцами один в море пропадал. К слову сказать, многие девушки не возражали его утешить, но он и смотреть ни на кого не хотел.

Мне стало душно. Комната наполнилась призраками прошлого. Внезапно я вспомнила запах Эйдана – запах его любви. То, как он обнимал меня и говорил, глядя прямо в душу: «Мы с тобой как скала и море, Финна. Мы созданы друг для друга, даже когда ссоримся».

А я уехала. Сбежала от этих глаз, от этой правды, от любви, которая казалась такой же неукротимой и вечной, как сам остров Сторн. И теперь эта правда жгла меня изнутри. Но самым горьким было то, что даже сейчас, спустя много лет, я знала – ни один мужчина в мире не пахнет так как Эйдан.

– Хватит, Катриона! – я сунула руку в карман и вытащила камень. – Взгляни на это.

Она с любопытством повертела его в руках, провела пальцем по царапинам.

– И что это?

– Нашла среди вещей Мэйв. Сама не понимаю, что это значит.

– Похоже на номер лота. – Ее глаза загорелись азартом. – На портовом аукционе так помечают улов, который выставляют на продажу. Или… – Она прищурилась. – Раньше такие цифры писали на блоках торфа. Чтобы знать, с какого они участка. Да ты и сама это знаешь. А вообще-то, странная штука.

Катриона положила камень на стол. Ее взгляд скользнул по нему и тут же отпрыгнул в сторону.

Боится, – беззвучно констатировал внутренний голос.

– Спасибо, что зашла, но я едва стою на ногах. – Мой голос прозвучал устало и хрипло. Я отвела взгляд вниз и непроизвольно сглотнула. Ложь во благо оставила во рту неприятный металлический привкус.

Она взглянула на меня с пониманием, кивнула и поднялась.

– Конечно, конечно, тебе надо отдохнуть. – Катриона натянула пальто и направилась к выходу. На пороге обернулась. – Финна… Будь осторожна, ладно?

Дверь закрылась. Мой взгляд упал на веревочный коврик у двери. На нем стояла та самая посылка, которую позавчера принесла Катриона.

Я подняла коробку. Она оказалась неожиданно тяжелой. На размокшем картоне был адрес отправителя:

«Абердин. Абердинский букинистический магазин «Морской кабинет»».

На кухне, вооружившись ножом, я вскрыла скотч. Внутри, переложенные смятой бумагой, лежали книги. Я вытащила первую – тяжелый фолиант в потертом дерматиновом переплете цвета запекшейся крови. Золотое тиснение на корешке полностью стерлось, на обложке я с трудом разобрала название: «Сказания Каменного Берега: Предания Шетландских островов». Иллюстрации на пожелтевшей бумаге были выполнены в технике гравюры – мрачные изображения утопленников и силуэты тварей в тумане.

Вторая книга была современной, в твердой матовой обложке темно-синего цвета. Название гласило: «Обряды перехода в островном фольклоре». Ее страницы были густо испещрены сносками и академическими комментариями. Главы назывались «Обряд неприкаянной души», «Как связать ветер» и «Плата за молчание моря».

Я открыла книгу на той странице, где корешок сам просил себя разогнуть. Страницы расступились на главе «Как связать ветер». На полях, рядом с описанием обряда, чья-то рука вывела карандашом всего одно слово: «Почему?»

Я перелистнула несколько страниц назад, к разделу «Плата за молчание моря». Мой взгляд упал на выделенную курсивом строку:

«За полные сети и спокойные воды море взимает плату».

Третья книга оказалась самой неожиданной. Тонкая, в мягком переплете, напечатанная на плохой бумаге в кустарной типографии. Ее название вызвало дрожь в коленях: «Шепот Скалы: Забытые истории острова Сторн». На обложке была литография Черного Тиса. Листая книгу, я наткнулась на знакомые названия и фамилии. В моих руках был путеводитель по демонам Сторна.

Зачем эти книги Мэйв? Она всегда была практичной и рациональной. Учила детей литературе и грамматике, а не сказкам о троллях и морских чудовищах. Эти книги никак не вязались с ее интересами и профессией. Значит, Мэйв искала не сказку, не суеверие, а схему. Паттерн. Исторический прецедент того, что произошло или должно было произойти.

Я отложила книги в сторону. Подойдя к окну, раздвинула занавески. Ночь была черной и беззвездной. Дождь уже прекратился, сменившись колючей моросью.

По улице медленно проползла полицейская машина и остановилась напротив дома. До меня долетел шипящий звук рации. В салоне, подсвеченный тусклым светом приборной панели, сидел Джек Коннелли. Его взгляд был устремлен на мои окна. Я инстинктивно отшатнулась от окна и прижалась спиной к стене. Сердце бешено колотилось.

Автомобиль постоял минуту, другую, потом горящие фары дрогнули. Он, не спеша, тронулся с места и растворился в ночи.

Я потушила свет и поднялась в свою комнату. Быстро разделась и залезла под одеяло, сжимая в руке черный камень.

«Два, пять, один, ноль, девять, четыре, К, М»

Что это? Код?

На острове все было помечено цифрами. Рыболовные участки в заливе, складские боксы в порту и торфяные болота. Но эти инициалы… К.М. – Каллум МакГроу. Слишком очевидно и слишком просто. А что, если это не он? Что, если это кто-то другой?

Глаза мои слипались, тело изнемогало от усталости, но мозг не сдавался. Постепенно реальность начала расплываться, границы между явью и сном растворились.

Тишина. Густая, звенящая.

На глазах – шерстяная повязка. Чье-то тяжелое, частое дыхание рядом. В горле стоит комок ледяного страха, который нельзя вытолкнуть криком. Запрещено.

Потом – далекий, яростный рев. Нет, не гудок парома. Это рев огромной массы воды, бьющей о камень. И в этом реве, сквозь завесу из шума и ветра, проступил навязчивый шепот, отбивающий четкий, леденящий душу ритм: «два-пять-один-ноль-девять-четыре… два-пять-один-ноль-девять-четыре…»

Перед мысленным взором, в брызгах воды, возник силуэт. Высокий мужчина поднял над собой веревку и затянул петлю. Она полыхала в темноте ослепительно-белым шрамом.

И тут, над ухом, прозвучал тот же шепот, холодный и безжалостно-четкий:

– Двадцать пятое октября. Девяносто четвертый год.

И холод.

Смертельный холод, который шел от мокрых камней сквозь тонкие подошвы ботинок и добирался до самого сердца.

Я дернулась, пытаясь вырваться из плена кошмарного видения. Слезы текли по лицу и растворялись в подушке. Я провалилась в черную яму забытья, сжимая в ладони холодный гладкий камень.